- Привет, Сашок,- улыбнулся знакомцу Павел.- Я к Илье Георгиевичу. Важный разговор у меня. И не говори, что его нет дома. Если ты здесь, значит, и он здесь. Хотя ты намылился куда-то? Так езжай. У меня к тебе вопросов нет. А к Илье Георгиевичу есть,- помахал рукой Павел в нацеленную на въезд в усадьбу видеокамеру.
- Жди,- неприязненно бросил Сашок под ноги Павлу и прикрыл калитку.
Ждать пришлось недолго. Павел едва успел оглянуться на мальчишек, которые таращили на него глаза, как на сумасшедшего, что вознамерился войти в клетку с тигром, когда калитка вновь звякнула, и Сашок махнул рукой - заходи.
Цветная плитка продолжалась и внутри двора. К дверям дома вела широкая, отделанная белым камнем лестница, но угрюмый садовник, что корячился с секатором у кустов чайных роз, показал дорожку, огибающую дом слева. Павел едва успел пройти десяток шагов, как здоровенный детина в синем жилете, полирующий зеленую траву газонокосилкой, бросил агрегат и шагнул навстречу.
- Руки подними,- лениво проговорил он.
Павел хмыкнул, поднял руки. Детина ловко, словно в нем и не было ста двадцати килограммов веса, присел на корточки и последовательно ощупал ступни, затем ноги, живот, спину, бока, руки, провел жесткими пальцами по голове.
- Разувайся,- бросил коротко.
Павел скинул ботинки. Детина осмотрел каблуки, швырнул ботинки на дорожку.
- Я в аэропорту? - поинтересовался Шермер.
- Не зарывайся, парень,- прогудел детина.- Дед в беседке. Ближе чем на пять метров не подходи. Голоса не повышай. Относись с уважением. Для твоей же пользы!
- На хладокомбинате к нему в кабинет тоже так заходят? - поинтересовался Павел, зашнуровывая ботинки,- Бухгалтерии, наверное, и раздеваться еще приходится? В охотку оголяются или как?
- Команда была не бить,- вздохнул детина,- Жаль.
- Повезло,- согласился Павел.
Усадьба Губарева оказалась не бескрайней, но четверть гектара все-таки занимала. Из-за высокого забора торчали только крыши соседских домов, плодовые деревца еще не взяли рост, и участок просматривался насквозь. Парочка таких же битюгов, как и газонокосильщик, бродила между деревьями, еще один копался на верхушке огромной, похожей на вспученную клумбу альпийской горки. За нею и обнаружилась беседка - предстала собранным из дубовых брусьев и накрытым глиняной черепицей павильоном, способным вместить застолье на сотню человек. Илья Георгиевич сидел в плетеном кресле и поглаживал голову огромного белого алабая. Пес блаженно жмурился, сопел, но глазом косил на гостя.
- Садись,- привычно протянул Дед и кивнул на такое же кресло напротив.- Руку пожимать не буду - собачка этого не любит. Почему без звонка?
- Телефон потерял,- дружелюбно улыбнулся Павел.
- Да ну? - холодно усмехнулся Дед.- Стремительно роняешь авторитет. А что пешком прошелся? Зачем кипеж на полпоселка навел?
- Засветиться решил,- скорчил гримасу Павел.- Иногда нужно незаметно прошмыгнуть, а иногда с бубенцами. К тебе - лучше с бубенцами.
- Боишься? - Дед закряхтел, надул щеки, наклонился вперед, подцепил пальцами с прозрачного блюда горсть кураги,- Раньше надо было бояться. Кураги хочешь? Вот, врачи советуют. Сердце сдавать стало. Работа... нервная. Зря ты боишься. Не те времена сейчас. Сейчас в сортире не топят. В дерьме вымазать - достаточно. Проблем ноль, а результат тот же.
- Не скажи,- не согласился Павел,- Сколько уже вымазанных, и чего им? Поплевывают себе.
- А ты не нюхай больших людей,- скривил губы Дед.- К тому же дерьмо дерьму - рознь. Ты же дураком не был никогда. Должен же понимать: что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Тем более телку... Думаешь, если с дерьмом дело имеешь, от запаха убережешься? Да ни в жизнь. У меня матушка на ферме работала. Скотницей. Чего только не делала, чтобы запах отбить, все без толку.
- Мне нет дела до больших людей,- перестал улыбаться Павел,- Только вот им до меня дело есть. Так что нюхай не нюхай, а запах ноздри все одно режет.
- И что же ты вынюхал, парень? - вновь подцепил курагу Дед.- Поделишься?
- А может, ты сам расскажешь, Илья Георгиевич? - наклонился вперед Павел.
На мгновение, на долю секунды окаменел Дед, но Павел заметил тут же и дрогнувшую жилку на виске, и затвердевшие уголки рта.
- А я разве что скрыл от тебя, парень? - нехорошо улыбнулся Дед.
- Детали,- бросил Павел.
- Дурак ты,- вытер пальцы о голову пса Дед.- Со всех сторон дурак. Но главное, оттого дурак, что сиял, как брюлик в перстне, а о том, на чей палец перстень надет, не задумывался никогда. Дураком легко быть. Соображать не надо - лети, куда ветер несет, даже ручками помахать можно: пусть люди думают, что своими стараниями в воздухе держишься. Только дураки долго не живут. Зря ты сюда пришел. Впрочем, давно было пора тебя наказать. Жаль, не мне пришлось...
- Это чем же я тебя прогневил? - удивился Павел.- Вроде бы не ссорились никогда... Или я даже помыслить не должен, чтобы вопросы задавать?
- И много у тебя вопросов? - прищурился Дед.- Нет, я поговорить не против, тем более что дурак не дурак, а в трусости не замечен - уже приятно.
- Ага,- кивнул Павел,- дурное дело нехитрое. Вопрос один был, а теперь еще один добавился. Насчет наказания. Точнее, насчет того, что давно наказать надо было. Слово "давно" мне непонятно. Где я тебе дорогу перебежал?
- А где бы ни стоял, там и перекресток,- хмыкнул Дед.- Не люблю я, когда мне указывают что-то. А насчет тебя указывали, даже советовали, настоятельно советовали, чтобы я тебя не касался. Или ты думаешь, что тебя твои золотые руки и наглая чернявая рожа от напасти уберегали? Думаешь, если крышу повыше прочих заполучил, так тебе и море по колено?
- Интересно,- нахмурился Павел.- Даже удивительно. Меня, выходит, открышевали, а я ни ухом, ни чернявым рылом. И вправду пеньком оказался. Я-то, дурачок, думал, что если потом зарабатываю, да еще и услуги оказываю, ремонтирую добрых людей, вроде тебя или Бабича, так вроде бы уже и не должен никому... А тут открывается, что обидел я тебя, Илья Георгиевич, тем, что прикрыт прочнее положенного. Знать бы еще, кого благодарить да куда отстежку везти...
- Дурак ты или нет, а дурачком не прикидывайся,- процедил сквозь зубы Дед,- Уж не знаю, кто за тебя вступился, но вступился так, что хоть я и не тронул тебя, но занозы такой давно не получал. А я заноз не люблю. И не прощаю. И мне плевать, кто тебя кроет, приятель какой или родич, все равно. Я твою мастерскую не трогал, но порадовался, признаюсь, когда она взлетела. Так и должно быть. Есть порядок, плох он или хорош - другой вопрос, но он есть. И если ты думаешь, что выше прочих, так имей в виду, когда ровняют - не ноги рубят: башку сносят.
- Ты, значит, из шеренги не выделяешься? - задумался Павел.- А я вытянулся выше положенного? А может быть, все дело в Томке? Может быть, ты ее мне простить не можешь? Где она, Дед? Куда пропала? Что она сказала, когда быков твоих раскидала и за руку тебя взяла?
Остекленел Дед. Как сидел, так и замер. Только холку пса сжал так, что тот сначала зарычал, а потом задышал часто, язык меж клыков вывалил. Минуту, если не больше, молча смотрел на него Павел, но взгляда не отвел, хотя из глазниц Деда смотрели на него не два глаза, а два черных зрачка, два пистолетных дула. Тем внезапнее оказалось пробуждение. Захихикал Дед. Закатился в хохоте, даже платок из кармана потянул, чтобы слезы вытереть. Потом вдруг замолчал, качнулся вперед и проговорил негромко:
- Уезжай, Павлик. Далеко уезжай. Искать не буду, а на глаза попадешься - раздавлю. Вот только утрясется все это да жена твоя отыщется - уезжай. Не медли. Конечно, если выберешься.
- Ты думаешь, что меня твоя собачка или твои быки удержат? - прищурился Павел.
- Не думаю,- растянул губы в улыбке Дед,- Если уж твоя женушка моих сынков раскидала, едва не покалечила, то ты вообще молодцом должен оказаться. Так не я тебя удерживать стану. И без меня к тебе интерес имеется. Что ж ты так задержался, Игорь Анатольевич? Я уж замучился этому механику зубы заговаривать!
Последние слова Дед прокричал через голову Павла, тот обернулся, увидел спешащего через сад Бабича в сопровождении двух милиционеров и услышал шипение Деда в спину:
- Дурак. Лет десять назад тут бы я тебя и кончил. А теперь вот разговоры с тобой разговариваю. Ладно, скажу, хотя из ранее сказанного ничего отменять не буду. Мне твоя Томка никуда не уперлась. Сам с ней разбирайся. Ведьма она. Порчей мне пригрозила. Даже метку оставила. Вот.
Дед задрал рукав, и Павел разглядел ожог на запястье. Глубокий ожог. Уродливый шрам, в точности напоминающий хват изящной женской руки.
13
Когда Павел остановил машину напротив бывшего дома бабы Нюры, сердце у него защемило. На месте были раскидистые ветлы, от которых мальчишкой он отковыривал куски коры, чтобы вырезать кораблики. Стояли соседские дома, даже брошенный мост от "пятьдесят второго" не пропал - так же торчал из травы, покрытый мхом и ржавчиной. А дома бабы Нюры не было. На его месте начиналась дорога. Она рассекала половину деревни надвое, спускалась в низменную луговину и там исчезала. Вела в никуда.
Томка побродила по заброшенному проселку, выковырнула из-под листьев подорожника комья асфальтовой крошки, пожала плечами:
- Зачем?
- А черт его знает,- вздохнул Павел.- Говорили, что будут дачные участки для городских нарезать, дорога нужна, а потом оказалось, что грунтовые воды близко, болото почти.
- А то сразу видно не было,- задумалась Томка,- Поехали.
- Куда?
- Хочу посмотреть, где твоего отца нашли.
Показанное еще бабой Нюрой место Павел отыскал с
трудом. Проселок, огибающий старое кладбище, исчез, да и само кладбище переползло через ограду, начало забираться на пригорок, а новая бетонка, проложенная от деревни к совхозу, вообще очерчивала холм с другой стороны. И все-таки найти удалось. Помогла кривая сосна, некогда посаженная над чьей-то могилой и за десятилетия вдавившая ее в землю.
- Здесь,- Павел остановился на еле приметной тропке, прикинул расстояние до сосны, удивился знакомым именам на свежих могилах,- Смотри-ка, кое-кто из моих бывших недругов уже в земле.
- Надеюсь, ты себя в этом винить не будешь? - Томка поежилась, хотя осеннее солнце было теплым.
- Не буду,- Павел взял ее за руку,- тем более что и недругами они были пустячными. Детскими. Сейчас бы кого встретил - обрадовался бы. Дядька говорил, что чуть не половину моих ровесников водка сгубит,- думаю, что угадал.
- Остался бы в деревне - и тебя бы сгубила,- прошептала Томка.- Или нет?
- Не сгубила бы,- упрямо мотнул головой Павел,- Я несгубаемый и несгибаемый.
- Куда мы идем?
- Пошли - покажу, как выглядела моя мама.
Ограды на деревенском кладбище были устроены плотно, кое-где приходилось протискиваться меж проржавевших прутьев боком, продираться через заросли вьюна и крапивы. Павел уже пожалел, что не доехал на машине до церквушки - от нее должна была вести к центру кладбища расчищенная дорожка,- но тут разглядел оголовок креста. Большой, вырезанный из песчаника крест поставил еще дядя, вот только не знал, что и его портрет будет укреплен на серой плите под крестом. Или знал.
- Тут чисто! - удивленно заметила Томка.
- Подбрасываю иногда деньжат местному батюшке,- прошептал Павел.- Смотрят. Даже вон плитку положили - не ожидал, да и цветники обновили. Крест поправили, укрепили.
Ограда вокруг могил блестела серебрянкой. На покрывающем землю гравии лежала тротуарная плитка. Из цветников торчали пластмассовые незабудки. Томка вытянула руки, растопырила пальцы, закрыла глаза, прошла вдоль могил.
- Что-то чувствуешь? - спросил Павел.
- Ничего,- ответила она, вернулась, прижалась к плечу Павла.- Отец говорил, что, если люди хорошие захоронены, почувствуешь покой, если плохие - тяжесть. Но я не колдунья, я просто глупая баба.
- Почему же глупая? - не понял Павел.
- Потащила тебя сюда,- вздохнула Томка,- Разбередила душу. Мамка на тебя совсем не похожа. Но она красивая. Будь я на месте твоего отца - наверное, тоже мимо бы не прошла, а уж если она и в самом деле ему помогла, тогда что и говорить...
Павел не ответил. С круглого медальона на него смотрело незнакомое, но родное лицо конопатой и курносой девчонки с тонкими, чуть изогнутыми бровями, большими глазами и ямочками на щеках. И бабушка была точно такой же, разве только морщины разбежались по всему лицу из уголков глаз да брови сходились грустным домиком над переносицей. Да и дядька, который самому Павлу помнился крепким и строгим широкоскулым мужиком, вдруг оказался круглолицым, прячущим в уголках рта то ли ухмылку, то ли хитринку.
- Матвей Шермер,- прочитала Томка надпись под пустым овалом,- Матвей все-таки?
- Дядя так велел вырезать,- пожал плечами Павел.- Сказал, что без фамилии нельзя,- пусть будет общая фамилия, раз уж сын его Шермер. А имя... Зачем вырезать "Мот"? Еще примут за кличку.
- И здесь лежит... его пепел? - спросила Томка.
- Наверное,- задумался Павел.- Ну что теперь? Поехали домой?
- Нет.- Она упрямо замотала головой.- Хочу посмотреть квартиру, хотя бы двор. Школу. И спортзал. Помнишь, ты рассказывал? И очень хочу есть.
Они перекусили в маленьком кафе на окраине городка. Павел подошел к стойке, подмигнул молоденькой черноволосой поварихе, протянул зеленую купюру, попросил чего-нибудь вкусного. Девчонка тут же разрумянилась, закричала, выкликая кого-то на странном, одновременно и звонком и глуховатом наречии, из подсобки появился аккуратный седой армянин, помахал гостям рукой, произнес несколько коротких фраз и опять скрылся за дверью. Не прошло и десяти минут, как угощение было на столе.
- Тебя приняли за своего,- улыбалась Томка, когда им наконец удалось унести ноги из хлебосольного местечка.- Вот так девушки с идеальной фигурой превращаются в томных толстушек. И ты был прав, хоровац и шашлык - вовсе не одно и то же.
- Да,- кивнул Павел,- Место проверенное. Тот редкий случай, когда ешь на дороге, и тебе не жалко потраченных денег и потерянного здоровья. Многие приезжают сюда из города, только чтобы полакомиться.
- Слушай, а может быть, ты армянин? - прищурилась Томка.
- Смотри! - погрозил Павел ей пальцем,- Окажусь армянином - заставлю учить армянский язык. Точно так же, как теперь учу твой.
- Любой язык выучу,- обняла его Томка.- Хоть армянский, хоть иврит, хоть немецкий, хоть французский, да кем бы ты ни оказался. Только имей в виду: мне по-любому один язык учить придется, а тебе - два!
- Это стоит обдумать,- шутливо нахмурился Павел.
Квартиру им увидеть не удалось, точно так же как и двор. На краю микрорайона торчала железобетонная многоэтажка, в отдалении возводилось еще несколько. От двора остались только пни столетних лип, да и те были раздроблены, побиты бульдозерными траками. Павел растерянно вышел из машины. Последний раз бывал здесь уже после института, когда продавал квартиру,- конечно, лет пять минуло или чуть больше, но не слишком ли коротким оказался срок, за который его прошлое было уничтожено безвозвратно?
Он кивнул Томке, которая тоже хлопнула дверцей машины, отправился к ближайшему старому дому. У хрущевки сидели привычные бабушки. Знакомых лиц Павел не увидал, но полюбопытствовать решился. Оказалось, что его пятиэтажку снесли почти сразу же после продажи им квартиры. Почему городские власти не стали строить дома на пустыре, а внедрились острием новостройки в обжитой микрорайон, бабушки ответить не смогли. Зато с жаром принялись обсуждать везение жильцов разрушенного дома, которые ни с того ни с сего заполучили новые квартиры.
- Коммуникации им нужно было проводить, вот что! - уверенно заявила одна из бабок.- А этот дом мешал. Вот они его и снесли!
- Не снесли, а разобрали! - вмешалась другая,- Чуть ли не по досточке, по камешку. Почти вручную! А потом все одно на самосвалы покидали и вывезли на свалку. Я спрашивала. Я даже думала, может, они там бомбу какую искали?
- Какую бомбу, старая?! - возмутилась третья.- И немцев тута не было! Да и дом-то после войны был построен!
- Так, может, на бомбе и построен? - упиралась вторая.- А если ее с самолета сбросили?
Павел поблагодарил, побрел к машине. После посещения школы, которая, как оказалось, была подвергнута капитальному ремонту, и превращенного в торговый центр спортклуба Павла все сильнее начинало охватывать ощущение, что по его следам идет огромный и черный зверь-каток, который разгрызает и утрамбовывает прошлое. Не осталось даже знакомых лиц. Впрочем, разве он пытался отыскать хоть кого-то? А почему бы не отыскать? Алексея хотелось бы увидеть, тренера, что привил ему любовь к фехтованию, но тот куда-то уехал, когда Павел еще только собирался в армию. Обрюзгший и постаревший хозяин спортклуба, который теперь сидел администратором в торговом центре, так и не узнал Павла, хотя припомнил, что Алексей вроде бы даже оставлял для какого-то Павлика адрес, но куда он его задевал, вспомнить не смог.
- Зря все это,- повторила Томка, поскрипывая детскими качельками. - Ничего хорошего не вышло. По моим местам вовсе не поедем. Словно ветром все сдуло.
- Не расстраивайся.- Павел обнял ее, поднял на руки.- Прошлое для наших детей будем высекать навечно. Посадим тысячелетние дубы, да еще в таком месте, где никто не сможет их вырубить. Дом построим как замок. Чтобы никакой бульдозер его с места не сдвинул.
- Отлично,- Она закрыла глаза,- Только имей в виду, что я со своей стороны могу гарантировать только детей. И откуда ты узнаешь, что дубы, которые посадишь, станут тысячелетними?
14
- Эх! Не задались выходные. Ты, Павлик, не обижайся.
Полковник Бабич, только что лично застегнувший
браслеты на запястьях Павла, вытирал пот с лысины и радостно жмурился в окно уазика на вечернее солнце.
- В связке с Дедом работаете, Игорь Анатольевич? - хмуро спросил Павел.
- И на Деда бочку не кати,- хохотнул Бабич.- У меня с ним хлопот гораздо меньше, чем с какой-нибудь шантрапой. На хладокомбинате по моей линии полный порядок.
- У вас с порядком как у плохой хозяйки,- заметил Павел,- Ничего не торчит из ящиков, так и порядок, а то, что носки лежат вперемешку с котлетами, так то ж не видно. Я вот слышал, что с пьянством и с мелким воровством на работе Дед своеобразно борется. Надевает на виновника боксерскую маску и охаживает его по физиономии.
- Жалоб не поступало,- оскалился Бабич, - Сигналов тоже не было. Хотя с маской идея хорошая, помогает... не переусердствовать. Но мы знаем и другие способы. Кстати, делись уж, может, еще что знаешь? В стукачки запишешься, Павлик? Маски ему не нравятся... А не подумал, что побитая морда - не самая большая цена за спасенную от пьянства жизнь? О семьях этих отбросов подумал?
- Меня тоже спасать везете? - процедил сквозь зубы Павел.
- А это уж не от меня зависит,- хмыкнул Бабич.- Ты пойми, Павлик, я против тебя ничего не имею. В приятелях ты у меня не ходил, в друзьях тоже. Дело не в тебе. Хотя и в тебе тоже. Ты ведь гордый. Я тебя не ломал, парень, но по морде вижу, что гордый. А гордыня - грех, Павлик. В нашей стране - так грех тяжкий.
- Кому гордыня, а кому гордость, достоинство, честь, порядочность. Приходилось слышать такие слова? - заметил Павел и напряг плечи. Стиснувшие его с двух сторон милиционеры больно давили ему в бока дубинками.