– Есть мы, а значит, и народ жив. Есть те, кто в Архейских горах перевалы держит и не сдаёт. Так что не зря, вождь.
– Может, ты и прав, – в некоторой задумчивости пробормотал Кабатаг. – Однако не о том говорим. Дымами от самой Ориссы передали, что некая банда захватила караван с золотом. Ваших рук дело?
– Да, мы сработали.
– Я так и думал, что вы. Ваши следы мы больше месяца назад видели и терпеливо ждали, когда вы вернётесь. – Сагарек посмотрел на небо и что-то про себя прошептал, будто совещался с кем-то там, в далёком заоблачном мире, а затем опустил взгляд и произнёс: – Духи предков говорят, что надо делиться с ближними своими.
– Так то – с ближними, – выделил я.
– Поверь, молодой волк, – прищурился вождь, – мои две сотни воинов – самые лучшие твои друзья, пока я не дал им команду вас уничтожить.
– Зачем тебе золото, вождь? Придут рахи, найдут его, и всё твоё племя в пыль разотрут. Поэтому отпусти нас по-доброму, без боя, и тебе, – как и вождь, я приподнял глаза к синему небу и пошевелил губами, – обязательно зачтётся. Так духи говорят.
– Наверное, у нас разные духи, – усмехнулся Кабатаг. – Мои говорят, что без золота нам уходить нельзя.
– Пятьдесят слитков по килограмму каждый, хватит?
– Двести. – Глаза вождя загорелись. Вряд ли он знал, сколько в караване действительно золота, не по чину ему. Но кое-что он подсчитал и сам себе додумал.
– Шестьдесят.
– Сто девяносто.
– Шестьдесят пять, – торговался я.
– Сто восемьдесят пять, – настаивал вождь.
Странное зрелище мы в этот момент представляли. Два отряда сгруппировались и готовятся к бою насмерть, а тут двое, верхами, стоят под холмом и, словно барыги на базаре, спорят о цене. Минут пять торговались и сошлись на ста слитках. Каждый из нас поклялся всем самым святым, что будет честен с неожиданно появившимся партнёром. Я в свидетели Сварога призвал, хоть и не знал пока, как это делается правильно, а вождь сагареков, соответственно, Тэнгри своего помянул. После чего сверху спустили двух вьючных лошадей, их передали нукерам Кабатага, и, довольные друг другом, мы попрощались.
– Удачи тебе, Пламен сын Огнеяра, – пожелал он мне, разворачивая коня к своим.
– Угу, – пробурчал я, – и тебе всего самого наилучшего, Джамун Кабатаг.
Сагареки собрались в кучу, их вождь что-то выкрикнул и указал в нашу сторону плетью. После чего они дружно прокричали на своём наречии славу богам и духам-хранителям, а затем с развесёлыми песнями направились в сторону родных кочевий.
"Да уж, можно и повеселиться, – подумал я, глядя им в след. – Нормально для них всё сложилось. Без боя и кровопролития добыли для своего племени пять тысяч фергонских империалов по весу, богатство немалое, всё их бедное племя не один год кормить можно".
Ночевать остались на холме. Благо неподалеку ручей был, а где вода, там и жизнь. В дальнейший путь двинулись с утра, и, приглядываясь к окрестностям, я не понимал, почему здесь никто не живёт. Те же самые сагареки могли бы спокойно переселиться, земля ничья, нейтральная. Вода есть, трава имеется, зверья, правда, немного. Но степных дроф, неуклюжих жирных и не летающих птиц, несколько штук, походя, мы подбили. Спросить бы кого, так под рукой только Бойко. Но он сразу сказал, что в этих местах никогда не бывал. Есть у меня подозрение, что Джоко здесь бродил, причём неоднократно. Видел я, как он Кривому Ругу вечерком о местных тропах и путях рассказывал. Так, может, спросить? Это запросто.
– Джоко, – окликнул я агента, пристраивая Кызыл-Куша бок о бок с его кобылой.
– Да-а-а? – Джоко был спокоен и флегматичен.
– Признавайся, ты ведь бывал в этих местах?
– Бывал, – не стал он отрицать.
– Что о них рассказать можешь?
– Спустись на землю, – попросил Джоко, останавливаясь сам и спрыгивая в невысокую, по щиколотку только, густую и ровную травку.
Хм! Странная просьба, но я спустился и подошёл к нему. Джоко вынул широкий нож, встал на колено и начал срезать целые пласты травяного покрова. Вычертив окружность примерно метр на метр, он попросил:
– Помоги приподнять.
Ухватив вырезанный земляной пласт, я помог агенту откинуть его в сторону. Комель отвалился, а Джоко вошёл в круг чистой земли и поворошил её ногой.
– Смотри, – ткнул он носком сапога.
Я пригляделся. Металл блестит. Наклонился, ладонью провёл – точно металл, что-то наподобие стали, но совсем не проржавел, словно только вчера кто-то его здесь прикопал.
– И что это? – спросил я.
– А кто его знает? – пожал он плечами. – Мы сюда в экспедицию ходили, двенадцать лет назад, когда я стажёром в Тайную стражу пришёл. Искали развалины городов или ещё что-то… Однако ничего не нашли, только вот это, – Джоко кивнул на металл, – древние дороги.
– Это дороги? – удивился я.
– Они самые, и если на холм заехать, то можно видеть, как они между холмов петляют, трава над ними более низкая и цветность у неё другая. Что интересно, – Джоко вылез из ямки, – даже махонького кусочка с этого металла отколоть не смогли. Вот и представь себе уровень развития тех, кто их строил.
Меня это впечатлило, загадка древности, тайна. Если мы уцелеем в будущих испытаниях, надо обязательно заняться этим делом. Лишь бы было оно у нас, это самое будущее.
Агент тем временем взобрался на лошадь и продолжил:
– Между прочим, одновременно с нашей группой в этих местах и дромы работали, только сейчас вспомнил. И если память мне не изменяет, кажется, в разговоре с нашим старшим они поминали имя Буривоя из рода Арслана.
– Погоди-ка, – я взобрался на Кызыл-Куша, – ведь это…
– Да-да, отец вашего Курбата, начальник контрразведки каганата.
Больше на эту тему мы с Джоко не разговаривали, но на всякий случай в память его слова я отложил. Кто знает, что и где пригодится.
27. Пламен
До границы Эльмайнора мы добрались уже без приключений, спокойно. И только при её пересечении, за малым не схватились с пограничниками, которые почему-то решили, что мы враги. Ну ладно, допустим, оказались бы мы вражескими наёмниками. Смысл нам перебираться через границу днём, не таясь, да ещё и через таможенный пункт? Видно, командир их очень отличиться хотел, и не миновать бы бойни, если бы мы их первыми не почувствовали.
Так вышло, что наша тройка, миновав брошенную деревянную будку на дороге и шлагбаум, перекрывающий дорогу, вырвалась чуть вперёд. Неожиданно Курбат резко поднял сжатую в кулак правую руку – сигнал "стоп". Мы остановились как раз при выезде из леска в поле, а вслед за нами и весь остальной отряд.
– Засада. Кто-то впереди, прячется в траве, – сказал Курбат.
– На лошадях, с оружием, – дополнил Звенислав, вслушавшись в себя.
– Далеко? – Кривого Руга интересовала конкретика.
– А вон, метров двести, – указал Курбат на высокий травостой.
Кривой Руг подался чуть вперёд и, сложив ладони рупором, прокричал:
– Э-ге-гей! Рейдерские отряды Кривого Руга, Пламена и Бергуса приветствуют славных стражей эльмайнорского пограничья. Мы находимся на службе герцога Конрада Четвёртого Штангордского.
Погранцы оказались испытанными вояками. Два десятка всадников возникли из травы мгновенно, все вместе, единым строем. Хитрецы, положили коней в линию, зажали им ноздри, чтобы они случайно голос не подали, подготовили арбалеты и нас ждали. Их план был прост: поднимаются, дают залп и отходят. Вот было бы дело, не почувствуй Курбат и Звенислав опасность.
Эльмайнорцы неспешно подъехали, не опуская арбалетов и готовые в случае чего стрелять. Старший, седоусый серьёзный сержант, проверил наши документы. А писарь пограничников, находившийся здесь же в строю, выписал бумагу на проезд через владения герцогства, скрепил её печатью. Мы заплатили налог в один империал и снова двинулись в путь.
Через десять дней наш отряд приблизился к Штангорду, и наступил самый главный момент нашего предприятия. Разумеется, я говорю о делёжке добычи. Мы остановились на той самой поляне, где Курбат убил коронным ударом разбойника Бобу, и пока все члены отряда занимались своим делом, главари, то есть Кривой Руг, Бергус и я, сошлись вместе.
Начал Кривой Руг, как всё ещё старший в отряде:
– Итак, утром входим в столицу. Пришло время хабар раскинуть, по справедливости и уговору.
– Да-да, – засуетился Бергус, – пора, давно уже пора.
– У нас сейчас одна тысяча девятьсот килограммов золота. Четверть дромам и их парням, плюс надбавку накидываем, – кивнул он мне. – Пятьсот слитков твои, Пламен.
Бергус недовольно поморщился, морда разбойная, но промолчал, а Кривой продолжил:
– Тебе была обещана десятая часть, Бергус. Бери сто девяносто слитков и иди с богом.
– Нет! – громко и, привлекая внимание всех, кто был на поляне, взвизгнул разбойный вожак. – Не честно так, не по справедливости! Мы с братвой свой подсчёт провели, и наша доля – четыреста слитков. Отдай, пахан, а то всякое бывает…
– Ну, как знаешь, Бергус. – Кривой Руг кивнул мне, вроде как повернулся боком, а потом резко выхватил кинжал и ударил Бергуса прямо в сердце.
Мы так и думали, что разбойники будут недовольны своей долей, золото глаза застит, и жадность много людей сгубила. Вот и Бергус, теперь мёртвый, не понимал этого. Так же как и его разбойники, которых наёмники Руга по всей поляне стали резать. Если бы он промолчал, то стал бы просто неприлично богат. По его меркам, конечно. Однако он так и не понял, что это не его поход был, а наш, за что и поплатился самым ценным, что у него было, – жизнью.
Кривой Руг обтёр кинжал, вложил его в ножны и как ни в чём не бывало сказал:
– Теперь можно быть спокойным и знать точно, что никто по кабакам языком трусить не будет. Пятьсот пятьдесят слитков твои.
– Хорошо, – согласился я.
– Скажи, Пламен, – Кривой пристально посмотрел мне в глаза, и я выдержал его взгляд, – ты сам-то не боялся, что и твоих парней, как этих, – кивок в сторону поляны, на которой добивали растерявшихся разбойников Бергуса, – к ногтю прижму.
– Нет, не боялся. Ты ведь понимаешь, что за нами пригляд со стороны Тайной стражи, жрецов и герцога. С нами ты поднимешься, а без нас рухнешь, Кривой.
– И то верно, – не стал спорить пахан. – С вами фарт так и прёт.
К полудню следующего дня наш уменьшившийся отряд вошёл в Штангорд. За два с лишним месяца, что мы отсутствовали, город резко изменился. Кругом, куда ни глянь, настороженные патрули Городской стражи, движения по улицам почти нет, и праздношатающихся взрослых мужчин, пригодных к войне, совсем не видно, ибо они на фронте или трудятся. Рынки и базар ещё работали, лавки и магазинчики были открыты, по набережной гуляли почтенные дамы с собачками, но что-то изменилось в худшую сторону, что-то нависло над городом, словно склизкая серая пелена. Так бывает в пасмурные дождливые осенние деньки, когда нет желания что-то делать, шевелиться, но сейчас над городом светило солнце и погода радовала. Непогода царила в душах людей, что гораздо серьёзней и страшней непогоды природной. Нет, обречённости на лицах или, того хуже, какой-то паники среди людей я не видел. Однако чревоточина сомнений и готовность к резкому ухудшению своей жизни поселилась в их сердцах.
По широкой улице мы проследовали в сторону Старой гавани по трое в ряд, и Звенислав, видимо понимавший, о чём я думал, прошептал:
– Обречённый град.
– Возможно. Как нам Штенгель и жрец Манфред говорили: за попрание клятвы идёт исполнение проклятия. Кажется, так?
– Именно так, – отозвался Курбат.
– Надолго здесь оставаться нельзя, – высказался Звенислав.
– Согласен, – поддержал его горбун. – Ты как, Пламен?
– Придётся перебираться в иное место. – Мои мысли совпадали с думками моих друзей. – Только надо часть золотых слитков обналичить в монеты, лучше всего в фергонские империалы или в эльмайнорские дукаты. Опять же мальчишек наших необходимо забрать из Старой гавани. Бросать их нельзя, приучили к себе, обнадёжили, так что заберём с собой. Ну и оружие надо закупить, если цены приемлемые. Думаю, за неделю управимся.
Звенислав отвлёкся от разговора, подбоченился в седле и, проезжая мимо симпатичной девчушки, подмигнул ей. Девушка вся порозовела, засмущалась, а Звенислав только улыбнулся и, повернувшись к нам с Курбатом, спросил:
– Куда перебираться будем, други?
– Норгенгорд, – предложил я. – Город хороший, людный, стены крепкие, граница с Эльмайнором близко и до степных просторов всего несколько переходов. Ваше слово?
– Пусть будет Норгенгорд, – согласился Курбат.
– А мне без разницы. – Звенислав, как обычно, радовался жизни и жил сегодняшним днём. – Куда вы, туда и я, братья.
– Значит, Норгенгорд, – подтвердил я своё решение.
28. Битва за Стальгорд
В самом конце лета, получив жёсткий нагоняй от кагана Каима за неудачную военную кампанию, стянув всю свою армию в единый кулак, рахский главком шад Ханукка ибн Шапрут перешёл в решительное наступление. Восемьдесят тысяч воинов его армии и тридцать тысяч присланного в подкрепление дополнительного войска, настилая гати через болота в верховьях Саны, всё же проломились сквозь заградительные отряды штангордцев. После чего вырвались на оперативный простор и вышли к первому городу. Им оказался небольшой пограничный городишко Стальгорд, и именно здесь должна была состояться главная битва между двумя армиями.
Каждый полководец, что Ханукка ибн Шапрут, что полковник Микит, ждали этого сражения, стремились к нему и возлагали на него все свои надежды. Рахская армия страдала от недостатка продовольствия и от штангордских рейдеров-партизан, бесчинствующих на тыловых коммуникациях. И самое главное – каган требовал результата. Следовательно, он должен быть, и необходимо наступать. А у полковника Микита резон был другой. Он ни в коем случае не должен был дать вражеской лёгкой коннице разлететься по территории герцогства. И для этого нужна битва, которая решит исход всей летней военной кампании.
Всю свою историю город Стальгорд жил двумя основными промыслами: торговлей и овцеводством. Вокруг него раскинулись отличнейшие пастбища, на которых всегда паслись отары тонкорунных овец. А каменный тракт, который шёл через город, способствовал развитию торговых отношений с другими городами. И вот теперь, когда к городу подступили враги, именно на этих пастбищах должна состояться битва, и именно торговый тракт, идущий через Стальгорд, интересовал рахского полководца.
Полковник Микит сделал ставку на то, что вражеский военачальник не станет медлить, продолжит наступление, и смог предугадать направление главного удара. Поэтому ночью все жители Стальгорда были эвакуированы в глубокий тыл. А на невысокие городские стены были поставлены четыре ополченческих и один регулярный пехотные полки, шесть тысяч человек. Ведь именно городу предстояло стать основой обороны, его центром. По флангам, вплотную к стенам, Микит разместил равное количество войск с каждой стороны: четыре регулярных и двадцать ополченческих пехотных полков. А вся кавалерия и ещё пять пехотных полков, из которых только один был регулярным, стояли за городом и находились в резерве.
Главными козырями в предстоящем сражении Микит считал нахождение своей армии на вершине. Глазу она практически не заметна. Но топографы провели измерения и доложили, что в среднем полки штангордцев будут возвышаться над вражескими наёмниками на пять метров. Кроме того, прибыли купленные за золото наёмники – четыре тысячи мечников с берегов Балтского моря, десять пехотных банд по четыреста клинков в каждой. А ещё подмога из Эльмайнора, не десять тысяч конных арбалетчиков, как обещал Умберто Пятнадцатый, а всего шесть. Однако в умелых руках это немалая сила. И, наконец, третий козырь полковника Микита – передвижные батареи баллист на повозках, которые были сделаны по фергонскому образцу.
В отличие от полковника Микита любимец кагана шад Ханукка ибн Шапрут такими мелочами, как стратегия и тактика, мозги особо не забивал. Он знал, что войску него в два раза больше, в этом pax был уверен. И если он не возьмёт этот паршивый городишко, то его задушат собственным поясом, как не оправдавшего доверие кагана, а потом скинут в выгребную яму. Перспектива безрадостная, и поэтому он обязан победить любой ценой.
Два антагониста: штангордский полковник и рахский шад. Но было кое-что, в чём их мнения совпадали. Ни тот ни другой не желали видеть на поле боя жрецов, которые восстановили свои силы после первой схватки на реке Сана и были готовы вновь вступить в сражение. Чего от них ждать, оба полководца себе представляли весьма смутно и оттого нервничали. Так что, будь их воля, они обошлись бы без жрецов. Вот только это невозможно, ибо служители культов им не подчинялись и сами рвались в битву.
Первыми, начиная сражение, перед строем своих войск вышли жрецы Белгора. А спустя несколько минут, повторяя их движения, из рядов рахской армии вторжения появились жрецы Ятгве. С каждой стороны их было около сотни, и, образовав круг, в центр которого встал самый старший и опытный жрец, в едином порыве служители богов стали хором читать молитвы призыва силы. Слова их, что тех, что других, сначала звучали глухо. Но чем дальше, тем они становились громче, падали, как свинцовые гирьки, разносились, подобно грому, по окрестностям и вбивались в сознание каждого человека на поле будущего сражения.
Сила, посланная из иных пространств, хлынула в тела жрецов Белгора. Она передалась на накопитель, коим стало тело верховного жреца Хайнтли Дортраса, сформировалась и смешалась. А потом огромным энергетическим потоком выплеснулась в сторону вражеского войска. Всего только на мгновение задержались рахи со своим встречным ударом. Но всё же успели, и вновь, как и ранее, два потока враждебной силы столкнулись, пытаясь перебороть противника. Эта невидимая воинам двух армий борьба длилась всего несколько секунд. Очень много, по меркам таких столкновений. А затем, разрываясь на куски, энергетические облака рассыпались.
В общем-то именно этого адепты обеих религий и добивались – не дать противнику применить свою магию. Результат есть, и обе стороны остались довольны.
Жрецы Белгора, так же как и служители Ятгве, покинули поле боя и предоставили обычным людям возможность решить исход сражения.
Бух! Бух! Бух! – громко забили барабаны у высокого шатра Ханукки ибн Шапрута.
Закричали тысячники рахов, за ними сотники, а после них десятники. И десятки тысяч людей, повинуясь командам, двинулись к городу. А стоявшие против них воины Штангорда только плотней сбили ряды пехотных квадратных баталий. При этом командиры и обессилевшие жрецы призвали солдат и ополченцев стоять твёрдо и не отступать. Пришёл час испытаний, и битва началась.
Передовые тысячи лёгких степных конников приблизились к штангордским боевым порядкам на триста шагов, и в небо взметнулись тучи стрел, готовых пронзить каждого, кто попал бы под их смертельно опасные стальные жала. Казалось, смертоносный дождь накрыл штангордцев, и им придётся терпеливо сдерживать этот ливень, держаться и нести потери. Но над полем пронёсся звонкий протяжный звук сигнальной трубы. И тут же строй пехоты приоткрыл большие щиты-павизы, а потом огрызнулся в сторону орды вражеских конников ответным ливнем стрел и арбалетных болтов.