Поединок стрелков продолжался не долго. До тех пор, пока штангордцы не подкатили к месту перестрелки повозки с установленными на них стреломётами-баллистами. И один залп полусотни боевых машин, каждая из которых выпустила в сторону вражеских всадников по пять дротиков в рост человека, заставил скопище рахских наёмников повернуть обратно.
Первая схватка осталась за войсками герцога Конрада Четвёртого. Степняки потеряли почти тысячу всадников, а штангордская пехота неполную сотню. Да и тех в основном из ополченцев, вовремя не сообразивших поднять щиты.
Бух! Бух! Бух! – более часто и требовательно ударили барабаны рахов.
На какой-то миг наступила непонятная тишина, которая тут же была прервана громким и слитным боевым кличем десятков тысяч бойцов.
– Хур-ра-ра! Хур-ра-ра! – Это сорок тысяч горцев из племени гарля и двадцать тысяч прибывших с недавним пополнением хайдаров пошли в бой.
Как серый и мутный горный поток катились по полю человеческие волны. Горцы шли побеждать. Ведь они ничего иного не умели и не хотели. От их силы, мужества и стойкости в бою напрямую зависит, переживут ли их многочисленные семьи эту зиму. Ни один горец-гарля или родственный ему хайдар в жизни не будет работать, ибо это не достойно мужчины и позорит его. Долгие годы проклятые дромы сдерживали их в родных горах, и дошло до того – о позор! – что многие взрослые парни приносили как свадебный выкуп за девушку не добытые в бою богатства, а заработанные. Но появились понимающие горскую культуру рахи, и они дали гарля то, к чему те всегда стремились, – войну. И потому не было у них более верных воинов, чем гарля. А теперь, когда к ним присоединились хайдары, ничто их не остановит. Наверное, именно такие мысли гуляли в головах горцев, когда они шли в атаку.
– Хур-ра-ра! – подбадривали себя горцы, нестройной огромной массой устремляясь к штангордским боевым порядкам.
Все как один крепенькие и коренастые бородачи – в горах нет места слабым, – одетые в дублёные шкуры, сжимая в руках дедовские мечи и кинжалы, они казались несокрушимыми.
Вновь запела труба в порядках штангордских полков, ударили баллисты, а следом отработали арбалеты и дали залп лучники. Сотни горских тел покатились по земле и застыли на ней изломанными куклами рядом с конниками из племени борасов, павшими здесь ранее. Толпа наступающих на секунду застыла, как многоголовое чудище, раздумывающее, что же делать дальше. Но кто-то в глубине людской массы гневно выкрикнул:
– Хур-ра-ра!
И его поддержали многочисленные крики соплеменников:
– Хур-ра-ра! Хур-ра-ра!
Из толпы горцев выскочил здоровенный воин с синей повязкой на голове, судя по всему, вождь какого-то рода, и прокричал:
– Вперёд! Отомстим за наших братьев!
Практически сразу арбалетный болт влетел в голову этого вождя. Он рухнул сначала на колени, а после упал лицом в истоптанную и окровавленную траву городского пастбища. Однако клич его был услышан, и горцы бегом устремились к рядам штангордских полков.
Поднялись щиты в полках штангордцев, опустились копья, и два войска сшиблись. С криком, с воем, с неистовым предсмертным воплем. Горцы накалывались своими телами на копья, проламывали ровный и чёткий строй баталий, падали, умирали, но шли вперёд. Никто никого не слушал и не слышал, кто-то кричал, кто-то выл и вопил, но каждый делал своё дело. Здесь не было места и не было времени для жалости, один человек убивал другого, рубил и сёк его, как дикого зверя. А неистовство в сердцах стало неистовством в поступках. Передние ряды схватились так, что не оттянуть и не растащить, а задние жали на них и пытались дорваться до врага.
Неимоверный грохот и шум стояли над полем. И были они настолько сильными, что звон оружия и крики глушили всех вокруг. Гарля со своими боевыми воплями и герцогская пехота с командами сержантов и офицеров. Столпотворение – вот как это выглядело со стороны. Но и в нём был порядок. Только стал прогибаться под ударами хайдаров левый фланг, как из резерва подошёл пехотный полк и заткнул возможный прорыв. Перескочив невысокие трёхметровые стены Стальгорда, горцы ворвались в город. Но сразу же в него вошли пять банд балтских наёмников и сбросили гарля со стен. Битва пожирала людей с обеих сторон. Однако можно было сказать одно: если ничего не изменится, победа останется за штангордцами, которые медленно, но верно перемалывали наёмную пехоту противника.
Видя такое дело, Ханукка ибн Шапрут вновь бросил в атаку лёгкую конницу. Борасы, дромы, карпетаги, чимкенты и представители ещё доброго десятка степных племён, обходя основную битву по правому флангу, пошли в обход Стальгорда. Всё бы ничего, да только их уже здесь ждали. И вновь они напоролись на пехотный строй, встретивший всадников арбалетными болтами, стрелами и дротиками стреломётов. Опять завязалась перестрелка, и, когда всадники дрогнули, совсем немного, а потом, пытаясь перегруппироваться, отошли, в третий раз зазвучал чистый глас сигнальной трубы.
Вздрогнула земля. Расступились по команде резервные пехотные полки, и на поле вылетела рыцарская конница. Следом за ней рванулись в проходы эльмайнорские конные арбалетчики и все три легкоконных штангордских полка. Против сорока тысяч степняков на прямой бой вышло одиннадцать тысяч всадников оборонительной армии. Завертелась суматоха лихого конного боя, засвистели и засверкали сабли, ударили друг дружку, грудь в грудь боевые кони. И если смотреть по численности, то преимущество было за рахскими наёмниками. Но в этот момент численность утратила значение, всё решали воинский дух, а также вера в победу. Дёрнулись степные лихие всадники, закружились, и кто-то ещё пытался рубиться. Однако это уже от отчаяния или от глупости. Сначала своих коней повернули одиночки, за ними десятки. А после этого целые сотни стали отходить к шатру шада Ханукки ибн Шапрута, выбрав именно его как ориентир для отступления.
Гвардейский рыцарский полк герцога проломил стальной массой конную орду насквозь, вышел в тыл степной конницы, развернулся и вновь, набрав скорости, врубился в толпу врагов. А следом за рыцарями шли эльмайнорцы и лёгкие кавалеристы, просачивающиеся сквозь проломы в строю противника.
Прошло только полчаса сражения между конницей, а от конной массы степных наёмников в сорок с лишним тысяч осталось не больше пяти ошалевших и не знающих, что делать, растерявшихся людей на лошадях. Ещё пара тысяч степняков кучковалась рядом с шатром Ханукки ибн Шапрута в надежде, что оставшиеся последним резервом полководца пять тысяч тяжеловооружённых бордзу смогут переломить ход всего боя. Остальные конники пали в бою или рассеялись как дым, торопясь оказаться от этого места как можно дальше, направляя коней в сторону степи.
Рахский полководец видел всё, что происходило на поле боя, и считал, что шанс, пусть не на победу, но на то, чтобы свести битву в ничью, у него есть. Ханукка ибн Шапрут понимал, что штангордцы израсходовали свои резервы, а у него есть свежих пять тысяч гвардейцев, и если он пустит их в бой, то при поддержке оставшихся степняков остановит намечающийся разгром. А затем сможет вывести из боя горцев и дождаться новых подкреплений от кагана.
Шад вскочил с аккуратного резного креслица, откинул в сторону дорогую фарфоровую чашку, какие делали на далёком юге, пнул в лицо слугу-дрома, из тех, что воспитывались с малолетства в его доме, и выкрикнул:
– Темник Астуг тер-Баратуги!
– Да, о могучая длань кагана, – откликнулся стоящий позади него командир пяти тысяч бордзу.
Pax указал в сторону, где штангордская конница добивала степняков, и сказал:
– Атакуйте противника всеми силами, загоните вражескую конницу за пехотные ряды и прикройте отход горцев.
– Слушаюсь, о карающий меч великого кагана. – Астуг тер-Баратуги чуть склонился.
Темник направился к своим воинам, но из шатра появился старший жрец над адептами бога Ятгве при армии вторжения, Манассия бен-Сабриель.
– Стойте, темник, – сказал он Астугу тер-Баратуги.
Тот остановился, а шад недовольно поморщился:
– Что ещё, уважаемый Манассия?
– Мы уходим в Ориссу, а гвардейцы сопроводят нас, – оглаживая крашеную хной бороду, бросил Манассия полководцу.
– Как же так… – растерялся Ханукка ибн Шапрут. – Идёт битва, мне нужны воины…
– Ты проиграл, шад, и не оправдал доверия сиятельного кагана. Сопротивление бесполезно, и мы, адепты нашего бога, не можем подвергать опасности свои драгоценные жизни.
Военачальник использовал последний шанс: он упал на колени перед Манассией, схватил дряблую руку жреца, суетливо поцеловал её несколько раз и взмолился:
– Манассия, мы ведь родственники. Ты делал обрезание моему старшему сыну. Так не бросай меня. Мы удержим эти позиции, соберём подкрепления и разбежавшихся степных шакалов. Только не забирай мой последний резерв.
– Нет. – Слово жреца прозвучало как приговор, и он выхватил руку из ладоней Ханукки ибн Шапрута. – Такие полководцы, как ты, не нужны нашему народу. Неудачник!
Прошло десять минут, и возле шатра не осталось никого. Сначала отбыли адепты Ятгве в сопровождении окруживших их плотным кольцом гвардейцев-бордзу, а за ними тронулись степняки. И когда полководец справился с собой, а потом поднял глаза, то увидел, что он один. И только невдалеке от него стояли три десятка конных воинов, по виду дромы.
– Кто вы? – окликнул их Ханукка ибн Шапрут.
Вперёд выехал один из воинов, спрыгнул с коня и, склонившись перед рахом, произнёс:
– Мы все, кто остался от особого отряда тархана Менахема бен-Нисси. Нас ждёт гибель от врага здесь и ждёт гибель в родной степи. За отступление – смерть, таков закон особого отряда. Дозволь, шад, нам умереть с тобой рядом.
– Мне нужен конь, – сказал pax. – Будем умирать в бою, вы со мной.
Ему вывели лошадь. Ханукка ибн Шапрут запрыгнул в седло и во главе маленького отряда кинулся в пучину битвы. Доспехов на нём не было, и первая же стрела от неизвестного конного лучника армии Штангорда сбила его наземь. А дромы из особого отряда тархана Менахема бен-Нисси пережили шада не надолго. Они пали под клинками и стрелами штангордцев. И так погиб некогда любимец и дальний родственник кагана Каима шад Ханукка ибн Шапрут.
Смерть рахского полководца никто не заметил, битва шла своим чередом. Конники Штангорда больше разогнали степняков, чем уничтожили. И когда поле боя полностью очистилось от вертлявых юрких всадников, они ударили по тылам горцев, которые до сих пор сражались с уже превосходящей их пехотой герцога и не сдавались. Ни гарля, ни хайдары не отступили. Воины гор принимали удары рыцарских копий грудью, как кошки, запрыгивали в сёдла и сдёргивали с них всадников. Они держали всю армию герцогства на себе, не давая ей высвободить силы для преследования бежавших с поля боя рахов, бордзу и степняков. Горцы строили баррикады из тел своих павших товарищей, взбирались на эти кровавые стены и бились до конца.
Так, ожесточённо сражаясь, они дотянули время до темноты, и уже ночью все оставшиеся в живых горцы пошли на прорыв. Немногие уцелели во время него, но такие были, и набралось их, всех вместе, что гарля, что хайдаров, полных три сотни.
Итог битвы за Стальгорд не устраивал обе стороны. Точнее, рахов не устраивал полностью, ибо они потеряли практически всю западную армию вторжения, а вот штангордцев – частично. Да, они отбили первый удар степной химеры рахов и выиграли летнюю военную кампанию, но их потери были слишком велики. Настанет следующая весна, и вновь придёт армия врага, и опять вчерашним крестьянам, рыбакам и ремесленникам придётся встать в строй. Конечно, некоторые горячие головы сразу после битвы предлагали идти в степь, до самой столицы каганата, и уничтожить врага в его логове. Но таким показывали списки потерь, и они умолкали. Герцогство ещё не было полностью обескровлено, но двадцать пять тысяч погибших и больше десяти тысяч покалеченных только в одном сражении – это ощутимо.
Впрочем, сдаваться никто не собирался, и, добив всех, кого смогли догнать, штангордцы стали готовиться к следующим боям.
29. Пламен
С каждым днём Норгенгорд нравился мне всё больше и больше. Да, мрачноватый город. Но это оттого, что он весь из камня, а это в первую очередь основательность и надёжность. И в то же время, в отличие от того же Штангорда, здесь спокойно. Горожане похожи на свой город, такие же несколько угрюмые и мрачноватые. Но опять же надёжные и основательные. Здесь ведь как: человек сказал – человек сделал, а не выполнил обещания, так и не скажет тебе никто худого слова и не попрекнёт этим. Однако все запомнят и совместных дел в будущем постараются не вести.
Яркий представитель этого города – сержант Лука, который так и остался с нами после всех приключений. Джоко сам по себе, и после того, как из нашей общей доли мы выделили ему тысячу фергонских империалов, нас оставил. Ну, это его выбор. А Лука, узнав, что мы перебираемся в Норгенгорд, откуда он родом, отряд не покинул, и я ему за это искренне благодарен. В самом деле, будь мы хоть трижды бури. И пусть на нашем счету есть убитые враги, а также славное дело, для окружающих, тех, кто нас не знает, мы всего лишь мальчишки. А Лука – человек представительный, внушает уважение своими габаритами и местный житель, что немаловажно.
Столицу мы покинули, как и планировали, через неделю, когда пришло сообщение о победе под Стальгордом. Расплатившись с Джоко, Лукой и Бойко Путимиром, через Тайную стражу в лице полковника Штенгеля, оказавшегося в городе по своим делам, мы удачно разменяли наши слитки на империалы и дукаты, забрали мальчишек из Старой гавани и с торговым обозом отправились в Норгенгорд.
Первая наша проблема, которая возникла в этом славном городе, – вопрос нашей, как выразился Лука, идентификации и самоопределения. Слова эти мудрёные я не понял, но суть уловил. Кто мы есть? Документы у нас сиротские, и только на нас троих. А на остальную шайку-лейку никаких, совсем. Но есть деньги, есть Лука с бляхой тайного стражника, и в городском магистрате за небольшую мзду нам выправили бумаги на каждого парня. Поэтому теперь наши мальчишки значились беженцами от войны и имели документ, который удостоверял личность. А мы втроем так и остались дромами из каганата.
Второй вопрос – жильё. Селиться по отдельности смысла мы не видели. А квартировать по тавернам – мера вынужденная и временная. Следовательно, нужен дом, причём достаточно обширный, с конюшней, двором и хозпостройками. Как бы хорошо и замечательно наша жизнь на данный момент ни складывалась, но мы – воины. И наша основная цель – уничтожить как можно больше рахов. Так что необходимо постоянно тренироваться самим и готовить к войне наших мальчишек. И этот вопрос встал ребром, проблемой, казалось бы, неразрешимой. Война всё-таки, и много народа перебралось из столицы в более спокойный и удалённый от основных военных действий Норгенгорд, скупив всю недвижимость в округе.
Однако и эта проблема была решена, и опять же поспособствовали деньги и бляха сержанта. Совсем недавно в городе разорился один купчина и, не собираясь возвращать кредиторам долги, собрав свои пожитки, в срочном порядке мигрировал на далёкий север. Скатертью дорога, конечно. Но от него остался дом, то, что нам надо, и, если следовать букве закона, он должен пустовать ровно год – вдруг купец одумается и вернётся. И только по истечении этого срока он выставлялся на продажу за долги. Однако чиновник из городского магистрата оформил нас на этом дворе задним числом как постояльцев, и на целый год мы обрели дом. Надо сказать, очень хороший трёхэтажный особняк, совсем недалеко от центра города, то есть магистрата, с высоким забором, большой конюшней и хозпостройками. Всё как мы хотели.
Так, обосновавшись в доме беглого купца и пристроив парней, мы наконец смогли вздохнуть спокойно. И сейчас сидели в большом зале особняка, пили полюбившийся нам взвар, благо наш постоянный походный повар Триша перенял некоторые секреты толстухи Марты, и вели неспешный разговор, размышляя о том, как жить дальше.
– Скоро похолодает, – сказал Курбат, – надо всем тёплую одежду справить, опять траты.
– Это только начало, – дополнил Звенислав. – Нужны лошади для ребят, а ещё оружие купить следует и припасы на зиму.
– Забудьте, – высказался я. – Всё это чепуха. У нас денег теперь больше, чем у пяти самых богатых жителей Норгенгорда, вместе взятых. Настоящая проблема в другом. Нам требуются хорошие наёмники для походов в степь, воины. Наши парни за нами в огонь и в воду пойдут, но это только десяток. А остальным от двух до пяти лет нужно, чтобы в силу войти. Кривой Руг, если его пригласить в дело и поманить хорошим хабаром, впишется, конечно. Однако нам это надо? Думаю, нет, ибо мы сами по себе, а он сам по себе. Просить бойцов у герцога? Тоже не то. Искать в Эльмайноре? Так всех лучших уже разобрали, а шваль нам ни к чему.
– А помните, Штенгель нам о нашей родной тётке рассказывал, которая с отрядом в Эльмайноре обретается? – спросил Звенислав. – Может, попробовать как-то наладить контакт с ней?
– Нет, – возразил Курбат. – Она жрица, и у неё своя дорога.
– Точно, – поддержал я горбуна. – Сведёт судьба – чужими не будем. Но и специально встречи искать не следует. По возможности будем сами лихой народ высматривать. Но думку имею такую: степь нас породила и силу нашу будит, а потому воинов искать надо там. Вспомните, как к нам Гордей Родан прибился. А если такой молодняк целенаправленно искать? Что думаете?
– Принимаю и поддерживаю. – Звенислав был "за", а методы его не интересовали.
А Курбат, напротив, заинтересовался:
– Как мы их будем искать?
– Предлагаю ещё по осени в степь сходить. Тех же сагареков навестить, им рахи тоже поперёк горла. Но основной задачей поставить поиск дромских поселений и кочевий. Людей там немного, воинов тем более. Но если найдётся правильная молодёжь, как Гордей например, уводить таких за собой.
– Осенний поход – это ты здорово придумал, – одобрил Курбат. – Налоги собрали, по кочевьям в распутицу никто не ездит, а мы, если хорошо подготовимся, пройдём через всю великую степь, словно нож сквозь масло.
– Решено, через месяц в новый поход. – Отхлебнув ароматного взвара, я откинулся на мягкую спинку кресла и спросил горбуна: – Курбат, ты у нас вроде казначея сейчас и чего-то вчера черкал на бумаге, считал. Если не секрет, что там, в бумагах твоих?
Горбун несколько смутился, но потом усмехнулся и ответил:
– Это не секрет, брат. Я считал, что мы имеем. Оно ведь как? То совсем ничего нет, кроме штанов драных. А то, как сейчас, денег много, и всё, что душа пожелает, купить можно. Но за расходами следить необходимо, и это не скопидомство, а бережливость. Поэтому решил я книгу расхода-прихода завести. Вроде той, что у купца Серджио в порту видел, когда мадам Эра к нему на работу посылала.
– И как подсчёты?
– Да я только начал.
– И всё-таки, что по предварительному подсчёту?
– После размена слитков на монеты было двадцать семь с половиной тысяч империалов. Тысячу отдали Джоко, хотя он обошёлся бы и сотней. Ещё по тысяче монет Луке и Путимиру. Ну и одна сотня ушла на всё остальное: дом, переезд, взятки. В остатке на балансе двадцать четыре тысячи четыреста империалов. Думаю, опасно при себе такие суммы держать. Может, в банк положить или в дело хорошее пристроить?