Ален подавил рвавшиеся слёзы и со страшным криком ударил огненной волной по врагу. Безрезультатно. Ничего не дал и чёрный огонь Анжея.
Сотник схватил Алена за ворот и приподнял так, что тот повис в воздухе.
- Мы должны наступать! - рявкнул он в лицо полусотника. - Только с близкого расстояния их можно уничтожить! Веди ребят вперёд!
- Анжей… - в ужасе прохрипел Белый командир. - Это же личи… Анжей, нам не выстоять!
- Я сказал: наступать! Убить их всех!
- Анжей, нам не выстоять! Шестьсот личей! Мы все умрём, но не остановим их!
- Веди. Вперёд. Полусотню, - раздельно произнёс Чёрный.
- Анжей, - простонал Ален, - мы все погибнем… Прикажи отступать, иначе они убьют нас всех. Мы что-нибудь придумаем. Но если мы сейчас умрём, никто не спасёт империю!
- Ален, - очень тихо произнёс Анжей. Белый вдруг понял, что сотник плачет. - Я - голова сотни. Леон был мечом. Ты - её сердце. И моё сердце тоже, малыш. Без тебя я всё равно что камень. Будь смелым, веди вперёд. Ради свободы тех, кто остался за нашими спинами. Веди. Убей их всех. Ален… Если ты не поведёшь, они не пойдут, и мы проиграем. Наберись храбрости. Это последний бой, малыш, я тебе обещаю…
Ален смог только кивнуть. Ведь он знал, как его называли за спиной. Кукловод.
Они крепко обнялись. Слов не требовалось…
Ален не заметил, как по его лицу покатились слёзы. Он даже не понял, что плачет. Он не плакал с самой последней битвы. Слова песни рождали в сердце неизбывную тоску.
- … Вперёд! - крикнул Ален после своей короткой, но проникнувшей в каждую душу речи.
Страшный рёв полусотни разнёсся над полем боя. Они бросились вниз, на скаку превратившись в сметающую всё на своём пути волну. Волна боевого огня пробила заслон некромантов и врезалась в личей.
Начался полыхающий кошмар…
Боль сжигала каждую клеточку тела Алена, раздирала его душу. Пятнадцать парней полегло сразу, едва успев забрать с собой по одному врагу. Вокруг Алена и Анжея собрались самые выносливые, самые сильные. Тридцать пять лучших и Ален с Анжеем. Атаки личей должны были убить их на месте, однако маги не только противостояли им, но и атаковали, продолжая убивать тварей и направлявших их некромантов. Ален рычал, изо всех сил противостоя боли. Божественной музыкой для него был предсмертный хрип каждого убитого врага. Зверь заполнил его разум, сердце и душу. Зверю было плевать на боль. Зверь хотел только одного - убивать.
Один за другим падали маги. Семеро перед смертью вспыхнули огнём жизни, изрядно проредив строй личей. Всё потонуло в крови и боли. Боль пожирала его разум. Боль пожирала даже Зверя.
…Очнулся Ален оттого, что лежал на боку и с монотонным стоном грыз окровавленное лезвие собственного меча. Он наполовину ослеп и частично потерял слух. От невероятной силы осталось лишь жалкое воспоминание. Ран на теле было столько, что маг удивился, как до сих пор не истёк кровью. Кровь сочилась из изрезанных собственным мечом губ. Зима тронула поле битвы лёгкой наледью.
"Леон! - огнём вспыхнуло в опустевшем мозгу. Ален взвыл. - Леон…" Глаза его внезапно широко раскрылись. А Анжей? Он жив?
И остался один во мраке
Тот последний, наедине с болью,
Некроманты сгинули в страхе,
Но со смертью повязан маг кровью…
Кровь была повсюду. Повсюду мёртвые тела друзей. Закатное солнце бросало тусклые багровые блики на чёрную от крови землю. Оскальзываясь на кишках, ошмётках плоти и отсечённых конечностях, Ален брёл по полю, с трудом ориентируясь в этом хаосе. Плакал, со звериной яростью рубил мечами трупы поверженных врагов, отчаянно звал по именам своих и не мог дозваться…
Кир Молот с отрезанной рукой и только половиной лица лежит всего в десятке шагов от Алена. Оставшаяся рука судорожно сучит по земле. Кир едва слышно хрипит. Пламенный с трудом опустился рядом с ним на колени, взял изуродованную голову в ладони. Кир узнал его, едва разглядев единственным глазом. Хрип стал надрывней. Пламенный тихо зашептал, провёл над его лицом рукой. Ничего не произошло. С ужасом Ален понял, что это прощальный подарок некромантов - заклятие невосстановления. Со всхлипом втянув в себя воздух, он перерезал Киру горло ножом милосердия.
Следующим на пути был Кристиан. Талантливый молодой волшебник с вечной улыбкой на лице невидящим взором смотрел в небо. Из проломленной грудной клетки торчали осколки рёбер. Он ещё дышал, на губах пузырилась розовая пена.
- Крис… - Ален присел рядом с ним. - Крис…
- Убей меня… - с неимоверным усилием вымолвил он. - Убей…
Командир с ужасом понял, что его второй офицер всё знает о "невосстановлении". Он перерезал горло и ему.
Ален убил ещё пятерых, пока пытался найти Анжея. Тихий стон привлёк его внимание. Полусотник обошёл труп чёрного пегаса и увидел того, кого искал. Сотник сидел, привалившись спиной к туше мёртвого скакуна.
- Анжей! - сдавленно вскрикнул Ален, падая рядом с ним на колени. По лицу его заструились слёзы. Он всхлипнул. - Анжей!..
Одна рука у сотника обгорела почти до костей. Со второй лохмотьями облазила кожа с мясом. Этими изуродованными руками сотник, плача, пытался собрать лежащие между ног внутренности обратно в живот.
Ален зажал рот обеими руками, чтобы не закричать. Сдавленные рыдания вырвались из сведённого судорогой горла. Анжей поднял голову, и его орехово-коричневые глаза с тоской виновато поглядели на брата.
- А ты поседел, - с грустью шепнул Анжей. - Я не хотел. Прости меня…
- Анжей! - с отчаянием всхлипнул Ален, не в силах больше вымолвить ни слова. С ним вместе отчаянно выл тот, кто не давал ему умереть во время войны, к кому обращался он в самые страшные моменты своей жизни…
Чёрный Пламенный снова застонал и заплакал.
- Я не могу даже облегчить боль! - едва вымолвили посеревшие губы. - Я умираю, малыш… Но это продлится ещё долго… как больно… - словно в бреду шептал он.
Слёзы чертили светлые дорожки на грязных и окровавленных лицах обоих. Подняв голову, Чёрный посмотрел на Белого, диким усилием воли уводя боль на задворки сознания.
- Послушай, Ал… Послушай, малыш! Я помню больше, чем ты… Но скоро не смогу… Ты потерял память… Я тоже… но помню… Мы должны найти бога! - отчётливо сказал умирающий сотник. - Мы должны были найти бога! Ведь мы пришли сюда за ним!
- Какого бога, Анжей?.. - ничего не понимая и размазывая по лицу слёзы, кровь и грязь, спросил Ален.
- Я не знаю… Но война не была нашей целью!.. - отчаянно ответил Чёрный Пламенный, и боль снова захлестнула его.
Ален подполз к сотнику, отчаянным усилием попытался заживить его раны. Ну хотя бы остановить эту боль!.. И упал, задохнувшись, когда на него обрушилось всё то, что чувствовал старший брат.
- Помоги мне, Ал… - с мольбой в голосе произнёс Анжей. - Помоги мне умереть…
- Нет! - вырвалось у Алена.
- Малыш… - Немая мольба плескалась в ореховых глазах.
- Нет! - жалко пискнул полусотник враз севшим голосом.
Сотник ничего не сказал, только застонал сквозь сжатые зубы, а обгоревшая рука вновь попыталась загрести внутренности вместе в грязью обратно в живот. Ален, плача, обнял брата за плечи.
- Ал… Прости меня… Я должен был… Я же старший… Но эта война…
- Я не могу тебя убить! Я не могу! - Ален зажмурился.
- Малыш… Прости, малыш…Умоляю тебя… Возьми мою жизнь! Тебе должно её хватить, чтобы продержаться… Ты весь изранен… Помоги мне умереть!
Полусотник отстранился, посмотрел в переполненные виной и страданием глаза старшего брата. Он держался из последних сил, чтобы не рыдать и самым жалким образом не молить Алена прекратить эти немыслимые муки.
Нож милосердия сам прыгнул в руку. Едва осознавая, что делает, и не отрывая взгляда от ореховых глаз, Ален сильным ударом вбил нож в сердце сотника. Тот вздрогнул, в глазах, перекрывая мучения, полыхнула благодарность, и Белый повернул в ране нож…
Голова запрокинулась назад, падая на руку Алена, всё ещё державшего Анжея за плечи. Слабенький поток жизни перетёк в тело Белого, концентрируясь в ранах.
Поняв, что теперь навсегда остался один, Ален вцепился в неподвижное тело им же убитого брата и горько, с истеричным надрывом, разрыдался.
Так, плачущим и израненным, его и нашли на следующий день. Поседевший, замёрзший, истекающий кровью и потерявший рассудок, последний из Грифонов рыдал, пока не обессилел и не уснул, напичканный лечебными снадобьями…
Закончив песню, Ален не сразу поднял голову, пытаясь сообразить, отчего же в глазах так мутно. А когда оглядел притихших парней, с удивлением понял, что лица почти у всех были мокрыми. Ален повернулся к Росомахе. Тот едва сдерживал слёзы.
- Я уже слышал эту песню, - едва шепнул он, кривя губы в подобии улыбки. - Почти такую. Но когда поёшь ты, я… я там, с ними… - Он вздохнул, сжал зубы и зажмурился. - Я там с ними умирал, - судорожно признался он.
Столько отчаяния прозвучало в его словах, что остальные ребята закивали, некоторые, отвернувшись, заплакали. Потом дружно выпили, всё ещё не в силах отойти от впечатления, произведённого песней мага.
- Ты там был, - вдруг резко сказал Росомаха, в упор глядя на друга. - Я знаю, что ты там был.
До последнего времени командору удавалось скрывать от большинства своё звание, но теперь он серьёзно прокололся. И скрывать стало бессмысленно.
- Верно. - Ален спокойствием ответил на его взгляд. - Я последний оставшийся в живых. - И внимательным взглядом обвёл боящихся шелохнуться парней. - Я - Белый командир.
На минуту повисла такая тишина, что треск костра казался оглушительным. Потом заговорили все разом, пытаясь хоть как-то переварить услышанное. Решили, что без поллитры в таком важном деле не обойтись. Выпили. Ален с улыбкой принял очередной наполненный стакан, в задумчивости поглаживая струны. Лира тихонько пела своему нынешнему хозяину что-то утешительное.
Немного придя в себя, парни стали осторожно задавать Алену вопросы, хорошо помня о его вспышке гнева в корчме. Ален отвечал, но как-то рассеянно, словно здесь пребывало лишь его тело, дух же витал где-то очень далеко.
В конце концов Костя по прозвищу Поплавок воскликнул:
- Ребята, вы что, не поняли? Мы за одним столом с героем сидим!
Ребята зашикали на него, с опаской посмотрели на мага. Но тот лишь снисходительно улыбнулся, поставил стакан на землю, снова тронул струны.
Я изгой,
Потерявшийся в мире.
Не герой,
Как ни пела бы лира.
Я убийца,
Пусть и невольный.
Я убийца!
И этого довольно,
Чтобы судить
Меня строго, судом небесным,
Чтоб остудить
Жар войны, разожженный злом.
Моя душа
Теперь только кровью довольна,
Моей душе
Поздно сказать мне: "Вольно!"
Я убивать
Не хотел, поверьте!
Я убивать
Обречён до смерти…
…Всё время, проведённое в госпитале, он страшно кричал во сне и, просыпаясь, не мог успокоиться, пока его снова не усыпляли самыми сильнодействующими средствами. Днём он не реагировал вообще ни на что. От еды, которой его пытались кормить в госпитале, Алена неизменно рвало. В конце концов, учитель запретил пытаться кормить израненного мага - только поить раз в сутки. Пламенный отощал до состояния скелета, но кое-как всё же выкарабкался.
Только через месяц он заговорил. Первыми словами была просьба принести его свирель. Днём он спал, а по ночам играл на своей чёрной с серебром свирели. И от той музыки плакали целители и сёстры милосердия. Только музыка спасала его.
Он частично потерял зрение и большую часть дара. Остановить мучившую мага боль не смог никто - она стала постоянной его спутницей. Постепенно он привык. Раны, полученные в том последнем бою, так до конца и не зажили, стоило погоде испортиться, как Алена начинало всего корёжить. Боль с тех пор ему причиняло и любое использование магии. Чем сложнее заклятие, тем сильнее боль. Только ничто не могло сравниться с тем, что ему довелось пережить в последнем бою.
Император лично вручил ему орден. Это Ален помнил смутно. Хорошо помнил лишь то, что император приезжал в госпиталь.
Тело последнего Грифона целители, во главе с учителем Ульрихом, который так никому и не позволил узнать тайны воспитанника, смогли вылечить. Не до конца, но смогли. Слишком сложно было срастить мышцы, волокна которых пронизаны металлом.
Душу его не смог излечить никто. А кто пытался, тот до сих пор кричит и плачет ночами.
- Ну какой из меня герой? - с жалкой улыбкой спросил Ален. - Я просто порождение недоброго времени. Зло, рождённое в крови… Если бы не война, я бы сейчас… - Парень запнулся. - Меня бы вообще не было.
Посыпались заверения в том, что никакое Ален не "зло", пусть не обольщается, он для этого слишком добрый и вообще, они за ним согласны и в огонь, и в воду.
Молчал один только Росомаха, погрузившись в какие-то тяжёлые думы. Выпили. Андрей, самый талантливый из местных "музыкантов", решительно отобрал у Алена лиру, и полилась задорная молодецкая песнь. Лира в этот раз не стонала и не выла.
Пламенный отсутствующим взглядом наблюдал за весельем. На лице его то и дело возникала странноватая улыбка. Росомаха, внимательно следивший за человеком, которого считал другом, вздрагивал каждый раз, замечая эту улыбку. Только сейчас он разглядел у волшебника в золотисто-рыжих волосах седые пряди. Росомаха был умным парнем, хотя и не показывал этого. Он понимал, насколько опасен Ален, даже как друг. И ещё… Ему казалось, что он раньше уже его видел. Давно, ещё до войны. Только никак не мог вспомнить, где. Сын сестры Карины, который жил и рос далеко от Дубравы. Где и когда он мог его видеть?
Маг перекатывал между затянутыми в перчатки ладонями полупустой стакан. Без перчаток, мечей и жилетки с вшитыми стальными пластинами он не мог даже спать. Вытатуированный на плече Знак болезненно горел. Знак всегда причинял ему боль, он её не боялся. Просто сегодня она была чуть сильнее. Воспоминания ранили слишком сильно. И теперь он вспоминал всё, скорее приятное, чем хорошее, что было в его жизни. Улыбку же вызывали воспоминания о смерти врагов. Ведь сам Ален жил только седьмой год. Просто он появился в этом мире не так, как принято.
Было уже далеко за полночь, и луна висела ближе к западу, когда ребята стали расходиться по палаткам. Ален и Росомаха остались у костра одни.
- Что у тебя с Василисой? - напрямую спросил Росомаха.
Ален глянул на него, и тот едва не примёрз к бревну, на котором сидел.
- Не твоё дело, - тон Пламенного не обещал ничего хорошего.
Другой на месте Росомахи побоялся бы снова раскрыть рот.
- Нет, моё, - резко ответил он. - Василиса - моя единокровная сестра. Дочь моего отца.
Во взгляде командора скользнула тень удивления.
- Тогда скажи своей сестре, - произнёс Ален, глядя в пламя, - чтобы забыла обо мне и нашла себе другую игрушку.
Такого Росомаха не ожидал, поэтому не сразу нашёлся, что ответить. Тем временем маг поднялся на ноги.
- Спокойной ночи, Росомаха. Спи без кошмаров, - сказал он с лёгкой улыбкой, от которой стыла кровь в жилах.
Ален направился к реке. Росомаха смотрел на удаляющуюся спину приятеля. Что-то вспомнив, он бросился следом.
- Ален! - позвал он.
Волшебник лёг на траву у реки и закинул руки за голову.
- Что? - отозвался он.
- Ты же без палатки. Пошли со мной, у меня места хватит и на пятерых.
- Неженки, - беззлобно проворчал Пламенный. - В палатках спать… Я здесь переночую.
- Замёрзнешь, - предупредил Рома.
- Смотри, как бы самому не замёрзнуть. А мне и здесь хорошо.
Ничего не говоря, Росомаха ушёл и вернулся спустя несколько минут с походным одеялом в руках.
- Хотя бы не на голой земле, - почти попросил он.
Ален несколько мгновений глядел на друга, потом поднялся и взял у него из рук предложенное одеяло.
- Спасибо, Ромаха, - на этот раз улыбка была искренней. - Спокойной ночи.
Весь лагерь давно спал, но Ален не смыкал глаз. Он знал, что придут кошмары. И решил как можно дольше не давать им себя на растерзание.
До боли напрягая глаза, он пытался разглядеть звёзды. Раньше он видел все до единой, даже те, которые астрономы могли разглядеть только в свои огромные телескопы. Теперь он видел лишь самые яркие и с трудом различал звёздочки поменьше. Это часто приводило его в бешенство. Ален положил правую руку на Знак, потом сдвинул немного ниже и ближе к шее. Под ключицу, как раз туда, где заживала рана. И со всей силы надавил.
Тихий рык заменил стон. Боль заставила ярость улечься. Сейчас Ален ненавидел весь мир и себя в первую очередь. Больше всего на свете ему хотелось видеть! Но он не мог. Хороший целитель, даже не очень сильный, но достаточно искусный, мог исправить близорукость, тем более такую незначительную, как у Алена. Только ни один целитель империи не мог его вылечить. На него больше не действовала никакая целительная магия, кроме своей собственной и лишь в ограниченных пределах. Лечить себя он не мог.
Ален прикрыл глаза. От выпитого кружилась голова, и он знал, что поспать просто необходимо.
Трещали сверчки. Лёгкий ветерок едва заметно шелестел листвой. В траве копошился какой-то ночной зверёк. В лесу пропела ночная птица. Спать хотелось неимоверно, и всё-таки Ален боролся с собой.
Сверчки смолкли разом. В ночи ухнула сова. Ален замер, стараясь не шелохнуться. Приоткрыв глаза, осторожно огляделся. Инстинкт воина, не раз спасавший его жизнь, предупреждал об опасности. Маг прислушался. Из лагеря доносился только дружный пьяный храп. Мерное пение реки нарушил тихий всплеск. Это могла быть просто прыгнувшая рыба. Всплеск повторился, на этот раз ближе. Маг до предела напряг слух, инстинкт воина бил тревогу, зрачки окаймились жёлтым и вытянулись. Зверь вздрогнул от радостного предвкушения.
Приглушённое дыхание… Кто-то осторожно вылез на берег неподалёку от Алена. Новый всплеск подсказал, что противник не один.
Ален выскользнул из одеяла так тихо, что ни одна травинка не шелохнулась. Расширенные удлинённые зрачки сверкнули в темноте. В высокой траве затаился человек. Пламенный подобрался поближе, пытаясь рассмотреть незваного гостя. Вполне могло быть так, что кто-то из парней решил пошутить. А невинную кровь проливать не хотелось. Но когда волшебник разглядел человека, в его глазах полыхнул холодный огонь ярости.
Это был рыжий из банды Мародёра. Оглянувшись, Пламенный приметил крысомордого, двух непутёвых братцев и троицу незнакомых людей. В незнакомцах Ален определил самых опасных противников - это были бывшие солдаты. Не было только неправильного эльфа. Впрочем, никто не ручался, что эльф не прятался где-нибудь на дереве с взведённым арбалетом или натянутым луком в руках.
Ал неслышно убрался в сторону, желая пронаблюдать, что же эта компания собралась делать, а заодно выявить других противников, если таковые имеются.
Семеро осторожно пробирались к лагерю, разделившись и обходя его с разных сторон. Не обнаружив никакой охраны, компания была приятно удивлена. Собравшись чуть дальше самой крайней палатки, семёрка тихо перешёптывалась. Бдительного Алена, лежащёго в тени палатки у них под носом, никто не замечал.