- Молчи, ничтожный, - сказала Раадрашь. - Мы увидим принцессу с севера - рабыню принца с юга, это будет весело. А что до тебя - я придумаю, как наказать твою дерзость: отдать тебя грибам или скормить псам. Возьмите их с собой!
Не успела я возразить, как воины Раадрашь покрылись медью и развернули крылья. В следующий миг мы с Шуарле оказались у них в когтях, а земля стремительно провалилась вниз.
За этот полет я перестала завидовать птицам, хотя, возможно, была неправа в своей скоропалительности: мои ощущения, скорее, напоминали ощущения мыши, несомой совой на съедение, чем самой совы. Горизонт тошнотворно танцевал перед моими глазами; я смотрела вниз - и видела разверзающуюся бездну, белую, коричневую и зеленую, в которой лес выглядел, как мох, а белые пики ледников - как куски колотого сахара. Медные когти сжимали мои бока до острой боли - но мышиный ужас перед высотой отвлекал от будущих синяков. Иногда, когда мне удавалось чуть повернуть голову, я видела аглийе, который нес Шуарле так же, как и меня. По лицу своего друга я понимала, что для него этот полет - изощренное и жестокое издевательство, что он не испытывает мышиного ужаса, чувствуя лишь смертельную тоску и боль от собственного ничтожества.
В эти моменты я ненавидела людей, которые его искалечили.
Замок втыкался в небо, как каменный шип. Он продолжал собой одинокий пик: черные стены вырастали из черного массива скалы. Мостик, тоньше цепочки для лампады, если смотреть сверху, соединял каменные ворота с горной дорогой на другой стороне ущелья. Я отчетливо осознала, что этот мостик, по-видимому, сделанный из канатов и дощечек, удержит осторожно переходящего человека, но под вьючной лошадью порвется на части. Эту эфемерную нить можно было с легкостью уничтожить - и тогда цитадель на скальном клыке становилась неприступной для всех, кроме Господа.
Воздух в этой горней высоте был редок и холоден, несмотря на ослепительный солнечный свет. У меня закружилась голова от зимнего запаха здешнего августовского ветра.
Аглийе перелетели крепостной вал и поставили нас с Шуарле на выщербленные временем плиты внутри двора, напротив входа в главное здание. Мне показалось, что воин, несший меня, как-то замедлил свой полет, несколько раз взмахнув крыльями на месте, чтобы опустить меня, не ушибив моих ног. Это заметила и Раадрашь.
- Йа-Кхеа, - окликнула она воина, едва успев принять человеческий облик, - ты оказываешь рабыне принца неподобающие почести.
Йа-Кхеа, Мрак, если я правильно перевела его имя, прищурил длинные узкие глаза, склонил голову и негромко сказал:
- Не вижу в том корысти, госпожа, чтобы будущая любовница моего господина прибыла ко двору, уподобившись черепахе, разбитой о камень.
- Ты не можешь понять простых вещей, - презрительно бросила Раадрашь. - Тупой солдат, твое дело - буквально исполнять приказы!
- Госпожа, - окликнул ее второй воин, моложе, с заостренным лисьим лицом - тот, что нес Шуарле. - Позволь мне заметить, что ты не приказывала нам убить. Мы поняли, что наше дело - донести…
- Зеа-Лавайи, - насмешливо сказала Раадрашь, - ты напрасно пытаешься быть предупредительным. Йа-Кхеа просто глуп, а ты строишь из себя умника. Я больше не желаю слушать вашу болтовню. Охраняйте их, я отправляюсь в покои принца.
С этими словами она развернулась, задев Зеа-Лавайи концом косы, и, стремительно взбежав по ступенькам, скрылась за тяжелой дверью из резного черного дерева.
Я, дрожа от холода и тревоги, подошла к Шуарле, который хмуро смотрел ей вслед.
- Прости меня, Лиалешь, - сказал он так печально, что у меня заболело сердце. - Я - просто бесхвостый щенок. Я лгал себе, я думал, что справлюсь - а получилось, что ты попала в беду из-за моей самонадеянности.
- Ты вел себя очень достойно и отважно, - сказала я. - Не наговаривай на себя. Жестокость встречается повсюду - как ты можешь винить себя, если виноваты другие?
Он бледно улыбнулся. Я погладила его по плечу.
- Послушай, а у тебя тоже был хвост? Как у них? Вправду?
Шуарле чуть не подавился невольным смешком:
- Много чего у меня было, - сказал он саркастически. - А вот теперь не будет и головы. Хорошо бы - только у меня.
Воины Раадрашь молча слушали наш разговор. Я думала, что говорить им нельзя, но Зеа-Лавайи, наверное, Месяц, точнее - Лунный Серп, вдруг нарушил молчание:
- Знаешь, Йа-Кхеа, - сказал он, обращаясь к своему товарищу, - когда господин выйдет, я попрошу его отослать меня облетать окрестности, охранять стадо, переносить через ущелье мешки с мукой - но избавить от должности телохранителя госпожи.
Йа-Кхеа криво усмехнулся. Третий воин, носящий ухоженную косу ниже лопаток длиной и такую же ухоженную бородку, сказал:
- Если вы будете так несдержанны, кто же станет охранять госпожу? Она попадет в Сети Ли-Вайалешь, или оборотни поймают ее и сожрут… и наш господин будет долго горевать… а потом приблизит к себе другую… к общей радости.
Его товарищи тихо рассмеялись. Шуарле, увидев, что воины не настроены злобно и мрачно, спросил у Зеа-Лавайи:
- Господин, а правда ли, что муж госпожи - принц людей? Тот самый принц, о котором… много говорят?
Воины снова принялись смеяться. Зеа-Лавайи сказал со снисходительным дружелюбием:
- Откуда придорожному цветку знать о жизни барсов? Наш господин, Тхарайя, сын человеческого государя и аглийе, полукровка.
Шуарле открыл рот и сделал несколько судорожных вдохов, как пойманная рыба. Это развеселило воинов еще больше.
- Гранатовый государь, будучи еще юным, как-то повстречал на охоте аглийе, - продолжал Зеа-Лавайи. - Женщину, подобную ночной неге, и запаху жасмина, и жаркой грезе. И увидев, влюбился в ее небесную красу безоглядно и не думая о последствиях. Рассказывают, что он приезжал в горы, чтобы увидеть ее, и пел ей песни, как очарованный бродяга, и забыл о сне и еде - и в конце концов она подарила ему ночь. А потом - оставила свое дитя под кустом роз в его саду.
- Человеческое дитя, - заметил Йа-Кхеа, - старший принц, отважный воин. Пошел в мать телом, в отца душой. Только вот…
Хлопнула дверь. Принц со странной родословной, сопровождаемый своей женой, спустился во двор.
- Это твой подарок? - спросил он, с любопытством разглядывая нас.
Я тоже на него посмотрела. В безобразной драке с аманейе-грибами с меня стащили платок, а плащ я, кажется, потеряла. В распашонке и нелепых здешних штанах, которые я вдруг осознала на себе, знакомиться с особой королевского дома было глупо и неприлично, но я решила не прятать лицо и не опускать глаз.
Принц Тхарайя, Ветер, был уже далеко не юн, а мне с первого взгляда показался почти пожилым - вероятно, из-за лица: безбородого, но небритого и усталого, с морщинками под светло-карими глазами, у губ и между бровей. Он стриг волосы коротко, и в челке светила седая прядь, удивительно яркая на вороном фоне. И, на мою беду, от матери-аглийе его высочество унаследовал хвост: он повиливал им, как рассерженный кот - было очень тяжело отвести от хвоста взгляд.
- Какая ты беленькая, - сказал принц и чуть улыбнулся. Его улыбка оказалась незлой, даже печальной.
Я вдохнула, сделала несколько шагов ему навстречу и, не зная, как полагается кланяться по здешнему этикету, чинила политес в три такта - что, вероятно, забавно выглядело без кринолина. Улыбка принца стала заметнее; Раадрашь хмыкнула.
- Видеть вас - честь для меня, господин, - сказала я, забывшись - и тут же поправилась, - видеть тебя.
- Глупа, как пробка, - сказала Раадрашь, усмехаясь, - нахальна, невоспитанна, но - красивые волосы, правда?
- Господин, - сказала я, - прошу тебя, позволь мне сказать несколько слов.
Аглийе из свиты принца и принцессы тем временем собрались во дворе; кое-кто из дворни выглядывал из зарешеченных окон. Я чувствовала взгляды всем телом, как на парадном приеме.
- Ты просишь позволения? Скажи, - кивнул принц.
- Я прошу у тебя, господин, милости для своего слуги, - сказала я. - Он был верен мне в опасности и беде, и сделал все, что в его силах. Я не могла платить ему ничем, кроме дружбы и покровительства - а он был предан всем сердцем. Несправедливо наказывать слугу за дерзость госпожи, если кто-то из сильных счел, что дерзость имела место.
Вокруг стало очень тихо.
- Да она совершенно сумасшедшая, - негромко проговорила Раадрашь, и все это услышали.
Принц Тхарайя поднял одну бровь.
- Почему ты об этом просишь?
- Потому что госпожа Раадрашь пообещала, что скормит его псам, - сказала я. - Может, это была ее шутка или угроза, сорвавшаяся в запальчивости, но госпожа - принцесса, а Шуарле - раб, он не может не принять всерьез эти слова.
Принц выслушал меня, кивая головой. Раадрашь дернула плечами, развернулась и ушла в покои, захлопнув за собой дверь. Я чувствовала спиной присутствие Шуарле, и сознание необходимости правильных слов придавало мне сил.
- Господин, - продолжала я, - прости мне этот вид. У меня нет другой одежды, той, что выглядит достойно. Все наше имущество потеряно. Я просто хотела добраться до дома - а это очень далеко - но у меня нет свиты, кроме Шуарле, а горы полны опасностей…
- Я думаю, - сказал принц, - тебе больше ничего не угрожает. И твоему стражу - тоже. Раадрашь высказалась необдуманно, никто не станет убивать его. Считай себя моей гостьей… тебя проводят на темную сторону, - и махнул Йа-Кхеа рукой, а потом быстро удалился.
- Пойдем, цветочек, - сказал Йа-Кхеа. - Я покажу, где тут живут женщины.
- Я не цветочек, - поправила я, улыбнувшись. - Мое имя Лиалешь - Яблоня больше, чем Цветок. Шуарле ведь может следовать за мной?
Воин кивнул и Шуарле взял меня за руку. Его ладонь была холодной и влажной.
Йа-Кхеа проводил нас через обширный зал, окна которого украшали цветные витражи, а стены - мозаики в виде цветущих кущ и райских птиц, к резной двери, ведущей в покои женщин. Уже около этой двери пахло привычно - лучше, чем на темной стороне в доме Вернийе, но все тем же гераневым и розовым маслом, жасминовой эссенцией и лавандовым мыльным настоем. Угрюмый боец, войдя внутрь этого покоя, стал еще угрюмее и принялся пристально смотреть в пол.
Зато я, войдя внутрь, нашла помещения прекрасными. Здесь, в ароматной тенистой прохладе, я вдруг вспомнила, что дорожную пыль можно смыть, а одежду, покрытую гнусными пятнами грибной слизи, снять и заменить другой, чистой. В этот момент я искренне благодарила принца Тхарайя в душе.
Йа-Кхеа, не входя внутрь, распахнул дверь в комнату с высоким сводом и зарешеченным стрельчатым окном. К этому окну неодолимая сила и притянула мой взгляд: за его решеткой ярко светило солнце, а глубоко внизу лежали облака, похожие на взбитый сливочный крем. Под облаками я не разглядела земли.
- Ах, Шуарле! - сказала я восхищенно, подбежав к окну и усевшись на подоконнике. - Как прекрасно жить на такой божественной высоте! Как святые отшельники в горных монастырях!
- Да, - отозвался Шуарле. - Отсюда мы не сбежим, даже если очень захочется…
- Эй, птенец, - окликнул его Йа-Кхеа. - Пойдем-ка со мной, не могу больше тут торчать.
На миг мне стало жутко.
- Шуарле! - пискнула я. - Воин, пожалуйста, не уводи его!
По жесткому лицу Йа-Кхеа, на котором скулы выглядели, как из камня вырезанные, промелькнул некий светлый блик, похожий на улыбку.
- Госпожа, - сказал он, - тебе нужна одежда, ты сама сказала. И мой господин разгневается, если узнает, что женщину оставили голодной. Твой грозный страж никуда не денется.
Я отпустила их кивком, но радость моя сильно поблекла. Оставшись одна, я принялась изучать комнату. Обстановка, как и в доме Вернийе, выглядела скудно, если сравнивать с женскими покоями севера. Разве что тюфяки на полу заменяла низенькая тахта, застланная шелком и заваленная подушками разных размеров - а в остальном все то же: тот же мохнатый ковер, правда, чистый и прекрасной работы, то же зеркало, правда, громадное, в половину моего роста, и в отличных бронзовых рамах, тот же туалетный столик - правда, на нем красовались не глиняные кувшинчики, а изящные безделушки из серебра и хрусталя с самоцветами, те же резные сундуки. Но, в сущности…
Мне отчего-то стало грустно. Только Шуарле, вошедший с корзиной и ворохом одежды, несколько меня утешил.
- Что-то сталось с нашей лошадкой, - вспомнила я, заглядывая в корзину. - Хочешь винных ягод?
Шуарле кивнул, отщипнул часть грозди и присел на постель рядом со мной. Он выглядел хмуро и нахохленно.
- Тебя что-то огорчает? - спросила я.
- Мы - в тюрьме, Лиалешь, - сказал Шуарле, не глядя в мою сторону.
- Мы - в гостях, - возразила я, стараясь быть убедительной. - Его высочество производит впечатление незлого и разумного человека. Его жена - несколько взбалмошная особа, но мы постараемся с ней помириться.
- Взгляни на это, - сказал Шуарле и встряхнул вышитую золотыми облаками шелковую рубаху. - Я думаю, это шили для любовниц принца.
Я рассмеялась.
- А что его люди должны были предложить мне? То, что шили для него самого? Да я бы могла играть в прятки в его сапогах! - я отпила отличного густого молока из кувшина, обнаруженного в корзине, и продолжала: - Он любезен с нами. Не стоит думать дурно о человеке, который нам покровительствует.
- Мне показали, где ты можешь искупаться, - сказал Шуарле все так же мрачно. - И этот солдат, Йа-Кхеа, намекнул, что мне тут рады, как слуге с женской половины. По дороге от бассейна я видел человеческих женщин, и думаю, что они - жены или любовницы принца.
- У принца может быть много жен?
Шуарле пожал плечами:
- Почему нет? Но старшая жена - Раадрашь. Нам будет совсем непросто жить с ней под одной крышей - или я вообще не знаю женщин.
- Я думаю, это ненадолго, - сказала я, желая быть рассудительной. - Мы немного погостим в замке Тхарайя и отправимся дальше. А ты должен бы чувствовать благодарность принцу.
- Я не чувствую, - отрезал Шуарле. - Я бы чувствовал благодарность, будь он слепой, слабоумный или восьмидесяти пяти лет от роду.
Я расхохоталась.
- За что ему все это?
- Только слепой или слабоумный, встретив тебя на пороге, позволит тебе вскоре покинуть его дом, - констатировал Шуарле. - А восьмидесятипятилетний не позволил бы, конечно, но, быть может, стал бы думать о тебе, как о любимой внучке.
- Принц и так немолод, - возразила я.
- Ему лет за тридцать, - прикинул Шуарле.
- Да, его высочество стары, - вздохнула я и Шуарле воздел глаза горе. - Ну пожалуйста, пожалуйста, не огорчай меня… лучше проводи до бассейна и помоги вымыть волосы, а? Между прочим, кровь сражений и грязь странствий делают тебе честь, но не особенно украшают.
Шуарле не стал спорить дальше. Он сгреб в охапку мою новую одежду - довольно небрежно, я бы сказала - и открыл для меня дверь в коридор.
Как всегда, я отослала Шуарле, прежде чем раздеться донага. Вероятно, по здешним меркам, это было моим личным нелепым предрассудком - но он столько раз показывал мне мужскую природу своей души, что я никак не могла перебороть стыда. Он помог мне отмыть волосы, но купаться я собиралась в одиночестве.
Мраморный бассейн, полный теплой воды, в которую добавили соли, пропитанной жасминовой эссенцией, был великолепен; обитательницы замка не дали мне насладиться им в полной мере. Они пришли глазеть на меня, как рабыни в доме Вернийе, совершенно такие же бесцеремонные и самоуверенные, только недоброжелательности, полускрытой развязной веселостью, было побольше. Я решила, что они - не аглийе, а человеческие женщины - потому что без хвостов.
Когда они объявились, мне пришлось всерьез бороться с желанием позвать Шуарле и укутаться во что-нибудь непрозрачное. Простыня из хлопчатой бумаги, которую я накинула на мокрое тело, тут же обозначила его с предательской откровенностью.
- Говорят, она принцесса, - сказала статная женщина с медальным лицом. - Интересно, она - девственница?
- Судя по тому, как она закуталась - да, - усмехнулась красавица, усеянная крохотными прелестными родинками. - Смотри, Гулисташь, она краснеет, как вишня!
- Бледная немочь, - фыркнула женщина, маленькая, как белочка, блестя круглыми, очень живыми и, пожалуй, злыми глазами. - Так ее назвала госпожа Раадрашь - очень точно!
- Госпожа слишком хочет быть королевой, - сказала Гулисташь со вздохом якобы сочувствия. - Ей так надо, чтобы хоть кто-нибудь родил господину ребенка, что она готова поступиться гордостью и таскать в дом мышей и лягушей…
- Грустно, но, я думаю, госпожа и здесь ничего себе не выиграет, - снова фыркнула малютка, не заметив яда в тоне товарки. - Свои женщины родить не могут, как сможет это заморское чудо? Рассказывают, будто они холодные, как снег.
Тем временем я потихоньку взяла себя в руки.
- Ты права, - сказала я, улыбнувшись, по возможности, любезно. - Я холодная, как снег. И я собираюсь вскорости возвратиться в свою страну, где только снег, лед и волки в угрюмых лесах. А почему пытаться кого-то родить должны все подряд? Что же сама Раадрашь? Она ведь жена господина.
Красавица в родинках (самая прелестная из них украшала уголок рта) усмехнулась и покачала головой, остальные взглянули враждебно.
- Раадрашь - аглийе, - сказала красавица. - Ее отец, государь птиц, отдал ее господину, заключая боевой союз между аглийе и людьми, как залог военной помощи. Она думала, что идет замуж за аглийе и будущего короля людей, а отец господина объявил, что намерен пренебречь первородством полукровки и отдать право на трон тому из младших принцев, у кого будет больше детей. И вообще - человеку.
- Но как это возможно?! - вскричала я. Почему-то меня страшно огорчила эта, творимая с принцем, несправедливость. - Это же дурно!
- Да, она глупа! - снова фыркнула малютка. - Дурно! Вы слышали?!
- Она здесь чужая, - сказала красавица. - Ты несправедлива, Далхаэшь. Послушай, белая, разве ты не знаешь, что у человека и аглийе может родиться дитя, но у полукровки, от кого бы то ни было - уже очень редко? Человеческий король обкусал себе все ногти на ногах с досады, что наш господин - его старший сын. Роду Сердца Города, правящему Ашури-Хейе, уже тысяча лет, он никогда не прерывался - а на нашем господине может прерваться навсегда по вине его отца…
- Да уж, - сказала Гулисташь насмешливо и горько. - Господин Тхарайя отважен, силен, недурен собой, его воины держат в страхе врагов и соседей, его власть велика - над всем, кроме собственной судьбы. Родной отец считает его пятном на штандарте рода и не желает видеть его самого и его свиту-аглийе в своем дворце. Сам господин брал женщин без числа - и ни на одной не оставил следа, как дождь на каменной плите. Это кажется жалким…
- Делает несчастными женщин, - зло вставила Далхаэшь. - Крылатая госпожа ведет себя достойно, если бы не она, наш господин Бесплодный Камень и нас раздарил бы своим офицерам! А госпожа добра к тем, кто проявляет уважение и покорность, она не дает женщин в обиду. Если ей удастся найти девицу, которая ухитрится родить - мы все будем жить в Гранатовом Дворце, а не в этом ледяном орлином гнезде, где вместо сада - три травинки между каменных плит. Жаль, что в этом случае нет никаких шансов! - закончила она безаппеляционно.
- Мне Раадрашь не показалась доброй, - сказала я. Мне было нестерпимо грустно, непонятно почему.