* * *
Далеко вверху сияло пятнышко света. Я смотрел на это пятнышко, подняв голову вверх, полуослепший от пота, а может быть, и слёз. Смотрел сквозь мутные стёкла противогаза.
Руки были вытянуты по швам, и я уже не мог их освободить. Под ногами было что-то податливое, мягкое, мокрое…
Потом я понял, что надо шевелиться. Только так и можно освободиться и попытаться подняться наверх. Я стал двигать плечами, локтями, ногами - всеми частями тела, и казалось, что я постепенно превращаюсь в куклу со множеством шарниров. Ну, если помните, ту самую, из студенческой песенки: куклу с локтями вперёд и с коленками назад.
И, наконец, мне удалось сдвинуться с места. Сначала я пополз вниз, а потом, задержавшись локтями и коленями, потихоньку начал подниматься. Сантиметр за сантиметром - и на каждый уходила бездна времени, или мне это только казалось. Я уже мечтал содрать с головы противогаз, эту липкую резиновую шкуру, которая облепила голову и лицо, как желудок осьминога, обволакивающий жертву. Противогаз становился частью головы. Вместо лица - резиновая морда; был человек - и не стало. Безымянное нечто, вроде Неизвестного солдата Первой мировой войны, героя рисунков Кэте Кольвиц.
Одно плечо поднималось - другое опускалось. Что-то похожее на коленвал. Вверх. В туфлях что-то хлюпает. Жижа. Может быть, это кровь, которая течёт из моей разодранной руки.
Прошла тысяча лет, пока пятнышко вверху не приблизилось, не приобрело контуры. Теперь я даже мог разглядеть пятно света, падавшее на кирпичи. Мне уже хватало места двигать руками и ногами, и я высвободил одну руку, уронив что-то вниз - может быть, это вывалился аккумулятор, или разводной ключ, который был у меня за поясом - не знаю. Тогда, поняв, что путешествие закончилось, я с наслаждением отодрал от лица противогаз и швырнул его вниз. И вдохнул полной грудью свежего, чистого воздуха. Хотя, очень может быть, что воздух этот был всё тем же смрадом - но мне он показался благоухающим дуновением земляничной поляны. Да. С привкусом палой хвои и разогретой на солнце смолы…
Я мечтал об одном - добраться до выхода, выползти на свет, родиться заново.
Только зря я об этом мечтал. Потому что, едва я приблизился к отверстию настолько, что мог достать его рукой, - свет заслонил силуэт кошки.
Я подтянулся обеими руками и оказался лицом к лицу… нет, лицом к морде, - хищной, щекастой, клыкастой морде здоровенной, неправдоподобно огромной кошки.
Из её глаз лился зелёный яростный свет. Она зашипела.
А потом протянула лапу, и как бы играя, запустила острый, как бритва, коготь прямо мне в глаз.
* * *
Я завопил. Я вопил, корчился, и пытался закрыть глаза руками.
А потом сорвался вниз.
Летел, и продолжал вопить, понимая, что сейчас меня вобьет в эту бесконечную кирпичную трубу, и я останусь там навеки. Сгниёт одежда, обнажатся кости. И никто не найдет скелета в этой каменной ловушке.
Но мне удалось замедлить падение, правда, ценой разбитых коленей и локтей. Раскорячившись, я завис в зловонной тьме, боясь открыть глаза и ощущая на щеках потоки горячей крови.
Кровь была солёная. И подозрительно похожая на… На слезы.
И тогда я открыл глаза. Хоть вокруг и было темно, но я понял, что никто не лишил меня глаз, что это был кошмар, видение, призрак кошки. Призрак, вот именно. И когти у неё тоже были призрачными… И плачу я - от облегчения.
* * *
Я вылез. Не помню, как - но вылез. Живой, более-менее здоровый, и даже зрячий.
Я вывалился на балкон и упал, раскинув руки. Моросил дождь, было сумрачно и серо, но это был дневной свет. И это был живой настоящий дождь - он добирался до моего лица и смывал, смывал всё, начиная с крови.
Зверски хотелось курить.
Я разделся догола, оставив всю одежду здесь же, на балконе, - как будто освободился от скверны. И пошёл в ванную.
Улёгся в пену и закрыл глаза. Я знал, что сейчас, в этот самый момент, кошки бродят по балкону, и, может быть, по квартире. Поворачивают морды на плеск воды. Натыкаются друг на друга…
Да, надо было позвать священника и освятить квартиру - так делали некоторые соседи, вселяясь в этот дом.
И одному здесь ничего не сделать. Требовался помощник. И, пораскинув мозгами, я понял: помощником сможет быть только тот, кому не потребуется много объяснять, кто и сам понимает, что к чему.
Валера.
10
Прошла жутковатая бессонная ночь.
Я стоял одетый у зеркала и натягивал на ногу туфель, который никак не налезал. И в этот момент зазвонил телефон. Я, конечно, обрадовался. Подумал, что это жена: беспокоится, наверно. В кои-то веки… Выронив туфель, прижал к уху трубку.
Это действительно была жена.
- Ты где был? - спросила она бесцветным голосом. Вопрос был настолько сакраментальным, что я поначалу растерялся.
- Когда?
- Вчера. Вечером, - в голосе добавлялось металла.
- Ну, где… Выходил куда-то… В мага…
- Не ври! - спокойным - и от этого куда более жутковатым - голосом сказала она. - Мы вчера под дверью с дочкой часа два простояли!
- А чего стояли? Зашли бы… - я всё ещё ничего не понимал.
- Зашли?? - взвилась она так, что я чуть не выронил трубку. - Дверь была изнутри закрыта! На засов! Мы чуть звонок не оборвали, дочка кулачки отбила!.. А плакала как! Даже соседка выглянула!..
Я молчал, мыслям стало тесно в голове, и голова, кажется, стала распухать.
- Ну… Может, я на балконе был, курил, может быть…
- Не ври! Не ври!..
- Ну, ладно. А как, по-твоему, где я был?
- Ах, где ты был?? Где был? Тебе лучше знать!..
Отбой.
Я чертыхнулся, поднял туфель и стал снова натягивать его. И снова выронил: новый звонок.
Схватил трубку:
- Люда, я…
- С бабой ты был! - взвизгнуло в трубке. - Сволочь!
Я выронил трубку, она ударилась о стену и стала покачиваться. Я тупо смотрел под ноги: под ногами шлялось существо призрачной кошачьей породы. Оно пыталось ласкаться, жмуря бельма, а хвост у нее противно дёргался.
- Брысь! - я машинально хотел отодвинуть кошку, но нога прошла сквозь неё.
Взял трубку. Вопреки ожиданию, жена еще была на связи, и что-то орала; сквозь её вопли доносилось дочкино: "Мама! Не надо! Ну, перестань". А потом - тещино: "Говорила я тебе - не связывайся ты с ним, говорила же!..".
- Стервы, - вдруг отчётливо выговорил я и повесил трубку.
Глянул в окно: что же это сейчас? Утро или вечер?
И увидел лишь вереницу бесплотных тварей, шествовавших из ниоткуда в никуда.
Пора бежать отсюда. Пока не случилось что-нибудь ещё хуже…
* * *
Я не успел, конечно. Они сидели у порога плотно, спина к спине, обратив ко мне свои слепые ненавидящие глаза.
- Брысь, - прошипел я, и замахнулся туфлей.
Разумеется, ни одна кошка из тех, что сидели на площадке, не пошевелилась. Зато сзади остро пахнуло кошатиной: из открытой двери балкона в кухню лезло нечто чудовищное. Комок кошек, нет, шевелящаяся гора кошек, заполнявшая едва ли не весь проём.
Я быстро захлопнул дверь на кухню - благо, она была притерта и хорошо держалась. К тому же, чтобы открыть её из кухни, нужно было дёргать на себя. А у кошек, как известно, лапы коротки. Даже у призрачных…
Из-за двери раздался надрывный душераздирающий многоголосый вой. Кошки пошли на штурм.
Я рванул на себя входную дверь - те, что сидели у порога, зашипели и раскатились в стороны. Торопливо оттянул железную дверь и хотел отодвинуть железный засов. Не тут-то было. То ли он заржавел, то ли эти твари, вышедшие из ада, что-то сделали с ним.
Я пожалел, что я не собака, не змея, не крокодил. Кого еще они боятся?..
Огня!
Я только в голливудских фильмах видел, как поджигают струю из распылителя и действуют им, как огнемётом. Поэтому пошел по дедовскому пути: свернул газету, вставил в раструб кусок ваты и смочил его растворителем - благо, он был тут же, под рукой, в коридоре.
Кошки настороженно прислушивались ко мне, но сидели смирно, кружком.
Я щёлкнул зажигалкой, подставил огонёк к раструбу. Газета затлела, потом появился синеватый огонёк. Я помахал газетой - пламя затрещало и рванулось вверх, обдавая меня копотью и распространяя зловоние.
Кошки исчезли.
Я распахнул дверь на кухню, готовясь к сражению - но и здесь было пусто.
По-видимому, я сошел с ума.
Вышел на балкон. Было темно, как ночью: свинцовые брюхатые тучи нависли над городом; дома казались неестественно белыми на фоне сгустившейся синей тьмы.
Телефон.
Я бросил факел на бетонный пол, затоптал. Добежал до коридора, взял трубку.
- Папа! - это была дочка. Голос у нее был серьёзный. Видимо, беспрерывные разговоры мамы с тёщей на тему, какая папа сволочь, подвигли её на собственные действия. Против меня, естественно.
- Папа. Я нарисовала бульбозавра, - сказала она, и ядовито рассмеялась. - Сейчас этот бульбозавр к тебе придет.
Она снова хихикнула и, кажется, высунула язык. И повесила трубку.
11
Я вышел на улицу, так и не поняв, что же сейчас - утро или вечер. Дождик сеял мелкий-мелкий, почти неощутимый. За домом была стройка, утопавшая в кучах вывернутой глины; тропинку развезло так, что я не шёл - катился, как на коньках.
Я шёл в клиническую больницу. К Валере.
Прохожих было мало, машин - тоже. Я пошёл короткой дорогой, прямо по проезжей части. Меня объезжали.
Переходя дорогу, увидел крысу. Раздавленная почти в лепёшку - только розоватые лапки торчат. Сбоку засигналили, я перебежал на другую сторону. До больницы было теперь совсем близко. Мелкий дождик оказался коварным - я уже вымок почти насквозь, дождь намочил волосы, одежду, туфли, и капли собирались на бровях.
За бордюром, на траве, снова валялась крыса. На этот раз не раздавленная. Жирная, гладкая, лоснящаяся. Подохшая неизвестно от чего.
Я решил сократить путь, пошёл вдоль гаражей. И снова увидел мёртвую крысу.
А возле клинической больницы они стали попадаться чуть ли не на каждом шагу. Молодая женщина, шедшая навстречу, наступила на крысу, ойкнула и пробормотала что-то вроде:
- Ну вот, не хватало ещё. И здесь эта гадость…
В больничном холле было пустынно, а на стекле с окошечком, за которым обычно сидел администратор, висела странная, отпечатанная на принтере, крупная надпись:
"Приема посетителей нет. Карантин. Просим извинить за неудобства".
Администратора не было.
На входе с вертушкой, через который можно было попасть в больничные покои, торчал молодой охранник в камуфляже. Раньше здесь дежурили пенсионеры.
Я подошёл к нему.
- А по какому поводу карантин?
Охранник посмотрел на меня, помедлил, пожал плечами.
- А если мне надо к больному пройти, а больной не ходячий?
- Пропуск выписывай, - буркнул охранник. - Ты что, телевизор не смотришь?..
- Не смотрю. И радио не слушаю. И газет не читаю…
Охранник удивился и сказал:
- Пропуск давай - тогда пропущу.
- Так администратора же нет, у кого пропуск выписать? - возразил я.
- А причем тут администратор? Пропуска теперь главврач выдает.
- А главврач сейчас здесь?
- Да кто его знает… Может, и его нет, - охранник покачал круглой стриженой головой. - Говорю же: карантин. Не, не понимают…
Я постоял возле него. Пожал плечами.
- Ну, а к заместителю, или ещё к кому-нибудь из начальства можно пройти?
Парень вздохнул:
- Вот же привязался… Нельзя. Да и нет сейчас никого. Приёмный покой тоже закрыт, даже по "скорой" не принимают… Ходячих почти всех выписали. А в городе что творится!..
- Что творится? - спросил я.
- Во пристал! - удивился парень, повернулся к кому-то, кто сидел за дверью - там была будочка, в которой раньше дремали вахтеры-пенсионеры. - Слышь, Коль, тут один всё спрашивает чего-то…
- Про что? - донесся утробный жующий голос.
- Пройти хочет.
- Не положено… - отозвался голос.
- Ну, - повернулся охранник. - Слыхал?
- Да вы объясните толком-то… Из-за чего карантин? Что тут случилось - эпидемия свинки, что ли?
- Во-во. Свинки, - из-за спины парня появился другой охранник - толстый, с непонятными знаками различия на камуфляже. Он дожёвывал кусок колбасы и вытирал жирную руку о свой камуфляж. - Крыс у нас травят уже который день, понятно?
- Ну, травят, это я понимаю. Их и раньше травили. Карантин-то причем?..
- А притом! - потерял терпение толстый. - Будешь спрашивать - ментовку вызовем. У нас приказ такой, понял?..
Я снова пожал плечами и пошёл к выходу из больницы. У выхода техничка тёрла пол. Она косо взглянула на меня:
- И ходют, и ходют. И чего ходют?? Русским же языком говорят: карантин!
- Хоть скажите, из-за чего этот ваш карантин, - сказал я, уже не надеясь на толковый ответ.
- Так крыс-то сколько развелось! - неожиданно ответила вахтёрша. Она даже перестала тереть гранитные плитки пола и оперлась на рукоять швабры. - Как все кошки ушли - так крысы-то и напали. Чистое нашествие! Больница же, известное дело. Тут и объедков, и всякой человечины из хирургии… А эти же всё едят, паскуды!
Я вытаращил на нее глаза.
- Как это - кошки ушли?
- А так и ушли. Передают же по телевизору… - она укоризненно покачала головой, будто я был виноват в том, что не смотрел в эти дни телевизор. - Ушли, говорю. И крыс набежало - пройти стало невозможно. Уже больных начали кусать! Ну, тут карантин и объявили…
Она внезапно закрыла рот, круглыми глазами посмотрела куда-то вбок. Я тоже обернулся. В холл входили странные существа. И я не сразу понял, что это - люди, но люди, одетые, как в каких-то фантастических фильмах. В какие-то блестящие костюмы, в гигантских бахилах на ногах, в глухих шлемах. У них за спинами были баллоны, а в руках - длинные раструбы распылителей.
Я двинулся с места и потихоньку пробрался мимо них к выходу. Они медленно, как водолазы, поворачивались ко мне и смотрели сквозь пластиковые забрала подозрительно и угрожающе. Распылители в их руках стали подниматься…
Я выскочил, чуть не бегом спустился по пандусу и перевел дух только под деревьями больничного парка.
Обернулся. Окинул глазами бесчисленные окна громадного больничного комплекса. У меня мелькнула надежда, что Валера стоит у окна. Но нет - никого не было в тёмных окнах. Исчезли даже бумажки с номерами палат, которые больные наклеивали с внутренней стороны оконных стёкол - для посетителей.
Я не знал, что там творится, за тёмными окнами. Но холодок побежал по спине.
Что-то зашуршало сзади. Я повернулся и увидел двух крыс, которые волокли третью. Они неслись зигзагами, пытаясь спрятаться в гуще больничного парка. Где-то далеко-далеко, за деревьями, завизжала женщина. Потом раздались мужские голоса и что-то вроде хлопков: кажется, стреляли.
Дождь между тем все усиливался, и стало быстро темнеть. Тьма густела не от дождя, а как бы сама собой, так, как сгущается туман.
Я пошёл вправо, свернул за угол, прошёл под аркой. Выбежал на дорогу. Обернулся. Из одноэтажной пристройки, в которой, кажется, был морг, вылезали крысы. Они лезли в двери и окна, и волочили за собой окровавленные пластиковые пакеты, а возле окон суетились какие-то люди, и один из них палил из маленькой, на вид почти игрушечной винтовки. Хлопающий звук прыгал между больничными корпусами.
Я вошёл в проходной двор между корпусами, посмотрел на окно, за которым, предположительно, мог лежать Валера. В окне тоже было темно.
Потом сбоку что-то треснуло. Я вгляделся. Слева был застекленный лестничный марш до девятого этажа. Этим маршем никто не пользовался, вход на лестницу из больницы был закрыт. Окна на лестничных площадках частично были забиты досками и деревянными щитами. На втором этаже кто-то силился пролезть в дыру, сдвинув доску. Человек этот был явно из больных - в спортивных штанах, в пиджаке, и застиранной спортивной майке под ним.
Он пролез-таки, свесился вниз, прикидывая расстояние. Я неуверенно двинулся к нему. Он увидел меня, замахал руками - обрадовался. И стал показывать куда-то вбок, за трансформаторную будку.
Я подошел ближе.
- Коробки! - сдавленно кричал он. - Коробки там из-под "гуманитарки"… Принеси!
Я понял, пошёл за будку. Здесь была целая гора хлама. В том числе - и множество коробок с надписями "Проджект Эйд". Эта организация в самые трудные годы поставляла в наши больницы обеды и прочее - из американских армейских складов.
Едва я тронул верхнюю коробку - как из неё с визгом посыпались крысы. Буквально посыпались, а одна с перепугу кинулась прямо на меня, я едва успел отклониться - она шмякнулась об асфальт, хрюкнула, и понеслась прочь, оставляя за собой красный след. Да-а, хорошенькая "гуманитарка", нечего сказать.
Я достал одну коробку, другую, третью. Каждый раз натыкался на крыс, ругался и отпихивал их ногами. Потом перенёс коробки к лестнице, поставил их, несколько, одну на другую. Мужик с кряхтеньем выбрался из-за доски, матюгнулся и рухнул вниз.
Приземлился на коробки, выбрался, вытянул ногу из пробитого картона.
- Спасибо, земляк!..
Он отряхнулся, покосился на меня:
- А ты не санитар, случайно? Или из врачей?..
- Нет. Из бывших больных. Хотел знакомого проведать.
- А-а… - успокоился он. Достал сигарету, закурил и сказал: - Тут больных мало осталось. Всех выписали, а остальных изолировали. Палаты на ключ закрывают, а где замков нет - засовов понаделали… А знакомый твой из какого отделения?
- Из пульмонологии.
- А-а… Там, кажется, вообще никого нет. Двери крест-накрест забиты. Заведующую, слышно, тоже изолировали. Что-то у нее там крысиное оказалось.
- В смысле?
- Ну… В смысле, болезнь, которая от крыс передаётся.
Я ничего не понял, а он не стал продолжать.
- Ну, бывай. Спасибо, конечно… Ты в город? А-а… Ну, мне в другую сторону… - и ушёл.
Я ещё посмотрел, как его невысокая фигура скрывается в тумане. Потом оттуда, из тумана, послышался лай собак, ругань и вопли:
- Стой! Стой, говорят тебе, зараза!..
Мне стало совсем не уютно. Я ещё раз оглядел тёмные окна, забитые выходы на балконы, и повернулся к выходу со двора.
Больше я не оглядывался. Дорога была пуста и сверкала от мокрого асфальта. На перекрестке стояла "аварийка" "Водоканала". Трое рабочих, стоя на карачках, вытаскивали из открытого люка четвёртого. Доносился нормальный мужской мат, но к нему примешивались странные слова:
- Лезут, падла… Безногие, безглазые - а лезут!..