- Это я по привычке. С советских времён… И не только "Свободу". Би-би-си вот тоже… - будто оправдываясь, сказал Витька и оборвал себя на полуслове.
Мы пошли к выходу с водокачки. Витька сказал:
- Я тут недавно "запор" купил. Ну, "запорожец". Со штрафной автостоянки, через знакомых. Не поверишь - всего за пятьсот рублей…
- И что?
- Так поедем на шнековую! Не пешком же идти!
Он открыл гараж, сел за руль старого, с пятнами ржавчины, "запорожца". Выкатился наружу. Серёга сел впереди, я - сзади.
Витька аккуратно закрыл ворота гаража, погасил свет. Оглянулся на водокачку. Молча сел за руль и мы поехали.
По дороге Витька рассказывал:
- Этот "запор", ты только прикинь, два года без движения на стоянке простоял. Его менты у деда одного отняли. Деду 77 лет, и без прав ехал, да ещё и самогонки накануне выпил. Короче - тормознули, машину на стоянку, а с дедом - давай разбираться. Два года разбирались. Но прав так и не дали, а машину, говорят, бери, если хочешь, только за стоянку заплати! Дед подсчитал, сколько надо платить, и сказал, - да пропади он пропадом, этот "Запорожец"! Я за такие деньги лучше пешком ходить буду. Ну, короче, выкупил я у него эту беду. Всего получилось полторы тысячи. Но ты представь - сел за руль прямо там, на стоянке, - и поехал! Вот же зверь машина!
"Зверь" летел по тёмным переулкам, хлопая от ветра багажником; багажник был погнут, и не закрывался. А поскольку багажник у "запора" не как у нормальных машин, сзади, а впереди - то крышка, поднимаясь от ветра, то и дело закрывала обзор. Что водителя, впрочем, нисколько не смущало.
15
До ШНС (шнековой насосной станции) мы добрались быстро. Ехали закоулками, так что никаким патрулям не попались. А может быть, их и не было уже, патрулей.
Шнековая станция выглядела совершенно бесхозной. Ворота - нараспашку. На подъездной дороге свет - и тишина. Крыльцо бетонное, высокое - двери открыты, а внутри светло.
Мы прямиком пошли в насосный зал - направление легко определялось по ядовито - тошнотворному запаху.
Зал был здесь поменьше, чем на водокачке, и наклонным. Сверху - трубы, к ним наклонные кожуха, внутри которых крутятся шнеки - вроде тех, что действуют в мясорубках, только размером с колонну Парфенона. Такая вот колоннада день и ночь сосала дерьмо, поднимая его вверх, на уровень, с которого дерьмо текло уже самотеком - на следующую станцию, и дальше, к очистным сооружениям. Обо всём этом дорогой мне рассказал Серёга.
В нижнем зале, у концов шнеков, плескались стоки, и вонь стояла совершенно невыносимая. Чёрная вода плескалась под большими чугунными решётками.
- Кошки! - крикнул мне в ухо кто-то.
Я обернулся: по освещенному, сверху донизу выложенному кафелем коридору, плотной массой катилась волна кошек.
И в этот самый момент под решётками внизу что-то тяжко забилось, как будто из тёмных глубин всплыла громадная рыбина. Решётки стали приподниматься, и из-под них, чуть ли не нам под ноги, вдруг полезло Оно…
Витька попятился в коридор. Серёга смотрел, раскрыв рот. А кошки не прыгали - летели вниз с урчанием и истошными воплями, лезли под решётки… Сизо-багровые пузыри с трудом выдавливались наружу. Кошки рвали их когтями и зубами, грызли, и частью исчезали, поглощённые, втянутые внутрь пузырей, частью разлетались в стороны, окровавленные, с переломанными костями. Но они поднимались и снова бросались в бой. А те, что уже не могли подняться - ползли, оставляя на бетонном полу кровавые полосы.
Витька позади что-то орал. Кажется, он бегал по кафельным коридорам, звал кого-то. Серёга вдруг тоже засуетился, завопил:
- Тут у них гидрант должен быть! Там же давление шесть атмосфер - может, хватит смыть эту дрянь?
Он исчез.
Кошек становилось всё меньше. Их поток редел, пока и вовсе не сошёл на нет. Несколько кошачьих трупов покачивались в кроваво-чёрной волне, захлёстывавшей пол.
И внезапно в наступающей тишине с грохотом вылетела вверх последняя решётка. Но это была не крысиная матка. Из тьмы, из бездны медленно вылез человек. Абсолютно голый, мокрый, синий от холода. У него была впалая грудь и знакомые, очень знакомые мне черты лица.
Он вылез, огляделся. Оттолкнул ногой плававшую мёртвую кошку, поднял голову. Наши глаза встретились, и я вздрогнул, вцепившись в ограждение: это был Валера.
Не отрывая от меня взгляда, он прошёл по залу, вышел на кафельную лестницу и стал подниматься. За ним тянулась цепочка мокрых следов.
Он ни разу не оступился, не сделал ни одного лишнего движения.
Медленно, как во сне, приблизился ко мне и встал рядом.
Отвёл глаза. Теперь он смотрел вниз. Там, из прямоугольных отверстий, ещё недавно перекрытых решётками, выползали, надуваясь, слизистые пузыри. Они расползались по залитому водой полу, удовлетворённо чавкая, поглощали кошек, и сползались, сближались, постепенно увеличиваясь, надуваясь, становясь из сизых багровыми, а потом - красновато-зелёными. Свет исходил изнутри, из глубин перламутровых слизистых тел…
- Смотри, - вдруг сказал Валера.
Было очень тихо - может быть, разом заглохли все моторы, а может быть, я просто уже не слышал их. По крайней мере, голос Валеры - спокойный, тягучий, негромкий - я услышал очень отчетливо.
- Смотри, - повторил он. - Вот они движутся друг к другу… Сливаются в единое целое. И становятся всё сильней…
Он мельком взглянул на меня.
- Теперь это наш мир.
Помолчал и добавил:
- И твой тоже.
- Какой мир? - шёпотом спросил я.
- Весь мир… Один цикл сменился другим. Эпоха человечества подошла к концу. Власть гуманоидов закончилась.
И он улыбнулся, а во рту у него сверкнул перламутровый, с багровыми прожилками, язык.
* * *
- А-а-а, суки, мать вашу! Сейчас вы у меня, гады, получите!.. - с этим воплем Серёга ворвался в зал, волоча за собой пожарную кишку, пульсировавшую от напора. - Сейчас… Сейчас… Витёк! Давай полный напор!..
На нас он, кажется, не обратил никакого внимания. Кишка в его руках вздрогнула, дёрнулась, выгнулась, и испустила бешеной силы струю. Серёга упал, сбитый с ног, но кишку не выпускал. Приподнялся, встал на колени. Лицо его побагровело от усилия, но ему удалось-таки повернуть струю вниз. Она ударила прямо в пухнувшие, сливавшиеся друг с другом пузыри. В течение одного краткого мгновения было видно, как струя глубоко вонзилась в податливую плоть, почти пронзила её - а потом всё заслонил каскад брызг. Взлетели в воздух какие-то ошмётки, но это оказались всё те же кошки, - нет, уже части кошек, разорванных надвое бесчувственных тел.
Я услышал далекий смех. Это смеялся Валера, но голос его глушили брызги, и самого его почти не было видно сквозь водопад брызг: только блестящее размытое пятно, отдалённо похожее на фигуру обнажённого человека.
- Ты ведь с нами? - сказал он мне в самое ухо, и я содрогнулся от этого голоса. - Я давно уже понял, что ты - один из нас. Ещё там, в больнице… Ты ведь единственный, кто видел этих омерзительных слепых тварей, единственный - кроме меня.
Я всё ещё не понимал, что происходит. И не понимал, чего он хочет от меня - он, или ОНО…
- Ты ведь слышал про Крысиного короля? Много крыс, очень много, срастаются хвостами, спинами, лапками… Коллективный разум. Огромный, всепоглощающий разум. А вот он…
Валера подобием руки, которая, казалось, растекается в потоках воды, теряя очертания - размывается, пухнет, превращается в отросток, - показал на Серёгу. Тот всё же пробил одно из студенистых тел и теперь струей смывал обратно в канализацию тысячи мокрых визжащих розовых комочков.
- Посмотри на него! - продолжал Валера горячо и не слишком понятно. - На что он похож? Он, обречённый, думает, что побеждает… Но ты-то знаешь, что у нас нет невосполнимых потерь. Даже если - теперь это кажется дурным сном, - но даже если, допустим, людям удастся истребить всех… Всё равно останутся хотя бы две крысы. И если останутся только две - мир снова будет принадлежать нам. Да… Двух вполне достаточно. А теперь, пожалуй, достаточно и одной. Один король породит для себя целое королевство.
Внезапно его лицо оказалось совсем рядом с моим.
- И ты - ты тоже в этом замке король!
И он отрывисто хохотнул каким-то почти безумным смехом.
А потом - запел! Запел жалобным голосом почти забытую мной песенку. Её исполнял беспризорник в старом фильме "Республика ШКИД":
- А у кошки четыре ноги.
Позади у неё длинный хвост.
Но ты трогать её не моги
За её малый рост, малый рост.
А кошку обидеть легко.
Утюгом её между ушей…
И не будет лакать молоко!
И не будет ловить мышей!
Пение прекратилось. Но теперь уже и без Валеры я вспомнил последний куплет:
А у ней голубые глаза.
На ресницах застыла слеза…
Это ТЫ наступил ей на хвост,
Несмотря на её малый рост!..
* * *
Серёгу напором отнесло в коридор. А потом напор ослаб, и водопад закончился.
Внизу по-прежнему набухали пузыри, поглощая остатки других пузырей, разорванных и не рождённых. И рядом со мной стоял уже не Валера.
- Ну… - он с трудом произносил человеческие слова, потому что губы его тоже теряли очертания. - Пойдём со мной. Скорее… Мы побеждаем… Мы уже почти победили…
И он обнял меня. Это было последним, что я видел. Потому что потом наступил покой. Убаюкивающий, ласковый, как безмятежный сон ребенка.
Видно, я и сам стал ребенком. Нет, сначала подростком. Потом мальчиком. Потом ребёнком. Потом стал зародышем с прижатыми к животу намёками на конечности - зародышем, очень похожим на всех зародышей живородящих существ. А потом… Потом я должен был вернуться туда, откуда вышло всё живое, и там слиться с новой зарождающейся силой, силой, которой теперь будет принадлежать весь этот мир.
Потому, что теперь…
Да.
ТЕПЕРЬ Я В ЗАМКЕ КОРОЛЬ.
* * *
А потом я снова начал рождаться, воплощаться, всплывать из бездны, идти по коридору времён к вечному, бессмертному, и по-своему беспощадному свету.
Может быть, другая мать родит меня.
Может быть, это будет уже не женщина.
Ведь я - только часть. Клетка. Молекула. Атом.
И поэтому я - король.
Ещё мгновенье на ветру. Ещё одно омовение в струях, которые омоют моё новое тело перед тем, как оно выявится, проявится, осуществится.
Ещё мгновение - и чудовище родит меня…
16
…У меня было множество сестёр и братьев, и жили мы в нашем родовом гнезде, которое простиралось под мостовыми и человеческими жилищами на целый квартал. Когда старший помёт подрастал, он уходил из гнездовья, уводя с собой всех желающих. Тогда в нашем королевстве на какое-то время наступало время процветания. Жратвы хватало на всех с избытком, и наши госпожи начинали плодиться с особенной силой, производя за год по сотне упитанных здоровеньких крысят. Спустя два-три года в королевстве опять становилось тесно - и новый смельчак уводил колонистов в чужие края.
Характерно, что они никогда не возвращались.
И ещё характерно, что власть у короля не пытался отнять никто; даже самые могучие крысаки, настоящие великаны в полметра длиной и в несколько килограммов веса, предпочитали скорее искать славы и добычи на чужбине, чем пытаться завладеть замком и королевской короной.
Когда я вошёл в возраст, я тоже, испросив разрешения у породившей меня госпожи - у короля, разумеется, спрашивать разрешения было не принято, - тоже отправился в поход.
Нас было несколько сотен, а возглавлял колонну пасюк по имени Хрущ - драчун и забияка, потерявший в многочисленных поединках одно ухо и часть хвоста.
Он повёл нас на запад, подземными галереями, которые номинально входили в состав нашего королевства, но фактически были ничьими. Они проходили вдоль труб из обожжённой глины, на большой глубине, пересекали глубокие колодцы, выходили к поверхности - так, что мы чувствовали над нами не только тяжесть огромных человеческих механизмов, но даже иногда и сами человеческие шаги.
Одни раз, свернув на северо-запад, мы вынуждены были подняться к самой поверхности и пройти отрезок пути по дренажной системе. Она сто лет не работала, не чистилась, но в дождь вполне могла представлять для нас опасность. Здесь время от времени над головами становилось светло - мы проходили под чугунными решётками. Иной раз в решётках можно было найти кое-какую еду: банановую кожуру, застрявшие недоеденные вафельные стаканчики от мороженого. Всё это исчезало в наших зубах мгновенно, и, конечно же, никого не насыщало.
Мечтой Хруща было обосноваться в продовольственном складе - его прадед рассказывал, что такие склады есть повсюду, надо только хорошенько поискать. Кроме армейских, есть склады НЗ, "Неприкосновенного Запаса" - в них одни люди прячут от других людей чертову пропасть великолепной жратвы. На случай непредвиденных бедствий, разгула стихии или войны. У людей ведь, как самодовольно сказал Хрущ, бедствия случаются гораздо чаще, чем у нас, у крыс.
- Вот мы и станем для них очередным бедствием! - воскликнул прихвостень Хруща по прозвищу Огрызок. - Да, самым страшным и стихийным бедствием!..
При этом он радостно потирал лапки в каком-то предвкушении, а Хрущ гоготал.
Один из наших, угрюмый крыс Брусяк возражал, что такие склады, даже если они и существуют, давно уже заняты другими крысиными колониями, и за них придётся драться.
- А ты что же, боишься драки? - пакостным голосом спрашивал у него Огрызок и поглядывал на Хруща.
Брусяк молчал. Я не знаю, боялся ли он драк, но знал, что трусы обычно остаются дома - на них тренируется подрастающий молодняк, пробуя силу мышц и остроту зубов.
Потом мы пробирались прямо в земле, поскольку старые трубы не выдержали проверки временем и обвалились. Всё это оказалось забито плотной зловонной массой - сквозь неё-то мы и прокладывали путь. Первыми шли наши самочки - они меньше уставали и лучше справлялись с монотонной работой, разгребая завалы. Затем - предводитель и его свита, за ними - молодые раскормленные крысы, которых Хрущ неизвестно зачем оставил в резерве.
Впрочем, осыпь вскоре благополучно кончилась, и мы провалились в зловонный колодец, причем последние напирали на первых, так что этот хвост закончился только тогда, когда наверху остались самые благоразумные молодые самки с детьми, да ещё инвалиды.
- Эй, там, наверху! Стоять! - взвизгнул Хрущ не своим голосом; он выкарабкался из жижи по спинам своих приближённых. - Стройте мост наверх, иначе мы все здесь утонем!
"Мост" стали строить оставшиеся наверху. Каждая крыса лапками плотно охватывала верхнюю, помогая нижней удерживаться хвостом. И это был, конечно, не совсем мост, а что-то вроде длинной спасательной верёвки.
Много времени прошло, пока большая часть армии выползла, наконец, наверх. Но не успели мы обсушиться и осмотреться, пришла новая напасть: какие-то люди, может быть, мальчишки, спешно копали канаву вокруг колодца. Мало того - не успели мы сообразить, что происходит, как вокруг канавы вспыхнул огонь: видимо, канаву залили каким-то горючим материалом, вроде скипидара или масла.
Огонь был хоть и не очень широк, но мы, как и все животные, даже те, что уже притерпелись к странностям людей, боимся огня.
Хрущ выстроил нас вокруг возвышения (возвышением служил его оруженосец Свищ), и некоторое время молча слушал, что происходит за огненным кольцом. А за огненным кольцом с лопатами и мотыгами наготове стояли мрачные бородатые люди с красными в свете огня лицами. Это явно были убийцы. И мы явно попали в одну из их ловушек, которые, с тех пор, как чума стала косить людей, понастроили вокруг городов крепостных стен, и защитных укреплений на площадях и возле мостов.
Неугасимый огонь горел, до убийц было достаточно далеко, и у нас было время собраться с мыслями.
- Надо прорвать периметр - это первое дело! - изрёк, наконец, Хрущ, приободрясь; свидетельством его бодрости было то, что он начал поигрывать своим длинным толстым хвостом. - Периметр - это огонь. Значит, первая волна должна своими телами загасить его и проложить пути второй волне. Второй волной пойдут самые слабые. Пока убийцы с палками будут возиться с ними, большая часть войска прорвётся. В особенности кормящие самки. Думаю, они пойдут последними.
- Нет, Хрущ, - раздался вдруг голос, который - неожиданно для меня! - оказался моим. - Первой волной пусть пойдут самые слабые. Они перекинут через канаву мост своими телами и погасят огонь.
- Хм! - сказал Хрущ, всё ещё поигрывая хвостом. - А кто пойдет следом за ними?
- Следом должны идти отборные бойцы. Они набросятся на убийц и отвлекут их. Третьими - матери с сосунками и беременные самки: их злоба известна даже нашим врагам. Они помогут лучшим. И лишь потом пойдут подростки. Они плохо обучены, они не умеют воевать. А, кроме того, кто, кроме них, оплодотворит оставшихся в живых самок?
- Ты хорошо говоришь, - медленно выговорил Хрущ. - Хорошо, но плохо… Ведь если убийцам удастся перебить наших лучших бойцов, а затем и самок, вся наша колония погибнет.
- Не погибнет, - возразил я. - Потому, что когда огонь остынет, но ещё до того, как падаль начнёт смердеть, пойдёт отборный отряд. Самые сильные самки. Самые сильные самцы.
Хрущ подумал, шевеля усами.
- Не пойдёт, - покачал он головой. - Так не пойдёт, белоглазый. Ты хочешь уничтожить весь наш род. И потом, хочу задать тебе вопрос: где собираешься идти ты? Уж не в числе ли тех отборных, которые пройдут по трупам твоих сражавшихся собратьев?
- Нет, Хрущ. Ты всегда был силён, но недогадлив. Потому, что я пойду с отрядом слабейших.
Хрущ от изумления растопырил лапы и слетел со Свища.
- С недоносками? Париями? Ты пойдешь с ними - на верную смерть?..
- Недоноски всегда спасали, спасают и будут спасать наш род, Хрущ, - ответил я. - Напрасно ты всё время забываешь об этом. Ловушки, капканы, яды - всё это они первыми испытывают на себе, и всегда идут на смерть тоже первыми. Вот это и есть настоящее геройство.
Хрущ присел на задние лапы, от удивления широко открыв рот, в котором один резец был обломан в какой-то давней драке.
- Но я думал, что герой - это Король! - выкрикнул Огрызок, выглянув из-за спины Хруща.
- Ты, Огрызок, ничего не знаешь о королях, - сказал я.
Тут мне стало жаль Хруща. Потому, что даже его прихвостни, кроме Огрызка, внезапно отодвинулись от него, образовав вокруг него круг пустого пространства. И я сказал, глядя прямо в глаза предводителю:
- Если хочешь, Хрущ, иди в отряде отборных, самых сильных крыс. Ты ведь очень силён. Ты будешь сражаться с удесятерённой силой, зная, что позади тебя идут матери и дети.
Хрущ, наконец, захлопнул рот. И отполз в сторону. За ним последовали Свищ и Огрызок - они направлялись к отряду, которым командовал Брусяк. Ещё один прислужник Хруща, совсем молодой крысёнок, вдруг пискнул, глядя на меня:
- А что делать мне, повелитель?
- Я не повелитель, - ответил я серьёзно. - Но ты можешь сделать то же, что всегда делают герои. Первым прыгнешь через огонь.