* * *
Брюс пробирался между двумя полуразрушенными круглыми башнями, осторожно обходя глыбы, наполовину скрытые желтой и жесткой словно проволока травой. Воздух был сухим и горячим, солнечный свет золотом стекал по стенам башен. С его пути панически вспархивали кузнечики; Брюс услышал под ногами тихое шуршание и поглядел вниз. Земля кишела мелкой живностью - насекомые, по большей части непривычного вида, слишком большие, неуклюжие, какие-то блеклые. Они разбегались во все стороны, заслышав шум его шагов. Они убегали, так что он не особенно озаботился их появлением.
В пределах видимости показалась квадратная башня. Азат. Если не считать архаичного стиля постройки, в ней не было ничего необыкновенного. Уверенность Цеды, будто строение из дерева и камня может чувствовать, может дышать своей собственной жизнью, казалось ему забавным. Строение предполагает строителя, однако Куру Кан говорит, будто Азат просто вырос, собрался по собственной воле. Какая мина под все законы случайности, принимаемые бесчисленными поколениями ученых за непреложную истину!
Окружающая местность была гораздо менее загадочной, но гораздо более опасной. Ни с чем нельзя спутать силуэты горбатых могильников внутреннего двора. Тут и там поднимались кривые, уродливые, мертвые деревья. Иногда они росли на вершинах курганов, но чаще вокруг их оснований. Он двери в башню начиналась извитая мощеная дорожка, отмеченная рядами пилонов из грубого, не скрепленного раствором камня; по ним ползли лозы и побеги древогубцев. Вся территория замыкалась полуразваленной стеной.
Брюс дошел до середины двора - башня стояла слева от него, а ворота справа. Отсюда он увидел, что большинство курганов скособочились, словно выпотрошенные с боков. Покрывающие их сорняки сухи и черны, будто медленно сгнили.
Он еще немного посмотрел на местность и начал пробираться вдоль стены к главным воротам. Шагнул между пилонов на дорогу, и первый же камень мостовой просел, с треском сместившись в сторону. Брюс зашатался, взмахнул руками. Удалось не упасть.
От входа в башню раздался тонкий голосок. Смех.
Он поглядел туда. Из отброшенной башней тени показалась девочка. - Я тебя знаю. Я шла за тем, кто шел за тобой. И убила его.
- Что тут случилось?
- Плохое. - Девочка, растрепанная и покрытая плесенью, подходила ближе. - Ты мне друг? Полагается, чтобы я удерживала его в живых. Но он все равно умер, и твари сейчас убивают друг дружку. Кроме того, кого выбрала башня. Он хочет говорить с тобой.
- Со мной?
- С одним из моих взрослых друзей.
- Кто? - спросил Брюс, - другие твои друзья?
- Мама Шерк, папа Теол, дядя Аблала, дядя Багг.
- Брюс помолчал. - Как тебя зовут?
- Чашка.
- Чашка, сколько людей ты убила за прошлый год?
Она склонила голову набок. - Я умею считать только до два по восемь.
- Ох.
- Много раз два по восемь.
- И где их тела?
- Я принесла их сюда и затолкала под землю.
- Всех?
Она кивнула.
- Где твой друг? Тот, что хотел потолковать со мной?
- Я не знаю, друг ли он. Иди за мной. Шаг в шаг.
Она взяла его за руку; Брюс с трудом удержался от дрожи при влажном липком касании. От дорожки, между курганами, где земля проседает под каждым осторожным шагом. Насекомых тут было еще больше, но почти все одного вида - будто сама почва Азата истощилась. - Никогда не видел жуков такого рода, - сказал Брюс. - Они такие… большие.
- Старые, тех времен, когда родилась башня, - отвечала Чашка. - Яйца в портящейся почве. Эти вот коричневые, как палочки, с головами спереди и сзади - самые жалкие. Едят мои пальцы, когда я слишком долго сижу. Их трудно раздавить.
- А вот те желтые, колючие?
- Они меня не тревожат. Едят только мышей и птиц. Сюда.
Она остановилась около кривого кургана, на котором росло одно из самых больших во дворе деревьев. Кора была необычной - серые и белые полосы; сучья не торчали, а извивались в разных направлениях.
По бокам могильника ползли извилистые корни, покрытые корой, более походившей на змеиную чешую.
Брюс нахмурился: - И как мы будем общаться, если я тут, а он там?
- Он в ловушке. Он говорит, что ты должен подойти поближе и думать ни о чем. Говорит, как во время боя.
Брюс вздрогнул. - Он говорит с тобой СЕЙЧАС?
- Да, но он говорит, что этого недостаточно, что я не знаю достаточно… слов. Слов и вещей. Он должен тебе показать. Говорит, ты уже такое делал.
- Кажется, я должен раскрывать свои тайны?
- Нет, немного тайн. Он говорит, что сделает то же в ответ. Чтобы вы могли доверять друг другу. Хоть как-то.
- Хоть как-то. Дает слово?
Она кивнула.
Брюс улыбнулся: - Хорошо, я сочту его честным. Попробую сделать, как он требует. - Он сомкнул глаза. Рука Чашки оставалась в его ладони - маленькая, плоть странным образом отделена от костей. Он заставил себя оторваться от этих мыслей. Ум сражающегося на самом деле не пуст, скорее одновременно отстранен и задумчив. Концентрация определенной структуры, зависящей, в свою очередь, он законов прагматической необходимости. Зоркая, расчетливая, полностью лишенная эмоций, когда обостряется каждое из чувств.
Он сразу же почуял себя на знакомой, ободряющей почве.
И был поражен мощью потянувшей его воли, сражаясь с нарастающей паникой, понимая, что перед такой силой он бессилен. Затем он сдался.
Небо над головой преобразилось. Тошнотворный, крутящийся зеленый свет окружал рваную черную рану, достаточно широкую, чтобы проглотить луну. Облака извивались, мучимые прорывающимися через них объектами, бесчисленным множеством тел, каждое из которых, казалось, сражается с воздухом - словно сам мир деятельно боролся с вторжением. Эти тела вылетали из раны, пронизывая слои неба.
Перед ним стоял богатый город, возвышавший над равниной ярусы террасных садов и мостов. Группа башен в дальнем конце достигала неимоверной высоты. От городских стен во все стороны, насколько видел глаз, тянулись фермы и поля; и повсюду Брюс видел плывущие над землей странные тени.
Оторвав взор от этой сцены, он заметил, что стоит на платформе из красного песчаника. Вниз шли, сотня за сотней, широкие ступени, достигавшие обширного пространства, окруженного множеством раскрашенных синей краской колонн. Взгляд направо - и Брюс узрел крутой обрыв: он был на пирамиде с плоской вершиной. Вздрогнув, финед осознал, что рядом, слева от него, появилось что-то. Призрачная, едва видимая фигура, никаких деталей. Стоявший был высок; казалось, внимание его приковано к небу, к ужасной темной язве.
Объекты сейчас достигли земли и ударялись, тяжко, однако не со скоростью свободного падения. С нижней площади послышался громкий треск; Брюс увидел, что туда приземлился массивный камень - скульптура. Нелепый, звероподобный мужчина, бугрящийся толстыми мышцами, держащийся обеими руками за свой член, будто за меч. Плечи и голова были бычьими. Вокруг его бедер обернута другая пара ног, женских; теперь Брюс разглядел, что со спины у существа имелось и женское тело, раздробившееся при падении о мостовую. Рядом валялись десятки ломаных глиняных табличек - слишком далеко, чтобы различить, есть ли на них письмена, но Брюс подозревал, что они там есть. Таблички были раскиданы сместившимися рядами, так, будто их аккуратно раскладывали в воздухе, в полете.
Куски зданий - отесанные блоки камня, балки, стены из кирпича, штукатурка и обрешетка. За ними - оторванные конечности, лишенные крови куски коров и лошадей, стадо каких - то коз, каждая вывернула наизнанку, окружена облаком кишок. Темнокожие люди - или, по крайней мере, части человеческих тел и конечностей.
Небо полнилось большими, бледными фрагментами, падающими медленно, как снег.
А через рану проходило нечто огромное. Оно извивалось среди молний и, казалось, вопило от боли. Нескончаемые, оглушающие вопли.
В разуме Брюса раздались тихие слова: - Мой дух, отпущенный, чтобы блуждать и, наверное, чтобы быть свидетелем. Они воевали с Каллором; это была достойная причина. Но… то, что они совершили…
Брюс не смог оторвать глаз от воющей, сверкающей молниями сферы. Он мог различить в ней руки, и ноги, и пылающие арки, окружившие их, словно цепи. - Что - что это такое?
- Бог, Брюс Беддикт. В своем королевстве он вел войну. Там были боги - соперники. Искушение…
- Это было видение прошлого?
- Прошлое живет, - отвечала фигура. - Нет способа узнать… находясь здесь. Так мы меряем концы и начала - для всех нас день вчерашний был сегодняшним днем, и завтра будет то же. Мы не сознаем. Или сознаем, но выбираем - ради спокойствия души, ради удобства - не видеть. Не думать. - Рука сделала смутно различимый жест. - Кто-то говорит, было двенадцать магов, кто-то - что семь. Неважно, ведь они сейчас станут прахом.
Тяжелая сфера теперь завывала, с ужасающей скоростью несясь к земле. Брюс понял, что она раздавит город.
- Вот так в попытке изменить положение дел они истребили себя и свою цивилизацию.
- Значит, они проиграли.
Фигура промолчала.
А падающий бог ударил; ослепительная вспышка, сотрясение, пославшее трещины через всю площадь и заставившее задрожать пирамиду. Дым, поднявшийся столбом и сразу простершийся во все стороны, поглотивший своей тенью мир. Ветра ринулись от места падения, пригибая к земле деревья, ломая ряды колонн. Окрестные леса запылали.
- В ответ на растущее отчаяние, смешанное с бурлящей злобой, они призвали бога. И умерли от усилия. Значит ли это, что они проиграли? Нет, я говорю не о Каллоре. Я говорю об их беспомощности, родившей желание перемен. Брюс Беддикт, если бы их духи стояли бы рядом с нами, там, в мире будущего, где осталась наша плоть - видя, что принесли их деяния - признали бы они, что лучше было обречь гибели все самое дорогое им?
Тот, кто прикован к земле, расшатал стены своей темницы. Исказил выше пределов узнавания. Его яд распространился, заразил мир и всех, кто обитает в нем.
- Ты не оставляешь мне надежды, - прошептал Брюс.
- Мне жаль. Не ищи свою надежду среди ваших вождей. Они - вместилища яда. Их интерес к тебе вызван только желанием тебя контролировать. Они ждут от тебя покорности и повиновения, они улещивают тебя языком деятельной веры. Им нужны последователи; но горе тем, кто задает вопросы или бросает вызов.
Цивилизация за цивилизацией - всегда одно и то же. Мир даже шепотом не протестует против тирании. Испуганные всегда готовы кланяться необходимости, веря, будто она порождает единство, а единство гарантирует уверенность. Хотя бы относительную. В погруженном в единство мире несогласные стоят отдельно, их легко заклеймить и сломить. Нет множества перспектив, нет диалога. Жертвы приемлют образ тирана, самоуверенного и непреклонного, и войны процветают, как паразиты. Народы умирают.
Брюс видел, как былой прекрасный город погрузился в огненную бурю. Он не знал его названия, ни породившей его цивилизации, и ему вдруг стало ясно, что это и не важно.
- В твоем мире, - сказала фигура, - пророчество входит в апогей. Поднимется император. Твоя цивилизация видит в войне продолжение экономики. Груды костей мостят торговые тракты, и вам это не кажется неподобающим…
- Некоторым - да.
- Неважно. Ваше наследство - наследство сломленных цивилизаций - говорит само за себя. Вы решили завоевать Тисте Эдур. Вы твердите, что каждый случай уникален, нестандартен, но он всегда стандартен и одинаков. Одно и тоже. Армия докажет ваше превосходство. Но я говорю тебе, Брюс Беддикт, что нет такой вещи, как судьба. Победа не предопределена. Ваш враг таится среди вас, он ждет. Он не нуждается в маскировке - ведь воинственность и надуманные угрозы отвели вам глаза. Он говорит на вашем языке, он берет ваши слова и оборачивает их против вас. Он смеется над верой в истины, ибо сам сделал себя судьей истинности этих истин.
- Летер не тирания…
- Ты думаешь, что дух цивилизации воплотился в вашем добром короле. Не так. Король жив потому, что его сочли безобидным. Вами правит алчность - жуткий тиран в сиянии золотого нимба. Его нельзя победить - можно лишь уничтожить. - Он снова взмахнул рукой, указывая на ярый хаос вокруг. - Вот ваша единственная надежда на спасение. Брюс Беддикт. Алчность уничтожает сама себя, когда нечего больше расхищать, когда миллионы тружеников пали грудами костей, когда жестокое лицо голода отражается в каждом зеркале.
Бог пал. Теперь он крадется, ища разрушения. Подъем и падение, подъем и падение, и с каждым разом путеводный дух слабее, тусклее, он все крепче прикован к видению мира, в котором нет надежд.
- Почему этот бог творит такое?
- Потому что не знает ничего, кроме боли, и жаждет разделить ее, передать всему живому и дышащему.
- Зачем ты показал мне это?
- Брюс Беддикт, я сделал тебя свидетелем вашей погибели.
- Зачем?
Существо помолчало. - Я советовал тебе не питать надежды на вождей, ибо они питают вас ложью и только ложью. Но надежда есть. Ищи ее, Брюс Беддикт, у того, кто стоит рядом, у чужака на другой стороне улицы. Обрети мужество, чтобы пересечь улицу. Не смотри на небо и на землю. Надежда упорна, и глас ее - глас сострадания и честного сомнения.
Видение начало гаснуть.
Стоящий рядом заговорил в последний раз. - Это все, что я должен был сказать тебе. Все, что мог сказать.
Брюс открыл глаза и вновь обнаружил себя у кургана. Смеркалось. Холодная рука Чашки все еще цеплялась за его ладонь.
- Теперь ты мне поможешь? - спросила она.
- Обитатель могилы ничего об этом не говорил.
- Он и не скажет.
- Он почти ничего не открыл мне о себе самом. Я даже не понял, кто или что он.
- Да.
- Он не пытался меня убеждать. Ни в чем. Но я увидел… - Брюс покачал головой.
- Ему нужна помощь, чтобы выйти из могилы. Другие пытаются вылезти. И вылезут. Думаю, уже скоро. Они хотят навредить мне и всем другим.
- А тот, кому мы хотим помочь, остановит их?
- Да.
- Что я могу сделать?
- Ему нужны два меча. Из лучшего железа. Прямые лезвия, заточенные с двух сторон, с острием. Тонкие, но прочные. Узкие эфесы, тяжелые головки.
Брюс подумал. - Я сумею найти на оружейных складах чего-то подобное. Принести сюда?
Чашка закивала.
"Ему нужна помощь. Но он не просил" . - Хорошо. Я сделаю это. Но сначала поговорю с Цедой.
- Ты ему веришь? Он хочет узнать, ты веришь своему Цеде?
Брюс открыл рот, чтобы сказать "да", но остановился. Обитатель могильника - тварь могущественная, возможно, слишком могущественная, чтобы контролировать ее. Это явно не порадует Куру Кана. Но есть ли выбор? Цеда послал его выведать, что случилось с Азатом…. Он оглянулся на башню. - Азат умер?
- Да. Он был слишком стар, слишком слаб. Он слишком долго боролся.
- Чашка, ты продолжаешь убивать горожан?
- Немного. Только плохих. Одного - двух за ночь. Некоторые деревья еще живут, но не могут больше питаться кровью башни. Я даю им людскую кровь, и они могут удерживать плохих чудищ. Но деревья тоже умирают.
Брюс вздохнул. - Понятно. Я приду снова, Чашка. С мечами.
- Я знала, что ты мне понравишься. Знала, что ты будешь милым. У тебя такой брат.
Этот комментарий вызвал еще один мрачный вздох. Он осторожно высвободил руку и руки мертвой девочки. - Осторожней, Чашка.
* * *
- Вот это был поистине здоровый сон! - сказал Теол, шедший рядом с Баггом.
- Хозяин, я не сомневаюсь. Но вы просили о встрече.
- Я не ждал такого быстрого ответа. Ты сказал или сделал что-то, живо их заинтересовавшее?
- Конечно да, иначе аудиенция не выгорела бы.
- О, это же плохо. Ты выдал мое имя?
- Нет.
- Но ты же раскрыл хоть часть великой схемы?
- Нет.
- Тогда что ты сказал?
- Я сказал, что цена не имеет значения.
- Не имеет значения? - Теол замедлил шаг, схватив Багга за руку и разворачивая к себе. - Ты что, думаешь, я вообще собираюсь им платить?
- Не знаю я, - ответил слуга. - Не имею представления о сути контракта, который вы намерены заключить с Гильдией Крысоловов.
- Это потому, что я сам еще не решил!
- Как, хозяин? До сих пор?
- Как раз размышляю. И надеюсь изобрести что-нибудь как раз ко времени подхода к их дому.
- Это может обойтись дорого…
Лицо Теола просияло: - Ты прав, действительно может. Тем более что деньги нас не волнуют.
- Это точно.
- Рад, что мы пришли к согласию. Ты лучший из лакеев, Багг.
- Благодарю вас, хозяин.
Они продолжили путь, вскоре достигнув Чешуйчатого Дома. Теол уставился на заполнивших фасад буйных грызунов. - А они смотрят на меня.
- Да уж, именно такое впечатление.
- Не люблю, когда тысячи крыс делают меня объектом пристального внимания. Они это знают?
- Не особенно четко, учитывая размеры мозгов.
Теол еще немного поглядел вверх, затем моргнул и не спеша перевел взор на Багга. Пять ударов сердца. Десять.
Слуга оставался невозмутимым. Затем кашлянул, прочистил горло. - Ну, нам же пора входить? А?
Секретарь сидел в том же положении, работая над тем, что показалось Баггу тем же гроссбухом. И снова он не потрудился поднять головы. - Вы рано. Я ожидал точности.
- Мы не рано, - ответил Теол.
- Почему?
- Потому что если колокол уже отзванивает, это будет поздно.
- Я не стыжу вас. Совсем нет. Во все время этого нелепого разговора. Вверх. На самый верх. Там только одна дверь. Постучите один раз и входите. И да поможет вам Странник. Ах да, ваш лакей может подождать здесь. Если не станет снова тыкать мне в глаза.
- Он здесь не останется.
- Не останется?..
- Нет.
- Чудно. Прочь с глаз моих. Оба.
Теол прошел миом стола, намереваясь подниматься. - Ты ткнул ему в глаза? - спросил он.
- Я решил, что будет полезно привлечь его внимание.
- Я доволен, хотя и несколько встревожен.
- Обстоятельства обусловили такую крайность в моих поступках.
- И часто так бывает?
- Боюсь, что да.
Они достигли площадки перед дверью. Теол подошел и стукнул. Еще раз подозрительно и недоверчиво оглянулся на Багга, затем распахнул дверь.
Они вошли в комнату. Она кишела крысами. Покрывавшими пол, столешницу, полки, карабкавшимися по хрустальным канделябрам. Сидевшими на плечах и выглядывавшими из карманов шести членов правления, находившихся по другую сторону стола.
Тысячи глаз - бусинок уставились на Теола и Багга; в это число включены также глаза трех мужчин и трех женщин, бывших сердцем Гильдии Крысоловов.
Теол поддернул штаны. - Благодарю вас, всех и каждого в…
- Ты Теол Беддикт, - бросила в ответ женщина из крайнего левого кресла. Она представляла собой коллекцию сфер различной величины: лицо, голова, торс, груди. Крошечные глазки блестели, словно загустевший деготь. В торчащих во все стороны волосах находились по меньшей мере три крысы.