В ответ на это прикосновение Гилд почувствовал, будто легкая судорога прошла по телу, разрушая хмель. Он непроизвольно дернулся, испугавшись самого себя, и чуть отпрянул. Наблюдавший за ними со стороны Риан коротко хохотнул.
- Вот видишь, мы просто одичали совсем без женской ласки и заботы. Скоро совсем как ваши монахи станем бояться на женщин глаза поднять. - Сказал он Лите.
- Вот, ты-то точно меня не боишься! - ответствовала женщина.
Она была уже навеселе, хихикала и смеялась, не переставая, а ее тонкая кофта все больше съезжала с округлых плеч.
- Я помню, как ты пришел ко мне прошлой осенью, - продолжала она, - как стоял в сенях и смотрел на меня. А потом испугался и сбежал… странный вы народ, альвы. Но теперь то ты меня не забоишься?
Она придвинулась к нему ближе и, наклонившись, припала к твердым Риановым губам. Он вмиг почувствовал ее жаркое дыхание, мягкую полную грудь и сладкий вкус губ. Руки сами сжались в объятия.
- Нет… - едва выдохнул он, притягивая ее плотнее к себе. - Как можно тебя бояться? Иди сюда скорее.
Лита не поняла, да уже и не слышала последней, сказанной на языке альвов, фразы, но глаза ее сами прикрылись в сладкой истоме, и женщина тут же повалилась на мягкую траву. Риан с радостью последовал за ней, позабыв обо всем на свете.
пить и пить твое дыханье…
и вдыхать твой сладкий стон…
от моих прикосновений…
так легко прогнется стан…
и ты всхлипнешь от желанья…
и ко мне протянешь руки…
умоляя о продленьи…
восхитительнейшей муки…
С чем сравнить этот огонь, текущий по жилам, когда все мысли и разум тонут в прерывистом стоне охваченной страстью женщины? Разве что с потоком лавы, бегущим вниз с охваченного огнем жерла вулкана. Или, может быть, с огромной волной, захлестывающей берег, сметая все на своем пути. Губы, жадно пьющие друг из друга, переплетенные руки и ноги, волосы, запутавшиеся в траве. Где настоящее, где прошлое? Нет его, развеялось дымом, улетело одуванчиковым пухом, рассыпалось теплой пылью.
Они любили друг друга без всякого стыда или смущения, забыв себя, растворяясь в океане страсти, в травяном море, в объятиях летнего полдня. Альв шептал какие-то слова, в которых не было ни капли смысла, но видимо он был и не нужен в этот момент. Женщина отвечала короткими жадными поцелуями. Это было завораживающее зрелище, от которого при всем желании нельзя оторваться.
Гилд хотел уйти, краем сознания он понимал, что должен хотя бы отвести взгляд, отвернуться, а еще лучше бежать без оглядки, но не мог даже двинуться с места. Словно между здравомыслием и чувствами встала высокая непробиваемая стена, отделив одно от другого.
Поначалу он опешил от вида поцелуев и страстных объятий Риана и Литы, потом вроде уже поднялся на ноги, что бы уйти, да так и остался, застыв неподалеку. Его будто парализовало, ноги вросли в землю, и он все стоял не в силах шевельнуться. Испуг, недоумение, стыд - все промелькнуло и отступило, оставив одно резкое чувство желания. Он смотрел на два сплетенных в страсти тела и не чувствовал под ногами земли.
Лита застонала в объятиях Риана и, открыв глаза, взглянула из-за его плеча на Гилда в упор. Он едва не отшатнулся, столь говорящим был этот взгляд. Мгновенье они смотрели друг на друга, видя и душу и чувства, не заслоненные ничем.
Риан отодвинулся в сторону, буквально рухнув в высокую траву, бессильно раскинув руки, словно обнимаясь с небом. Его ресницы смежились как во сне, но он не спал.
Лита не стала прикрывать наготу, её глаза горели внутренним светом. Она снова пристально взглянула на Гилда. Прямиком в самую глубину души. И нетерпеливо протянула к нему руки. Он все еще стоял неподвижно, но уже знал, что не сможет не ответить на призыв, да он и не хотел отвергать то единственное, что у него было. Он хотел быть с ней и испить эту чашу до дна.
- Лита… - он заговорил что-то быстро-быстро, пряча лицо в ее рыжеватых, нагретых солнцем волосах, то ли извиняясь, то ли стараясь объяснить то, чего и сам был не в силах понять.
- Лита… - стон сорвался с губ, и слова потеряли ценность, больше они были не нужны.
Сейчас он был счастлив, в эти короткие минуты, кажущиеся вечностью, все отступило, давние обиды, боль потерь, горечь сомнений. Для него сейчас не было ничего, кроме восторга, радости, теплого тела Литы и полынного запаха ее волос.
"Неужели такое возможно? Неужели бывает счастье?" - но и эти мысли ушли в неведомое. Зачем думать, если можно сделать хоть один глоток счастья?
Мир переворачивался, перед глазами плясали радужные блики. Ведь говорят же, что в такое время любое существо уязвимо, но, что толку… сейчас ему было не страшно умереть. Желанная даль звала в бесконечность, невесомые волны подхватывали тело и несли куда-то. Лита закричала, прижимаясь плотнее. Еще один полувздох, полустон, и их руки разжались. Та волна, что грозилась унести, обрушилась валом и оставила их неподвижными на берегу.
Пульсирующей тенью приходило сознание. Примятые стебли трав внизу и золотое солнце над ним. Его лучи проникают сквозь ресницы, играя на лицах. Гилд пошевелился, и еще не открывая глаз, улыбнулся то ли своим мыслям, то ли полному их отсутствию. Сейчас ему было все равно, что ждет его дальше, что случится через миг или столетие, он не стал рассуждать, а просто отогнал пробуждающиеся сомнения, открыл глаза и обнял Литу, лежащую рядом. Ее лицо было спокойным, глаза полуприкрыты, она в ответ произнесла что-то невнятное, почти не разжимая губ, и положила голову ему на плечо.
- Спасибо… - альв поцеловал светлые волосы на ее виске.
Теплый день шел на убыль, к осени клонилось лето, подходил к концу срок, отпущенный альвам в этих местах, а быть может, кончалась и сама жизнь, отмеренная им в этом мире. Кто знает? Сиюминутное не заглядывает вперед. В траве еще пели кузнечики, птицы щебетали в синеве, с их высоты была видна поляна, утопающая в цветах и разнотравье, и на ней три неподвижные фигуры, лежащие в высокой траве. Как странно устроен мир…
Не прийти в деревню к ночи Лита не могла, односельчане заподозрили бы неладное. Тропинка привела их к околице, а дальше было прощание, короткое, но длинное. На всю жизнь. Они старались не смотреть друг другу в глаза, потому что альвам некуда было позвать женщину, а той негде оставить их. Словом, им нечего было дать друг другу кроме этого чудесного дня, так почти всегда бывает у разных народов, сошедшихся вместе на краткий, огненный миг.
- Прощай, Лита!
- Прощайте… да хранит вас Бог! Как бы не называли его вы или я. Пусть он поможет вам выжить.
Они обнялись, и женщина горячо поцеловала по очереди обоих эльфов.
Прошло еще немного времени, и стало понятно, что лето заканчивается. Все чаще шли затяжные дожди, туманы по утрам выхолодили реку и землю, и даже краткий сполох бабьего лета с паутинками и теплыми полднями не отсрочил наступления осени. Она явилась в эти края как полноправная хозяйка, раскрашивая лес, холмы и долины в свои родовые цвета - золото и пурпур. Поднялись на крыло птицы и заторопились покинуть гнезда в поисках теплых земель, где не переводится пища, и солнце не прячется за тучи на долгие месяцы. Журавлиные клинья уносили с собой память о летних деньках и протяжно курлыкали, обещая вернуться обратно следующей весной.
И когда лес скинул в размокшую землю свой желтый осенний наряд, почти полностью обнажившись, в деревню приехали солдаты. Его Светлость герцог Гоярский, решив угодить соседу и сдержав слово, выслал отряд. По его велению в этих местах началась охота на нелюдей, столь угодная Его Светлости Ферану.
Капитан Эффлей с высоты седла и своего положения с омерзением оглядел толпу смердов, согнанных на деревенскую площадь. Согнутые спины, понуренные головы, тупые лица окружали его со всех сторон словно море. "Настоящий медвежий угол со всеми вытекающими отсюда последствиями, - думал капитан. - Им все одно с кем рядом жить. С рысями, с вурдалаками или с альвами. Лишь бы потравы полям не творили". Мысль о том, что до самого снега, если не до Нового Года ему придется провести в этой глухомани, сводила Эффлея с ума. Спорить с Его Светлостью, понятное дело, никто не стал, но самый распоследний из солдат прекрасно понимал, что затея эта ничуть не важнее всех прочих, и даже дело не срочное. Ну, жили себе альвы в этих местах сто лет, ну и еще годик-другой поживут, ничего не изменится. Нет же, герцог лично пообещал легату Святого Престола, объединившись с Фераном, извести под корень всю нелюдь, чуть ли не в присутствии самого короля клялся. Пообещать-то пообещал, а по чащам рыскать придется честными парням в кольчугах на прицеле у альвов-лучников. Впрочем, капитан Эффлей очень сильно сомневался, что его отряду доведется встретиться в лесу с хоть мал-мальски приличным отрядом нелюдей.
- Сколько, ты говоришь, было альвов, когда они приходили весной? - спросил капитан у согнутого в поклоне старосты.
- Двое, господин сотник.
- Точно?
- Да чего уж сомневаться… как есть двое. То раньше приходил один…. постарше который будет. Купили два мешка муки, одёжи какой и ушли опять.
- Два мешка? Может больше? - с подозрением вопрошал Эффлей
Староста затряс головой, мол, точно, точно, точнее не бывает.
- И больше вы их не видели?
- Нет, господин.
- И схрона не находили?
Мужики и бабы клялись и божились, что в округе нет ни единого альвьего поселка, ни единой землянки. Однако ж кто-то порубил четверых солдат, в том числе десятника Карика Седого, воина отменного, хитрого и опытного. И те, кто это сделал, совершенно точно были не люди. Эффлей сам осматривал тела и раны, чтоб сделать подобный вывод. Голову Карику снесли с одного-единственного удара, это тебе не шуточки. Срез через позвонок ровнейший, смотреть страшно, как подумаешь, с какой силой был нанесен удар.
Капитан продолжал расспрашивать поочередно то старосту, то попа, пытаясь из сбивчивых речей выудить кусочек истины. Где-то же нужно искать этих альвов, не весь же лес прочесывать, рискуя пойти на ужин стае волков вместе с лошадьми. И судя по рассказам выходило, что придется капитану Эффлею лезть в самую что ни на есть дикую чащу, где и окопались нелюди. Однако и торопиться не было никакого резона. Пока солдаты прочешут ближние рощи, пока то да сё, а там, глядишь, Его Светлость пришлет в подмогу ещё один отряд. Оно и веселее, и сподручнее будет.
От этой мысли капитан даже повеселел и передумал пройтись плеткой по спинам крестьян. Еще успеется.
В прозрачном, осеннем лесу сложнее укрыться, он просвечивает голыми ветками, округа видна на милю. Кажется, даже воздух колышется от любого движения, словно рябь идет по воде. Сосновые сопки и вовсе стоят голые без густого лиственного подлеска, только их корабельные вершины печально шумят в вышине. Остается лишь вечнозеленый ельник, но и он в эту пору плохое укрытие, весь сырой, потемневший. Заходить в него не хочется без крайней нужды.
Пока все это трудности мало тревожило альвов, им не приходилось прятаться. Конечно, они знали, что солдаты герцога рыщут по округе, не раз видели их издалека, но одни не рвались лезть в чащу, а другие продолжали жить в ней, как дома. Собственно, это и был их дом.
Капитана Эффлея друзья заприметили давно, слишком громко кричал он на своих солдат, слишком часто беспричинно ломал ветки, слишком любил убивать лесную мелочь, даже не подобрав свой трофей. Альвы наблюдали за отрядом герцога пока словно играючи, не принимая его всерьез, он не был для них опасен. Они свободно проходили в паре шагов от людей, проверяя свои силки или собирая грибы, последнюю дань уходящего лета. Люди боязливо шарахались и осеняли себя крестным знамением, то замечая тень, скользнувшую меж ветвей за спиной, то слыша, как скрипнула ветка над ухом, а то и вовсе обмирали от ужаса, чуя чужое присутствия. Холод полз у них по спинам, а руки сами тянулись к мечам. Только вот с кем воевать? Обернешься, и нет никого, только прохладный воздух колышется, трава примята, да будто смотрит из чащи кто. Страшно.
Эффлей орал на них что есть сил, рукам тоже волю давал, солдаты ведь люди подчиненные, несвободные. Однако сам в чащу не лез, все больше останавливал коня на лесной прогалине или опушке и ждал. Отряд его торопился укрыться от начальственных глаз за первыми же деревьями, а дальше люди останавливались, привалившись к толстым стволам, отдувались, отдыхая, да крестились, с испугом вглядываясь в лесной сумрак. Тот в ответ смотрел на них сотнями глаз из чащи и молчал.
Один раз альвы не утерпели и, завидя капитана в начальственной позе, восседающего на своем коне, не сговариваясь, обошли поляну с тылу и подкрались вплотную, остановившись почти у лошадиного крупа. Что двигало ими? Не желание отомстить, а скорее детская, мальчишеская шалость. Она прорвалась сквозь смуту дней, словно смех, серебряным колокольчиком.
Эффлей, не оборачиваясь, продолжал поучать солдат, раздавая приказы налево и направо, чтоб те лучше искали нелюдей. В то время как он проорал очередное указание, сзади раздался резкий свист и коня кто-то стегнул по крутому крупу. От неожиданности скакун встал на дыбы, а бравый командир кубарем скатился в мокрые кусты. В первый миг Эффлей чуть не спятил от страха, поднялся на четвереньки и завертелся вокруг, ища неприятеля и боясь подняться на ноги. Когда же он понял, что врагов рядом нет, и увидел лица своих солдат, а главное, услышал удаляющийся в чаще смех, он озверел. Ярости его не было предела. Солдат он с тех пор начал гонять и муштровать нещадно, но главное, написал Его Сиятельству герцогу Гоярскому срочное донесение о том, что в лесу, у Черных топей, обнаружены признаки немалого отряда альвов. Нелюди многочисленны и жестоки, а посему капитан просил сюзерена прислать к нему на подмогу из гарнизона еще один отряд. Свидетельств Эффлей, правда, предоставить не смог, как это обычно было принято, не было у него ни отрубленных голов, ни рук нелюдей. Не довелось ему не то что их достать, а даже издали увидеть неприятеля, но герцог неожиданно быстро смягчился и снизошел до милости, отправил в чащу еще один отряд. Так нечаянная выходка друзей ускорила дело, решив их судьбу.
Отряд прибыл в деревню и отправился в лес на подмогу Эффлею. К этому времени выпал снег, первый, белый и чистый. Он покрыл ковром всю округу, и на ней стал заметен каждый след, каждая метка. Зима тонко и ненавязчиво намекнула, что альвам пора собираться в путь.
Прозрачное, холодное утро постучалось в их укромное убежище стуком копыт, гортанными голосами герцогских воинов, пронзительным воплем рога и собачьим лаем. Больше оставаться в этом лесу было нельзя, не рискуя расстаться с жизнью и свободой. Тяжело смириться с выбором, навязанным врагом, тяжело принять свою судьбу, бросить обжитое место и уйти навсегда в полную неизвестность.
Гилду было проще, он уходил, с чем пришел, покидая место, ставшее ему домом, но прожил он в нем недолго, хотя и привязался. Риану было намного тяжелей. Он выбрал из своего обширного запаса самое необходимое, без всякой жалости оставляя любовно сработанные инструменты, посуду и тысячу всяческих мелочей, которые скрашивали и облегчали ему жизнь в самой глухой чащобе.
- Я всегда оставлял насиженное место с легкостью и забывал о потере, едва поворачивался к ней спиной, но здесь… - вздохнул альв. - Здесь я оставляю, что-то большее, чем несколько дорогих моему сердцу вещичек, и много больше, чем кучу усилий и труда. Такое чувство, что я не дверь в землянку закапываю, а засыпаю могилу.
Гилд стаял молча, не было у него слов, чтобы передать то, что он чувствовал. Да и что тут можно сказать? Помочь другу он ничем не мог, а лишний раз бередить раны не хотелось. Он отлично знал, что такое уходить в никуда, оставляя за спиной не только свой дом, но и всю прошлую жизнь. Оставить и пойти дальше, но, если в прежние времена была хотя бы призрачная надежда на возвращение, то теперь ее нет. Нечем себя утешить, Риан прав, вместе со входом в землянку под землю уходила вся их нынешняя жизнь, словно они хоронили ее. Однако, было в этом что-то еще… будто, совершив некий магический обряд, они, наконец, получали свободу. Прошлое был отрублено, больше их не удерживало ничто, ни привязанности, ни знакомые места, ни люди, ни звери, все оставалось позади, все.
Альвы тщательно замаскировали землянку, постаравшись на славу, в надежде, что прежде, чем люди доберутся в своих поисках до этого места, выпадет еще раз снег и заметет последние следы. О нет, Риан не надеялся вернуться сюда, но где-то в душе ему очень хотелось, чтобы эта землянка пригодилась бы какому-нибудь отверженному бродяге, а не была просто разорена разозленными охотниками на нелюдей. Большего он и пожелать не мог.
Не скрипнула ни единая ветка под легкими шагами изгоев, не крикнула ни единая сойка над их головой, лес тишиной и молчанием попрощался с ними. И словно по заказу пошел густой снег, засыпая узкую одинокую цепочку следов. Гилд шагал вслед за Рианом точно след в след, а так как шли они быстро, то вскоре достигли волчьих холмов.
- Смотри-ка, кто пришел, - тихонько сказал Риан.
На вершине самого высокого из холмов стоял волк, и не один. Очень большой и сильный вожак в окружении нескольких таких же мощных соратников, настоящее посольство.
- Прощай, волчий царь. Ты был добрым соседом и честным воином. - Добавил альв, вскинув руку в прощальном жесте.
Волки точно по сигналу развернулись и скрылись в кустарнике. Никто не любит затяжные прощания.
Альвы же пошли дальше, к горам, к проходу между скалами, который они нашли не так давно. Но перед глазами Риана еще долго стояла картинка: темный силуэт волка на фоне серо-белого снежного неба. Еще один крошечный фрагмент, запечатленный его памятью навечно.
Ближе к вечеру они остановились на ночлег под защитой скалы, и, поостерегшись разводить костер, просто сидели спина к спине для сохранения тепла. Сидели и глядели, как по черному звездному небу несутся призрачные снеговые тучи, изредка бросая вниз пригоршни колючих снежинок.
- Когда-то один старик из семьи Лорилин рассказывал мне человеческие легенды. Одна мне понравилась. Он говорил, что звезды - это отсвет костров древних племен, покинувших этот мир. Так считали его предки.
- Не оригинально, - усмехнулся Гилд.
- Возможно. Но мне иногда, особенно в долгие зимние ночи, было приятно думать, что где-то там возле теплого ласкового огня сидят мои друзья, мои родители, Нэнвэ и Лорилин. Что они терпеливо ждут меня…
- Может, и ждут, - согласно кивнул Гилд, бросив быстрый взгляд на холодное темное небо. - Только, наверно, не там. Думаю, все они в теплом, желанном краю.
Он помолчал, перебирая в памяти давние воспоминания, о звездах, картах и морях, но не найдя ответа на свои вопросы, тряхнул головой. Легкий искристый снег посыпался с темных волос, неожиданная мысль прервала оцепенение.