– Про кого? – замирая от возможности по-настоящему испугаться, переспросила Наташа, хотя прекрасно все расслышала с первого раза.
– Про белого шеловека. Штарые люди шкажывают, што в поджемных ходах по ночам бродит белый шеловек. Он к людям не подходит. Впереди тебя пройдет – иж одной штены выйдет, в другую войдет – и нет его. А на шледующий день тот, кто его видел, помирает.
– Отчего помирает, бабушка? – расширив глаза, прошептала театральным шепотом Лариса.
– А ни отшего. Придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на
литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел, – убежденно сказала старушка.
Наташа ахнула, Артамон шагнул к ней и сурово сказал:
– Не бойтесь. Я вас защищу, если что. У меня лопата.
– Не придумывай, боярыня Серапея! – донесся из авангарда веселый голос графа. – Какой тебе в наш просвещенный век белый человек! Страшилки это все детские!
– А вот и нет, граф Петр, не жнаешь – не…
– Ай!!! – взвизгнула вдруг Арина, словно ошпаренная кипятком, и метнулась в руки первого попавшегося человека1. – Я видела!.. Видела!..
– Что?
– Что ты видела?
– Ариша, что с тобой?..
– Я… там что-то белое… в тени… промелькнуло… мне плохо…
И повалилась в обморок прямо в поспешно подставленные ручищи Артамона.
– Девочка моя!..
– Арина!..
Бояре остановились и сгрудились вокруг бесчувственной боярышни.
– Это она белого шеловека видела, – с мрачным удовлетворением сообщила Серапея.
– Она теперь умрет?..
– Не бойтесь, не умрет, – прогудел откуда-то сбоку Никодим. – боярыня Серапея
говорит, что чтобы после этого умереть, надо прийти домой и лечь в свою постель. Если дело упирается только в это, мы бессмертны. Белые человеки могут ходить туда-сюда толпами.
– Бесчувственный ты человек, боярин Никодим! – хмуро буркнул Артамон и помахал перед носом девушки лопатой, создавая ветерок.
Арина мужественно выдержала два прямых попадания лопатой по кончику носа и кучу засохшей земли, просыпавшейся ей в лицо, и открыла глаза только когда Серапея предложила собственнолично сделать ей искусственное дыхание.
– Ах… Где он… – прошептала она, не сводя испуганных очей с лица Артамона.
– Я здесь! – важно нахмурился он, всем своим видом показывая, что появись здесь хоть толпа белых людей, как предположил боярин Никодим, он со своей верной лопатой горой встанет на защиту.
– А… белый человек?..
– Ушел. Пропал. Его не было. Тебе показалось, – быстро посыпались со всех сторон объяснения.
– Ариша, деточка моя, тебе плохо? – чуть не плача, склонилась над ней мать.
– Нет… да… ноги не слушаются…
– Это у ней паралич нашинаетшя, – со знанием дела объявила боярыня Серапея. – Потом горячка навалится – и…
– Я тебя понесу, – потупив очи, предложил могучий Артамон. – Если ты не возражаешь…
– Нет… да… пожалуйста… Мне уже все равно… – слабо простонала она и нашла в себе, очевидно, самые распоследние силы слегка приподняться, чтобы Артамону было удобнее подхватить ее на руки.
– А вот ешше такую ишторию рашкаживают, – продолжила Серапея, едва группа снова
тронулась в путь. – Иногда под жемлей штоны шлышатьшя нашинают. И штонет кто-то, штонет, и жалобно так… И непонятно откуда донощится – то ли шправа, то ли
шверху, то ли шнижу… Так душу и раждирает… А потом как жамолкнет – так шражу и обвал.
-начало сноски-
1 – Естественно, совершенно случайно этим первым попавшимся оказался Артамон.
-конец сноски-
– А отчего это, бабушка?
– Это дух поджемный живых оплакивает.
– И насмерть обвал-то?
– Нет, не нашмерть. Выбратьшя можно. Выберетшя шеловек, придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
– Ох, страсти-то какие…
– Да сказки это всё!..
– А ежели не сказки?
– И ты туда же, боярин Порфирий!..
– А еще иштория ешть, шама шлышала…
– …ах!..
– …ну, нашла, матушка, место и время!..
– …и что дальше?..
– …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
– Да ну вас, с историями вашими!..
– Нет, мы должны знать, чего боять… то есть, к чему быть готовыми!..
– А я не верю во всё это, и не поверю, пока сам не увижу!..
– Сам увидишь – поздно будет, милейший!..
– А ешше рашкаживают…
– Да ты нас специально пугаешь, что ли, боярыня?..
– Тихо, Амбросий!..
– Кому тебя пугать надо!..
– …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
– …ужас, ужас!..
– …сказки!..
– …под ноги глядите, тут камни попадаются…
– …а вот ешше я шлышала…
– …да откуда тут столько камней…
– …как колобки по маслу раскатились…
– …типун тебе на язык, боярин Демьян…
– …договаривались же – про еду ни слова!..
– …а о чем тогда говорить-то?…
– …вроде платошек белый лежит на жемле. А хто подберет его или наштупит…
– …страх-то какой!..
– …ерунду болтаешь!..
– …шам болтаешь! Али штрашно штало?..
– …ах, чтоб тебя!..
– …под ноги глядите лучше!..
– …а ешшо шкаживают, ешть под жемлей ожеро голубой воды, а штены черные…
– …а в нем платочек беленький плавает!
– …ха-ха-ха!..
– …а в нем шудо-юдо живет! И кто его увидит…
– …а какое оно из себя, чудо-юдо-то?..
– …да какое еще такое чудо-юдо, чего опять выдумываете?..
– …придет домой, ляжет шпать, а наутро его мертвым находят. А на литше такой ужаш, как будто живым тот швет увидел…
– …ах!..
– …ох!..
– …сказки!..
Так, за веселой беседой, беглецы не заметили, как уперлись в завал.
– Ну, бояре высокородные, что делать будем? – скорее для проформы, чем из реального интереса к мнению товарищей по несчастью спросил Рассобачинский, закатывая рукава шубы.
– Известно что, – зло буркнул боярин Никодим.
– Долбить будем. Не назад же возвращаться, – не менее дружелюбно процедил сквозь сведенные от голодухи зубы боярин Амбросий.
– Это завал, – объяснил очевидное граф. – Его сверху раскапывать надо. А то всё это каменное хозяйство на головы нам посыплется – и хоронить не надо.
– Умеешь ты успокоить и подбодрить, граф Петр, – кисло усмехнулся кто-то в темноте.
– Стараюсь, боярин Ефим…
Кряхтя и проклиная тот день и час, когда они решили остаться во дворце на ужин, бояре потянулись в забой.
Но не успел Рассобачинский добраться до самого верха, как в темном коридоре раскатился его радостный крик:
– Тут дыра!!!
– И что там? Что видно? Свет видно?
– Ничего не видно! Свечу подайте, родовитые!
Свеча была ему поспешно подана, и через несколько секунд графом был предоставлен новый отчет об увиденном:
– Да тут места немеряно! Вроде галереи тропинка идет, и вниз спускается!
– И что? – насторожено поинтересовались снизу.
– Сейчас посмотрю!
И не успели бояре и слова сказать, как Рассобачинский, шурша осыпающимися камушками, вскарабкался по завалу вверх и исчез, оставив благородное общество в полной темноте.
Отсутствовал он недолго – бояре даже не успели договориться, следует ли зажечь еще одну свечу, или стоит подождать, пока граф вернет эту.
– Там вода! Там вода! – донеслось из черного провала в потолке, и почти сразу одинокой суперновой вспыхнул огонек свечи. – Поднимайтесь все сюда! Там внизу озеро!
Озеро!!!
И, бояре, позабыв моментально о необходимости растягивать запас свечей, стали наперебой чиркать кресалом, зажигая фитильки, как будто граф только что прокричал им о том, что пришел конец их блужданиям под землей.
Как маленький, но очень медленный и шумный метеоритный дождь, бояре со
счастливым гомоном спустились по неровному широкому карнизу к каменистому пляжу, воткнули свои свечи меж камней и кинулись к воде – плескаться, брызгаться, умываться и пить, пить, пить…
…В этот раз рыба в этом озере была увертливее и мельче, и было ее намного меньше, чем в прошлый раз…
…невозможно насытиться…
…надо возвращаться назад…
…снова долгий путь по узкому тоннелю…
…почти голодом…
…что за еда – эта холодная безвкусная рыбешка…
…хочется теплого, сочащегося кровью мяса…
…как давно не было вкусного нежного мяса…
…хочется мяса…
…мяса…
…шум наверху…
…огоньки…
…плеск воды у берега…
…что там такое…
…поплыть, посмотреть…
…там пришло мясо, много мяса, свежего мяса…
…хочу, хочу, хочу…
…зубы вопьются…
…кости захрустят…
…кровь брызнет…
…всплыть…
…скорее, скорей…
…мясо…
…мясо…
…мясо…
– МЯСО!!!!!!!!!!..
У чуда-юда не было ни единого шанса.
В едином порыве боярское сословие, не взирая на пол, возраст и кустистость
фамильного древа, набросилось на вымирающее животное, за одно свидание с которым археологи всего Белого Света отдали бы полжизни, и завершило процесс.
Полностью вымерший реликт был радостно вытащен на берег, лишен шкуры и разрублен наточенными о камни лопатами на порционные кусочки – филейчики, ребрышки, шейку (ну о-о-оч-чень длинную!), грудинку и тому подобные вкусности.
Что с ним надо было делать дальше, бояре не знали.
– Потушить бы его сейчас?.. – нерешительно предложил боярин Порфирий.
– В чем? – мрачно поинтересовался боярин Никодим.
– И на чем? – уточнила боярыня Варвара.
Окинув пытливым взглядом при свете догорающего недельного запаса свечей пляж и
берег озера, усеянные черными и серыми камнями, бояре не нашли ничего более, что могло бы гореть, или хотя бы коптить.
– А вы тут лес увидеть ожидали? – хмыкнул Никодим.
– Может, его сырым съесть? – нерешительно предложил Рассобачинский.
– Сырым?!..
– Ну, уж нет – помирать буду, а сырое мясо есть не стану!..
– Никто сырое мясо не ест!..
– Ты что, граф – дикарь какой?..
– …Али собака?
– Ты на мое фамилие намеков не делай, боярин Никодим, а то ведь я лопатой-то не только чуду-юду вдарить могу!
– Конечно, ты только лопатой орудовать и можешь, чем еще-то!..
– Ну, ты меня довел, Труворович трепливый!..
– Босяк худородный!..
– Не шшорьтешь, не шшорьтешь у воды – примета плохая!
– Что за примета?
– А вот штарые люди говорят, што ешли у воды шшоритьшя…
– Что, опять со страшной рожей помрешь?
– Нет. Шай невкушный будет.
– Чай… – мечтательно проговорил кто-то из женщин, и над озером снова повисло задумчивое молчание.
– Я тут недавно одну книжку читала, – несмело нарушила тишину Наташа Конева-Тыгыдычная,
– про Вамаяси. Записки купца…
– И что твой купец пишет про добычу огня из камней? – кисло поинтересовался боярин Селиверст.
– Нет, про это он ничего не пишет… – Наташа засмущалась еще больше.
– А что он пишет, деточка? – поддержала ее Конева-Тыгыдычная. – Расскажи нам всем, не стесняйся.
– Ну… Он пишет, что вамаясьцы рыбу, к примеру, вообще не жарят. Они ее сырой кушают. И я тут подумала: чудо-юдо ведь в воде жило, и плавники у него есть, значит, его можно рыбой считать… А если оно – рыба, и вамаясьцы ее сырой, как мы – морковку, едят, то и нам ее сырой есть не зазорно…
– Хм…
– Вамаясьцы – дикий народ, – набычившись, покачал головой боярин Никодим.
– С чего ты взял, что дикий?
– Ну, раз они рыбу сырую едят.
– Они бумагу изобрели.
– И фарфор…
– И воздушных змеев…
– И мандарины…
– Не мандарины, а мандаринов…
– Сам дурак…
– Лучше бы они изобрели спички, – не столь решительно, но все еще упрямо возразил потомок Трувора.
Бояре снова замолчали и неуверенно зачесали в затылках.
Голод-голодом, но есть сырую чудо-юдину…
– А вот я, когда мы отсюда выберемся, намерен отправиться в путешествие и посетить Вамаяси, – объявил ранее молчавший боярин Демьян. – И готовиться к этому намерен прямо сейчас. Чего откладывать.
– Это как?
– А когда в чужой дом приходишь, свои правила не диктуешь. Вот и мне придется рыбу сырую там есть. А я вот сейчас и потренируюсь. Чтоб там гримасой невзначай хозяев не обидеть, честь лукоморскую не уронить.
И, пока не передумал, Демьян решительно выбрал кусок поменьше и впился в него зубами.
Бояре замерли, как в цирке при исполнении смертельного номера.
– Ну, как?.. – шепотом произнесла боярышня Арина.
– Объедение! – радуясь, что поблизости нет свечей и не видно нецензурного выражения его лица, соврал Демьян.
Но, хоть все всё и без свечей поняли, на третий день скитаний под землей сырая чудо-юдина все же лучше, чем никакой чудо-юдины, и это тоже понимали все…
– Честно говоря, я тоже уже давно о такой поездке подумываю… – почти незаметно скривившись, потянулась к мясу боярыня Варвара.
– Куда это ты без меня-то собралась? – опередил ее супруг.
– Говорят, любопытная страна – Вамаяси…
– Надо съездить, надо…
– Всегда мне было интересно, как это они фарфор делают…
– И прикупить воз-другой не помешало бы…
– К тому же, раз тут дело чести…
Кусок за куском, реликтовый деликатес начинал расходиться.
* * *
– …Ты жуй, жуй, не забывай, – напомнил Митрохе библиотечный, и тот с удвоенной частотой заработал челюстями, перемалывая в кашу пригоршню листьев мяты, поспешно принесенных Дионисием с кухонки сразу, как только истопник показался в дверном проеме его квартирки.
– Помогает хоть? – озабоченно поинтересовался Граненыч у Дионисия сквозь набитый рот, не переставая жевать.
– Не очень, – честно признался тот.
– Ничего, у меня в полотенце мелисса и смородиновый лист, – нетерпеливо махнула
рукой Елена Прекрасная и впилась глазами в лицо Граненыча. – Рассказывай дальше. Что было дальше?
И истопник, большим глотком отправив в желудок всю зеленую, отчаянно пахнущую массу, не торопясь, со смаком продолжил описывать события уходящего дня:
– А дальше Бамбук – он от нежданной свободы, похоже, совсем к тому времени сдурел – загнал солдат на деревья, а Му-Му Букаху – на ограду вольеры с Ветром. Я вам доложу, Ветерок так не развлекался ни разу с того дня, как к нему полез с палкой и застрял между штакетинами пьяный Пашка-полотер!.. А между тем, черносотенец, который из лукоморских, из предателей, спасаясь от Герасима, перескочил через забор и обнаружил себя нос к носу с Пуфиком. Конечно, он уже старый, лодырь, и ягненка новорожденного не обидит, но ведь предатель-то гадюка этого не знал! А я не знал, ваше величество, что люди умеют так орать… Как он тут рванул… Как со всей дури перемахнул через другую ограду… Как на Снежка приземлился … Вот тут самая потеха и началась… медведюшке-то нашему…
– Он… его съел? – с замиранием сердца от ужаса и алкогольно-ментоловых паров,
неотступно витающих и выискивающих брешь в ее ароматизированной защите, спросила Елена.
– Съесть – не съел, но заразил, – серьезно ответил Граненыч.
– Чем? – непонимающе наморщил лоб Дионисий.
– Болезнью своей. Медвежьей.
– Ай, да ну тебя, – махнула с облегчением свободной рукой царица.
– Да живым выскочил, гамадрил… мадригал… маргинал твой, ваше величество, – вспоминая виденное и невольно ухмыляясь, успокоил ее Митроха. – А напрасно. Он же предатель, шкура. Чего его жалеть? Он бы нас не пожалел. А казна могла бы на свинине для мишки день-другой сэкономить…
– А что произошло потом? – нетерпеливо прервал кровожадные рассуждения Граненыча библиотечный.
– А потом прибежала подмога и загнала зверей в загоны, – пожал плечами тот. – Не сразу, конечно… Побегать пришлось, не без этого… После нагнали плотников –
ограду ремонтировать. До вечера молотками стучали. Да все под охраной. Даром что заколдованные, а как охрана прочь – так и их как магнитом за ними тут же тянет.
– Ну, а ты? – снова вспомнила главного героя повествования царица. – Где все это время был ты? Тоже на дереве?
– Да, – поддержал ее хозяин библиотеки. – Как тебя не заметили, когда вокруг было столько людей? Как ты спасся?
– А я это время с обезьянами просидел, – снова усмехнулся, хоть и невесело теперь, Граненыч. – Армячишко наизнанку вывернул, мехом наружу, и шапку тоже, в угол сарайки ихней забился, к печке поближе, и отсиделся. Вот такой маневр. Там
щелка была – в нее шибко все хорошо видать было, а меня – никому. А большего мне и не надо. Я не гордый. Зачем мне их внимание? А потом стемнело, и я сюда передислоцировался… Так что, извини, царица-матушка. Не смог я твоего наказа выполнить. Не выбраться в город отсюда никак.
Елена медленно кивнула и опустила глаза.
– Значит, всё пропало… И когда Василий вернется, он попадет в засаду… И это все по моей вине… Я не смогла помочь ему… Предупредить… Никак… Я бесполезная, беспомощная, бестолковая женщина, которая не может сберечь свое счастье! Зачем я тогда еще живу?.. Для чего, если он погибнет?..
Слезы на полотенце, ставшее сразу по совместительству и носовым платком, полились ручьем.
– Что ты, что ты, царица!.. – заохал и замахал ручками при таких словах библиотечный. – Да что ты такое говоришь!.. Да как ты можешь!.. Все еще непременно направится!
– Не убивайся ты так, голубушка. Еще не все потеряно. Время есть – может, что-нибудь придумаем, – попытался утешить ее и Митроха. – Как говорил известный
вондерландский фельдмаршал Цугундер, нет безвыходных ситуаций, есть глупые люди.
– Он так говорил?.. – всхлипнула Елена сквозь полотенце.
– Говорил, – подтвердил Граненыч.
– Митроха прав, – горячо поддержал истопника Дионисий. – Все обязательно будет хорошо! Вот увидишь! Спасение придет, откуда не ждали, провидение не оставляет тех, кто несправедливо обижен и нуждается в защите!
– А у меня еще и хорошая новость есть, – поспешно, пока царица снова не разрыдалась, доложил Граненыч.
– Какая? – недоверчиво взглянула на него сквозь пелену слез Елена.
– Когда я в той обезьяньей сарайке сидел, рядом с моей щелью остановились два черносотенца из пришлых, офицеры, судя по форме. Так вот, из их разговора я понял, где царя нашего с супругою держат супостаты.
– Где? – в один голос выдохнули Дионисий и царица.
– В Меховой фортеции, сиречь башне.
– Где?.. – недопоняла Елена, не настолько подробно еще знакомая с географией хозпостроек дворца.
– В башне, где хранятся меха, шубы, шапки, валенки и прочее добро царской семьи. Она деревянная, проветривается хорошо, и сухо там…
– Да где же эта башня-то, Митрофан?!..
– Да вон же она, напротив тех окон, – ткнул тонким пальцем в восточную стену библиотеки Митроха. – Метрах в тридцати от нас дислоцируется.
– Что делает?..
– Стоит, говорю, – обиженно покосился не нее Граненыч, в тайне гордившийся своим военным сленгом.