Дочь Сарын-тойона взял в седло смазливый. Садиться на коня к кому-либо, кроме него, девица отказалась, хотя предлагали наперебой. Бэкийэ Суорун ехал рядом, время от времени поглядывая на свою будущую жену. И впрямь красавица, не врут люди. Даже в обносках, с сажей на щеке - красавица! Отмоем, сыграем свадьбу, детишки пойдут… Мысли текли приятно, грели сердце. Но что-то бередило салгын-кут, воздушную душу адьярая, тревожило, беспокоило, как соринка в единственном глазу. Чаще, чем хотелось бы, Суорун оборачивался и смотрел, как голый Парень-Трясучка бредет позади ватаги и тащит на плече вторую девицу, тоже вполне годную в жены. Вредная девчонка показывала адьяраю язык, и соринка в глазу - в башке? - начинала царапаться хуже рыси, схваченной в охапку. Что-то было не так.
Что?!
Впрочем, Суоруну повезло. Когда раздались крики, громыхнул лязг боевого железа, а с чистого неба ударила молния о семи зубцах - и соринка, и все мысли, сколько их там было, разом вылетели у Бэкийэ Суоруна из глаза, из ушей, из потаённых уголков разума, чтобы умчаться далеко-далеко.
Кырык! Битва!
Суорунов папаша (голова - во! котёл!) говаривал: "Какая свадьба без драки?!"
ПЕСНЯ ПЕРВАЯ
Тут песни и смех
Далеко понеслись,
Игры веселые начались,
Бурное веселье пошло;
Все игрой, борьбой занялись,
Стали ребра ломаться у богатырей,
От натуги рваться кишки.
Волновалась, шумела толпа гостей,
Суматоха великая шла в кругу,
Хохот слышался, вопль и вой…"Нюргун Боотур Стремительный"
1
Буря-Удалец и Окоченелый Великан
Я не узнавал алас, знакомый с детских лет. Впереди, сколько хватало глаз, шляпками бесчисленных грибов рассыпались юрты. Раньше их тут не было. И добро б обычные юрты! Берестяные урасы; цветастые балаганы, какие даже на небесах видишь только на праздники, когда съезжаются гости. Кривобокие холмики землянок; халабуды из бревен, жердей и кусков ржавого железа…
Над безалаберным городищем стоял гул, смутный и неумолчный. Казалось, в аласе, как в дупле дерева, жужжат пчелы, раздраженные вторжением лесного деда. Потянуло дымком, в пряные ароматы разнотравья вплелся запах жарящегося мяса. Течет сок, корочка подгорела на открытом огне… У меня забурчало в животе. К солнцу взлетел смертный визг жеребенка под ножом, ему в ответ громыхнул вопль:
- Арт-татай! Алаатыгар!!!
И рычащим эхом:
- Ар-дьаалы! Арт-татай!! Буйа-буйа, буйака!!!
Навстречу нам, сверкая очами, воздвигся крылатый исполин в светлых развевающихся одеждах:
- Кто еще тащится?! Моей невесты хочет? Смерти хочет?!
Рядом с исполином поднялся огромный черный адьярай. "Уот! - едва не заорал я от радости. - Живой!" Хорошо, что не заорал. Радоваться было нечему: ну, большой, ну, черный. Одна рука разделена в локте на две. Нога ветвится в колене. Глаз тоже один, а лицо - другое. Плямкает, отвиснув чуть ли не до груди, широченная нижняя губа. Подбородок скошен горным утесом. Нос здоровенный, в пол-лица; весь растрескался…
Нет, не Уот.
На шее у адьярая болталась облезлая грязно-желтая шкура. Кому она принадлежала, какому зверю - этого я не знал. Остальное тело, несмотря на лето, кое-как прикрывала рваная доха: длинная, до пят.
- Алаатынга-улаатынга! Хыы-хык, гыы-гык! - раскатисто захохотал великан, тыча пальцем в крылатого исполина. - Ой, от смеха умру!
Лицо крылатого налилось дурной кровью. В мирном одеянии проступил боевой металл.
- Удирай, покуда цел! - с яростью взревел исполин.
В руке его возникла плеть, скрученная из десятка стальных проволок, надраенных до ярчайшего блеска. Меж концами проволок с треском проскакивали синие колдовские искры. Адьярай лишь оскалился в ответ, блеснув щербатой железнозубой ухмылкой, и скрутил сопернику такой шиш, что покойный Уот обзавидовался бы насмерть.
Шиша крылатый стерпеть никак не мог. Плеть его со свистом и скрежетом взлетела ввысь, обожгла ударом замешкавшееся облако. Гром шарахнул так, что мне почудилось: небеса раскололись! Стаей волков взвыл ураганный ветер, срывая и опрокидывая ближайшие балаганы. Проволоки обернулись молниями о семи зубцах каждая, свились в тугой жгут и, повинуясь хозяину, хлестнули по сопернику, уже облачившемуся в трехслойный доспех.
- Кырык!
- Буря!
- Буря Дохсун!
- Ай, удалец!
- Молодец, кэр-буу!
Огненные танцоры небес, молнии заключили губастого адьярая в кольцо. До рези под веками всматриваясь в их смертоносную пляску, я разглядел, что дружки Бури, надрываясь в поддержку своего боотура, рано обрадовались. В сердцевине горящего хоровода волчком вертелся похожий на Уота великан, принимая беснующихся танцоров на щит и отбрасывая прочь. Когда же он взревел, из его пасти, распахнувшейся на добрую сажень, извергся поток бешеного пламени. Молнии поблекли, пламя расшвыряло их в стороны и раскаленным кулаком ударило в Бурю Дохсуна. Вихрь искр полностью скрыл крылатого исполина, и великан злорадно расхохотался.
- Дуурай!
- Тонг Дуурай!
- С таким окоченеешь, дьэ-буо!
- Хыы-хыык!
- Кырык!
Теперь орали приятели Тонга, и тоже, как выяснилось, зря. Пламя выдохлось, опало, и стало видно: Буря Дохсун жив. С головы до ног его покрывала копоть и сажа, широко распахнутые крылья дымились, но исполин стоял непоколебимо, как скала. Напротив крылатого воздвигся Тонг Дуурай. Великан теперь был не просто черным, а иссиня-черным. Слипшиеся патлы выбивались из-под шлема, топорщились колтунами, а меж оскаленными, покрытыми ржавчиной клыками шипели голубые змейки.
Зрители попятились, освобождая место для битвы. Те, кто оказался ближе других к огневой потехе, хлопали себя по рукам, коленям и животам, гася тлеющую одежду. Бойцов разделило пятно выжженной земли, ковер горячего пепла. Две юрты и балаган, сорванный ветром, чадно полыхали, и никто не спешил тушить жилища.
Сверкнув налитыми кровью глазами, особенно яркими на покрытом сажей лице, Буря Дохсун выхватил из ножен длинный узкий клинок. Тонг Дуурай занес над острием шлема шипастую палицу. По роду-племени, несмотря на разницу во внешности, оба соперника были из адьяраев, оба из верхних, что не мешало им жаждать крови друг друга. Но посреди выжженного пятна, останавливая боотуров, уже готовых сойтись в поединке, возник…
- Зайчик!!!
2
Сколько дураков собралось!
"Прочь, балбес, зашибут!" - хотел добавить я.
И не успел.
Кюн Дьирибинэ воздел к небесам руку, призывая всех к вниманию. Скажете, поднял? Нет, воздел. У меня от изумления отвисла челюсть. Величественный Зайчик? Алатан-улатан! Отлетели, оторвались девять журавлиных голов! Гул голосов - о чудо! - смолк. Бойцы, и те медлили: видать, опешили от столь наглого вмешательства.
- Брань? - провозгласил Зайчик.
- Ну, брань, - буркнул Тонг Дуурай.
- Прекратить брань!
Зайчик выдержал паузу - долгую, как ожидание обеда, и вескую, как угроза остаться голодным - убедился, что его слушают, и широким жестом обвел собравшихся:
- Вы кто?
- Мы кто? - раздалось в ответ. - Кто мы?
- Вы удальцы?!
- Удальцы, да! - зашумела толпа. - Удальцы!
- Я! - рявкнул Буря Дохсун. - Я удалец!
- Ого-го, дьэ-буо!
- Хорошо сказал!
- Вы зачем приехали, удальцы?!
Память у удальцов оказалась короткая: ответить никто не спешил. Переминались с ноги на ногу, косились друг на друга, чесали в затылках. Зайчик не замедлил воспользоваться общим замешательством:
- Вы сестру мою сватать приехали! Красавицу Туярыму Куо!
- Сватать, дьэ-буо!
- Жениться!
- Так что же вы творите, арт-татай?!
- Что мы творим?
- Добро наше жжете?!
- Ну!
- Алас разоряете?!
- Ну!
- Вы женихи или разбойники?!
- Женихи!
- Я жених!
- Нет, я!
- Кто тут хозяин?! - с удивительной легкостью Кюн перекрыл галдеж. - Кто отец невесты?! Кто вас созвал?!
- Сарын-тойон!
- Первый Человек!
- Слово хозяина - закон?
Я аж залюбовался мудрым Зайчиком. Прямо не Кюн Дьирибинэ, драчун и задира, а Закон-Владыка, мой грозный отец! Едва я вспомнил отца, как над головой с намеком рокотнуло, бирюза небес на юге выцвела, поблекла, и сквозь нее проступила… Мамочки! Вернее, папочки! Ага, наша веранда! Дома типовые, знаю, но эта веранда точно была наша. Где еще мог так по-хозяйски расположиться мой папа? Ноги на перилах, укутаны соболиной дохой. Шапка - рядом, в руке - вечный чорон с кумысом. Отец прищурился, оглядывая шумное сборище, кивнул Зайчику - с одобрением кивнул! - и скользнул взглядом по мне.
- Ну, закон, - без особой охоты согласился кто-то.
Жених скосил глаз вверх, на Закона-Владыку.
- Закон, да, - поддержал Бэкийэ Суорун.
- Закон? И что?
- А то!
Вышнее одобрение придало Кюну Дьирибинэ красноречия, хотя казалось бы, дальше было некуда. Без малейшего стеснения парень заговорил от имени дяди Сарына, как если бы Сарын-тойон избрал его глашатаем:
- Первый Человек велел: свадебное перемирие, уо-уо! Драки? Побоища? Поединки? Забыли! Отказались! Отложили на потом!
- Забыли? Я помню!
- И я помню!
- Даешь побоища!
- Только состязания!
- Побоища!
- Мирные состязания! Мирные, кэр-буу!
- Мирные?
- Мирные, басах-тасах! Ясно?
- Хыык…
- Не хыык, а ясно?!
Зайчик говорил что-то еще, ему отвечал нестройный хор, но до меня долетали лишь отдельные возгласы. Я смотрел на отца. Отец - на меня. Молча, не издав ни звука, путаясь в том, чьи слова кому принадлежат, мы вели беседу.
Как? А вот так.
Давно не виделись, сынок. Вот, воспользовался случаем, решил проведать. Случаем? А разве так можно, папа? Вроде бы закон никто не нарушал… Разумеется, не нарушал. Видишь, сынок - молчу, не вмешиваюсь. Кюн и сам отлично справляется. Молодец. А ты справляешься, сынок? Плохо, папа. Еле-еле. А тебе ничего не будет за то, что ты без нарушений явился? Ситуация, сынок. Возникла ситуация. Меня помянули, почти воззвали. Кюн - вслух, ты - в мыслях. Я услышал, решил для порядку проверить: все ли путем? Все путем, сынок? А? Нет, папа, не путем. Непутевый я у тебя. Жив-здоров, и ладно.
- …прыгать, бегать! Из лука стрелять!..
- Состязания, кэр-буу!
- Состязания!
- Со-стя-за-ни-я!..
Отец улыбнулся: едва заметно, одними губами. Улыбка далась ему нелегко. Папа выглядел расслабленным, безмятежным, каким я привык его видеть. Но лицо Закона-Владыки усеяли мелкие бисеринки пота. Он на грани, догадался я. На грани допустимого. Еле-еле удерживает небесное окно: закон соблюден, прямого призыва не было, а то, что его помянули - так, зацепка, и она уже тает льдиной в ледоход, пляшет на волнах, разваливается на куски…
- Состязателям - честь и угощенье!
- Честь!
- Угощенье, да!
- Победителю - мою сестру в жены!
- А-а-а, буйа-буйа, буйакам!!!
- В жены!
- Мне в жены!
- Я лучший!
- Я!..
Береги себя, сынок. Боотуру это говорить бесполезно, но все-таки: береги. Хорошо, папа, я постараюсь. Ты не волнуйся, я очень-очень постараюсь. У нас все хорошо. Дядя Сарын свадьбу играть затеял…
В глазах предательски защипало.
- А кто драться станет - шиш ему вместо невесты!
- Шиш!
- Шиш оплеванный!
- Шиш вместо чести!
- Шиш!
- Шиш вместо угощения!
- Го-го-го!
- Голодом уморим!
- Хорошо сказал!
- Язык - во! Лопата!
Вижу, мальчик мой. Вижу. Ничего у вас не хорошо. Ты никогда не умел врать. Но Закон соблюден, и я не могу вмешаться. Однажды я уже переступил через самого себя. Второго раза я не переживу. Давай сам, а? Дальше сам, как получится… Сам? Нет, папа. Давай вместе. Ты только ничего не делай, а? Ты ничего не делай, а у нас все равно получится вместе. С тобой и с мамой. С Умсур, Нюргуном, Айталын, Мюльдюном… Вон нас сколько!
- Забияку угомоним! Изгоним!
- Изгоним, да!
- Вон! Кыш! Пусть проваливает!
- Уруй!
- Уруй!..
- Кырык!
- Сам ты кырык! Уруй! Уруй-айхал!
Папина улыбка таяла в небе. Солнце мазнуло теплыми пальцами лучей по лицу Закона-Владыки, по папиным густым волосам, едва тронутым сединой - и в шевелюре Сиэр-тойона на миг вспыхнули два блика.
Две золотые нити.
Я задохнулся, отступил на шаг. Всегда я был уверен: это сказка. В детстве мама рассказывала мне на ночь историю от трех волшебных волосках. С их помощью отец может выручить любого из нашей семьи. Спасти, вытащить из передряги… Золотой волос, протянутый мне с разверзшихся небес. Жгучая жижа в паучьем колодце - и золотой спасительный волос. Два солнечных блика в кудрях отца. Два! Теперь я не сомневался: раньше их было три.
Лысеешь, папа. Годы?
С вами облысеешь, сынок. Последний чуб выдерете.
Папа!
Юг затянуло голубизной. Кричи, не кричи, никого нет.
- Завтра - состязания! С утра!
- А сейчас?
- А сейчас - пир! Ешьте, пейте!
- Уруй!
- Уруй!
- Уруй-айхал!
- Уруй-мичил!
- Уруй!..
Буура Дохсун и Тонг Дуурай усыхали медленно, с явной неохотой. Исчезали, втягивались в тела доспехи и оружие, исполин и великан уменьшались в размерах…
- Я! Я - лучший!
- Ха! Я выиграю!
- Невеста моя! Никому не уступлю!
- Мне уступишь!
- Шиш!
- Тебе шиш!
- Выкуси!
Гомонили боотуры, орали слугам, чтоб несли кумыс и мясо. Много мяса, много кумыса! Очень много! Пировать будем! А завтра! завтра…
Ко мне подошла Айталын. Встала рядом, окинула пестрое сборище неприветливым взором. Сморщила носик:
- Сколько дураков собралось!
Поразмыслив, моя сестра уточнила, будто гвоздь забила:
- Один Кюн умный.
3
Ноготь на мизинце
- А я? - спросил я. - Я тоже дурак?
- Ты честный, - откликнулась Айталын. - Тебе не повезло.
- Честный дурак? А что? Даже имя Нюргуну выдумать не смог. Хорошо, он сам нашелся: Парень, мол. Парень-Трясучка. Узнай эти балбесы, кто с нами…
Айталын ткнула меня кулачком в бок:
- Молчи, дурак! Подслушают…
Я представил, что начнется, узнай женихи про Нюргуна, и похолодел. Тот самый? Самый Лучший? В ушах забубнил, захрипел голос покойника-Уота: "Хочу, чтобы самый. Другие - слабаки! Скука! Нюргуна хочу!" Тут бы таких Уотов в очередь выстроилось: "Сильный? Самый сильный? Я самый сильный! Выходи биться!"
- Убьют его, - пробормотал я. - Слишком их много, балбесов. Дюжина измотает, тринадцатый прикончит.
- Молчи, - повторила Айталын. - Никто и не узнает. Видал драку?
- Видал.
- Повезло еще, что Кюн справился. А ну как не справится?
Я не стал рассказывать сестре, что я думаю по поводу давешней драки. Драка? Это не драка была, а песня! Песня дедушки Сэркена, ага. Медный змей-восьминог, железный орел-двуглавец? Как же, помню! И вот: плеть из молний, огонь изо рта… Где ты, дедушка Сэркен? Прячешься? Признавайся: ты воспел? Я-то знаю, как оно на деле: колотушкой по башке, рогатиной под ребра. Или просто сдавили, душат, вздохнуть не дают. Никаких тебе молний, змеев с орлами… А чтобы один боотур двух других разнял - такого, наверное, даже ты, дедушка, не сочинил бы! Чудо из чудес! Однако ж разнял, и кто? Зайчик! По сравнению с этим плеть-молния, адьярай-огнеплюй - баловство, детская забава.
Легкое преувеличение, сказал бы дядя Сарын.
- Эй, Зайчик!
Приосанившись, Кюн Дьирибинэ что-то втолковывал Бэкийэ Суоруну. Одноглазый степенно кивал, соглашался. Вид у Зайчика был столь рассудительный, что меня аж зависть взяла.
- …прав, виноват - без разницы!
- Верно! - согласился Суорун. - А то в прошлый раз…
- В прошлый? - я подошел ближе.
- Ну, когда Буря с Тонгом сцепились…
- Так это у вас не впервые?!
- Какое там впервые!
- И что?
Одноглазый пожал плечами:
- Ничего. Разняли.
- Кто разнял?!
- Он и разнял, сын Первого Человека! Мой шурин! Уважаю, да!
Я уставился на Зайчика:
- Ты? Разнял?!
- Разнял! - Кюн гордо подбоченился. - Свадебное перемирие!
- Когда это ты успел?!
Мои собеседники задумались. Адьярай шевелил губами, Кюн загибал пальцы на правой руке. Рука Зайчика больше не висела тряпкой, пальцы прекрасно сгибались-разгибались. Ну да, на нас, боотурах, все зарастает, как…
- Вчера?
- Позавчера?
- Кюн, - я старался говорить внятно, словно ребенку втолковывал, почему рубаху не носят шиворот-навыворот. - Вчера тебя здесь не было.
- Врешь! А где я был?
- Ты был в Нижнем мире.
- Точно?
- Точней не бывает. Ты был в плену. В плену у Уота Усутаакы.
Зайчик моргнул. Открыл рот, собираясь ответить. Клыки! Клыки исчезли. Зубы парня выглядели острее, чем до пленения, и только. Шея? Короста, подозрительно смахивавшая на чешую, сошла. Обычные царапины, пустяк.
- У Уота? В плену? Ты уверен?
- Ты что, не помнишь?!
- Помню, - в голосе Зайчика я не услышал особой уверенности. - Ну да, Уот. Я с ним бился. В плену сидел…
- Кто же тогда здесь драчунов разнимал?!
Мы обернулись к Суоруну. Адьярай смутился:
- Он? Не он? Кто-то разнял, дьэ-буо!
И удрал, желая избежать дальнейших расспросов. Пусть бежит, от них с Кюном толку все равно не добьешься. Вспомнился давний разговор дяди Сарына со светлой Айысыт: "Ты спасла Саб и детей, но объяснить, как ты это сделала, не можешь. Ты не осознаешь свои навыки. Тебе это даже не интересно…" Тогда я мало что понял. А сейчас не понимал вообще ничего.
- Айда в дом, - вздохнул я. - Родителей обрадуем.
- Обрадуем? - удивился Кюн.
И вдруг просветлел лицом:
- Мы ж в плену сидели! Они нас заждались. Айда!
По дороге я трижды осмотрел пальцы своей правой руки. Когтей не было. Совсем. Разве что ноготь на мизинце выглядел длиннее обычного.