Понял, почему испытывал такой всепоглощающий страх перед бессмертием раньше. Я ведь считал жизнь пустышкой, себя - бабочкой однодневкой; или даже еще хуже: марионеткой в руках Судьбы. Я так и сказал лекарю, и я искренне в это верил! Я увидел себя, бегущего прочь от замка герцога - измотанный, запуганный… То, как я воспринимал себя и мир вокруг - определило мой страх: ведь перспектива прожить вечность серых, предсказуемых, предопределенных будней ужасала. Кому охота десятилетиями болтаться, словно кукле, на ниточках между землей и небом? Поэтому я бежал, в страхе, всепоглощающем ужасе перед своей жизнью, и даже эти несколько шагов, которые я сделал, до того, как упал, были бегством.
Я вынырнул из понимания.
Я глотнул мокрого, словно кашель города, воздуха. Я встал, пошатываясь - и понял, что никогда уже не буду бежать. Даже если сейчас я направлюсь на кладбище, как собирался, и лишу жизни Хил, и закопаю ее, украсив могилу сорванным тут же маракхула, цветком мертвым - это будет не бегство.
Луна, эта вечная союзница безумцев, обрисовывала тушью края холмов, там, где заканчивалось Царство жизни, и глубокими штрихами нанесла темноту там, где начиналось Царство смерти, Кху-маэр, Город Мертвых. И совсем не удивлялась луна фигурке сумасшедшего старика, что брел по окраине, неся на руках девушку, на короткое время ставшую смыслом его жалкого бытия. Как и тому, что он собирался ее убить. И закопать.
Но мне не суждено было той ночью разгребать пальцами землю.
Перед моими глазами черным пятном на синем небе округлился купол поместья, и под ноги легли знакомые камни, поросшие травой.
Когда-то давно тут жили люди, теперь это - безмолвная веха, покинутая людьми граница с Кху-маэр. А потом, после людей, тут жили крысы - и мы. Разбитый купол… мы называли его жилищем, этот старый дворец, имея на него ровно столько же прав, сколько и птицы - но мы, в отличие от пернатых, безмерно им гордились.
Я улыбнулся, легко и просто, как дышал, так же легко, как нес в объятиях лучшую часть моей нескончаемой жизни.
Пришлось, как всегда, подниматься по обвалившейся лестнице; пахло листьями и мокрым камнем, так знакомо и больно… я уложил Хилли на папоротник. Провел рукой по ее слипшимся от пота волосам, тронул легонько скулы, губы, подбородок. И сказал:
- Жди. Я вернусь.
Я знал - она не уйдет. И еще я в кои-то веки абсолютно твердо знал, что мне делать.
Потом быстрым шагом вышел из здания, знакомый запах которого навеял воспоминания, до того момента тщательно упрятанные в самой глубине души. И направился в Академию.
Стражник, дремлющий у ворот, удивился моему раннему возвращению. Ухмыльнулся, вспоминая давнюю историю с Пухликом, и подвинул створку ворот, открывая узкую щель. Я заставил себя улыбаться, и идти ровно - мне пришлось опять сменить маску, а, делая это так часто, я зарабатывал головную боль и разбитость на всю следующую неделю. Но, честно говоря, такое далекое будущее меня мало волновало.
Я тихонько прокрался мимо спален студентов, лекционных комнат, лаборатории и библиотеки. Пришлось дать значительного крюка, обходя комнату Асурро, но я не хотел рисковать, этот всезнайка вполне мог почувствовать меня и мое возбуждение, как если бы я бил в барабаны и орал во всю мочь. По пути я заглянул лишь в алхимическую лабораторию, и взял оттуда два больших хрустальных сосуда, и один - громадный.
Теперь - вниз, в заброшенное крыло, в подвал. Пусть позже, но я все-таки добрался до нужного мне помещения.
Подойдя к саркофагу, я очень осторожно, почти не дыша, опустил на пол хрупкую ношу, и зажег в воздухе огонек, дающий свет не более, чем масляная лампа. Потом стал коленями на последнюю ступеньку постамента, и вперился взглядом мутный бок этого подобия гроба.
Несколько секунд - и я проплавил небольшое отверстие, откуда тут же потекла тягучая, словно мед, субстанция. Я подставил под нее один из сосудов и принялся ждать.
Время, если это возможно, текло еще медленнее, чем серебристая жидкость. Через час наполнился первый сосуд, я заткнул его пробкой и подставил следующий.
Я не был уверен, что, отняв подобие жизни у одного, смогу дать ее другому. Я просто делал то, что почитал правильным в тот момент.
На рассвете я закончил, подхватил все три емкости, и по-крабьи двинулся к выходу. На Ньелля я даже не взглянул. Меня беспокоило одно - как я пронесу субстанцию мимо стражника? В конце концов, пришел к выводу: никак. Я, как ребенок, разбирался с проблемами по мере их возникновения. Никакого планирования, все на быстром биении сердца и сбитом в рваный ритм дыхании.
Вместо того, чтобы идти к воротам, я прокрался в садик с фонтаном. Решетку, у которой проходило большинство свиданий, я выбил заклинанием, и она, дымясь, упала наружу. Грохотала она при этом, как полк солдат на марше, но я уже убегал, не желая обращать внимания ни на что вокруг.
Хилли дождалась меня. Над ее головой снисходительно улыбались красавицы с фрески. На последнем рывке я перенес все необходимое в тайный альков в стене; видимо, там когда-то скрывались от посторонних глаз жаждущие уединения фаворитки гарема. Камень оказался на удивление прочным, ни одна из стен этого убежища не обвалилась. Я приступил к самому главному.
Мне пришлось долго пялиться на узкое горло самого большого сосуда, чтобы прозрачный камень, из которого он был выточен, расплавился, потек и раздался вширь. Потом я уложил Хилли в позу зародыша - руки обнимают ноги, подтянутые к груди, - и аккуратно поместил ее внутрь сосуда. Сузил горлышко, бережно перелил туда субстанцию и сомкнул уста сверкающего хрусталя. В сияющей, лунной жидкости белело ее лицо, и, казалось, она спит уже вечность…
Завершая сегодняшнюю безумную ночь, я завалил камнями вход в альков, и, мокрый насквозь, упал на пол. Надо мной скалились разломы купола, и с этих каменных зубов на лицо стекала роса с явственным привкусом плесени. Теперь она дождется меня, а я ее.
В Академию я явился разбитый, с остановившимся взглядом, но обновленный и свободный от всего - и от страхов в первую очередь. А еще - довольный тем, что у меня получилось сделать то, что задумал. И пускай теперь хоть кожу ленточками снимают.
Не успел я сладко захрапеть в своей кровати, как меня разбудили.
***
Глава Кафедры Порядка и Дисциплины самолично запер за мной дверь тюремной камеры, погремел в нерешительности ключами… потом все же спросил: осознаю ли я, что опозорил и себя, и всех своих предков? Я сказал бы ему, что еще много лет назад в прямом смысле плюнул на всех без исключения предков, пройдясь по Королевской галерее портретов, ибо решил, что слишком тяжело тащить на себе груз родового долга перед двумя сотнями венценосцев, но передумал. Во-первых, я слишком устал, а во-вторых - Пухлик не смог бы больше гордиться и стыдиться своего баронства.
Я уснул, как ребенок.
На следующий день меня посетил Асурро.
Он присел на край лежанки (которой я так и не воспользовался, уснув прямо на полу), закинул ногу за ногу и скрестил тонкие пальцы на колене. Осмотрел малюсенькую камеру, мокрую и грязную, но никак не выразил своего мнения по этому поводу, если оно у него и было.
- Вся Академия бурлит… - безо всякого выражения сообщил он.
- Тщу себя надеждой, что из-за меня, - буркнул я.
- Именно, мой друг. Аффар вне себя от злости, грозится отчислить тебя без права восстановления, так что можешь сделать еще одну зарубку на своей наглости.
- Так и поступлю, - пообещал я, - как Пухлик? То есть, я хотел сказать, Фасмик…
- Бушует у кабинета Главы Академии. Требует тебя выпустить.
- А…
Асурро, не меняя позы и выражения лица, умудрился показать, что чрезвычайно доволен мной, вернее, тем, что я не изменил его представлению обо мне, как о несносном парне, устраивающем хаос везде, куда дотянется.
- Меня удивляет одно - почему ты даже не попытался замести следы? Твое присутствие там просто пылает для всех, кто способен видеть.
Я пожал плечами.
- Вообще-то я просто не подумал об этом…
- А, значит, - подхватил мой учитель, - ты был либо в растерянности, либо в состоянии волнения…
- Уж точно не первое, - ухмыльнулся я, - я прекрасно знал, что делаю.
Асурро чуть двинул левой бровью.
- Я обещал, что не буду тебе говорить, но ты же знаешь - я никогда не упущу случая насолить Аффару… - Асурро захихикал глазами, и мне сразу стало ясно: наш дисциплинный Глава стоит за дверью, подслушивая. - Ты не мог знать, но когда ты проделал дырку в саркофаге, профессор Ньелль…
Зазвенели ключи, и дверь распахнулась с такой скоростью, будто Аффар стоял там, в полной готовности, засунув ключ в скважину. Он покраснел и пыхтел, как чайник на огне.
- Профессор! Я просил Вас!
- Я, собственно, не совсем понял, - наивно нахмурился мой друг и учитель, - о чем вы меня просили умолчать - о том, что Джоселиан сделал дырку, о том, что он сделал ее в саркофаге, или о том, что глава Кафедры Предсказания…
- Аг-г-р-р-х! - выдал на пределе мощности легких Аффар и сделал руками движение, очень смахивающее на удушение.
- Я, собственно, все… - с достоинством сообщил Асурро, и, подмигнув мне, величественно поднялся с кривой кровати, - Если я Вам понадоблюсь, я у себя в кабинете.
И проплыл мимо багрового коллеги - неторопливо, плавно.
Глава Кафедры порядка проводил его буравящим взглядом и повернулся ко мне. Было видно, что слова, которые он должен произнести, застряли у него в горле. Для того чтобы сказать их, он прокашлялся - шумно и с присвистом.
- Тебя вызывают. Иди за мной, и если ты выкинешь что-нибудь… эдакое, я… я… Тебе не поздоровится.
Я преувеличенно страдальчески вздохнул и пошел за ним, на протяжении всего пути почтительно лицезрея звездочку, болтающуюся на серебряной цепочке, прикрепленной к верхушке его тюрбана. Аффар дышал, как раненый боров, но с каждым шагом успокаивался все больше, причем - непонятно почему. По моим расчетам, к концу нашего пути, длинного или короткого, он должен был оказаться по меньшей мере в злокипучей ярости. Или даже в смертоубийственном страшнобешенстве.
Но, чем дальше мы шли, тем тяжелее становился его шаг, голова вжималась в плечи, и еще он время от времени поводил рукой по воздуху, как бы отмахиваясь от чего-то.
Когда мы прошли библиотеку и направились в сторону Кабинетов Глав, он сумел меня изумить сверх меры.
Он лебезил передо мной.
Скрипя зубами, конечно, но лебезил.
Нет, я, конечно, знал, что внушаю некоторым людям ужас своим несносным характером и нахальством, но не до такой же степени.
И еще я догадывался, к кому меня ведут. Прошлой ночью краем глаза я заметил намек на движение в саркофаге, когда уходил, унося с собой жизненно важную для профессора Ньелля влагу.
Все это было ужасно интересно.
Видимо, такое поведение Аффара объяснялось повышенным ко мне интересом со стороны Ньелля.
А отдувающийся Аффар тараторил, как утка-кряква.
- Он вызвал тебя, а это большая честь. Он - легенда. Явился… из глубины веков, так сказать… Профессор Флипт, руководящий кафедрой предсказания, отдал ему свой кабинет, поэтому, как видишь, мы идем не к комнатам для гостей… что ты тащишься? Поторопись!
Я прибавил шагу.
- Я сказал ему, что ты один из лучших наших учеников, - продолжал Аффар, грузно пыхтя и семеня ножками по коридору, - смотри, не кажись глупее, чем ты есть. И еще я сказал ему, что ты специально сделал то, что сделал. То есть, что это не просто хулиганство с твоей стороны, а ты именно хотел, чтобы он восстал. Я сказал это нарочно. Потому что он кривился, когда предполагал, что это было произведено случайно - понимаешь?
Он оправдывался передо мной. Что за птица этот Ньелль, что он сумел превратить капризного и жестокого Аффара, язвительного, как змея, в это? Великий человек. Интересно, он мне голову оторвет или выдаст почетную грамоту? Правила я все же нарушил, да не одно, а восемнадцать, не меньше. Но, с другой стороны, я - герой. Или нет? Чертов Аффар, мог хотя бы намекнуть.
- Вот! - громким шепотом возвестил конец пробежки Глава, тыкая рукой в занавеску, прикрывающую вход в кабинет. - Заходи, и не бойся. Я подожду тебя здесь… ткань занавески заговоренная, видишь - никакие звуки не могут проникнуть ни внутрь, ни наружу, так что вам никто не помешает.
Чудесно. Я осмотрел шторку, и впрямь вышитую какими-то загогулинами, откинул полог; прошел внутрь, в прихожую, изумляясь на остатках эмоций тому, что вокруг стояла почти непроницаемая темнота. Потом мои глаза привыкли, и я разглядел соседнюю комнату, а в ее глубине - стол, одинокую свечу и человека.
Я усмехался, заслонял истинное выражение глаз насмешливой уверенностью, но обманывать себя у меня никогда не получалось. Я был взволнован сверх меры. Прошлая ночь эмоционально вывернула меня наизнанку. Я обновился до такой степени, что чувства, словно новорожденные, суетились внутри меня и каждое просило внимания - и пищи. Стало смешно до колик, и я еле сдержался.
Ньелль сидел за рабочим столом, в кресле с высокой спинкой, спокойно и размеренно перебирая какие-то бумаги. Пламя свечи горело ровно, не колеблясь, и я смог рассмотреть его. Странно, раньше его облик вселял в меня животный ужас… теперь передо мной сидел старый, сухощавый человек с проницательным взглядом - и все. На нем был широкий халат, то ли синий, то ли черный; голова непокрыта, и прямые седые волосы спадали на плечи. Когда я вошел, он дружелюбно кивнул мне на стул напротив.
- Садитесь, Джоселиан.
Я послушался. Присел, скрестил руки на груди и решил молчать.
- Спасибо вам. Ни один из этих напыщенных…хм… идиотов не догадался бы сделать то, что сделали вы, - голос у Ньелля был низкий, глубокий, как колодец. И шершавый, сухой - но в глубине, в черном провале, скрывалась влага чувств.
- О… - только и смог сказать я. А что мне оставалось делать? Все шло не так, как я думал. Хотя в этом была своя прелесть.
- Мое тело излечило себя за те годы, что я провел в саркофаге. Я предвидел это тогда, когда меня… погружали, и оставил соответствующие инструкции, предписывающие извлечь меня из субстанции через сорок лет. - То, что профессор говорил со мной на официальном языке, одновременно настораживало и успокаивало. - Но бумаги потеряли, или просто не приняли всерьез, и я оказался в своеобразной темнице. И, если бы не вы…
- Не стоит… благодарности, - выдавил я, не совсем понимая, что за этим последует, - но разве… разве вы не могли предсказать… предвидеть эту потерю бумаг?
- Скажем так - не хотел. Я люблю немного неопределенности.
- А ваши ученики?
- А они все бездари. Так и положено.
Признаться, я был удивлен.
- Но… как? Ведь целая Кафедра, десятки студентов за десятки лет… Что - все бездари?
- Любезный Джоселиан, видите ли, в чем дело… Хороших предсказателей не существует. Я - прискорбная ошибка Природы. В основном наша Кафедра выпускает магов-предсказателей двух видов: тех, кто учился хорошо, и тех, кто учился сносно. Из них лишь те, кто еле вытягивал учебу, являются настоящими предсказателями. Они действительно видят что-то, но будущее предстает перед ними, как в тумане. Они годны лишь на то, чтобы развлекать народ на площадях или же вещать подле храмов. Те же, кто сдавал все экзамены на отлично, не имеют ни капли предвидящего таланта.
- Я не понимаю…
Ньелль засмеялся, коротко, гортанно.
- Они лишь делают вид, что пророчествуют, на деле же просто анализируют известные им факты. Из них получаются прекрасные, знающие свое дело специалисты - они умеют сопоставлять факты и делать выводы. И они хорошо служат нашей стране и Солнцеподобному, да живет он вечно.
Я призадумался.
- Но я вызвал вас не только для того, чтобы поблагодарить, - продолжал Ньелль. Он встал из-за стола и начал расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину, - хотя это, конечно, в первую очередь. И не для того, чтобы побеседовать об истории нашей Кафедры. Меня очень заинтересовало заклятье, лежащее на вас, ну, и магическое изменение внешности, но это уже в меньшей степени.
Я чуть ли не первый раз в жизни проглотил язык.
Бывший глава кафедры Предсказания усмехнулся.
- Меня мучает вопрос: почему никто до меня не заметил этих заклинаний? Неужели осторожность моих коллег подточена годами мирной жизни? Или же я являюсь сейчас самым сильным из них? Вот вы как думаете?
Я никак не думал, но знал в этом городе по меньшей мере одного человека, который был в курсе. И двух людей, догадывающихся о моем возрасте. Мик вполне мог почувствовать своей тонкой душой близкого друга, а Асурро - понять путем долгих и пристальных наблюдений.
- Право, я… - знать бы еще, что сказать.
- Я думаю, что скорее второе.
- Потому что это вам льстит? - осмелел я, показывая в улыбке половину своих зубов.
- Потому что это ближе всего к истине. Кстати, об истине… я понимаю, вы не хотите, чтобы кто-нибудь узнал тайну вашей настоящей внешности. Что ж, я никому не скажу. И, со своей стороны, могу помочь в ее изменении. Что вы думаете о том, чтобы не только выглядеть тридцатилетним, но и чувствовать себя им? Не насовсем, конечно, на время…
- А нельзя ли… насовсем избавиться… от него? Я не хочу жить вечно!
Но тут же ко мне пришла мысль - ведь ты нужен ей, будешь нужен через сорок лет… или сто… Разве не на руку тебе это бессмертие?
- Странно. - Поморщился Ньелль, останавливаясь у свечи. Потом он подставил пламени палец, будто предлагая диковинной зверушке укусить его. Оно дернулось в сторону. - Насколько я могу видеть в вашем прошлом, оно было интересным. Тяжелым, но интересным - и живым. Немногие люди могут позволить себе такое счастье - быть живыми, цельными, полными, да и еще на протяжении многих десятилетий. Да и в будущем вашем я вижу… хм.
- Что? - подался вперед я.
- То же самое. Жизнь, - усмехнулся он, - во всей ее полноте. Больше я не скажу, потому что не люблю разглядывать подробности. Это утомляет, знаете ли. К тому же это будет вмешательством в вашу личную… жизнь. Словно я подглядываю.
Ньелль открыто, искренне улыбнулся… и подмигнул.
Если Цеорис помог мне справиться с прошлым, то Ньелль возбудил интерес к будущему. Я с благодарностью глянул на Профессора, но тот сделал вид, что не заметил. Переложил стопку каких-то бумаг на столе и будничным тоном заявил:
- К сожалению, сейчас я загружен делами. Но потом, позже, когда их станет меньше, я с удовольствием поболтаю с вами. Просто потому, что мне это приятно.
- Мне тоже, профессор.
Я встал, оправил одежду и поклонился, приложив руку ко лбу. Чувствуя себя окрыленным - или, по меньшей мере, сбросившим груз бессмыслицы с плеч. И таким сильным было чувство свободы, что я забыл обо всем - в том числе и о той, что лежала сейчас, свернувшись в калачик, в развалинах. Но старый Ньелль не дал мне и минуты безмятежного существования - каким образом он узнал, старый черт, о том, куда я употребил жидкость, поддерживающую в нем жизнь в течении многих лет, я не знаю. Просто узнал - и с жестокостью мудрых напомнил мне, что по крайней мере одна проблема у меня еще осталась.
- Вы весьма оригинально распорядились Субстанцией, молодой человек.
Я не знал, что сказать. Поэтому произнес первое, что пришло в голову: