* * *
Сплетенная из лозняка дверь вылетела с первого же удара. Сабина занесла тяжеленный, ростовой, березовый пест. "Сожгут…" То, что у нее есть охранный знак Синедриона, в мысли не пришло.
- Нет!!
Майкин писк заставил ведьму опустить оружие. Дюжий доезжачий смотрел на растрепуху, нехорошо хмыкал в бороду. Майка махала с лошади, держась свободной рукой за пояс такого же здоровенного мужика.
- Сабинка, Сабиночка, прости! Он умирает… Собирайся скорее!
Ведьма вытерла потный лоб, заодно убрав с лица волосы. Принюхалась, огляделась. Было раннее-раннее утро, солнце отражалось в капельках росы, задумчиво попискивала в зарослях птица. Но лесная свежесть отступила перед вонью конского пота, кожи и железа.
- Что с ним? - с кем, интересно?
- Рана разошлась. Ой, Са…
- Сейчас. Травы соберу.
Доезжачий недобро усмехнулся. Вот дура, подумала Сабина на Майку, а с другой стороны… и знать не знала, как попасть в замок, а тут счастье само прет. Ведьма неровно перекрестилась. Подхватила узелок. На поляне одним махом вспрыгнула на коня за спиной доезжачего.
- Ну, пошли!
Слуги гикнули, верховые побежали по тесным лесным дорожкам.
Шатровые, высокие крыши Эйле тоже были влажными от росы, и весело блестели. Четко выделялись на свету обрамления водостоков, печные трубы, каменные украшения, парапеты. Чтобы разглядеть замок толком, приходилось закидывать голову, от чего болела шея.
Мост был опущен, калитку в воротах отворили на первый же стук. Майка сползла с конского крупа и, прихрамывая, поволокла Сабину за руку, ни на кого не обращая внимания. Сабина и мечтала бы оглядеться, но лишь краем глаза ловила двери и переходы, замковое убранство, от которого у простодушной ведьмы приоткрывался рот, высоко - до треска в юбках - поднимала колени на неровных винтовых лестницах.
- Скорее, скорее!.. - Майка, сама изрядно запыханная, тянула подружку, сжимая ее руку потной ладонью. Волнуется. Действительно любит?
- Толком можешь объяснить? - замок немаленький, идти еще и идти: вот пусть и расскажет.
Майка перевела дух, отбросила за спину рыжую косу.
- Ивар… ну, князь Кястутис…
Оп-паньки!.. Сабина даже споткнулась и схватилась за стену. Такой удачи она и предположить не могла. Да Гражина ей за это волосы вернет и приплатит сверху! "Или убьет", - произнес внутри трезвый голос. Но в плохое верить сейчас не хотелось. Вот оно, кубло ужак. Сбежать бы только вовремя да весточку с голубем…
- Его в полночь из ворот выпустили, конного. Как на пожар - не седлал даже. И лишь через четверть часа всполошились. Потемну кинулись искать, и… папа, и Рошаль, и все. Еще ищут. А он вернулся час назад. Сам. И упал с коня. А врача нет, так я к тебе!!
Майка почти плакала, рука Сабины заболела от пожатия.
- Она… - дрожащим голосом продолжала Майка. - Ему еще хуже, чем когда из могилы вытащила. Я ему не верила, а сейчас сама ее увидела.
Ведьма запнулась и присела на ступеньку:
- К-кого?
- Призрак. Я не знаю. Ой, Сабинка, - рыжая по привычке закусила кончик косы и потянула подружку встать.
В покое плавал кровавый полусвет. Слышалось тяжелое дыхание лежащего в постели человека.
Скрип двери заставил подпрыгнуть белоголового паренька-сидельца, разбирающего строчки тяжелой книги. Налой вместе с книгой грохнулся, но даже это не заставило больного очнуться. Сабина ступней придавила опрокинутую свечу. Майка подняла книгу, прижимая к животу и громко сопя.
- "Часо-слов", - прочитала по слогам в свете очага. - Приберись и иди.
Сиделец обрадовался.
- Стой! - приказала Сабина. - Принеси мне таз, кувшин вару, тонкого льна сувой, моток ниток шелковых, толстых свечей побольше. А то сидят в темноте. Можно подумать, пасеки у вас нет! Меду горшок. Еще котелков небольших полудюжину, столько же ложек деревянных, серебряный кубок, полотенец…
Паренек с непередаваемым выражением уставился на нее.
Майка топнула ногой:
- Оглох?
Белоголовый слетел с места - точно и не было. Сабина же раздернула тяжелые драпировки на окне. Пока девушки плутали по замковым коридорам, погода успела испортиться. Снаружи стало так же темно, как внутри. Стеклянные шарики в свинцовых переплетах вздрагивали под порывами ветра, тучи резали молнии, лаял гром. Ведьма боялась гроз. Рывком она вернула занавесь на место, от очага зажгла свечу, сунула в светец. Подтащила к кровати. Взобралась по приступке, бесцеремонно уселась на край. Нашарила в сумке нож. Спросила у Майки:
- Ты как? Крови боишься?
Рыжая замотала головой.
- Помогай тогда, мне одной тяжело.
В четыре руки девушки растеребили пропитанный кровью бинт. Сабина осмотрела, обнюхала и ощупала разошедшийся шрам. Майка охнула:
- А руки мыть?
- А где?
Графская дочка унеслась. А Сабина продолжала осмотр. И не нашла ничего, что могло бы привести к долгому обмороку и лихорадке. Она своим платком вытерла князю лицо, несколько капель воды, смочив платок в кувшине, выжала на губы. И загляделась, положив подбородок на подставленное колено. Было в князе что-то от дикой конской стати. Мышцы, бугрящиеся под кожей? Стиснутая в кулак рука? Разлет к вискам широких бровей? Такой поднимет, как пушинку, и унесет - к пламени папоротника в лесных недрах, к звездам ли? Его ничуть не портили шрамы и легкая щетина, золотящаяся на щеках и подбородке поверх заживших ожогов - долго бриться больно было… Сабинка стиснула юбку кулаками - до боли в пальцах, чтобы очнуться. Это же брат Гражины. Крыжачка тридцать серебряных за него посулила, усмехаясь. Шутки лесная ведьма не поняла. Только теперь решила, что никому Ивара не отдаст. Ни смерти, ни сестре-святоше. Даже если князь, первый раз на Сабину посмотрев, в другой не взглянет.
- Не отдам.
В углу, где в измятых драпировках роилась тьма, раздалось отчетливое хмыканье.
Глава 19.
1492 год, июнь. Замок Эйле
Сабина не любила, когда над ней смеялись. А потому, не раздумывая, не расспрашивая, дух там или живой человек, запустила в драпировки башмаком на деревянной подошве. Неудобный и тяжелый, башмак за метательное оружие сошел отлично. Взвихрилась пыль, гобелены перемешались и рухнули, обнажая стену. И на какой-то миг ведьме показалось, что она видит там женщину - лет двадцати, в нездешнем уборе: тесном у стана и широком внизу; с распущенными черными с алой искрой волосами. Конопатую. Сабина фыркнула.
- Выходи давай! Патлы повыдергаю! - предложила она.
Но никто не вышел.
Лишь из-за двери раздались грохот оброненной посуды и удрученный вой.
- А чего она…
- Сам заткнись. Тихо.
Это Майка. Ведьма перевела дыхание.
Давешний белобрысый сиделец вваливался в покой задом, на ходу роняя утварь. Сзади шествовала графская дочь в обнимку с кувшином, завернутым в полотенце, и бранилась сквозь зубы. Сабина натянула на Ивара одеяло. Подобрала под себя босую ногу. Спросила ворчливо:
- Все здесь?
Паренек закивал. Похоже, он был не прочь убраться поскорее. Майка заперла за ним дверь на ключ; присвистнув, воззрилась на увенчанные одиноким башмаком сорванные гобелены:
- Как ты можешь это носить?
Ведьма зашипела сквозь зубы. Слетела с кровати, запустила второй башмак к первому и стала разбирать принесенное.
- А это мыло, - Майка с гордостью показала зеленоватое месиво в круглой золотой коробке. Подруга чихнула:
- Ну, слей на руки, уговорила. Теперь так. В этих котелках настои. Счас залью, крышками накрой и забудь. А за отварами следить надо. Этот котелок в этот, воды сюда и сюда… - всыпала из мешочков травы, пожевала губами. - "Песнь песней" неспеша повторишь четыре раза, и с огня долой.
- А я не знаю, - огорчилась Майка. - А по часам нельзя?
- А их разве отсюда видно? - Сабина поежилась.
Рыжая хихикнула, вытянула из-за ворота золотое, усыпанное каменьями яичко на цепочке:
- Во!
Ведьма облизнулась. Уважительно повертела часы в пальцах, ногтем подцепила крышку, полюбовалась щелкающими стрелками и рубинами вдоль часового круга:
- Отец подарил?
Вернула Майке, подавив в себе жадность:
- Ну, недосуг время терять! Следи за котелками.
А сама стала разжигать свечи.
Ивару за это время стало как будто легче. Дышал он ровнее, но в сознание не приходил. Ведьма подумала, оно и к лучшему. Стала остуженным настоем крапивы и серпорезника промывать рану.
- Сабин, а Сабин?!
- Не мешай.
- А кого ты тут воевала? Ой, кипит! Снимать уже?
- Нет. Не знаю, - Сабина послюнила кончик нитки и сунула в игольное ушко. Поводила иглой над пламенем. Подумала, что Майка не отстанет.
- Тут нет двери потайной? Или голосника?
- Чего-о?
- Ну, дырки в стене или вмурованного кувшина - чтоб из другого покоя разговоры слышать?
- Не знаю. А ты слышала?
И видела, и слышала, пробормотала Сабина себе под нос. Поняла, что уже довольно давно калит иглу, ладно, нитку не пережгла. Подула, тронула подушечкой пальца: вроде остыла. И воткнула в живую плоть.
Стежок. Узел. Стежок. Голова кружится… Вот бы князь глаза открыл. Нет. После.
- Сняла котелки? Пот ему вытри.
Майка подскочила. Ведьма успела пожалеть о своей просьбе, но не прогонять же девчонку…
- Ты… - она уставилась на красную полосу иглы, - его любишь?
Рыжая уронила полотенце:
- Ой… Я не знаю.
Она села у князя в ногах. Задумчиво потеребила кончик косы, по привычке сунула в рот.
- Я… он… Я всегда мечтала о таком отце! - выпалила она. - Чтобы понимал, и слезы вытер, и подарки дарил. Борька - тут другое.
- А Вик… граф Эйле?
- Ну-у… - Майка пожала плечами, как взрослая. - Он меня любит, кажется. Только не знает, что со мной делать.
Ведьма завернула иглу с остатками нитки в тряпицу, затолкала в кожаное гнездо внутри сумки с травами.
- Сейчас медом смажем, чтоб не гноилось. И чередой с малиной и шалфеем напоим. Как он? Вроде лучше?
Хмыканье раздалось из пустого угла. Майка, пискнув, скатилась с кровати. Спряталась в балдахин - и стала громко чихать.
- Убирайся! - рявкнула ведьма решительно. - Я тебя не боюсь!
- Ага, - рыжая икнула.
- А его? - колеблющиеся тени сложились в женскую фигуру. - Я ведь тоже ему верила.
Платье, широкое снизу и узкое в стане, распущенные волосы, вперенные в больного темные глаза.
- Сгинь, пропади!
- Н-не надейся.
- Всяк дух дона Господа хвалит.
Привидение не то усмехнулось, не то всхлипнуло.
- Вы это магистру скажите! У которого ни совести, ни чести - только Бог, Бог, Бог!!..
Незнакомка закрыла лицо руками, по полированным ногтям бежали отражения свечного огня. Подол колыхнулся, и испуганные девушки увидели под туфельками странной гостьи скомканные письма - распечатанные, надорванные, кое-где забрызганные бурым.
- Я… грамоте не знаю, - повинилась ведьма.
Майка наклонилась, прошептала:
- На английский похоже. Тут… тут стихи. Сейчас…
И стала переводить, запинаясь, дрожащим голосом:
В маленьком городишке
Зреют алые вишни
В маленьком городишке
Солнечная поляна
Кажутся очень странны
Две золотые свечки
На синей коже потока
Соцветий алая рана
В маленьком городишке
Странное происходит
Любят как ненавидят
Любят как перед смертью…
- Тут… размазалось…
Перец перебираю - горький,
Как чье-то сердце…
Сабина посмотрела на девчонку с уважением.
- Даже если он не знал, - плакало привидение. - И убили меня не по его приказу…
- Ты что? - Майка покрутила пальцем у виска. - С дуба упала?
Кольцо, подаренное Иваром, метнуло лиловый зайчик на парчу тяжелого платья, осветило черное пятно с обугленными краями у женщины на груди - и призрак сгинул. Испарился. Исчез.
Подружки обнялись, все еще дрожа и клацая зубами. За окном рокотал отдаляющийся гром.
- Тише, - подняла палец Сабина.
Резко, настойчиво стучали в дверь.
* * *
Допрашивали Сабину двое: Виктор граф Эйле, напоминающий Ивара широкоплечий русоволосый красавец, и сухощавый иноземец с выдубленной кожей, похожий на соборную статую и столь же жесткий в обращении. Сабина старалась не лгать: за собственную жизнь она боялась, но куда больше пугало, что ей не позволят оберегать дона Кястутиса. Ведьма стискивала пальцы до кровавых лунок от ногтей на ладонях и молилась, молилась, молилась внутри себя, робким наивным голоском отвечая на неприятные, каверзные вопросы. Шкурой чувствуя опасность, исходящую от иноземца, к которому граф Эйле попросту обращался "Рошаль".
- Итак, ты искала в Эйле работы.
- Верно, добрые господа.
- Господские пороги обивала, одолевала селян просьбами тебя в поденщицы взять… - Виктор покрутил скрещенными пальцами перед грудью. Глаза у графа, приметила Сабина, были запавшими и нездоровыми.
- Дона Ма… графиня Эйле похлопотать за меня обещала.
- Графиня? - вызверился дон. - Разложу дуру на ковре да высеку!.. - и стал судорожно тереть след зубов на запястье - метку от защищавшей подружку дочери.
Рошаль непочтительно хмыкнул, сверкнув ослепительными зубами. Но сказать ничего не успел. Двери хлопнули, пропуская князя Кястутиса с повисшей на его локте рыжей. И глаза Майки, и кольцо на пальце сверкали сердито и задорно.
Ивар отстранил девушку, сел в свободное кресло, растопыренными пальцами запретив кидаться на помощь. Юная ведьма смотрела, распахнув рот, удивляясь, как они с Виктором похожи и какие разные. Граф был при полном параде, с клинком у пояса. Ивар обошелся штанами и рубашкой, из-под которой виднелись бинты. Он был похож на раненого комиссара - вот только Сабина комиссаров никогда не видела: ни раненых, ни здоровых.
- Дон Виктор, граф Эйле и Рушиц, - Ивар уставил на двоюродного брата зеленющие колдовские глаза. - Я прошу у вас руки вашей дочери… для моего банерета дона Боларда, барона Смарда.
Майка, пискнув от счастья, повисла на князе, заставив его застонать сквозь зубы. Виктор закашлялся, уткнувшись тяжелым лицом в бобровый воротник. Даже Рошаль переменился в лице.
- М-м, - сказал граф Эйле, прокашлявшись. И сделал вид, будто обнаружил Майку только что: - А ты что здесь делаешь? Я тебя запер.
Девчонка предусмотрительно нырнула за кресло Ивара.
- Я плакала - и он меня услышал, - она незаметно показала отцу язык. - И Сабинку в обиду не даст. Вот вам!
Ведьма густо покраснела и потупилась.
Рошаль почесал переносицу:
- Никто ее обижать не собирается. Пусть остается в замке. Мне помощница нужна, - и, загородив ведьму собой, прошипел в полыхающее ухо: - Иглу отдай, лисонька!.. И не прикидывайся, что не поняла.
Глава 20.
1492 год, июнь. Настанг
Кошачьи вопли за окном были исполнены такой самозабвенной страсти, что дона Гретхен, баронесса Смарда спросонья решила, будто на дворе март. Вставать не хотелось, а сон, как назло, улетучился. Дона поворочалась, попинала кулачком жаркую подушку. Не уснуть. Потаскуны чертовы! Боже милосердный, ну какого лешего они распевают серенады на ее крыше?! Гретхен выругалась. Ведь нарочно выбирала опочивальню потише, с окнами в сад. И высоко. Братец спорить не стал: он и на своей половине годы в ряды появлялся. И на тебе. Оконце под самой крышей, ставни заплетены плющом, бархатный балдахин и кисейный полог, и такая уютная дверца на черную лестницу… Да чтоб вы передохли!
Гретхен, окончательно проснувшись, села на огромной постели. Глотнула стоявшее у изголовья вино. Вино отчетливо пахло гарью. Не поняла? По стенам скакали яркие сполохи. Дона Смарда перевесилась животом через подоконник: по темному саду метались фонарики, сквозь утренний туман пробивалось далекое смутное зарево, заходились собаки и лениво, словно тоже только что проснулся, бил набат.
Первым порывом Гретки было сбежать вниз, поднять на ноги слуг и окунуться во всеобщую панику пожара, когда в узких проемах застревает выносимая из дому мебель, а в наволочки и простыни, годящиеся на узлы, летят подряд письма, фамильные драгоценности, родовые грамоты, столовое серебро… Что там еще принято спасать на пожарах? Или просто забиться в погреб и пережить опустошение вместе с бочкой нохийского? Сладкая будет смерть. "Умрешь под грузовиком сахарной свеклы". Грета истерично захихикала. Крыша над ней пока вроде не горела: судя по кошачьим руладам. Баронесса вдруг поняла, что даже разбирает отдельные слова. А поскольку с ума еще не сошла и даже в Подлунье звери не говорящие…
- Чтоб вам сгореть… кровопийцы… олухи… дармоеды! Ну куда, куда комод прешь?!.. - разливался дискант управителя. - Двери, двери подпирай!! Полезут хамы - им не объяснишь, что нашего дона распяли в Тверже. И про шлюху ингеворскую…
Гретка стиснула кулаки и стала быстро одеваться. Она этому толстомясому покажет шлюху. И при чем тут хамы?
Бунт?!..
Дона Смарда задавила в себе ярость. Теперь следовало быть осмотрительной. Очень осмотрительной.
Душный туман колыхался в воздухе покоя. Горчил на зубах. Грета захлопнула окно. Подхватила давно приготовленную сумку. Поколебалась на пороге, погрызла чувственные полные губы. Еще раз осмотрелась поверх деревьев сада, стоя сбоку, чтобы не достало бельтом - туман расползался, открывая величавое зарево на полнеба: Настанг горел.
Квадратные подковки сапог процокали по каменной лестнице. Доне Смарда вовсе не хотелось узнать, что могут сделать с ней взбешенные горожане. Станут ли разбираться, какой родней она приходится казненному (по официальным источникам) дону Смарде, провозвестнику и организатору этого самого мятежа - или без изысков повесят на фонаре. Чернь достаточно консервативна в своих порывах - это Грета помнила из учебника истории. Казалось, прямо сейчас страницы этого учебника листаются перед ней, и дона, как старательная ученица, напрягает глаза, чтобы разобрать курсив. Хоть бы предупредили, идиоты… "Покойного" брата-героя не вспомнят. Зато отлично вспомнят (как этот морда управитель), в каких отношениях она состоит с Претором, перечислят все подарки, что он ей дарил и сверх того, и устроят экспроприацию. Грета невольно потрогала изумрудные серьги, болтающиеся в ушах. Тут, пожалуй, и центурия не спасет.
Перед дверью в погреб, куда выводила черная лестница, женщина затушила фонарь. Втянула тонкими ноздрями поднявшийся дымок. Поправила капюшон на небрежно скрученном узле волос. Глубоко вздохнула - и потянула на себя двери. Они открывались без замка, скрытой пружиной. Такая же пружина запускала поворотный механизм, сдвигавший огромную бочку с москыйским, охраняющую путь к свободе. Баронесса переступала порог, когда стены содрогнулись от таранного удара. Споткнувшись от неожиданности, Гретка носом впечаталась в стену.