Или это только легенда? Все было проще, граф Эйле познакомился с Налью, приезжая к ее деду по делам Ордена? Ивар так и не спросил. Наль… Майка… У девчонки теперь тысяча покровителей и защитников, а матери - нет. Не исправишь ничего!
Ивар поднял с песка горсть янтарных осколков - янтарь попадался здесь на каждом шагу - и, держа на ладони, смотрел сквозь них на свет. Янтарь светился, в нем проступали пузырьки и полоски. И в лад с ними звучали и путались в голове чьи-то голоса. И казалось, что так уже было однажды, только не он шел по этому берегу. Ивар никого не любил тогда, кроме матери и святой Юдит, а наяву ему не встречались святые. И замок на берегу тоже однажды был. Только не получается вспомнить его имя.
Ивар не заметил, что снял повязку и задумчиво скручивает полотно. На рубце выступила сукровица. Князь небрежно стер ее ладонью. Отбросил бинт, натянул рубаху. Ткань прилипла к шраму, будет больно отдирать. Он с досадой отмахнулся. Сунул за пояс янтарины. Пусть девчонка порадуется. Майка… Наль…
Надо дождаться Виктора.
Над Эйле плыли облака. Так похоже на Ниду. Нида близко - через пролив, можно запросто переплыть. Ивар даже усмехнулся. И так позволяет себе слишком многое - например, вот как сейчас, бродить по берегу без охраны. Хоть Виктор и просил… Но Ивар все равно поступит по-своему - мертвым можно.
Майкина нянька бухнулась князю в ноги, едва он переступил порог.
- Княже, оборони, помоги, не допусти, тебя она послушается!..
Он рывком поднял тетку с колен:
- Что?!
Содрав намитку, нянька вытерла ею мокрое от пота краснющее лицо:
- Совсем с глузду съехала девка. Велела седлать к жениху ехать, да сбросит Лешак в первые кусты! Да крыжаки, да разбойники… хорошо, я ее заперла…
- Постой, - вклинился князь, - какой жених?
Нянька опять предприняла попытку бухнуться на колени:
- Так дон князь не знает? Так гонец был…
- Где?
- На поварне. Подарили дурище перстенек!.. - донеслось сердитое в спину. В поварню Ивар ворвался туча тучей. Белобрысый паренек-гонец, наворачивающий кашу с пряностями, уронил ложку и вскочил, хлопая голубыми очами.
- Кто тебя послал?
- Ви-виктор, - назвал растерявшийся паренек графа по имени. - Мне дочка д-дона п-п-перстенек п-показала - я ей и…
Ивар взялся за голову.
- Не кипятитесь, княже, не виноват олух, - подала голос повариха, кинула ложку: - Антя, Антя! Князю вина налей!!
На столе словно сами собой образовались кувшин, серебряный кубок, еще один горшок с кашей, плетенка с напластованным караваем, холодная баранья нога. Запах чеснока от нее разил наповал.
Князь Кястутис глотнул из кувшина, не замечая, что красная виноградная кровь течет по подбородку и щедро кропит рубаху на груди.
- Не трясись. Еще раз сначала, - велел он гонцу.
Тот дернул тонкими ноздрями, с тоской посмотрел на баранину, сглотнул:
- Граф Эйле и Рушиц будут тут о конце седьмицы вместе с донами Рошалем и Смардой. Дона Смарду отбили от крыжаков, он жив и почти здоров.
Ивар моргнул.
- В Тверже дона держали, а как на казнь повезли - его и отбили, - парень постарался, чтобы между ним и взбешенным князем кроме стола оказалась скамья.
- То же самое ты графине сказал?
Гонец икнул.
Князь выскочил на крыльцо и гаркнул:
- Мариса ко мне!
Марис был Эйленским управителем. Графское хозяйство немаленькое, требует глаз да глаз - и управитель вполне мог оказаться в нескольких десятках верст от замка. Но нашли его почти мгновенно. Препоручив Марису сборы, Ивар наконец удосужился подняться в покои, где нянька заперла юную графиню.
- Ключ!
Тетка засуетилась, путаясь в юбках, после хлопнула себя по лбу и нырнула в укладку.
- Бесится, слышь, - пожаловалась она. - Даже сквозь стенки слыхать.
Майка рыдала в голос.
- Все равно убегу! По простыне спущусь! Вы права не имеете!!
Ивар рванул на себя тяжеленные двери. Оглядел разоренную светелку, узорчатые решетки на окошках. Передохнул.
- Не имеете права!! - голосила Майка, зажмурясь.
- И права, и лева…
- Ой!..
Она кинулась князю на шею, заливая слезами и без того испорченную рубаху.
- И-ивар…
Князь осторожно отстранил девушку:
- Перестань. Собирайся.
- Куда?
- К жениху.
Майка покраснела - хотя куда уж больше. Рукой с Кольцом вытерла лицо и отвела спутанные волосы.
- Это я так… сказала… - пробормотала она. - Чтоб отпустили. Мы с Борькой…
Князь отвернулся.
- Ты знала, что его…
- Ага, - призналась Майка, шурша за спиной. - Но мне строго-настрого… Ты же кинулся бы его спасать?
- Н-не знаю…
- Кинулся. Ты хороший.
Князь засмеялся - как всхлипнул.
- Он мне как брат - всю жизнь… Я маленькая была…
- Штаны, сапоги, рубаху попрочнее. Куртку обязательно. И смену…
- Я в пять лет коленку разбила - так он подул, и подорожником… залепил.
Ивар резко обернулся: Майка стояла одетая по-мужски, с узелком в руках.
- Я все.
- Идем.
- Ты так поедешь?
Он как впервые взглянул на себя: рубаха мокрая и липкая, в красных пятнах, и штаны не лучше.
- Подождешь меня во дворе. От Мариса ни на шаг.
Девушка послушно кивнула.
Нянька попыталась ее удержать.
- Иди отсюда, - кинул Ивар, - без тебя тошно.
Толстуха убралась, точно побитая собака. Князь с девчонкой сошли во двор. Там уже ожидали конный отряд, пара верховых скакунов и возок с эйленскими гербами. Марис лично спустил подножку и отворил дверцу.
- Я…
- Садись, - приказал Майке Ивар. - Или дома останешься.
Глава 17.
1492 год, 15 июня. Эйленский тракт
"…Мне казалось, я умираю много раз, и с каждым - все мучительней и больнее, отчетливо, как в кошмарных снах, когда до мелочей видишь изрытый жарой песок на Дороге и траву по обочинам. Смерть длилась, более похожая на пытку, чем на избавление, и конца не было так долго, что вернулись привычные злость и ярость. А мне все чудилось, что меня уже нет".
Частые капли осыпались с веток орешника. Капли были холодные и тяжкие, как свинцовая дробь. В мутном небе рождался бледный рассвет. Было сырое июньское утро и туман, как пролитое молоко. Болард глотал его немым ртом, не удивляясь ни запаху хвои и близкого моря, ни крикам птиц в вершинах сосен. Чудилось, будто небо - черное, грудь давило, как от меча. Его везли на казнь на телеге, закутанного в красное, с мечом и дагой на груди. И это было хуже самой смерти. Воздух, пахнущий нагретым камнем, железом и кровью, раздирал легкие. Болард слабо помнил шум драки, тряский галоп, и только когда повозка покатилась по заросшей травой проселочной дороге, открыл глаза. Рядом, опустив поводья, трясся в седле Рошаль.
Видно, адвокату жутко хотелось спать, он щурился на свет, но стоило Боларду шевельнуться, тут же наклонился с седла.
- Пить, - произнес Болард хрипло.
Рошаль перебросил кнехту, сидящему рядом с раненым, баклагу. Тот приподнял раненому голову. Слепые темные глаза с пляшущими зрачками смотрели на него. Лицо Боларда исказилось, он мотнул головой, отворачиваясь.
…Над Дорогой колыхалось душное марево. Раскаленный песок обжигал босые ступни. Но где- то далеко жило предчувствие свежего ветра и запахов цветущих трав. Болард стоял перед крестом, не в силах сдвинуться с места, и глядел на казнимого. Тот висел, раскинув пробитые гвоздями руки, кровь капала в песок, а взгляд был зелен, как море Юръ-Дзинтар в апреле…
- Ивар… - позвал барон распухшими от жара губами.
Ответ пробился к нему, похожий на колодезное эхо. Дон Смарда открыл глаза и увидел над собой лицо князя. На лице были такая тревога и нежность, что захотелось отвести взгляд.
- Ты… - сказал Болард тихо. Ивар наклонился еще ниже, чтобы расслышать. А потом решительно пересел на телегу и отобрал у воина баклажку. Но едва поднес ее к губам Боларда, как тот рванулся в сторону, ударился плечом о грядку и откатился назад с перекошенным серым лицом.
- Некуда… мне от… тебя…
Он пробовал улыбаться, но губы не слушались. Дергались, кривились, не желая складываться в привычную усмешку.
- Не надо, - попросил князь.
Дон Смарда засмеялся. Одним голосом.
- Ты… мог не приезжать… они бы и сами… Рошаль…
Глаза Ивара потемнели.
- Не хочешь влезать в долги? - спросил он глухо.
Болард шевельнул бровью, собрался ответить, но так ничего и не сказал.
Ехали молча. Подсвеченные мокрым розовым солнцем, вставали по обочинам сосны. Казалось, что дорога вот-вот кончится узкой полоской песка, за которой ляжет, откатываясь и набегая, море - брошенное на торинейский паркет серое полотнище.
- Успокойся, - прервал молчание князь. - Меня там не было. Они сказали мне перед отъездом.
Губы Боларда шевельнулись:
- Зря.
Лицо Ивара дернулось, как от пощечины. Он прикрыл глаза.
Дорога свернула, солнце пробивалось сквозь тучи, и в вереске блестели дождевые капли. Лошади устали и шли шагом. Князь соскочил и двинулся рядом, придерживаясь рукой за грядку телеги и спотыкаясь, точно ослеп.
- Ивар… - позвал Болард негромко. Выпростал руку, наощупь нашел ладонь князя и, запинаясь, сказал: - Прости… дикий я… стал.
И замолчал - тревожно и напряженно, - будто чего-то не находя.
- Кольцо… где?
Кястутису хотелось отнять руку, но он не смел.
- Где?!
- Отдал. Майке…
На губах Боларда проступила похожая на щит усмешка.
- За-ачем?!
Ивар осторожно высвободил ладонь. Глядя на прилипшие к сапогам травинки, сказал хрипло и горько:
- Не надо. Я прошу тебя…
У Боларда вырвался удивленный смешок.
- Лад-но, - сказал он. - Она… в Эйле?
- Здесь. В обозе.
- Она… от Настанга едет?
Князю хотелось оборвать его, но он ответил холодновато:
- Она уже пятый день здесь. Перевязывала тебя.
Болард молчал долго, а потом вдруг сказал отчетливым и ясным голосом, чуть растягивая слова:
- Зря. Я предпочел бы… дыбу.
Ивар остановился. Телега катилась дальше, а он все стоял по колено в мокрой траве, пока его не окликнули. И тогда он закричал:
- Коня мне!!
Глава 18.
1492 год, июнь. Замок Эйле
Плетясь вдоль левой стены бесконечного коридора к покоям дона Ивара, Болард рассуждал сам с собой, что осенью возьмет в университете освобождение от физкультуры. А еще здорово было бы украсть Греткину коробку с румянами. А то юные служанки шарахаются, видя его лицо. Хотя где он, а где Гретка…
Дело продвигалось туго. Чтобы не упасть, барону Смарда приходилось хвататься за выступающие камни руками; стертые подушечки на лишенных ногтей пальцах нестерпимо болели.
- Перчатки надо надевать, - бормотал под нос дон. - Моя репутация… А-а… а я спрошу у него: "Ты почто Майке кольцо отдал? Ты дурак? А он мне: - Пошел ты! А я ему…" Свет походни - неожиданно резкий - заставил зажмуриться.
- Рад видеть дона в добром… хм… здравии, - изрек Рошаль. Впрочем, по жесткому лицу адвоката невозможно было понять, действительно рад или издевается. - Идешь засвидетельствовать магистру свое почтение?
- А что? Нельзя? - ощетинился Болард. Анри вздохнул.
- Вообще-то, вторые петухи вот-вот проорут.
- А мне не спится, - огрызнулся барон. - Вот никак не засыпается.
Канцлер хмыкнул:
- С языком у тебя все в порядке.
- Как всегда.
- Лестницу одолеешь?
- Лифта здесь нет.
Рошаль кивнул с выражением: ну что взять с сумасшедшего… И внезапно оказался с доном лицом к лицу. Для того, чья "зона безопасности" на длину клинка - девяносто сантиметров примерно - неприятно. Более чем.
- Вот что, банерет… Мне на твое здоровье начхать… - прошипел канцлер. - Но если с Иваром…
Болард отвернулся к стене. Капельки сырости на ней, отразив свет, рождали меленькие радуги. Светились сквозь ресницы. То ли это он, Борька, плачет?
- А что ему сделается!..
- Смотри, чтобы ничего.
Колеблющийся рыжий свет исчез вдали. Болард втянул воздух, чуть не застонав от боли, и продолжил путь.
В покое князя горела свеча. Бросала дрожащие отсветы на массивную с позолотой мебель, парчовый балдахин огромной кровати, бумаги, разложенные на столе. Князь дремал, склонив голову на руки. Борька осторожно заглянул через его плечо.
Вы так прекрасны,
что я ослеп,
и принял камень - за хлеб,
и за воду из родника
принял струйку песка…
- было набросано посреди страницы.
Ивар шевельнулся, и Болард отпрянул. Застонал. Споткнулся о загнутый угол ковра и рухнул на подвернувшийся, к счастью, сундук.
- Я т-тебя разбудил. И-извини…
- Бо-олард, - князь жмурился и по-детски тер глаза кулаками. - Входи, пожалуйста.
- Я уже вошел. Выпить есть?
- Что?
- Ну-у, - барон неопределенно повел руками. - А выбор большой?
Князь хмыкнул. Тяжело поднялся. Из настенного шкафа извлек узкогорлый кувшин зеленого стекла, до половины заполненный, и в тон ему два кубка на подносе. Борька вытащил пробку, принюхался:
- Ишь ты! Нохийское. С вишней… - облизнул губы. Быстро плеснул по кубкам, выпил, плеснул еще раз. Поймал неодобрительный взгляд князя.
- Не… жадничай. Мне, небось, такого не нальют…
Князь погрел в пальцах свой кубок:
- Я не жадничаю. Просто…
- Ты ложись, - сказал дон Смарда заботливо. - Мне Рошаль не велел с тобой заводиться - я и не стану. Выпью - и уйду.
- Я не знал…
- Да я понял уже! - Болард подхватил кубок на лету. Переставил поднос на ковер к кровати. Сел, привалившись к слоновьей ноге. - Я не об том вообще. Здешний кравчий такая скотина.
Ивар неловко улыбнулся. Ему не слишком верилось, что банерет вломился ночью, только чтобы выругать кравчего. А дон Болард тянул время: подливал, с чмоканьем прихлебывал, пальцем пробовал выловить вишенку; смотрел сквозь вино на свет, словно искал яд, которого там не было. Короче, добивался впечатления, что упьется до поросячьего визга прежде, чем изронит хоть слово. Рука, сжимающая тонкую ножку кубка, тряслась, на ней отчетливо проступали шрамы. Князь отвернулся.
- Не нравлюсь? - спросил барон полушепотом.
- Ты не девица, чтобы мне нравиться.
- Да, - протянул Болард обрадовано, - о девицах… Князь, я жениться решил. Веришь - нет? Я не стебаюсь.
- Что?
- Не прикалываюсь. Ну, не издеваюсь, не изгаляюсь, не шучу.
Барон говорил скомкано и поспешно, не глядя на Ивара. Рука судорожно дергалась - к кувшину, бокалу, груди, шраму на щеке, опухшим глазам. Мелко колотились пальцы. Багряные капли неопрятно текли по небритому подбородку, шее с выпяченным кадыком, пачкали рубашку.
- Как на духу.
- У тебя есть исповедник.
- А я тебе! Я тебя… - Болард хлебнул. - Я подумал давеча, что зря тогда наорал. Это у нас там, на Земле, кольцо - знак обручения. И у этих, блин, ренкорцев. А в Подлунье… - он вытащил из-за пазухи янтарный, криво слепленный браслет. - Как, не шибко? Но я потом лучше закажу, после Замятни. Я голый сейчас. Дон… я тебя в сваты зову.
Ивар молчал.
- Я там сидел и думал. Не то что времени много было. Могли и среди ночи волочь на допрос. Извини.
- На том свете сочтемся. Горячими угольками.
Болард как-то рассеянно хмыкнул.
- Так вот… я подумал. Я, сволочь, тебя спасти хотел. Так хотел - что подлости не испугался. Вот меня и повязали.
Ивар молчал.
- Переход - ладно. Он скотина безмозглая. Как его психованный Ян запрограммировал - так и работает, - дон Смарда приподнял плечи, - что взять с дурака? Это я тогда так думал, когда уже все кончено было, когда шел день в день - а выкинуло на сутки позднее. Ты не думай, я же тоже орденские хроники читаю. Я чуть не сдох тогда! - кубок хрустнул у Боларда в руке. Он какое-то время с недоумением смотрел на сыплющиеся зеленые осколки. Отряхнул ладонь о штаны. Хлебнул подонки прямо из кувшина. - Мне казалось, она дочь Ингевора. Возмечтал "обрадовать" папеньку…
Банерет возвел очи к перекрещенному черными балками потолку:
- И к тебе не успел. И Наль из-за меня убили. Луций-Сергий стерег, как хорек у норы. Четырнадцать лет стерег - и дождался. Сволочь! - Болард злобно потряс пустой кувшин. Несколько капель, собравшихся на стенках, шмякнулись на ковер. - А теперь я думаю. Думаю, может, он… Переход, не хотел? Чтобы я стал подлецом. И вообще, после всего… Я теперь обязан, как честный человек, на ней жениться.
- Только поэтому?
- Кня-азь… - Болард попытался сфокусировать взгляд. - Ты не думай. Я ей дам школу закончить. Дигна… мать опекунство оформит. И денег тоже… я… у меня…
- А Виктор?
- Так я и говорю, - под нос улыбнулся Болард, - это ничего, что она рабыня. Я нужные документы подпишу, и ты тоже. Славное начало для консула. А… - дон Смарда почесал темя.
- Рабыня?
- А ты не знал? - Болард хмыкнул, точно вспомнил что-то веселое. - Майка - клейменая. Наль на сносях искала в Смарде убежища. Ну, Дигна и выдумала спрятать ребенка среди рабов. Тем более, и по закону так выходило - рабыня. Байстрючка - на нашей земле. Мне это пофигу, по…фи…гу, вот! - Борька показал воздуху дулю. Попроси Виктора. Чтоб дал разрешение жениться. Я без нее жить не могу.