- И не подумаю. Правду хочешь? На тебе. Странно, конечно, излагать сие комтуру Ордена, будто зеленому новицию. Но ты уж прослушай лекцию по истории, не обессудь. Итак… - Рошаль двинулся по берегу, сложив руки за спиной, будто и в самом деле прохаживался по университетской аудитории. - В 748 году от Спасова рождества Роже Раймундес, второй магистр, обжегшись на Линор - ну, продала его девка Симону де Монфокону, как юбку какую-нибудь, - вводит запрет на брак для магистров Консаты вплоть до физического уничтожения нарушителей. Через сто лет запрет отменяют, как бездушный и глупый. Вот только Ливия Харт, любительница архивов и древних хартий, невеста магистра, по близорукости сноски петитом не читает. Ни до смерти, ни после. И ползет слух о виновности Ивара, для которого нет ни малейших оснований.
Дон Смарда осознал, наконец, что еще миг - и его заметят, и подался за валун - из укрытия наблюдать за обильно падающими из шкафа скелетами.
- А что бы ты сделал, если бы князь не отдал кольцо Майке? - внезапно поинтересовался Анри.
- Завтра отплывает бригантина в Миссотель.
Канцлер, заглушая шорох прибоя, шумно вздохнул. Достал из-за пазухи сверток:
- Тут подорожная и письмо к Великому герольду. Пусть присмотрит, чтобы дона Эйле не распоряжалась властью кольца, как попало.
И Виктор, и Болард из-за своего валуна уставились на Рошаля, как на привидение.
"Оп-паньки! - барон ткнулся лбом в осклизлый каменный бок и застонал сквозь зубы. - А у жениха почему не спрашивают?"
- Дона Смарду предупредишь? - словно услышал мысль Рошаль.
Граф Эйле раздраженно фыркнул:
- Вольная подписана, он моей дочери не хозяин.
- Жених.
- Этот пустозвон? Полазивший под каждой настангской юбкой? Державший Наль и Майку рабынями?
Желваки дона Смарда заходили, натягивая кожу:
- Господи, какие сволочи!
И Ивар, которому он руку целовал, и улыбающийся в глаза Виктор, и Рошаль, похожий на выдубленную всеми ветрами деревянную статую… Отставной жених недобро выругался. Сбросил под валун замшевые сапоги и, взяв правее, чтобы комтуры его не заметили, без звука вошел в воды Рушицкого залива.
Примерно час спустя, шлепая босыми ногами и оставляя лужи на полу, благородный дон ворвался в светелку своей нареченной. С него текло, волосы свисали на лицо мокрой соломой, пижонская бархатная лента тряпкой прилипла к плечу. Майка охнула, загораживаясь одеялом. Нянька замахнулась кочергой. Отобрав кочергу и завязав узлом, Болард швырнул ее испуганной тетке под ноги.
- Б-борька…
Он разлепил вздрагивающие губы:
- Одевайся. Искупаемся.
Еще больше недели оставалось до полнолуния. Дон Смарда надеялся лишь на то, что Переход создавал сумасшедший - а свои должны заботиться о своих. В противном случае… Ну, утонут вместе… Болард потряс мокрой головой. Майка взвизгнула от полетевших брызг.
Дон тянул девчонку, до боли сжав ей запястье, оскальзываясь на ступеньках, на самый верх Ужиной башни. Сквозь корону зубцов дул ветер, море билось о каменное подножие. Казалось, брызги и пена взлетают до дырчатой, розовой луны.
- О-ох, - Майка запахнула душегрею на груди, оглянулась восторженными круглыми глазами. - А где мы будем купаться?
- Там. Не задавай глупых вопросов, - Болард обхватил девчонку за талию и легонько пнул пониже спины.
- Т-ты… ты…
- Гад, сволочь, мерзавец. Знаю-знаю, - произнес он невнятно, сплевывая глину, попавшую в рот. Майка барахталась под Болардом довольно решительно, громко сопела и ругалась. Пришлось ее прижать посильнее.
- Выползем - тогда бранись. А то свод рухнет, - прошептал он в холодное атласное ухо. Майка замычала и таки сбросила дона с себя. Поползла к светящемуся выходу. Переход выбросил их аккурат возле речки Сож, в неглубокой глинистой пещерке над поросшим сурепкой и одуванчиками, довольно крутым склоном. По склону они и съехали: пыхтящие, перемазанные глиной, злющие друг на друга. К счастью, в Гомеле тоже была ночь, и их явления никто не видел.
Не вставая, Майка растопыренными пальцами попыталась выцарапать глину из волос.
- Дурак.
- Ага, - Болард вздохнул. - Вставай, давай, времени нет.
- В таком виде?!
- Сойдет, - Болард вздернул рыжую и кое-как отряхнул ее сарафанишко. - Шевелись. Ножками, ножками…
Несмотря на длинные ноги, Майка едва поспевала за бароном, пыхтела на бегу:
- А зачем ты меня сюда…
- А затем.
- А папа?
Дон резко развернул Майку к себе:
- К черту папу! Он… он не хочет, чтоб мы поженились.
Девчонка тоненько, жалобно заплакала. Устыдившись, Болард неловко тыкал ей в руки янтарным браслетом:
- Ну, на, на, примерь. Ну, я все равно с тобой. Как вырастешь…
- Ага… - Майка тихонько засопела, утыкаясь в его ладони. - Пока я еще вырасту…
- А пока у Дигны поживешь. И фиг они тебя тут достанут, - он легонько потряс девчонку. - Не реви, слышь?
Майка засунула левую руку в браслет, повертела им, любуясь, как под светом фонаря бегают по гладкому янтарю блики.
- Она вредная.
- Маменька? - вскинулся Болард. - Ага, вредная. Но я ей денег дам. И она ничего… если привыкнуть.
- А как она… - теперь рыжая наступала жениху на пятки, - что ты… что я…
- Я сам барон.
Майка засмеялась. Тряхнула кудрями, так что по спине Боларда застучали комочки глины:
- О-ой… А ты не врешь?
- Я? - прислонившись к чьему-то забору, барон торжественно вскинул правую руку:
- Чтоб я никогда на коня не сел, в раскоп не влез и вообще стал им… ну, в общем, очень важной персоной.
Майка захихикала.
- Ты думаешь… я не знаю?
- Чего не знаешь?
- Ну, про импотентов.
- Девчонка! О…
Несмотря на позднюю ночь, окно в доме Боларда светилось. Распахнув калитку и продравшись к крыльцу сквозь густые мокрые заросли сирени, он сперва поискал ключ под ковриком у двери. Не нашел, плюнул, заглянул в окно поверх занавески и постучал:
- Мать, это я!
Дигна долго гремела в коридорчике ключами, скрипела половицами - и наконец показалась на крыльце, стройная, еще нестарая, в ночной рубахе с накинутой поверх шалью, кокетливо сползающей с округлых плеч. Щелкнула выключателем, зажигая свет над крыльцом. Оценила непрезентабельный вид гостей.
- Так. Сначала умойтесь.
Болард ахнул:
- Под колонкой?
- Лето. Не замерзнете. А Ритка где?
Болард с шумом выпустил из груди воздух:
- А она не с тобой?
- Понятно, - недобро протянула Дигна. - Ну, шевелитесь. Я спать хочу.
И хлопнула дверью.
Майка задремывала над тарелкой горячего молочного супа, точно совушка, лупала глазами, роняла ложку и от звона приходила в себя. За перегородкой на повышенных тонах спорили мать с сыном. Рыжая навострила уши.
- Продала, у тебя не спросила. Сам бы за своим волкогавом смотрел.
Что-то тихо, сердито произнес Болард. Майка вдруг поняла, что же ее смутило: не выскочил, как обычно, на стук пудель Семен, не кинулся со звонким лаем, не то норовя укусить, не то облизать лицо. Рыжая, было, решила, что Дигна его заперла на втором этаже или заснул крепко… Всхлипнув, сунула в рот ложку с лапшой.
- Месяц тут сидишь - и к родной матери ни ногой?
Ответа Боларда Майка снова не расслышала. Дожевывая лапшу, на цыпочках подкралась, приложила ухо к перегородке.
- Ладно, повидались, я рада, - в голосе Дигны как-то не слышалось ни радости, ни теплоты. - А ее зачем приволок?
- Я женюсь.
Старая баронесса Смарда хмыкнула:
- Совет вам да любовь. А я каким боком здесь?
- Девочка останется с тобой.
- Вот что, сынок, ты долго думал?
- А что? - спросил Болард осторожно.
- А то, я с Налью, дурой истеричной…
- Тише!..
- Рот мне не затыкай! Пусть слушает! - заорала Дигна. Упало, грохнуло что-то тяжелое. Зазвенело стекло. - Пятнадцать лет убила. Рыдать да бездельничать - весь прок. Хоть бы раз, хоть бы словечком… Так хоть знала, чего мучилась. А с этой… иди с этой, и весь мой сказ.
Майка под стеной беззвучно зарыдала. Болард, точно подстегнутый этими слезами, еще пробовал что-то доказывать и уговаривать. Простучали звонкие шаги:
- На!
- Что это?
- Дом я продала. Назад возвращаюсь.
- Как?
- А так, - с торжеством объявила Дигна. - Виктор теперь свободен, пора и мне о счастье подумать.
Майка со всхлипом сползла по стене.
Глава 24.
1989 год, июнь. Гомель -
1492 год, июнь. Окрестности Эйле
- Вы чего, подрались, что ли? - шлепая босиком по мокрой траве, к штакетнику на границе участков продирался Симочка, любитель истории о воробье. Смачно зевал, почесывал голое пузо и шлепал ладонями по плечам, отгоняя комаров. - Чего орете? И где пропадали?
Глаза Боларда засверкали нехорошим огнем. Стоило Серафиму приблизится, как дон Смарда подхватил его под мышки и перенес на свою сторону, прижав к хлипким досочкам.
- Ой! - возмутился Симка. - Ты чего?
Майка упоенно ревела, вытирая мордашку мокрыми насквозь волосами. А поскольку глину до конца из них так и не вычесала, то раскрасилась, точно индеец перед боем. Симка взглянул на рыжую, хлопнул очами и потрепал черный чубчик.
- Вот что, Серафим, - Болард опустил на его худое плечо увесистую ладонь, - ты знаешь, что у нее мать умерла?
- Ага, - кивнул непосредственный Симочка, - я на похоронах был. Инфаркт.
Дон Смарда покатал язык от щеки к щеке: ну, если стрелу в сердце считать инфарктом, тогда да, конечно.
- Майка у тебя поживет пока.
- А чего?
- А матушка дом продала. И уезжает.
- А Ритка?
Болард почесал щеку. Он не представлял, что сейчас поделывает сестра. Должно быть, застряла в мятежном Настанге. Не сказать, чтобы дона это печалило.
Симка взбил чуб:
- Не имела права. Если дети есть несовершеннолетние.
- Права, лева… - пробормотал дон. - Сим, ты зубы мне не заговаривай, - и слегка подпихнул приятеля грудью.
- А я не… и вообще, если б родители на даче не были, они б меня на улицу ночью не выпустили!
- А причем тут они?
- А при том. Они мне не разрешат. И чтобы опеку взять, я на шестнадцать лет старше быть должен, чтоб считаться ей этим… папой. А я только на четыре.
Болард метко сплюнул в крапиву.
- А ты точно знаешь?
- А то. У меня мама - социальный работник, - зачастил парень. - Так что Майку все равно в детский дом отдадут, до совершеннолетия. Мама может замолвить, чтобы получше. А почему ты с ней квартиру не снимешь? - чувствуя, что неприятность миновала, спросил он.
- Я в армию ухожу.
- А… А призыв только осенью. А пока… А университет?
- Выгнали, - Болард скорчил убийственную физиономию. - А что я хозяевам квартиры скажу?
- А что сестра! - отбрил Симка. - Сестер в паспорт не записывают. Может, тебе денег дать? - спросил он жалобно.
- У меня у… - Болард обернулся: Майки не было. Совсем!
Забыв глупого Симочку, дон минут десять обыскивал сад, потом выскочил на улицу. Вроде бы сарафанчик мелькнул в конце, под фонарем. Болард бросился туда. Симка сопел сзади, все больше отставал и, наконец, прекратил погоню. Вспомнил, что разгуливает ночью без тапочек и без рубашки, а это неприлично и холодно. Болард же продолжал бежать, с ужасом осознавая, на что решилась девчонка. И совсем чуть-чуть не успел.
После бурной погони волны Юръ-Дзинтара показались ужасно холодными. И Болард опять купался в одежде. Правда, уже в другой. Чокнутый Переход привычно преобразил ветровку, льняную рубашку, джинсы и тапочки на босу ногу в гардероб средней руки барона: камзол из жесткой парчи с рядом жемчужных пуговок, складчатую рубаху с кружевами по манжетам и вороту, штаны в обтяжку, шелковые чулки и шлепанцы с позолоченными пряжками и бантами. С последними Болард разделался мгновенно, взбрыкнув ногами. Чулки держаться на воде не мешали. А вот проклятый камзол тянул на дно не хуже, чем бушлат революционного матроса из книжки Валентина Катаева. Причем, пуговиц в нем было намного больше, а петли уже и противнее. При этом Боларда больше интересовало, плавает ли поблизости Майка или уже ушла на дно. Тогда можно и не сопротивляться.
Майка не утонула. Время от времени метрах в десяти от барона при свете луны мелькала над волнами ее голова. Рыжая висела, вцепившись в риф четырьмя конечностями, как недоутопленный котенок или гишпанская собачка Му-Му. Хоть не орала. Болард стал героически сражаться с пуговками. Он бы оборвал их ко всем чертям, но средневековые портные работали качественно. А ни ножа, ни хоть завалящего бритвенного лезвия в карманах и кошеле у пояса не нашлось. Наглотавшись солоноватой воды, барон, наконец, проводил злобным взглядом тонущие камзол и рубашку и поплыл к Майке, мощными взмахами рук и ног распинывая волны.
Отлипать от камня рыжая не хотела. Она даже попыталась укусить спасителя и вполне удачно пнула его ногой. Болард взвыл и непочтительно схватил невесту за волосы. Свободной рукой стал отцеплять закостеневшие на камне пальцы. И лишь теперь заметил цепочку походен, мечущихся на берегу. И услышал заглушаемый прибоем крик.
Быстро подплывала лодка. Под ударами весел радужно искрились брызги. Это было красиво.
Утопающих втянули на борт, завернули в жесткую парусину, дали хлебнуть вина из баклажки. Они закашлялись и отвернулись друг от друга с демонстративным видом. Лодка повернула к берегу. На берегу Майку слуги на руках понесли в замок. Ее отец подошел к Боларду. Осветил походней. Лицо Виктора было красным от гнева.
Болард выхаркнул соленую слюну, посмотрел на несостоявшегося тестя. Парусина сползла, с волос противно текло.
- Ну?!..
Барон Смарда сощурил правый глаз:
- Баранки гну.
Дон Эйле и Рушиц без замаха хлестнул его по щеке. Изготовился для второго удара. Рошаль, подбежав, успел поймать графа за руку. Болард улыбался, кривя рот. Кровь ползла из ноздри. Несколько секунд длилось молчаливое противостояние глаза в глаза.
- К-куда п-присылать с-секундантов? - спросил Болард, заикаясь.
- Т-ты…
- Он в своем праве, - поджал губы Рошаль. - Но не сейчас. Взять! - распорядился он кнехтам. - В кокпит "Аманды" и запереть до утра.
Героически раскидать всех или хотя бы подраться не получилось. Боларда профессионально скрутили, замотали веревками и бережно уложили на дно той же самой лодки, в которой сняли с рифа. Заскрипели весла в уключинах, заплескалась о борта вода.
Глава 25.
1492 год, июнь. Замок Эйле
Ивара разбудили боль в правой руке и какое-то странное предчувствие. К боли он успел привыкнуть за последние месяцы, потому отогнал ее от себя и забыл. Но все равно оделся, застегнул пояс с мечом и вышел в коридор. Стражники у двери вытянулись и расправили плечи. Князь кивнул:
- Оставайтесь.
И пошел наугад по полосам тени и света от горящих в скобах походен. Впереди мелькнул белый женский силуэт с объемистым свертком в руках и исчез за поворотом. Ивар бросился вслед.
- Ливия, стой!
Она побежала. Уронила с правой ноги клацнувший башмак и запрыгала на ней, стаскивая второй. По звуку Кястутис догадался, что имеет дело не с призраком, схватил женщину за плечо. Она упустила предмет, обмотанный полотном. Предмет оказался сплетенной из лозы клеткой. Клетка покатилась по плитам, внутри забили крыльями, заорали голуби.
Женщина крутнулась. Из-под спутанной, мелким бесом вьющейся гривы на князя яростно уставились серо-зеленые глаза.
- Я Сабина!
- Я уже понял.
Улыбка Ивара заставила лицо ведьмы дернуться.
- Отпусти меня!
- И не подумаю.
Все так же крепко сжимая ее плечо, Кястутис поднял клетку с голубями.
- Сильно проголодалась?
Глаза Сабины округлились, и рот приоткрылся. Она даже вырываться перестала, хотя и до этого старалась не слишком.
- Знаешь, где поварня? Пойдем, провожу.
Зеленые глаза князя смеялись.
Ведьма загородилась стиснутыми кулаками:
- Я не…
Ивар локтем растворил ближайшую дверь. Втащил девушку в завешанную пыльными гобеленами по стенам парадную спальню. Набросил засов. Легонько толкнул пленницу на ларь, застеленный шершавым мценским ковром. Поставил клетку на поставец. Сам, подтащив тяжеленное кресло, устроился напротив Сабины, положив локти на колени:
- Я тебя слушаю.
Ведьма глухо повторила:
- Отпусти меня.
Ивар вздохнул. Указал на голубей:
- Если ты не голодна, то как объяснишь вот это?
Смуглое лицо ведьмы пошло пятнами. Это было отчетливо видно в свете луны.
- Не пытай меня, княже, - сказала Сабина хрипло. - С собой лучше возьми!
- Так куда ты шла?
- Вы утром отплываете. Не знаю уж, какую судьбу для меня твой Рошаль уготовил. Но лучше в море головой, чем без тебя.
Две силы сошлись в поединке. Миг - и на ларе сидит рыжая лиска. Острые зубки скалятся, а круглые глазки плачут.
Ивар разжал кулак, посмотрел на ладонь:
- Вон какая у тебя фюлгья.
- Отпусти!!!
И вот уже женщина обнимает колени, оплетает кудрями и гибким телом, снизу вверх заглядывает в глаза:
- Княже, княже мой… - ледяными пальцами хватает ладонь, чтобы отыскал среди откинутого на сторону пружинящего облака волос прядь чуть покороче. - Не жизнь, душу у меня заберет!
Крик сменяется горькими слезами.
Ивар оторвал от себя и поднял Сабину:
- Сядь туда и рассказывай.
- Хорошо. Твоя сестра послала меня сюда…
Голуби, утихнув, дремали в клетке. Сквозняк ворошил гобелены. Внизу по берегу метались алые искры походен. Магистр слушал, опустив голову на руки. Сабина выдохлась и замолчала. Откашлялась. Сказала тихо, не надеясь, что услышат:
- Ты меня прогонишь.
- Нет. Останешься при мне. Будешь слать Гражине голубков. С тем, что я скажу.
Магистр помедлил.
- Как же ты пишешь, если грамоте не разумеешь?
Ведьма подняла удивленные глаза:
- Что? А… знаки рисую. У всех гербы есть. А счет черточками, - губы у нее дрожали. Князь встал, поднял девушку под локоть:
- Не бойся. Есть Тот, кто защитит твою душу от любого зла. Готова ли ты принять крещение?
Она, сглотнув, кивнула. Все равно: лишь бы с ним. И забыть, что где-то есть Гражина - готовая выдернуть душу Сабины, как соломинку из копны, и швырнуть в огонь. Что ее можно защитить, ведьма не верила. Дона Кястутис предательства не простит.