* * *
Свежие резкие запахи папоротника, курослепа, цветущей крапивы ударили в нос, когда тело, скукожившись, упало на четыре лапы, и ободранная рыжая лисица понеслась через Менскую Плоскошь на полуночный заход, провожаемая отвращающими жестами тех, кто успевал ее заметить. "Лисица? Днем? Сбесилась! Оборотень!" Счастье, никто не пустил вдогонку стрелу или пулю. Впрочем, ведьма сама летела стрелой: мало, торопилась поспеть к оговоренным срокам, так еще опасалась чересчур задержаться в зверином теле - человеческий разум гас, как свеча.
Ненадолго останавливалась, мышковала - и женское сознание тошнило от брезгливости, когда лисица довольно каталась после трапезы в траве.
Ароматы туманили разум, хотелось отдаться их воле, спать днем, бегать ночью, пить горячую кровь - но страх перед Гражиной, как огненная игла, застрял в мозгу, не позволяя свернуть с дороги. Репьи увязали в короткой шерстке, что-то кольнуло лапу. Сабина покаталась по земле, пробуя выгрызть занозу зубами, а потом поскакала на трех. Она знала, что не сможет остановиться и передохнуть, пока не достигнет цели. Или пока не забудет, кто она, и не станет лисой навсегда. И человечья часть Сабины, отчаянно боясь такого конца, тоже подстегивала отощалое рыжее тельце, пока чуткий нос не уловил пряный и непривычный запах моря.
Глава 15.
1492 год, июнь. Окрестности Эйле
В землянке все было подготовлено к Сабининому приходу - и немудреная утварь, и холст для постели, и дрова, еда на первое время, и гулькающие в клетке из ивовых прутьев почтовые голуби. И ведьма испытала глухую тоску, понимая, что Гражина сможет достать ее даже здесь, в эйленской глуши. Но набрав хвороста и растопив печь, украв из оленьих кормушек свежего сена и набив сенник и подушки; выметя с земляного пола случайный сор, съев просяную кашу с салом и усевшись греться на пороге, Сабина поняла, что жизнь повернулась к ней солнечной стороной. В лесу было светло и радостно, ветер доносил запах моря и цветущей крушины, зрела на холме земляника; сквозь зеленые кроны клонящихся сосен сеялись лучи. Сабина даже ненадолго задремала и вскинулась от хруста сучьев. Но скрыться в землянке не успела. Из леса вылетела белая, в подпалинах дворняжка с умильной лисьей физиономией и кинулась ластиться, оглушительно лая. Вслед за дворняжкой показалась высокая щуплая девица на вид чуть младше Сабины; в вышитой рубахе и замшевой юбке с разрезами - для верховой езды. Из-под юбки виднелись штаны и высокие охотничьи сапоги. Рыжая коса незнакомки была растрепана, лесной мусор застрял в волосах, а лицо оказалось красным и исцарапанным.
- Тася, фу! - закричала девица и вытерла потный лоб. - Привет, извини.
Сабина махнула рукой. Через пять минут девчонки болтали, словно давние приятельницы, подружившись быстро, как могут подружиться лишь девушки пятнадцати-шестнадцати лет.
- Меня Майка зовут, а тебя? - гостья плюхнулась рядом с Сабиной на дерновую крышу землянки и подставила солнцу лицо.
- Сабиной, - ведьма протянула ей низку недозрелой земляники на длинной травинке. - Угощайся. Ты чего такая встрепанная?
Ее удивили Майкины глаза - продолговатые и бледно-голубые, почти белые под черными густыми ресницами.
- Да лошадь, скотина… - шумно вздохнула Майка. - Занесла в дебри и скинула.
Сарбинурская ведьма фыркнула:
- Не такие и дебри. До городка Эйле пешком полдня, а до замка и того ближе.
- Мне как раз в замок и нужно. Проведешь?
Сабина слегка огорчилась:
- Тебе надо? Так быстро?
Рыжая пожала плечами:
- Да не очень. Разве нянька хватится.
Сабина хихикнула в ладошку. Но Майка расслышала. Обиделась. Отпихнула ногой льнущую собачонку.
- Чтоб тебе самой стать графской дочерью.
- А ты…
- Ну да! - Майка отряхнула мокрые ресницы. - Угораздило! То нельзя, это не это… Достали, тьфу.
- Так вроде бы у графа Эйле и Рушиц нет детей…
- А тебе откуда знать? - спросила Майка с подозрением и закусила белыми зубами кончик косы.
- Слухами земля полнится… - неопределенно пожала плечами ведьма.
- Что-то я тебя раньше не видела…
- И я тебя не видела.
Они переглянулись, наморщили носики и фыркнули.
- Мир?
- Что ли, мир… - девчонки хлопнули ладонью о ладонь.
- Ты ничего, живи, - промурлыкала Майка. - Я никому не пожалуюсь.
Сабина глубоко вздохнула.
- Ага… Так что там насчет графской дочери?
Пока Майка в лицах рассказывала, пугая собачонку взмахами рук, ведьма прикидывала и вспоминала, что ей сообщили о графе Викторе и о его немногочисленных родственниках. Незаконнорожденную дочку тоже поминали. Девочку родила княгиня Наль, возлюбленная Виктора, законная жена Ингевора. Ребенок сперва стал рабом баронов Смарда, рельминов Ингеворских, на чьих землях появился на свет, а потом вовсе пропал вместе с матерью. Вроде похожа на отца по описанию. Выплыла, вона как… Ведьме почему-то стало трудно дышать. "Тяжело придется тебе, рыженькая…" Или так с тоски взял граф на воспитание девчонку? Если Майка и впрямь рабыня, то у нее на плече должно быть клеймо. Как бы заставить ее раздеться? Сабина погрызла губы. При всем желании услужить Претору и Гражине лезть купаться она не хотела.
- Ты тут давно живешь?
- Что? А-а… недавно. Есть будешь?
- У тебя разве есть? - на лице Майки было написано твердое намерение взять нищую подружку под свое покровительство. И это славно, подумала Сабина, можно прикопать лежащие в берестяной коробке медяки на потом.
- Есть, - она захихикала. - Чай, в отцовом доме кусок в горло нейдет?
- Ум-гу, - Майка впилась зубами в гусиную ногу и жевала так, что хруст стоял. Точно три дня ни крошки во рту не было. Собачке достались кости. - Скучно там, - печально сказала она, наконец. - Мужчины болтают и болтают…
Сабина, прищурясь, склонила голову к плечу:
- Небось, жениха тебе сговаривают?
- Что? Нет! - отозвалась Майка и покраснела.
Юная ведьма прилегла на живот, сыто вытянулась под солнцем и заболтала ногами:
- Не маленькая уже. Кто-то должен быть. Особливо у графской дочери.
- Есть… - призналась, краснея, Майка. - Только он не понял ничего. Ну ничегошеньки. А потом…
- Что - потом?
- А ты никому не скажешь?
- Вот тебе святой истинный крест, - Сабина поспешно перекрестила плечи и живот. - Чтоб меня разорвало и молнией стукнуло, если сболтну.
Майка потянулась, закинув к небу загорелое лицо.
- Арестовали его. В городе.
Точно тень накрыла дерновый холм. Ведьме на ум пришел почему-то тот самый красавец дворянин, которого тащили крыжаки в Тверже.
- Жив он.
- Что?!
- Жив, - открыла глаза Сабина и перекатилась, не позволяя Майке схватить себя за плечи.
- Откуда ты…
- Тихо сиди. Слушай.
Майка тут же замолчала. Застыла.
- Бывают у меня… навроде видения. Я потому тут и прячусь, что ведьма. Так что если проболтаешься…
- Нет. Сабинка, миленькая…
Майку трясло. Рыжая коса прыгала, бросая солнечные зайчики по худым плечам. От Майки пахло потом и зеленью. Сабина чихнула.
- Лучше бы тебе самой увидеть, - прошептала загробным голосом. - Убедиться, что это тот.
- А как?
Майкин рот глупо приоткрылся, Сабине стало легко и смешно.
- Ночью прийти сумеешь?
Девчонка сглотнула.
- Ну?
- Ага…
- Только чтобы не знал никто.
Рыжая меленько закивала.
- Придешь к Тихому омуту. Знаешь, где?
- Ага…
Глаза Сабины сверкнули. Пожалуй, все выйдет еще проще, чем казалось. И в воду лезть не придется.
- И еще при тебе должна быть его вещь.
И видя, как вытягивается Майкино лицо, заторопилась:
- Ну, не обязательно его. Хоть бы та, что он в руке подержал…
И угадала. Просияло девчонкино лицо. И опять погасло.
- Не даст.
- Кто?
- Ну, - Майка внезапно замолчала, и ведьма не стала давить. Потом все сама расскажет.
- А ты его обхитри. Тебе же вещь не насовсем нужна. Утром вернешь.
- Пра-авда?
Теперь Сабина потянулась, зажмурившись, глядя на плывущие между ресницами радужные круги.
- Ну… хозяйка-барка. Твой жених - не мой…
Майка появилась у омута, когда Сабина уже теряла надежду ее дождаться. По дороге девица успела перецеловаться с ежевикой и терновником и была еще более лохматой и исцарапанной, чем днем. Ведьма оглядела ее при свете масляной плошки:
- Ну, принесла?
- Ага, - запыханная Майка размотала тряпицу на тонких пальцах, и прямо в глаза Сабине впился острый лиловый луч. Та ойкнула, зажмурилась, а потом, уже с оглядкой, рассмотрела тяжелое кольцо из темного серебра с винным жуковиньем, утопленным в вычурные завитки.
- Красиво.
- Ой, Сабинка… - даже в слабом свете плошки и укрытых за пышными листьями звезд было видно, как рыжая краснеет.
- Раздевайся.
- У меня купальника нет…
Ведьме при этом слове отчего-то представился помощник конюха, который купает лошадей, чистит и расчесывает им гривы. Неужто и к графским дочерям кто-то такой приставлен? Сабина тихонько хмыкнула.
- Обойдешься. Давай скорей, а то так и ночь закончится.
Майка стала с пыхтением стаскивать через голову узкую сорочку. Сабина светила, предусмотрительно зайдя слева от нее, чтобы не проглядеть клейма. И не проглядела: имелось клеймо. Правда, здорово вытравленное и затертое, похожее на крупную родинку. Ведьма пообещала себе, прежде чем извещать Гражину, рассмотреть его в подробностях и при дневном свете. И велела Майке заходить в воду.
- Да что ты жмешься? - ворчала она на тетеху. - По пояс всего. Дно песчаное, рак за ногу не укусит. А водяника свет напугал, - Сабина выразительно помахала своей плошкой.
Ей и самой было страшновато. Над омутом курился белесый туман, кто-то шуршал и вздыхал в темноте, орали женихающиеся лягушки.
Майка с плюханьем зашла по пояс, вздрагивая, хотя вода была парной, теплой, куда теплее ночного воздуха.
- Дальше что? - шепотом спросила она.
Сабина присела под ракитовым кустом. В самом деле, чего зря ноги ломать.
- Дальше кольцо в воду опусти и смотри, что увидишь.
Майка застыла. Неспешно катилась над Эйленскими дебрями ночь, плела бесконечную пряжу Верпея, приспуская к земле на ниточках звезды. Сабина хотела уже окликнуть Майку, чтобы вылезала, мол, не повезло. Ведьма знала заранее, что ничего та и не увидит. Но рыжая стояла окаменев. И подружки не услышала.
Но в омуте, похожем на круглое зеркало, видела Майка не Бориса, как надеялась. А солнечный сегодняшний полдень. Лещину, качавшую пышными листьями над тропинкой, когда ветки задевал всадник. Ехал он шагом, и Майке не трудно было следить за ним, перебегая от куста к кусту и оставаясь незамеченной. Во рту поселился какой-то кислый вкус, сердце глухо колотилось о ребра, пот тек по лицу. Если бы сейчас на Майку взглянул отец, да и любой из обитателей замка Эйле, то стал бы ее прогонять, как бродяжку. Или бросил медяк из жалости и проследил, чтоб не стащила чего. Натянула девчонка на себя три разномастные юбки, позаимствованные из нянькиного сундука: пестрые, чересчур широкие, а потому подвязанные пояском. Сверху была на Майке напялена растянутая, вымазанная сажей кофта, на грудь под нее запиханы две подушечки, голова до бровей замотана рваным платком, да и щеки вымазаны сажей пополам с румянами. Чучело. Сама испугалась бы, если б увидела. И только на ногах, боясь сучков и случайных колючек, оставила рыжая собственные сапоги. Все равно длинные юбки их надежно укрывали. Юбки Майке здорово мешали: путались в коленях, цепляли сучья и репьи. Майка приподнимала их обеими руками и жмурилась, чтобы ветка не хлестнула по глазам.
- Хватит. Не прячься! Выходи!
Рыжая всхлипнула. И во всей красе показалась на тропинке. Князь сунул за расшитый пояс пистолет. Глаза цвета листьев улыбались из-под ровных бровей. Потом лицо дернулось, скривилось, и он зашелся в громком хохоте, прижимая руки к груди. Майка обиделась. Она так старалась, так готовилась к этому выходу. И так, и этак прикидывала, как станет изображать гадалку и выпросит у Ивара кольцо, а он… а она… Рыжая проглотила слезы. Ради Борьки стоит попытаться. А то вон князь разъезжает тут свободный и счастливый, и думать не думает, что его друг томится… Но почему-то не выходило у девчонки на Ивара по-настоящему разозлиться. Никак.
- И кто ты, чудо лесное?
Ах, та-ак?!
- Протяни руку, мил человек, погадаю, всю правду скажу… - язык заработал сам собой. Всегда в Гомеле Майка сторонилась гадалок, но в голове вот что-то застряло, и слова вылетали со скоростью пулемета системы "максим". Или еще быстрее.
- Ну, погадай, - не слезая с коня, он подал девчонке руку с кольцом, и оттого, что вожделенная вещь оказалась вдруг так близко, Майка потеряла кураж.
- Ну, что же ты молчишь?
Рыжая облизала губы. Зеленые глаза князя смотрели на ряженую с легкой насмешкой, щурились, очень яркие на смуглом лице. От него пахло кожей куртки и травой; и еще резко потом - от коня. У Майки голова закружилась.
- Любят тебя… - пробормотала она себе под нос, прекрасно помня, что надо или про любовь, или, наоборот, про какие-либо ужасы: порчу, сглаз и венец безбрачия.
Сильная рука в ее ладошке вздрогнула.
- Откуда ты… с чего…
- Позолоти ручку… всю правду скажу… - заголосила рыжая. - Позади тьма, впереди свет…
- На, - князь сунул Майке в ладонь золотой.
- Не-а, - она отступила, спрятав руки за спину, замотала головой: - От денег один вред. Другое дай.
- Что?
- Кольцо свое…
Аммиачно пахнущий потом конский круп неожиданно оказался у Майки перед носом, рука князя больно перехватила запястье. Майка жалко пискнула.
- Кто тебя подучил?
- Ни… кто.
- Не ври мне.
- Никто!! - Майка готова была умереть, чем выдать Сабину. - Я сама… я всю правду…
Она ткнулась щекой в шерстистый конский бок и непритворно заплакала. Запястье болело. И выдуманный план теперь вовсе не казался гениальным. И только Борька…
Лицо Ивара было отрешенным и бледным. Глаза погасли. Рывком он содрал кольцо с неровно вспыхивающим аметистом, надел, оцарапав, Майке на палец. Но она и звука издать не решилась.
- Мне ненадолго. Я верну.
- Не надо.
Он долго, оценивающе, смотрел на девчонку. Она, опустив глаза, ковыряла носком сапога рыжую иглицу.
- Если любит, - твердо докончил князь.
- Вылазь!! Вылазь, дура!! - Сабина за голые скользкие плечи волокла подружку из воды и отчаянно ругалась. - Тебя что, русалки припутали?..
Майка моталась в ее руках, как деревянная кукла, и молчала. Сабина сунула рыжей в зубы какую-то траву, больно стукнула в подбородок.
- Жуй!
Майка попыталась выплюнуть, и получила снова.
- Разрыв-трава это. Жуй. Неужто видела?
Майка трясущимися руками подтянула сорочку, но голова и руки никак не попадали в отверстия. Сабина решила дело просто: завернула рыжую в рубаху и повела, придерживая за плечи. Только в землянке, возле яркого огня Майке сделалось легче.
- Кольцо не посеяла?
- Нет! - рыжая попыталась сорвать его, как сбросить жабу с руки, но то прикипело к пальцу намертво. И только неровно вспыхивало и гасло, точно чье-то чужое, совсем не нужное Майке сердце.
Глава 16.
1492 год, июнь. Окрестности и замок Эйле
Песок посыпался из-под сапог, когда Ивар, опершись о сосновый корень, скользнул с обрыва. От прыжка боль проснулась в груди. Князь поморщился.
Он оказался на песчаной косе между морем и бором, за которым прятались башенки замка Эйле. Ветер трепал колючие ветки, от стволов тянуло зноем. Дюны щетинились широким и низким ивняком, сухой травой. Стебли ломались под сапогами.
Море было таким же пустынным, как и берег - ни лодочки, ни паруса. Пустота была обманчивой - стоило обогнуть острый мыс, и тут же стали бы видны и множество лодок, и алые цепи поплавков на кипящей серебристой рыбой воде. Но Ивару лучше было здесь. Море обдало пеной замшу сапог и колени, когда мужчина присел у воды, зализало бороздку, проведенную пальцем в песке. Под схлынувшей волной показалась кобальтовая ракушка, в ней отразилось солнце. Князь сбросил одежду, швырнул на куст и шагнул в темнеющую глубину. Вода показалась неожиданно холодной. Ивар знал одно средство от этого - броситься в море, как в детстве, с разбегу, тогда быстро привыкаешь, вода не кажется такой уж обжигающей и после не хочется выходить. Князь упал грудью в волну. Сердце стиснулось в комок и, разжимаясь, ударило. Ивар задохнулся от боли, но боль длилась всего мгновение. Он лежал лицом вниз, отдыхая, раскинув руки, легко колышимый прибоем, и следил за золотой сетью солнца на дне и за длинной, болотного цвета водорослью, вившейся у лица. Мелькнула стайка рыбешек. Потом князь поплыл к четкому окоему, от которого ровными рядами двигались волны, разбивая воду мощными, но бережливыми взмахами рук. Редким веером повисали над головою брызги.
Князь радовался, что сила вернулась и что он так же молод и здоров, как десять лет назад, и волны расступаются перед ним, а тело повинуется до последнего нерва.
Ивар скоро устал и, повернувшись на спину, лениво колыхался на зыби, глядя в небо. У окоема оно было бледно-голубым и чистым, а на берегу, над соснами, вздымались могучие курчавые облака. Облака были похожи на ладьи и замки, пронизанные солнцем белые громады с серыми закраинами, гордо и медленно плывущие на восход. Пласты их смешивались и причудливо перестраивались, меняя цвет, внизу расплываясь ровно-серой дымкой, и неясно было, где она сливается с небом.
Ивар вышел и бросился на песок, счастливый, что может упасть вот так - не оберегаясь, не рассчитывая, не стискивая зубы при каждом движении. Песок облепил намокший бинт на груди, повязка ослабла и сдвинулась, но Ивара это не беспокоило. Он лежал, греясь, чувствуя кожей колючие песчинки, пока не уснул. Проснулся же оттого, что кто-то теребил и гладил, пропустив между пальцами, короткие пряди его волос.
- Май-ка…
Показалось, будто подол юбки задел по лицу, обдав запахом мяты. Рыжие кудри метнулись белкой, и все исчезло. Ивар раскрыл глаза. Никого не было. На песке не нашлось следов, кроме собственных. Наль, подумал он, стряхивая с плеч налипшие песчинки, Наль опять приходила… Многие видели ее призрак на здешнем берегу. После того, как они с Виктором… после того, как княгиня Ингеворская разроняла янтари, а Виктор собрал и отыскал ее спящую под сосной на обрыве…
Имя - жемчужина на песке
Ее ласкает и нежит прибой
И робкою птицей в моей руке
Приюта ищет
Твоя ладонь
Я соберу жемчужины слез и снов
И улыбок праздничные янтари
Заветное ожерелье
Меж мятежных костров
Ты ожидая меня
Сохрани
И когда раскатится дробь подков
Точно камешки из горсти
Ты меня вспомни
Моя любовь
Вспомни встреть
И прости