- Род - это родные, да? - тихо спросил Огонек. Картинка на плече - разве это цена за то, что рядом будут - свои? Только нет своих. И взяться им неоткуда.
- А тебе сколько весен? - спросил.
- Пятнадцать уже! Не грусти, - Кайе взъерошил теперь его шевелюру. - Идем со мной.
Огонек послушно качнулся вперед, чувствуя, что немного еще - и он упадет и не встанет совсем. Нет, он не отдохнул тут - разве можно вести речь об отдыхе, если мысли и те дрожат, перепуганные? От усталости подгибались ноги. Шагов десятка полтора прошли.
- Эльо… - робко произнес Огонек.
- Ну?
- Мне можно идти отсюда с тобой? Тот… Къятта не разгневается?
Смех был ему ответом.
- Уж кто первым успел! А хорошо, если он явится за тобой сюда, когда тебя нет! Правда, хорошо! - и вновь рассмеялся. Беспечность реки, в которой недавно барахтался мальчик, плескалась в этом смехе.
На сей раз путь оказался недолгим - три ступени вниз, и вечерний свежий воздух овеял лицо, а потом - снова ступени, и небольшая комната, дверной проем которой прикрыт был тяжелым коричневым пологом.
- Нечего тебе сидеть взаперти. Не сбежишь?
- Нет, эльо. Куда?
- Вот и я так думаю.
Кайе остановился, вновь притянул к себе Огонька:
- Если хочешь спросить что-то - спрашивай у меня свободно. Это северян легко оскорбить незнанием мелочей, а мы не обращаем внимания на всякую чушь. А я помню, что в голове у тебя совсем пусто. А пока спи, - и указал на лежанку из прутьев, покрытую мягким покрывалом. - Лесное чудище…
Голос был смеющимся, но добрым - может, поэтому мальчику не снились кошмары. Ему вообще ничего не снилось.
Часом позже Кайе Тайау стоял напротив невысокого темнокожего человека с глубоко посаженными глазами, нервно сцепившего пальцы и склонившего голову. Снаружи ворковали горлицы, куда веселей склоняя отливающие зеленью шеи.
Этот человек из квартала Тайау посмел снять серебряный браслет, который носили все уканэ не из сильных родов.
- У меня голова болит от серебра, али… я дважды просил - мне не позволили его снять. Мне хорошо под вашей рукой, я не хотел покровительства других.
- И они бы не позволили! - фыркнул по-кошачьи.
- Я не использовал Силу. Но ведь это можно прочесть! Я даже не пытался почувствовать кого-то, не говоря о том, чтоб управлять другими - да я и не могу этого сделать! Ведь Натиу Сильнейшая может доказать мою невиновность! - Он вскинул ставшие огромными, удивительно молодые сейчас глаза, в которых ужас мешался с надеждой.
- Может, я и без матери тебе верю. Но ты снял, потом и другие. Не понимаешь? - оборотень злился, вынужденный объяснять очевидное. Дед или брат нашли бы слова, после которых и пень проникнется осознанием своей вины. Только их не надо сейчас сюда. А, что говорить!
Человек понял, что означала взметнувшаяся челка и раздражено прикушенная губа, затравленно огляделся - некуда бежать. Четыре дня взаперти ждал, пока вернутся братья - Ахатта не занимается преступниками, даже собственными подопечными. Но почему с ним вообще говорят, если решили убить? Сильнейшие защищают своих людей, и они же наказывают провинившихся. Полосы металла вокруг тела, которые нагреваются медленно… что еще можно придумать? Много чего.
А лицо оборотня стало оживленным, по-детски радостным:
- Мне нужен кто-то с силой уканэ. Ты не представляешь, как тебе повезло - вернулись мы не одни! Здорово. Сделаешь, что я скажу, только не вздумай больше просить.
- Да, Дитя Огня, - пролепетал человек. Кайе презрительно глянул на него.
- Сделаешь - умрешь легко, ладно. Не сумеешь - пойдешь в круг, или Къятта с тобой разберется. Или то и другое сразу. И не вздумай солгать - у меня есть чем проверить, знаешь.
Глава 10
Мальчишка проснулся, когда солнце клонилось к закату - сильно все-таки вымотался. Встал; откинув тяжелый тканый полог, высунул нос в коридор. Потом шагнул обратно, заметил в углу кувшин с водой. Напился, плеснул на лицо - вода освежила, и Огонек почти бодрым себя почувствовал, хотя после леса отдыха было маловато.
Юноша, одетый по-прежнему в белое, появился в дверном проеме бесшумно, напугав Огонька. Подошел, положил руку на плечо, улыбнулся.
- Живой?
- Кажется, эльо…
- Иди со мной.
Огонек пристроился вслед, рассматривая Кайе со спины. Движения упругие и мягкие, очень… и это как-то неправильно, почти неприятно, тревожно. Сейчас, отдохнув, подросток соображал куда лучше:
- Тебя можно спросить? - решился.
- Ну?
- Что со мной будет?
Юноша косо посмотрел на него через плечо:
- А вот и решим сейчас. - Заметив, как напряглось тело Огонька, мирно добавил:
- Перестань дергаться.
Развернулся и прижал его к стене, удерживая ладонями плечи - не шевельнуться:
- Любой зверь почует страх и ударит. Человек тоже, хоть и сам не разберет, почему. Понимаешь это?
- Охх… - выдохнул Огонек, пытаясь унять дрожь и надеясь, что стука сердца особо не слышно. Оказаться вот так без возможности двинуться - страшно, что ни говори. Мало ли…
- Я запомню.
Южанин отпустил его и подтолкнул в новый дверной проем:
- Давай, туда! - махнул рукой в сторону низкой кушетки у стены.
В руках Кайе сверкнуло лезвие. Нож… небольшой, и рукоятка из золота - голова журавля.
- А? - Испуганный неожиданным приказом мальчишка распахнул глаза. Что с ним сейчас сделают? Огонек оглянулся, боясь дышать слишком громко, не то что двинуться. Нож… зачем?! Кажется, его взгляд все сказал юноше.
- Ох и трус ты… Кровь боишься отдать?
Огонек судорожно сглотнул. Живо вспомнился человек, убитый там, на дороге.
Юноша покачал головой, протянул руку над цветочной кадкой и неуловимым движением полоснул себя по предплечью. Темная кровь закапала на цветок, и тот явственно зашевелил листьями.
- Вот как. Все еще страшно?
- Нет, эльо, - солгал Огонек. - А ты… - покосился на довольно глубокий порез.
- Заживет, не впервые. И шрама не останется. Да она уже не течет…
Огонек кивнул и послушно лег.
- Моя кровь… тоже для цветка?
- Смешной ты, - фыркнул юноша. - Обойдется, нечего его баловать! Опусти руку, чтоб свисала. Так.
Начисто вытер лезвие ножа. Взял зеркало из черного гладкого камня, положил на пол возле руки Огонька. Сжал его запястье и провел тонким лезвием по коже, так же, как себе только что. Боли подросток почти не ощутил, хорошая заточка - но кровь закапала прямо на черную поверхность… и зашипела, впитываясь.
А Кайе, высунувшись в дверной проем, кликнул кого-то.
Человек появился, невысокий, горбился так, что казался на черепаху похожим. Испуганный куда больше Огонька - это подросток сразу понял. Он стоял неподвижно, и смотрел на Кайе глазами зверушки в силках. Кайе внимания на него не обратил.
- Он посмотрит твою память, - пояснил Огоньку. - Так что лежи, не дергайся и не закрывай глаз.
- А кровь?
- Она поможет - по ней все видно. А зеркало не пустит кровь в землю. Не бойся, за собой не потянет. - Махнул рукой, подзывая робкого человечка.
Ладони легли мальчишке на плечи, холодные, вздрагивают. Потом пальцы пробежали по лбу, по вискам, по шее. Огоньку начало казаться, что он куда-то падает.
Он лежал смирно, не закрывая глаз… Сердце прямо-таки выпрыгивало из груди. И не сразу понял, что уже не себе принадлежит, что его словно ведут куда-то, не отпуская - держат мягко, но очень крепко. Невидимый проводник легко находил дорогу среди темноты, теней и световых вспышек. А после дорога, если была таковая, оборвалась, - Огонек полетел в бездну. Но его держали по-прежнему, и страх от падения был слабым совсем…
Не заметил, как потерял сознание.
А человек долго держал его за руку, потом отпустил, склонился перед Кайе и рассказал ему что-то. Потом поклонился и вышел, съежившись - и, переступив порог, схватился за сердце.
Огонек не узнал, что уканэ унесли из дома Тайау мертвым.
Очнулся на прежнем месте - Кайе развлекался в углу с ручной длиннохвостой птичкой. Другого человека в комнате не было.
Огонек осторожно сел.
- Цел? Голова не болит? - Кайе мгновенно обернулся к нему. Лицо его было встревоженным… а глаза щурились не по-доброму, и губу он прикусывал, явно о чем-то неприятном думая.
- Да… голова, - покрутил ею - кружится немного… эльо, ты что то узнал обо мне?
- Не спрашивай лучше, - он раздраженно махнул рукой. - Он видел то, о чем ты рассказывал. Амаута! Понимаешь? Полтора года памяти! Только полтора года! А кроме того - пусто. И паутина туи-ши. Так что…
- И… что это значит, эльо?
- Это может значить либо одно, либо другое.
Кайе оставил птичку и стремительно шагнул к Огоньку.
- Ты был уже лишен памяти, когда кто-то - может быть тот, из башни - запечатал то, что у тебя в голове, понимаешь? А потому…
- Что потому? - Огонек сидел, обхватив руками колени, и смотрел на Кайе большущими распахнутыми глазами.
- Да что угодно! Просто так не запечатывают прошлое! Ударился бы головой - все бы прочли, уж поверь! А чистый лист создавать - зачем? Это непросто. Чего ты не должен помнить, а? Может, убили твоего хозяина, а не сам он умер!
- Ппочему? - испуганно спросил Огонек.
- Идиот! - сердито отозвался юноша. Он стоял уже рядом, сжимая плечо Огонька.
- Что ты должен исполнить?
- Не знаю, - задохнулся Огонек. - Я не…
- Что "я"?! Скажи, зачем дарить тебе жизнь? Отравленный плод не оставляют среди прочих плодов просто так!
- Но я… - Огонек вцепился в руку, лежащую на его плече, словно утопающий в плывущую мимо ветку. - Эльо, пожалуйста! Я хочу жить! Защити меня - ведь ты можешь! Ты можешь?!
- Я-то? - тихо спросил тот, глядя непонятно. - Ты знаешь, кто я?
- Нет, эльо… откуда??
По лицу юноши словно тень пролетела:
- Нет? Ну и ладно. И не надо!
Скомандовал:
- Идем!
Огонек, весь дрожа, послушно последовал за ним. Вышли в сад, прошли по пустым дорожкам. Пару раз в отдалении мелькнули человеческие фигуры - кланялись. Огонек не видел ничего вокруг - был слишком напуган. Только бабочек и разглядел - огромных, с отливающим сине-зеленым крыльями.
Остановились у скамьи.
- Сядь, - Кайе и сам сел, потянул за собой.
Огонек присел на краешек. Ему хотелось держаться подальше - слишком уж страшно стало от взгляда южанина. Но тот все же был добрым с ним… надолго ли это?
- Да, эльо…
- Это северное обращение. У нас говорят - али… Но меня можешь звать по имени, да, так и зови.
Развернул Огонька за плечи, взглянул в глаза.
- Что ты такое? Я не знаю. Неважно, что ты ничего не помнишь. Их айо и уканэ тоже сильны. Они могли подослать тебя… скажем, убить меня, или брата. А ты и знать не будешь до времени…
Кайе говорил отрывисто, с требовательным напором. Огонек чувствовал - словно язычки пламени пробегают по коже, словно слишком близко он сел к костру. Стало трудно дышать, и сердце словно чья-то ладонь сдавила.
- Что с тобой? Ты прямо позеленел.
- Я… мне тяжело… горячо, - выдавил мальчик, невольно отодвигаясь. - Что это?
- Ах… То, что вырывается из глубин и поглощает тебя самого. Те, эсса - холодные… как снег на вершинах гор. Даже ненависть их холодна. А мы - пламя. Темное пламя. Темное, потому что не видно его. Ты понимаешь?
- И ты, али?
- И я, - зрачки загорелись, лицо вспыхнуло - и снова стало бронзово-коричневым: - У нас разрешено многое… пища Огня.
- Из глубин… да, это я могу понять, - Огонек смотрел в его глаза, не шевелясь, - эльо, я не хочу умирать…
- Мало кто хочет. Хотя многие из нас и умирают с восторгом - это ведь тоже… захватывает.
- Я еще и не жил толком, эльо… И ведь я ни в чем не виноват… Но что же мне делать, Мейо Алей?! - тихо, но отчаянно воскликнул Огонек.
- Спроси кого другого! А еще есть древняя запись, - безжалостно продолжал тот, - о полукровке, что развяжет кровавую бойню. - И ведь верят некоторые! А ты полукровка по виду…
- Но я не хочу ничего плохого… али, что же мне делать? - повторил умоляюще.
Внезапно тот сжал его плечи, с неожиданной силой, скорей подходящей человеку гораздо старше и массивней. Острые ногти впились в кожу.
- Еще кое-что скажу. Мой отец погиб в тех местах, откуда пришел ты. Почему совпало? Слухи ходили, что там была какая-то башня.
Запрокинул мальчику голову, пристально глядя в глаза. В его же глазах прыгали непонятные искорки, словно от костра.
Огонек тоже смотрел ему в лицо.
- Значит… что бы я ни сказал, это ничего не изменит. Тогда, пожалуйста, не играй со мной.
- Даже не думал, - сумрачно откликнулся Кайе, и оттолкнул Огонька, резко, почти грубо. Но чувство угрозы, исходящее от южанина, погасло; кажется, и не было ничего. - Да если бы я хотел… Только решать все равно деду. А он не больно доверчив.
- Не поверит тому, кто смотрел мою память?
- Кому?! - такое неподдельное изумление было в голосе, что Огонек не решился переспросить, что же тут удивительного. Он и так совершает промах за промахом.
- А если сказать что я… ну… сумасшедший?.. дурачок, как вы на дороге подумали? головой ударился, вот все в голове и смешалось?
Тот фыркнул по-мальчишечьи.
- И мы без мозгов? Ладно дед, Къятта…
Задумался и сказал, явно о брате:
- Он и так-то эсса не любит, а уж после того, на дороге…
Помотал головой:
- Может, память вернется… да нет, какое там. - Положил руку Огоньку на плечо, словно и не отшвырнул только что; проговорил иным тоном, почти веселым: - Так даже забавней. Ты нравишься мне… хоть ты и совсем ненормальный.
"Я нормальный, - подумал Огонек, - Я понимаю. Как скоро тебе станет скучно возиться со мной?"
Отвернулся, пытаясь рассматривать бабочек, но глаза почему-то упорно становились влажными, как ни смаргивал. Ни о чем просить больше не стал.
А Кайе тронул пальцами его мокрую щеку, хмыкнул и продолжал уже задумчиво:
- Не реви. Я бы на север тебя отпустил, да как? С послами? Видел я этих крыс, ну их… Ты куда лучше. Да и поздно, уехали. Может, и хорошо, что без памяти. Пока будешь со мной. Не боишься?
- Смерти я боюсь больше…
Южанин смерил Огонька взглядом. Внезапно криво усмехнулся, сжал его пальцы, вскинул другую руку и сжег бабочку на лету.
Огонек только охнул… то оружие, вспомнил он. Но когда Кайе успел его достать? Только что руки были пусты. И снова пусты… Хотелось бежать, но он заставил себя сидеть смирно - на расстоянии вытянутой ладони, так близко… Ведь тот не станет звать молнию, рискуя опалить себя, верно??
Кожа юноши была горячей. Огонек вспомнил - а ведь так было все время, когда случайно касался его. Раньше не обращал внимания, был слишком испуган. А теперь осмелился спросить:
- Почему у тебя словно пламя под кожей? Не трудно так?
- А бывает иначе? - насмешливо протянул южанин, и рассмеялся. - Знаю, бывает.
- И… ты не сгоришь изнутри?
Лицо южанина на миг потемнело, потом он мотнул головой:
- Еще чего!
- Хотел бы я так - мерзнуть никогда не придется! - вырвалось у мальчишки.
- А пламенем вулкана хорошо костер разводить! - Кайе встряхнул короткими волосами - разговор явно его забавлял, и, похоже, он перестал думать о стертой памяти найденыша. - Только ты забываешь про то, чем питается наша Сила. Если подхватит - все. Думаешь, умирают мало? Конечно, те, что стоят внизу - чаще… А если не хватит своей, можно взять у других.
- Как скажешь, али. У меня нет силы, но если вдруг есть, я отдам всю до капли…
- Ты так ничего и не понял, - юноша провел рукой по его волосам, словно погладил зверька. - Впрочем…
Глаза блеснули.
- Тебе ведь нечего терять, так? Я кое над чем подумаю…
Огонек вздохнул еле слышно, глядя, как тень крадется к сияющей блестке воды на цветке:
сильные назначены распоряжаться жизнями слабых, так говорил эльо-дани.
- Твоя воля, али….- только и прошептал Огонек.
Юноша тихо, вдруг нерешительно откликнулся:
- Попробуй мне просто поверить. Просто жить здесь…
Огонек хотел что-то сказать, но на дорожку упала тень. А потом еще одна.
Огонек вскинулся - рядом стоял пожилой человек, с властным лицом, в простой темной одежде из мягкой тонкой шерсти - длинной одежде, запахнутой - не как у Кайе. Его волосы были повязаны полосатым платком - видимо, так у них тоже носили. А следом на тропинку шагнул Къятта.
- Так, - заговорил человек, глядя на Огонька. - Ты, значит?
Мальчишка вскочил, вмиг пересохшее горло выдало наполовину невнятные звуки:
- Я… я Огонек, али…
- Этот его уже выпустил, - проговорил Къятта голосом, в котором сквозило желание свернуть кому-нибудь шею. Желательно младшему брату.
- Он чист, - Кайе поднялся, положил руку Огоньку на плечо, (показалось - рука горячее стала) - И он мой. Память… ну ее, ни к чему. И… и все, довольно!
Пожилой человек нетерпеливо двинул рукой, веля молчать внуку и говорить Огоньку. Он то ли не обратил внимания на слова Кайе, то ли намеренно показал, что не желает принимать их всерьез.
- Я полукровка, и ничего не помню, - сказал подросток тихо: - Эсса далеко… вы меня примете, Сильнейший? я быстро всему учусь, и буду делать что велят…
- Да такие, как этот, не сгодятся даже в мусорщики… - голос Къятты был прямо медовым. - Ты ведь выяснил, братишка, почему это чучело несло такую чушь? Неужто совсем пустота?
- Да! То есть ничего важного! - с вызовом и совсем не убедительно выкрикнул Кайе, почти с ненавистью покосившись на брата.
- А где же тот уканэ?
- Тот, снявший браслет, дедушка. Чего мне было ждать? В Бездне!
Тот, кого назвали, дедушкой, кивнул - поверил, видимо. Неужто настолько доверчив? - подумалось Огоньку, - Или его нечаянный покровитель не лжет никогда, поэтому в голову не пришло? Но ведь он знает, что ничего не прочли, и сам говорил… почему он вступился за меня?
- Жаль, северяне покинули нас, - веселье прозвучало в голосе пожилого - не похоже, что он всерьез испытывал сожаление. - А то бы захватили с собой подарочек.
- А они бы… могли сделать так, чтобы я вспомнил? - холодея от собственной наглости, пролепетал Огонек.
- Может, и нет. Не наша забота.
Оглядел Огонька, качнул головой и проговорил задумчиво:
- Но пусть живет - ребенок.
- Ребенок?! - очень тихо и очень отчетливо переспросил Къятта. - Он старше, чем кажется. Ему около четырнадцати. В его возрасте… - глянул на брата. Юноша сжал пальцы на плече Огонька, похоже, непроизвольно - острыми ногти были. От боли найденыш едва не закричал.
- Не пущу никуда! Посмей только тронуть! - раздалось над ухом шипение дикой кошки.
- Стоило бы матери поручить чтение памяти, а не какому-то… - ровно проговорил Къятта.
- Я знаю, что делаю!
Пожилой вскинул ладонь между братьями.
- Тихо! - и повернулся к мальчишке:
- Хлау найдет тебе место. В городе, или на поселениях.