Волк бросил тушку мне под ноги (я замерла, боясь пошевелиться – еще съест) и опять превратился в человека. Ланс вытер рукавом с губ застывшую кровь и поинтересовался:
– Пить хочешь?
– Н–нет, спасибо.
– А то тут неподалеку ручеек есть, – продолжил он.
Только теперь я поняла, что меня так поразило в нем: радужка его глаз была желтой. Нет, даже не желтой, а оранжево–золотой, как у кошки. Зрачки же вообще были вертикальными…
Ужин, конечно, готовил Ланс…
Как бы между прочим, он поведал мне, что к дереву его прибили жители расположенного неподалеку города (всего–навсего шесть дней пути) за то, что он видите ли оборотень или, говоря научным языком, – представитель нетрадиционных магических меньшинств (для тех, кто не знает, поясняю, традиционные магические большинства – это маги, колдуны и так далее).
Уходя на рассвете, Ланс сказал мне:
– Я – твой должник. Будешь в беде – просто позови – и я буду рядом.
– А… каким образом? Следить, что ли за мной будешь? – во мне проснулась подозрительность.
– Зачем? – пожал плечами он. – Тебя услышит ветер, он поведает траве, та расскажет деревьям, а они позовут меня.
Испорченный телефон называется.
* * *
Господи, прошло уже трое суток со дня моей встречи с Лансом и до сих пор ничего не произошло. Так ведь и со скуки помереть недолго.
Каждое утро я находила недалеко от места моей ночевки освежеванную тушку какого–нибудь мелкого зверька. Да вдобавок еще мне постоянно чудилось, что за мной следят. Но как я не вглядывалась, я не могла разглядеть ни золотых глаз, ни серебристой шерсти. Степь словно вымерла. Так что мне не оставалось ничего делать, кроме как двигаться в сторону указанного Лансом города.
Проблемы начались на четвертый день. Проснувшись, я обнаружила, что я окружена толпой людей. Все как на подбор были одеты в зелено–пятнистые колеты, брюки такой же окраски, сапоги и береты. Ну, прям спецназ какой–то. (Поправка: не какой–то, а средневековый). Позевав некоторое время, я осторожненько села (не дай бог кто–нибудь подумает, что это нападение) и на меня тут же уставилась добрая сотня глаз.
Наконец, мне надела эта игра в молчанку и я поинтересовалась:
– Кто вы такие?
Вперед выступил какой–то хмырь. Наверное, самый главный (хмырь). На лице его явно читалось: "Дядя, купи кирпич". И, в отличие от остальных, берет у него на голове был не пятнисто–зеленый, а малиновый.
– Я – Робин Гад. А это – моя ватага веселых Шерстьвудских разбойников. Мы грабим богатых и бедных, и все оставляем себе.
Дурдом.
Этот Гад Робин собрался было еще что–то добавить, но тут из–за его спины высунулся небольшой такой шкафчик (поперек себя шире). Эта самая Годзилла смерила меня взглядом, подмигнула мне и дружески врезала Робину локтем по ребрам (тот, бедный, взвыл нечеловеческим голосом и согнулся в три погибели). После завершения всех вышеперечисленных действий Годзилл засунулся обратно в толпу.
Минут через десять Робин перестал хватать ртом воздух, изображая из себя пойманную рыбу, повернулся к как–то сразу побледневшей толпе и полупрорычал–полупросипел:
– Малявка Джон, ты что, очумел?
– А я че? Я ниче, – промычал детина. – Просто она, Робин, хорошая. Давай, ее отпустим, а?
– Побежал, – буркнул Робин и добавил, повернувшись ко мне. – Короче, гони деньги.
– А где мой обед?
Я совершенно не боялась этого Робина. Было в нем что–то нереальное.
– Какой обед? – удивленно протянула вся ватага.
– Как "какой"? Во всех легендах про Робин Гу… Гада говорится, что он приглашает ограбли… ограбля…, короче, тех кого грабит, в свой лагерь, кормит их обедом, а их деньги берет в качестве платы за еду.
На лице у главаря разбойников появилось мечтательное выражение:
– А что, это – неплохая идея: открыть небольшой постоялый двор "У Гада", всем приезжающим подсыпать какой–нибудь быстродействующий яд подешевле…
Неизвестно, куда бы завела Робина фантазия, если бы не его разбойники. Одному из них пришлись не по вкусу мечты атамана и он заорал:
– Робин, ты что, умом двинулся?
– Кто это сказал? – взвизгнул Гад, оборачиваясь.
– Ну, я, – толпа расступилась пропуская вперед парня, похожего на Кристиана Слэйтера и Вивьен Ли одновременно (наверное, их незаконнорожденного сына).
Робин Гад покраснел, затем побледнел, затем опять покраснел… Короче, он минуты три изображал сломанный светофор, и лишь потом прошипел:
– Вильям Скарлетт О`Хара, не много ли ты на себя берешь?
Мать моя женщина! Я конечно слышала и о легендарном спутнике Робин Гуда Вилли Скарлетте, и о не менее легендарной Скарлет О`Хара, но я никогда не предполагала, что это был один и тот же человек!
– Нет, Робин, слишком много на себя берешь ты!
Разбойнички, забыв обо мне, окружили атамана и бунтовщика, я же задумалась, радоваться ли мне или огорчаться этому. Пока я занималась философскими размышлениями, от толпы отделился маленький плотненький мужичонка, одетый в коричневую сутану.
Мужичок присел рядом со мною и заговорщицки зашептал:
– Слушай сюда, – перегаром от него несло… – я – брат Тук–тук–тук. Сейчас Робин и Вилли начнут друг друга мочить, а ты тем временем сможешь уйти.
И правда, за спинами разбойников раздались сочные удары (воображение услужливо подсказало – по морде). А я решила послушаться хорошего совета, медленно встала на ноги и пошла прочь от этого странного места. Пару раз я оглядывалась, меня никто не преследовал, все были заняты своими личными делами: Робин бил морду Вилли, Вилли бил морду Робину, толпа разбойников наблюдала за развитием конфликта, а пьяненький брат Тук–тук–тук срезал кошельки у всех подряд.
* * *
Последующие дни прошли без происшествий, и я уже практически забыла о странной встрече (мало ли психов бегает по местным лесам?), когда на горизонте показался город. Я стояла на небольшом пригорке, и отсюда, сверху, он был очень хорошо виден. Практически со всех сторон он был окружен лесом, (кроме той, с которой стояла я), трава перед городом была выжжена (наверное, чтобы никто не подобрался), сам город был обнесен высокой крепостной стеной, а перед ним находилось несколько одиноких засохших деревьев вроде того, к которому был прибит Ланс.
Я спокойненько перешла выжженную пустошь и остановилась перед распахнутыми настежь воротами. Одинокий стражник, дремавший возле входа, опираясь на копье, лениво приоткрыл глаза и пробормотал:
– Что встала? Проходи, – и заснул дальше.
Городок не произвел на меня никакого особенного впечатления: грязно, шумно и людно – вот и все, что я могу о нем сказать. Пару раз мне я чуть было не споткнулась о валявшихся в грязи свиней, еще парочку – меня чуть было не облили помоями из открывшегося окна, и еще раза два – чуть не сбили с ног.
Поразмыслив, я решила, что мне надо пойти на рынок – хоть узнаю, чем здесь торгуют, (а может и Луиса с Франсуа найду).
* * *
Самая страшная мука для любой настоящей женщины – быть на рынке и не иметь возможности ничего купить. Когда ты идешь по базару, и глаза разбегаются от желания приобрести и вот эту шляпку, и вот тот отрез ткани, и вот то зеркальце, и вот те фрукты, да еще и продавцы (купцы, по местному) кидаются: "госпожа, купи мой товар", а у тебя в кармане ни гроша… . Путешествие с Вергилием по аду Данте покажется по сравнению с этим прогулкой по раю…
Вот и я, плотно сжав губы и стараясь не смотреть на товар, пробивала себе путь через водовороты покупателей. Я понимала, что если я сделаю себе хоть одну поблажку, то век буду об этом горевать. Я уже жалела, что поддалась минутному искушению и решила пойти на базар. Уж лучше бы я плюнула на все и посидела, поболтала с тем стражником у ворот (тем более что у меня нет ни монетки на гостиницу).
Нет, ну разве можно располагать базар на таких узких улочках?! Вот в одном месте и получился затор, в который я, стремясь выбраться с рынка, и влетела на полной скорости. Пробираясь мимо полузадавленных покупателей, я нечаянно со всей силы врезала локтем в бок своему соседу справа. Тот прошипел себе под нос что–то явно неприличное и выдавил:
– А поаккуратнее нель… Эжени?!
Я, сдавленная со всех сторон (кажется даже сверху и снизу), повернула голову (это единственное, что я могла себе позволить в такой пробке), и…
– Луис?!
Мой старый знакомый схватил меня за руку и потащил меня за собой на буксире, довольно ловко пробивая себе путь между застрявшими гражданами и пользуясь при этом все теми же локтями. Похоже, то, что они о нем при этом говорили (граждане, не локти), было вампиру глубоко по барабану.
Вытащив, наконец, меня из толпы, вампир подвел меня к какому–то забору и поинтересовался:
– И что же ты здесь делаешь?
Я задумалась на несколько секунд, а затем честно призналась:
– Ищу тебя и Франсуа.
– Ну, и как? – его голос просто–таки сочился сарказмом.
– Да, ты знаешь, вполне успешно. Тебя, например, уже нашла!
Толпа обтекала нас, все куда–то спешили…
– Короче, шутки в стороны. Как ты здесь оказалась? – жестко спросил он.
– А… в чем дело? – испугалась я.
– Я же говорил тебе: не иди за мной, я сам найду Франсуа, здесь слишком опасно для тебя. Я понимаю, что три месяца – это очень долгий срок, но я и так едва–едва успева…
– Сколько–сколько ты сказал?! – это был очень сильный удар по моей психике. – Три месяца?!
В процессе разговора мы успели уйти с рынка и сейчас находились на тихой спокойной пустынной улочке. Вот только…. У моих ног была крышка канализационного люка. Но мало ли что может здесь быть после Робин Гада…
– Подожди, – всполошился Луис, – а разве в Торенте прошло меньше времени?
– Я попала сюда через час после тебя, а здесь торчу уже неделю.
– Отлично, – обрадовался вампир, – значит, когда мы вернемся в Фрейстер, там пройдет не больше суток!.. Я надеюсь… Ладно. Рассказывай, как ты сюда попала?
– Понимаешь….
Я не успела договорить: крышка люка поднялась, и из канализации выползли одна за другой четыре фигуры. Все как на подбор в облегающих костюмах, на поясах – оружие: у одного – посох, у другого – мечи, у третьего – нунчаки и у четвертого – кинжалы. Короче, перед нами стояли четыре ниндзя. Четыре чебурашки – ниндзя.
Я покосилась на Луиса. Нижняя челюсть вампира давно прошибла брусчатую мостовую и сейчас уже, наверное, находилась на другой стороне планеты.
Чебурашки тоже переглянулись и, доставая на ходу оружие, медленно начали приближаться к нам. Явно не затем, что бы поговорить о погоде…
Мы медленно отступали. Наконец я не выдержала и зашептала Луису:
– Господи, Луис, ты же вампир, сделай что–нибудь, съешь их, что ли!
– А вдруг отравлюсь? – зашипел мне в ответ мой спутник. – И вообще: неизвестно, сколько их еще оттуда вылезет.
Я вспомнила давно просмотренный мультфильм и честно ответила:
– Их всего четверо и пятый – учитель Сплинтер.
– А это кто такой?
– Крокодил Гена!!! – взорвалась я.
– Ну, раз ты уверена, что больше никто не придет .., – пожал плечами вампир…
Чебурашки–ниндзя, направляемые твердой рукой вампира, один за другим пропахали носом булыжную мостовую и, сопровождаемые сочувствующими взглядами невесть откуда набежавшей толпы, скрылись в канализации. Гробовое молчание сопровождало их отход…
Толпа рассосалась… А Луис отряхнул руки и громко, на всю пустую улицу, сказал:
– Идиоты! На вампира с голыми пятками кидаться.
* * *
Мы шли по улице города и Луис рассказывал мне, что он узнал об этом мире. Хотя, если честно, то это был даже не мир, а крошечный мирок: пять городов, тридцать две деревни, два внутренних моря и порядка десяти рек. Луис обследовал на предмет нахождения Франсуа почти все, скажем так, населенные пункты, Остался только этот.
А опасной эта реальность была потому, что здесь было слишком много странностей: за те три месяца, пока Луис был здесь, он уже успел пообщаться с Белоснежкой, прибившей козу и семерых козлят, мышкой – дверушкой, съевшей волка – ушами – щёлка, Чебуратором и ими подобными персонажами… В общем, как справедливо заметил Кольнэйк, это был просто какой–то сумасшедший мир.
В процессе общения с вампиром я заметила, что костяшки пальцев его правой руки вымазаны какой–то синей… краской, что ли.
– Луис, ты выпачкался, – показала я ему.
– О, черт! – вампир вытащил откуда–то белоснежный платок. – Поцарапался.
Он вытер синюю жидкость, а она появилась вновь… Он вновь ее вытер, и снова его пальцы окрасились голубым…
– Ч–что это?!
– Не видишь что ли? Кровь.
– А… почему она синяя?
– А какая она должна быть? – неподдельно удивился Луис.
– Э… красная.
Вампир рассмеялся, прижав платок к царапине.
– Господи! Эжени, кровь красная – только у людей! У вампиров она – голубая, у гоблинов – зеленая, у огров – желтая, у орков – черная. Перечислять можно до бесконечности! По–моему, только идиот этого не знает!
Я посмотрела на него и грустно призналась:
– И я.
* * *
Из–за всех волнений я жутко проголодалась и потому вампир отвел меня в местную забегаловку. Надо отдать должное: кормили там великолепно. Я рассказывала вампиру, севшему за стол напротив меня, как я сюда попала (не забывая, конечно, при этом есть), когда он перестал меня слушать, замер (даже перестал жевать) и уставился на что–то за моей спиной.
Я обернулась. Ничего особенного: какой–то парень, заросший до самых глаз как чеченец, что–то заказывал трактирщику, да несколько человек уже ужинало в дальнем углу. Я повернулась к Луису:
– В чем дело?
– Ты никого не узнаешь? – прошептал вампир.
– Конечно, нет, – я тоже перешла на заговорщицкий шепот. – Я же только первый день здесь!
– А ты присмотрись повнимательней.
Я еще раз оглянулась. Подозрительные личности в дальнем углу по прежнему продолжали шептаться, не забывая при этом жевать (но их лиц практически не было видно в наступившем полумраке, поэтому вряд ли Луис говорил о них), хозяин таверны убежал выполнять заказ вновь пришедшего клиента, а вот к клиенту–то и надо присмотреться повнимательней… Тот медленно оглядел зал, на несколько секунд задерживая взгляд на каждом из присутствующих, вскользь глянул на меня… Но мне этого было достаточно. Я уже узнала его. Конечно же это был Франсуа. Кто же еще! Слегка похудевший, давно не бритый, но все равно он.
Я начала было вставать на ноги, чтобы подойти к нему, когда Луис схватил меня за руку и с силой усадил.
– Ты чего? – уставилась я на него.
– Сиди.
– Но это же – Франсуа!
– Сиди.
– Но…
– Мы подойдем к нему позже. Не видишь, он тебя не узнает?
Подумав, я пересела к Луису и начала исподтишка следить за Франсуа, делая при этом вид, что увлечена только едой. Мой женишок тем временем расплатился с трактирщиком, поел и, заказав комнату, поднялся наверх, вслед за слугой, указывающим ему дорогу. Мы поднялись за ними (оказывается Луис тоже поселился в этой таверне). Слуга ушел, показав Франсуа его комнату, а мы с Луисом прошли в апартаменты вампира и сели на грубо сколоченные стулья. В молчании прошло минуты две, потом еще… потом еще…. Наконец я не выдержала:
– Ну? Мы идем или нет?
На что Луис ответил:
– Подожди еще минут десять.
Я стала ждать.
Наконец, Луис встал:
– Пошли?
Можно подумать, я против.
* * *
Луис постучал в дверь, долгое время никто не отвечал, наконец, она распахнулась, и на порог вышел хозяин комнаты. Он уже успел побриться, и у меня не осталось никаких сомнений: перед нами стоял Франсуа. Он посмотрел на меня, на Луиса и спросил:
– Чем я могу вам помочь?
Я не выдержала:
– Франсуа, неужели ты меня не узнаешь?!
Он холодно взглянул на меня и промолвил:
– Прошу простить меня, миледи, но я не имею чести знать ни вас, ни то имя, которое вы назвали.
Я собралась возмутиться, но Луис бесцеремонно ткнул меня локтем в бок и заявил:
– Я прошу простить мою спутницу, просто она перепутала вас с одним ее знакомым, но дело в том, что нам действительно надо с вами поговорить. Вы разрешите войти?
Франсуа посторонился, пропуская Луиса и меня:
– Да, конечно.
Когда мы, наконец, вошли в комнату Франсуа, тот промолвил:
– Итак, чем я могу вам помочь? – обращался он только к Луису.
Похоже, в глазах короля Торенты я находилась километра на два ниже уровня местной канализации.
Ничего, дайте мне только возвратиться в Торенту, уж там–то он у меня попляшет.
Вампир принял царственную позу (королевственную – как–то не звучит) и начал:
– Скажите, имя "Франсуа" действительно ничего вам не говорит?
– Абсолютно, – отрезал его собеседник.
Ню–ню. Я оглянулась в поисках какого – нибудь стульчика, на который можно было бы присесть. На единственной в этой комнате кривоногой табуретке гордо восседал Франсуа. И конечно же, он не собирался уступать мне место.
Подумав несколько мгновений, я взяла с его кровати подушку, бросила ее на пол и уселась на нее. Глаза короля Торенты вылезли из орбит, но он ничего не сказал.
А вампир лишь поперхнулся и продолжил:
– Тогда не назовете ли вы свое имя, чтобы я… мы знали, как к вам обращаться?
Франсуа помрачнел и пробормотал:
– Я… я не знаю….
Луис замер, не ожидая, похоже, такого поворота событий, но тут в дело вступила умная я:
– Значит, так, спокойно. Проведем маленький ассоциативный допрос, – я повернулась к Франсуа. – Значит, так: я говорю любое слово, а ты, миль пардон, вы – то, что первое придет на ум. Например: Мышь – сыр. Все ясно?
Франсуа кивнул. Похоже, мой рейтинг поднялся с двух километров ниже уровня канализации до одного километра девяносто девяти сантиметров.
– Тогда начнем, – улыбнулась я. – Солнце.
– Луна.
– Звезда.
– Ночь.
– Торента.
– К сожалению, я не имею чести знать….
– Стоп! – перебила его я. – Не знаешь – говори просто: "Не знаю".
– Как вам будет угодно.
Один километр девяносто восемь сантиметров.
– Продолжим. Дерево.
– Листья.
– Птица.
– Полет.
– Фрейстер.
– Не знаю
И что же мне делать? Он не помнит ни своей родной страны, ни столицы… Стоп! А если назвать мое имя? Вдруг он скажет что–нибудь, вроде: "Дорогая", "Родная", "Любимая", и я смогу вытянуть за эту ниточку что–нибудь еще?
– Кошка.
– Мышь.
– Земля.
– Небо.
– Эжени?..
– Стерва!
За моей спиной раздались странные сдавленные всхлипы. Я резко обернулась. Это Луис изо всех сил пытался сдержать смех. Удавалось ему это с большим трудом. Франсуа начал оправдываться:
– Миледи, я… я не понимаю, откуда вообще вырвалось это слово. Если честно, я даже не знаю этого имени.
Я мрачно глянула на него и сообщила:
– Вообще–то, это – мое имя.
Луис вообще сполз по стенке от смеха.
* * *
Я водила Франсуа по городу, пытаясь вызвать его на разговор. На все мои вопросы он отвечал однозначно: "Да, миледи", "Нет, миледи", "Не знаю… миледи…".