* * *
- Смотри, - Евтихий показал Хэрибонду на равнину, где росли высохшие кусты со ржавыми листьями. - Видишь?
- Что я должен видеть? - Хэрибонд озирался по сторонам, но ничего достойного внимания не замечал, как ни старался.
- Гоэбихон, - пояснил Евтихий. - Вот здесь. - Он подошел к Хэрибонду вплотную и уставился так, словно вот-вот собирался накинуться на него с кулаками. - А теперь говори, только свою разлюбезную правду: зачем тебе понадобился Гоэбихон.
- Я уже тебе объяснял, - Хэрибонд сделал попытку отодвинуться, но Евтихий сгреб его за одежду.
- Еще раз объясни, я тупой, - потребовал Евтихий. - Мне тролли последний ум отшибли. - Он тряхнул волосами и похлопал себя кулаком по макушке. - Они меня били по голове. От этого у меня все мысли стали плоские.
- Ты сумасшедший, - сказал Хэрибонд, тщетно пытаясь оторвать от себя руки Евтихия.
- Конечно, - согласился Евтихий. - Удивляюсь, что ты до сих пор этого не видел.
- Я, конечно, кое-что видел, но…
- Рассчитывал держать меня в узде? Думал, с сумасшедшим совладаешь? - Евтихий захихикал, но вдруг вздрогнул всем телом, разом оборвал смех и помрачнел: - Что там такого особенного, в Гоэбихоне? Что там осталось? Там… что-то осталось?
- Нет, но…
Евтихий стиснул пальцы на горле Хэрибонда.
- Говори.
Хэрибонд не ответил. Только густо покраснел и захрипел.
- Пожалуйста, скажи мне, - умоляюще произнес Евтихий и сжал горло Хэрибонда еще сильнее.
Тот вцепился в руку Евтихия. Евтихий наконец отпустил его. Хэрибонд закашлялся и долго не мог прийти в себя.
- Говори, - попросил Евтихий опять. - Что там осталось?
- Пергамент. Бумага. Не знаю точно, - просипел Хэрибонд. - Не делай так больше.
Он потер горло и еще раз кашлянул.
- Ума не приложу, как это вышло, - Евтихий пожал плечами. - Разволновался я что-то.
- Послушай, я тебе все расскажу… - решился Хэрибонд. - Ты знаешь о проклятии, которому подвергнут величайший маг этого мира?
- Маг? - Евтихий полез к себе за пазуху, вытащил наполовину съеденное яблоко, отгрыз кусок, а остальное спрятал обратно. Жуя, задумчиво уставился в небо.
- Ну да, маг, - нетерпеливо повторил Хэрибонд. - Не притворяйся, что никогда не слышал этого слова.
- Не слышал, - отозвался Евтихий. - Не притворяюсь.
- Ну, маг - это такой… Он все может…
- Нитирэн, что ли?
- Кто это - Нитирэн?
- Тролль, - вздохнул Евтихий. - Вот кто. Великий тролль.
- Нет, тот, о ком я говорю, - он не… а, проклятье! Он - тролль. Его зовут Моран. Джурич Моран.
Лицо Евтихия изменилось. Он потер лоб, брови, устало вздохнул.
- Моран. Да. Джурич Моран. Видишь, я не притворяюсь. Я стараюсь все понять. Моран - Мастер. Величайший из Мастеров Калимегдана. Его изгнали из Истинного мира. Об этом все слышали. И он - тролль.
- Ты встречался с ним?
- Нет. С ним многие не встречались.
- А я вот встречался, - сообщил Хэрибонд. - Имел с ним важную беседу. Понял?
- Что?
- Моран почтил меня своим доверием.
- Так ведь он проклят, - напомнил Евтихий. - А когда ты проклят, приходится доверять первому встречному, иначе вообще никогда от этого проклятия не избавишься.
Хэрибонд покачал головой.
- Зачем ты это сказал - про "первого встречного"? Чтобы обидеть меня?
- Тебя? - Евтихий, казалось, был поражен в самое сердце. - А при чем здесь ты? Мы ведь говорим о Джуриче Моране, о самом могущественном и самом кошмарном из всех Мастеров. Рядом с ним, поверь, лишается самостоятельного смысла почти все. Ты, я. Даже этот город. Даже то, что я здесь потерял.
- Лично мне так не показалось, - решительно произнес Хэрибонд. - Во всяком случае, в общении со мной он выглядел вполне приятным человеком. И в общем-то вежливым.
- Моран - не человек, - напомнил Евтихий.
- Я все время об этом забывал, - сказал Хэрибонд.
- И напрасно. Если имеешь дело с троллем, никогда не выпускай этого из мыслей, иначе ты пропал…
Хэрибонд махнул рукой:
- Тебе хоть интересно узнать, о чем я говорил с Мораном?
- Да, - спохватился Евтихий. - Конечно. Рассказывай дальше. Пожалуйста.
- Где-то в окрестностях Гоэбихона должно быть дерево с дуплом, - объяснил Хэрибонд. - Во всяком случае, так считает Моран. Там, в дупле, хранится пергамент. Особенная вещь.
- Пергамент - всегда особенная вещь, особенно если на нем что-то написано, - заметил Евтихий.
- Этот - нечто выдающееся.
- Нечто особенное-особенное? - Евтихий кивнул. - А откуда ты узнал про это?
- Я же тебе только что объяснил - от Морана.
- Да, но как вышло, что ты встретил Морана, если его давно уже нет в Истинном мире?
* * *
Авденаго вдруг понял, что его жизнь кончена. Жизнь ведь заканчивается не в тот момент, когда выкрики: "Мы его теряем!" сменяются безнадежным: "Он ушел" и движением ладони по твоему лицу от лба к подбородку, чтобы закрылись веки. Нет, все случается намного раньше. Когда внезапно тебя пронзает ощущение под названием: "Все, приехал". Конечная остановка. Здесь ты будешь жить до самой смерти, и не вздумай бежать. Больше - никаких новшеств. Никаких перемен в перспективе. Никакого развития. Многолетнее топтание на месте. Впереди - только старость. Причем от нынешнего состояния она будет отличаться только большим количеством морщин на физиономии. Ну, может, лысинка появится. Все остальное - точно такое же, как сегодня.
Наверное, такой же ужас испытывал в проклятые восьмидесятые какой-нибудь романтический юнец, рассматривая транзистор с гравировкой "Дорогому сослуживцу", который подарили дедушке в день выхода на пенсию. Сорок лет в одном и том же КБ.
Швыряясь "Тремя мушкетерами" в стену, означенный юнец кричал:
- Нет! Я не хочу так! Почему все в книгах - ложь? Почему в действительной жизни так не бывает? Почему д'Артаньяну - все, а мне - ничего? Я тоже хочу в девятнадцать лет - не в Политех, а в Париж, со старой шпагой, на старой лошади!
Но у отца не было старой шпаги, не говоря уж о старой лошади. И у деда не было.
Жизнь вдруг распахнулась перед юнцом, как длинная анфилада одинаковых комнат, вся, до самой последней. Сорок лет топтания на месте, а там, где финиш, - там, где у других маршальский жезл, к примеру, - там транзистор "Дорогому сослуживцу". Убейте меня сразу, пожалуйста. Пока мне только семнадцать.
Единственный человек, который понял бы сейчас отчаяние Авденаго, звался Николай Иванович Симаков, преподаватель русского языка и литературы. Но Н. И. Симаков - в Истинном мире. Плевать он хотел на своих бывших учеников. Он дорвался до настоящей жизни.
Придется голубчику Авденаго разбираться со своим будущем в одиночку. Он даже Деянире с этими мыслями позвонить не мог. Деянира - та еще язва, сразу начнет его высмеивать. Ей хорошо, у нее есть своя жизнь. А Авденаго навсегда застрял у Морана.
Он вошел в квартиру с покупками и сразу прошел на кухню. Из гостиной, где Джурич Моран изволил закисать на диване, доносилась музыка. Моран услышал, что Авденаго пришел, и завопил:
- Эй, раб! Эй!
- Сейчас, - буркнул Авденаго себе под нос. - Вишь, зануда. Продукты в холодильник положить не дает, сразу орать ему надо.
- Что ты там бормочешь? - вознегодовал Моран и бурно зашевелился на диване. - А ну, иди сюда! Господин кличут!
- Сейчас, - досадливо повторил Авденаго, скрываясь на кухне.
Пес вырвался из гостиной и метнулся за ним. За последнее время щенок здорово вырос. В общем-то, он уже перестал быть щенком. Превратился в веселого кобеля, хвост свернут в причудливую многослойную баранку, уши как у зайца, ну, может, чуть поменьше. (Моран уверял, что как у эльфа). Пес желал проинспектировать покупочки. Авденаго беспощадно отгонял его от сумок, но пес все равно всюду совался холодным и мокрым носом.
Вслед за псом на кухне возник Джурич Моран.
- Я тебя зачем дома держу? - вопросил он у Авденаго.
- Чтоб помыкать, унижать и чтоб я посуду мыл, - сказал Авденаго. - Для чего же еще?
Моран прямо задохнулся от подобной наглости.
- Я тебя для компании держу! - рявкнул он. - Чтоб было с кем слово перемолвить! Чтоб было, кому стакан воды мне подать на старости лет!
- Заладил, - огрызнулся Авденаго. - Стакан воды ему. Дайте продукты разложить, собака ведь украдет.
- Ну и пусть украдет! Это господская собака! Ей дозволено!
- Так ему же плохо будет, - объяснил Авденаго. - Если он, к примеру, сыр в упаковке сожрет.
- Мой пес не такой дурак, чтобы в упаковке жрать.
- А вдруг случайно? - предположил Авденаго. - Вот вы, помнится, Как-то раз сосиски съели прямо в целлофане.
- Сардельки-то можно в оболочке, так почему сосиски нельзя? - проворчал Моран.
- Многие беды проистекают от неразумия, - сказал Авденаго.
Он закончил наконец разбирать пакеты и закрыл холодильник. Пес с сожалением проводил взглядом колбасу, но быстро утешился и побежал опять в гостиную.
Понукаемый Мораном, Авденаго вошел туда и остановился на пороге.
- Что?
- Слушай.
Моран опять улегся на диван и включил музыку.
Некоторое время все трое слушали: Моран - с восторгом, Авденаго - скучая, а пес - просто радуясь близости к хозяину.
Потом Моран сказал:
- Дошло до тебя?
- Что? - спросил Авденаго.
- Музыка.
- Я понял, что это музыка.
- Осел! Это "Анюта" Гаврилина.
- Композиторша такая?
- Ты не человек, ты - кобылье вымя, Авденаго. "Анюта" - название произведения. Гаврилин - композитор.
- А, - сказал Авденаго без малейшего интереса.
Моран прибавил звук и закричал:
- Гаврилин! Вот это был - тролль! Из троллей тролль! Да я просто уверен, что он - истинный подменыш!
- Вас послушать, так все кругом подменыши, - проворчал Авденаго.
- Человек не мог такое написать, - продолжал Моран. - Я уже третий час слушаю. Сверхчеловечески! И такие чувства во мне пробуждает! Да меня просто распирает от ощущения собственного величия. Это музыка такая! Троллиная. Она пробуждает во мне осознание моей творческой мощи. Понимаешь?
- Нет, - сказал Авденаго, хотя на самом деле все он прекрасно понимал. И ему было тоскливо.
- С каждой нотой я все более осознаю, насколько же я велик, прекрасен, значителен… - продолжал Моран. - Как чудесен мир оттого, что в нем есть я.
Авденаго криво пожал плечами. Ему хотелось поскорее разобраться с обедом и пойти спать. День не имел никакого смысла. Просто еще один день из череды одинаковых. Это у Морана что ни сутки - то новое озарение, а Авденаго просто коснел. В двадцать лет коснеть - не занятие.
- Я сегодня размышлял о существах Первой Реальности, - продолжал Моран, - назовем их Р1, и о существах Второй Реальности, назовем их…
- Р2, - с кислым видом завершил фразу Авденаго. - Очень увлекательно.
Моран приподнялся на локте и впился в него взглядом. Авденаго нацепил на физиономию привычную маску фальшивой заинтересованности и легкого испуга, какую, по мысли молодого человека, надлежит носить денщику, когда Его Высокопревосходительство изволит делиться с ним своими возвышенными мыслями.
- Вот ты, Авденаго, к примеру, - типичное Р2.
- Кто ж будет спорить, - вздохнул Авденаго. - Вот и поясницу у меня что-то ломит…
- А знаешь, как определить, кто Р1, а кто Р2? - Моран сделал музыку еще громче и теперь ему стоило больших трудов перекрикивать ее. - Очень просто! Я постиг. К Р2 применим родительный падеж. Вот к тебе, скажем, применим. Смотри. Ты - Авденаго. Да?
- Ну, да, - сказал Авденаго.
- А что такое - Авденаго? - настаивал Моран.
- Я, - сказал Авденаго.
- Что? - гаркнул Моран. - Что ты говоришь?
- Я говорю - я! - завопил Авденаго.
- Мешаешь вальс слушать, - сказал Моран. - Заткнись.
- Я, пожалуй, лягу, - проговорил Авденаго и растянулся на полу.
Они дослушали вальс. Моран изловчился и лягнул Авденаго в бок.
- Ты что тут разлегся при своем господине? Совсем обнаглел? Ты хоть осознаешь, смерд, при ком ты разлегся?
- Я могу ниц полежать, - предложил Авденаго. - Как перед византийским императором. Только чтобы полежать. Стоять что-то трудно. Устал я за день.
- А, так тебе трудно? Вот и хорошо, - обрадовался Моран. - Давай-ка, встань. Внимай "Анюте" стоя. Навытяжку. Жаль, тяжелого ружья нет со штыком, знаешь, такого, неудобного, как при императоре Павле… На чем мы остановились?
- На том, что Авденаго - это я, - сказал Авденаго.
- Нет, - Моран покачал головой медленно и торжественно, словно готовясь провозгласит ьсмертный приговор. - Ты - в родительном падеже. Ты - кто? Авденаго.
- Именительный падеж, - заметил Авденаго.
- Да, но что потом? - Моран поднял палец. - Потом начинается совсем другое. Ты муж - кого? - Атиадан. Ты дахати - кого? - Нитирэна. Ты раб - кого? Самого Джурича Морана! Так кто ты такой?
- Авденаго.
- Угу. Ты - Р2. Смысл твоего существования - в тех, кто тебя определяет. В них.
- Между прочим, - сказал Авденаго, зачем-то не желая уступать Морану, - в родительном падеже вы все. Вы, Нитирэн, моя жена. А я все-таки в именительном.
- Без нашего родительного твой именительный лишается всякого смысла, - отрезал Моран и поджал губы. Он терпеть не мог, когда его уличали в неточности.
Музыка закончилась. В наступившей тишине Авденаго проговорил:
- Странно, а в Истинном мире я считался довольно значительной персоной.
- Это потому, что ты прилагаешься к очень значительным персонам, - объяснил Джурич Моран. - Так что считай, что тебе повезло.
Авденаго молчал.
- Ты считаешь? - спросил его Моран.
- Считаю, - нехотя выдавил Авденаго.
- Почему-то я не слышу радости в твоем голосе, - заметил Моран.
- Потому что радоваться нечему, - ответил Авденаго, и тут в дверь позвонили.
Авденаго поморщился. Еще одно, осточертевшее. Сейчас клиент будет ломиться в дверь, Моран - орать, что Джурича Морана нет дома, а Авденаго - неубедительно врать из-за запертой двери. У Морана испортится настроение, и остаток вечера он будет шпынять своего раба - просто для того, чтобы развеяться. А поскольку Авденаго надоел Морану не меньше, чем Моран - Авденаго, то все это закончится либо бегством Авденаго из дома под предлогом "выгулять собачку", либо мордобоем.
Очевидно, у Морана возникли те же самые мысли. Он скучно посмотрел на своего раба и пробурчал:
- Что стоишь? Скажи, что меня нет дома. Не то так и будет ломиться до ночи.
- Ну и пусть себе ломится.
- Меня раздражают звуки посторонних людей возле моей двери. Ступай и избавься от него.
Авденаго поплелся в прихожую.
- Мне необходимо побеседовать с Джуричем Мораном, - в ответ на "кто там?" проговорил уверенный, спокойный мужской голос.
- Джурича Морана нет дома, - сказал Авденаго.
- Чушь! Ты кто - слуга? Это ведь он подучил тебя солгать?
- Какая разница, кто меня подучил, - сказал Авденаго. - Господин Моран не принимает.
- В его интересах принять меня, - настаивал голос.
Авденаго открыл дверь, загородил собой вход и проговорил:
- Учти, гнида, малейшее резкое движение с твоей стороны - и я тебе все кости переломаю. Мой господин изволит лежать на диване и упиваться собственным величием под музыку Анюты Гаврилиной.
В прихожую, отстранив Авденаго, ловко проскользнул человек в хорошо пошитом костюме. Он был высоким, угловатым, что странно не вязалось с его интеллигентным голосом и хорошими, немного вкрадчивыми манерами. Его лицо обладало некоторыми чертами монголоидности - иногда такое встречается у сибиряков.
- Как к тебе обращаться? - спросил он у Авденаго.
- Никак. Сейчас ты скажешь, что тебе надо, и уйдешь.
- Нет, молодой человек, то, что я намерен сказать, должно быть доведено до сведения Джурича Морана лично. Впрочем, к слуге можно никак не обращаться.
Он дернул плечом, и в этот самый миг странная догадка посетила Авденаго. "Но… это невозможно! - подумал он в полном смятении. - В Санкт-Петербурге? Нет. Моран бы знал…"
- Ты - тролль? - спросил Авденаго.
Гость глянул на него в полумраке прихожей, сверкнул желтоватыми глазами.
- А, разглядел! - промолвил он. - А ты кто?
- Я - нечто, зависящее от родительного падежа, - ответил Авденаго. - Муж - кого? - моей жены. Друг - кого? - моего друга. Слуга - кого? - моего хозяина. А сам-то я кто? А сам-то я никто. Но поскольку все те, кто стоит рядом со мной в родительном падеже, - очень важные персоны, то и сам я вполне серьезная личность и при случае могу пырнуть ножом. Поэтому веди себя тихо, понял?
Гость сказал:
- Мое здешнее имя - Алексей Дмитриевич Анохин.
Авденаго вытянул шею и крикнул:
- Мой господин! К вам - мусье Анохин по важному делу!
- Пусть катится к черту, - донесся голос Морана.
Анохин уже входил в гостиную. Пес с громким лаем бросился к нему, но уже возле самых ног гостя передумал его съедать и принялся весело обнюхивать его брюки.
Непринужденно устроившись у стола, накрытого скатертью с бахромой, Анохин раскрыл свой портфельчик и извлек небольшой ноутбук. Включил, помедитировал на экран, пока компьютер загружался. Затем перевел взгляд на Морана.
- Итак, вы - Джурич Моран. Странно, что вы не взяли себе человеческого имени, - произнес Анохин.
- Я не намерен брать себе какие-то там чужие имена, - проворчал Моран. - Авденаго, подай подушку! Твоему господину неудобно лежать!
Авденаго сорвался с места, убежал, прибежал, положил еще одну подушку под голову своего господина. Полюбовался. Поправил подушку.
Анохина эта сценка ничуть не впечатлила. Он пролистывал на своем ноутбуке разные файлы. Когда суета вокруг Морана улеглась, Анохин продолжил:
- Имело смысл скрыть свое подлинное имя. Во всяком случае, это затруднило бы поиски вашим врагам.
- Да плевал я на врагов, - сказал Моран. - Тем более на моих. Если они найдут меня, им же хуже будет. Я бы на их месте держался от меня подальше.
- Увы, - Анохин развел руками. - В последнее время ситуация резко изменилась, и изменилась к худшему.
- Авденаго, - жалобно взвыл Моран, - пусть он уйдет! Ты можешь что-нибудь с этим сделать?
Авденаго повернулся к гостю, но тот остановил его, подняв ладонь.
- Спокойно, юноша. Я уйду сам и только после того, как скажу все, ради чего проделал этот путь.
- Он тролль, - вполголоса подсказал Морану Авденаго.
- Тролль? Из него такой же тролль, как из собачьего хвоста кресло, - едва не плача произнес Моран.
Он поймал пса за хвост и некоторое время пытался разогнуть "баранку". Пес вздыхал, приподнимал верхнюю губу, но терпел. Наконец Моран выпустил животное, которое сразу же обрадованно полезло лизать ему лицо. Моран слабо отталкивал от себя собачью морду.
Анохин развернул к нему компьютер:
- Вам хорошо видно?
- Что именно?
- Вот здесь. Видите?
- Какой-то дом. Что это? Супермаркет? - Страшная догадка проникла в мозг Морана. - Вы - торговый агент? Хотите, чтобы я купил у вас электрического утенка, исполняющего семнадцать мелодий?