- Нет, Сиф. Это не то, чего я хочу. Раньше всё было проще… Раньше это был не он. С ним я так не могу. Наверное, я научился любить…
Айнагур расхохотался и едва не опрокинул питьё. Слуга торопливо подхватил чашу и поставил её на низенький полированный столик.
- Сиф, как ты думаешь, кто он?
- Ты говоришь о своём боге, господин?
- Ты недавно утверждал, что боги не могут быть твоими или моими.
- Настоящие боги не могут…
- Ты говоришь ужасные вещи, старик. Ты смеешь подвергать сомнению истинность бога… Я шучу, Сиф. Мы одни. Меня всегда забавляют твои рассуждения. Итак, мы говорим о моём боге. И кто же он?
- Этот - человек, - ответил старый слуга. - Я не знаю, кто были те - оборотни или ходячие куклы… Этот - человек.
- А в чём, по-твоему, разница между богом и человеком?
- Боги сильнее нас.
- Верно. Он всегда был сильней меня.
- Кто, господин?
- Мой бог. Ты много обо мне знаешь, Сиф. Много, но не всё. Ты прав. Боги сильнее нас, и нам лишь остаётся с этим смириться. Мне понадобилась очень долгая жизнь, чтобы понять эту простую истину. Ты её знаешь с пелёнок и даже не пытался оспаривать. В чём-то ты мудрее меня. Я понял: бесполезно мстить богу, даже если считаешь, что он был к тебе несправедлив. Ты всё равно не сумеешь ему отомстить. Можешь сделать статую бога, ходячую куклу… Можешь обнимать её, лобзать, играть ею, даже можешь извалять её в грязи, но самого бога не унизишь. Сиф, как ты думаешь, я поумнел за те годы, что ты провёл рядом со мной?
- Господин, твой ум и твои знания всегда были достойны восхищения…
- Я не об этом… Впрочем, ты же всё равно не посмеешь назвать меня глупцом. Даже если ты меня таковым считаешь. Наверное, иногда ты меня ненавидишь?
- Нет, господин. Ты сам себя ненавидишь.
- И вдобавок презираю. Самое лучшее из всего, что я заслужил, - это жалость моего слуги. Ты по-прежнему не хочешь принимать хармин? Я мог бы сделать тебя бессмертным. Почти.
- Мы и так бессмертны, абеллург.
- Упрямое, неблагодарное животное… Убирайся, оставь меня в покое.
Слуга поклонился и тихо вышел. Айнагур взял со столика чашу. Сладковатый аромат приятно щекотал ноздри. Сейчас ему будет хорошо. Пусть ненадолго и не по-настоящему… Всего лишь приятный сон, удивительно похожий на реальность.
Он опять увидел Цветочный павильон. Тот, что был в замке Линд. Айнагур видел его довольно часто. Наверное, потому, что некогда украшавшая этот павильон статуя стояла теперь у изголовья его кровати. Статуя из голубовато-белого сурдалина. Прелестный отрок с полураспустившимся бутоном лиммеи в руках. Эти водяные цветы напоминали здешние хаммели, только лепестки у них были слегка заострённые. Копии этой статуи красовались теперь в каждом валлонском поселении Сантары. Цветок считался символом солнца. Ещё сто шестьдесят лет назад один из известных поэтов Валлондола сложил гимн Эрину, в котором говорилось, что солнце родилось из чудесного цветка, распустившегося в руках бога. Айнагуру иногда это снилось. Бутон в руках статуи вдруг вспыхивал голубым светом и распускался, мальчик оживал и протягивал пылающий цветок Айнагуру.
"Возьми! - говорил он чистым и ясным голосом Ральда. - Почему ты боишься? Ведь ты же хотел".
Айнагур пытался взять цветок, но тот нестерпимо жёг ему руки, и Айнагур ронял его на пол. Однажды цветок разбился на множество осколков, из которых выросло много-много разных цветов, и комната превратилась в сказочную поляну. Айнагур был мальчиком-подростком. Он гонялся за Ральдом, а потом они долго лежали на мягкой траве, и тёплый ветер качал над ними нежно благоухающие бутоны…
А однажды все цветы превратились в язычки светло-голубого пламени. Они росли, разгорались… Вскоре весь павильон был охвачен огнём. Ральд спрыгнул в бассейн, но вода тоже превратилась в огонь, и юный лирн едва не погиб. Айнагур спас его. Он нёс его сквозь голубое пламя, прижимая к груди, задыхаясь от жары и от страсти. Он нёс бы его так хоть целую вечность…
На этот раз Айнагур снова спасал своего кумира. Надо было разбить лёд, пока Ральд не задохнулся. Лирны умеют плавать подо льдом, но он находился там уже больше часа, а поблизости не было ни одной проруби.
"Сейчас, сейчас", - бормотал Айнагур, изо всех сил долбя тяжёлым копьём твёрдый, как камень, лёд.
Потом он вынес Ральда на берег. Безжизненное тело юного лирна казалось голубоватым на ослепительно-белом снегу. Мокрые пряди облепили узкое бедное лицо. Неужели он мёртв?
"Я знаю, как ему помочь!" - раздался рядом звонкий, ненавистный Айнагуру голос.
Маленькая сантарийка, увешанная гирляндами лиммей, насмешливо улыбаясь, показывала Айнагуру плотно сжатый кулачок.
"Что там у тебя? - крикнул он. - Давай скорей, если это ему поможет!"
"Я отдам это только ему", - ответила девчонка.
"Но он умирает!"
"Он уже давно умер".
"Но я хочу оживить его!"
"Ты? Оживить? Да ты губишь всё, к чему бы ни прикоснулся".
Айнагуру хотелось прибить эту маленькую колдунью. Как она посмела сюда явиться? Здесь всё должно быть так, как хочет он, Айнагур.
Несносная девчонка наконец исчезла, а Ральд ожил. Ему захотелось нырнуть в прорубь. Айнагур не пускал его. Они долго боролись на скользком, гладком, словно зеркало, льду, а из проруби вдруг вынырнул килон и уставился на них своими огромными человечьими глазами. Айнагуру стало страшно.
"Не смотри на него, пожалуйста, не смотри", - умолял он Ральда, прижимая его к себе.
Нежное, прохладное тело отрока источало аромат лиммеи. Пьянея от этого запаха, Айнагур зарылся лицом в мягкие голубоватые волосы лирна и стиснул его в объятиях с такой силой, что тут же испугался. Мальчик казался хрупким, как цветок.
"Не бойся, ведь я давно уже умер", - прошептал Ральд, тихонько рассмеялся и исчез, а Айнагур остался стоять посреди замёрзшего озера, прижимая к груди полураспустившийся бутон лиммеи.
"Нет, ты не умер… Ты не умрёшь. Никогда. Я не дам тебе умереть…"
"Лучше оставь его в покое! - прозвенел над самым ухом голос маленькой колдуньи. - Тебе не надоело, абеллург?"
Он проснулся раньше обычного. Ещё только начинало светать. На душе было пусто, как и всегда после таких снов. Хорошо ещё, от этого питья не болела голова. Сиф варил его из корня ситхи и ещё каких-то трав по рецепту своей покойной матери. Во дворце многие баловались подобными вещами, но услугами Сифа пользовался только Айнагур. Никто об этом не знал. Главный абеллург всегда был бодр, подтянут и время от времени выговаривал тем, кто чересчур увлекался каким-либо дурманом.
Ситха считалась самой безопасной травой, но её частое употребление всё же сказывалось на здоровье. Сиф сводил её вредное действие почти к нулю. Его мать была колдуньей и знала толк в травах.
"Пропади они пропадом, все эти колдуны", - думал Айнагур, скорчившись на смятой постели.
Подушка и бельё были влажными от пота. Нынешняя ночь не принесла ему того наслаждения, которого он ждал. Проклятая маленькая колдунья… Мало того, что она пробралась во дворец, она ещё и вторгается в его сны. Теперь она уже всюду отравляет ему жизнь. У Айнагура до сих пор звенел в ушах её тихий насмешливый голосок: "Тебе не надоело, абеллург?"
Он четыре раза пытался её отравить. Похоже, ей не страшны никакие яды. Потом он заметил, что юная сантарийка любит подолгу стоять на самом высоком балконе северной башни - оттуда были видны горы Ингамарны. Его люди несколько ночей поливали сорбиновой кислотой скобы, прикрепляющие балкон к стене. Всё выглядело так, будто они насквозь проржавели и сгнили от дождей. Эту часть замка ужа давно не ремонтировали. Последние пять-шесть лет никому и в голову не приходило подниматься в холодную и сырую северную башню, которую со временем вообще собирались снести.
Девчонка ходила туда одна. Она любила уединяться. Люди Айнагура всё рассчитали точно - балкон должен был оборваться, когда она облокотится на перила. Так и случилось, а дальше… Айнагур видел, как она падала. Тяжёлый балкон, медленно снижаясь, парил в воздухе, словно пушинка, а она стояла прямая и спокойная, только её длинные волосы развевались на ветру. Слуги, подметавшие парк, так и обмерли. Они смотрели на неё, как на богиню. Балкон почти бесшумно опустился на каменные плиты аллеи.
- Хорошо, что не на клумбу, - сказала девчонка обомлевшим слугам и пошла прочь. Как будто ничего не случилось…
Последнюю попытку Айнагур предпринял около тигма назад. Сантарийка научилась водить тайпу и теперь время от времени выезжала за пределы Эриндрна. Все знали, что в Среднем городе живёт её дядя, и она иногда его навещает. Потом Айнагуру доложили, что аттана из Ингамарны стала всё чаще и чаще наведываться в Нижний город. Ещё бы! Ведь основную часть его населения составляли её соплеменники. Однажды Айнагур отправил следом за ней своих людей, которые ловко спровоцировали стычку с гвардейцами. Последние два-три года в Нижнем городе часто вспыхивали беспорядки. Это уже никого не удивляло. Валлондорн давно уже кипел, как варево в плотно закрытом котле. Главный абеллург старался об этом не думать. Один неосторожный шаг со стороны властей - и крышка с котла будет сорвана. Этого Айнагур не хотел. Он устал. Пусть всё рушится само собой… Гинту должны были убить в перестрелке. Якобы случайно. Люди Айнагура клялись, что стреляли в неё много раз. "Ан-абеллург, да её просто пули не берут, эту проклятую колдунью!" Айнагур им верил. Эти парни не знали, что такое промах. Во время перестрелки пострадали двое гвардейцев и четверо горожан - три сантарийца и валлон. Причём, последний скончался бы на месте, если б не эта маленькая дрянь. Она тут же помогла всем раненым, и с тех пор к Эриндорну тянулись толпы желающих быстро исцелиться от своих недугов. Прогонять их Айнагур не решался: это бы не снизило интерес людей к сантарийской абельмине, а вот авторитет абеллургов мог от этого здорово пострадать. Пускать всякий сброд во дворец тоже не хотелось. Пришлось отдать в распоряжение Гинты недавно достроенное здание недалеко от Большого моста, соединяющего Верхний город со Средним. Задумывалось оно как новая гостиница для состоятельных посетителей Эриндорна. Теперь здесь разместилась бесплатная лечебница. В окружавшем здание парке тоже с утра до ночи толпился народ. Некоторые даже разбивали на газонах палатки.
Поначалу всё это напоминало стихийное бедствие. К счастью, сантарийка сумела сама навести порядок. Что ни говори, а будущая правительница в ней чувствовалась. Больные занимали очередь, но самых тяжелых пропускали вперёд. Гинта обзавелась помощниками. Сама она принимала пациентов через день, но если её в каких-то особых случаях вызывали в лечебницу, отправлялась туда в любое время дня и ночи. Казалось, возня с больными приносит ей гораздо больше радости, чем все те блага, которые дарует жизнь во дворце бога.
Айнагур посоветовал своему кумиру почаще появляться в лечебнице вместе с сантарийкой, а все абеллурги в городских храмах говорили прихожанам, что Эрин наделил одну из своих абельмин частицей своей силы и теперь она по его повелению исцеляет его подданных. Сам бог слишком велик, чтобы касаться каждого смертного, тем более что многие люди этого и не достойны, но Эрин милостив и готов помогать даже самому презренному из своих подданных. И делает он это руками своих слуг. Айнагур опасался, что сантарийка возмутится, услыхав, что её заслуги приписываются другому. В конце концов, ей ничего не стоило доказать лживость всех этих проповедей. Но аттана из Ингамарны слушала их со снисходительной улыбкой. Так улыбается взрослый, когда ведёт тайпу и смотрит на ребёнка, который держится за руль и воображает себя водителем. Сантарийка не собиралась ничего доказывать, она лишь попросила у бога разрешения открыть при лечебнице школу целителей. Разумеется, разрешение было получено, и Айнагуру пришлось с этим смириться. Большинство валлонов до недавнего временя боялись сантарийских колдунов и не доверяли их методам лечения, но теперь, когда всё это делается от имени бога и освящено его покровительством… Будущая минаттана умела извлекать выгоду из любой ситуации. Айнагур ненавидел Гинту, но в глубине души не мог не восхищаться ею. Как она владели собой, эта четырнадцатилетняя девчонка. Она одним взглядом могла поставить на место кого угодно. Абельмины, которые за её спиной постоянно злословили на её счёт и высмеивали каждое её движение, ни за что не осмелились бы вступить с ней в открытый конфликт. Сказать она тоже умела. И при этом никогда не говорила лишнего.
Через несколько дней после перестрелки в Нижнем городе в летнем театре дворца показывали какой-то спектакль. Айнагур пришёл сюда не ради представления. Ему хотелось побыть рядом со своим кумиром, который всё больше и больше от него отдалялся. Айнагур сел справа от мальчика, сантарийка сидела слева от него, и он разговаривал с ней гораздо охотнее, чем с абеллургом. Потом он пожаловался на скуку и ушёл. Актёры на сцене, казалось, и сами изнывали от скуки. Айнагура и Гинту разделяло лишь пустое сиденье. Они ещё ни разу не оставались наедине.
- Тебе не надоело, абеллург? - с улыбкой спросила юная аттана и, не дождавшись ответа, вышла.
Публика постепенно расходилась, а Айнагур всё сидел, пригвождённый к месту этим вроде бы невинным вопросом. "Тебе не надоело, абеллург?" Он знал, что девчонка имела в виду не спектакль. Во всяком случае, не тот скучный спектакль, который разыгрывался на сцене.
Из неё выйдет отличная правительница. А из него правитель. Этот мальчик… Он походил на Ральда, но не во всём. Тот был рождён в семье властителя, но власть не привлекала его. Скорее наоборот. Тяжкий дар предвидения освобождал его от страстей, свойственных большинству. Наверное, сквозь призму этого дара многое кажется суетным и лишённым смысла…
Этот мальчик на многое смотрел иначе. И роль правителя его на тяготила. Он не упивался властью, вовсе нет. Он просто воспринимал её как нечто, принадлежащее ему по праву.
Айнагур дорвался до власти ценой неимоверных усилий и, несмотря на долгие годы своего почти единоличного правления, относился к ней по-прежнему с трепетом. Он трясся над ней, как вор, похитивший сокровище, обладать которым он не достоин, и живущий в вечном страхе, что у него это сокровище отнимут.
Он знал, что отнимут. Уже отнимали. Этот мальчик, нынешний бог. Настоящий, в отличие от всех предыдущих. И править он мог по-настоящему. Здесь никто но смел ослушаться Айнагура, но с какой радостью слуги кидались выполнять приказания юного бога. На него не обижались, даже если ему случалось не по делу вспылить. Он всех покорял своим обаянием, великодушием, своим врождённым благородством, которое сквозило в каждом его жесте. Айнагур видел, как он сражался на турнирах, командовал корабельными войсками, как разговаривал с командирами дворцовой гвардии. Взрослые мужчины отчитывались перед этим хрупким с виду отроком, как перед своим правителем. И они любили его. Айнагура же только боялись. Когда-то это льстило ему. Когда-то ему казалось, что власть, основанная на страхе, может быть прочной.
Айнагypa не удивляла дружба мальчика с сантарийской аттаной. Они подходили друг другу. Глядя на них, абеллург невольно вспоминал древние легенды. Эрлин и Гильда… Эрин и Гилла…
Интересно, они уже стали любовниками? Нет, докладывали осведомители, не похоже. Эрин проводит ночи с другими абельминами, а эта худышка… Кажется, она ещё и не созрела для лю6ви. К тому же, большинство сантарийских колдуний предпочитают хранить целомудрие, опасаясь потерять хотя бы частицу своей чудесной силы.
Айнагур не знал, чего он боится больше: колдовской силы Гинты или её близости с Эрином… Вернее, Эрлином, как она его назвала и как его сейчас должны называть все остальные. Айнагура раздражало уже само то, что он её боится. Такого человека, как эта аттана из Ингамарны, хорошо иметь другом и опасно иметь врагом. Айнагур решил, что больше не будет с ней враждовать. Друзьями они никогда не станут. Пожалуй, он попытается сделать её своим союзником.
Глава 2. Избранница бледной богини.
- Амнита, а когда здесь появился этот ваятель?
- Какой? Их тут много.
- Можно подумать, ты не знаешь, о ком я говорю.
Амнита промолчала. Гинта поняла, что подруга сердится, хоть и не подаёт виду. Здесь вообще принято скрывать свои чувства. И своё подлинное отношение к окружающим. Впрочем, Гинта знала, что к ней Амнита относится хорошо. Действительно хорошо. Она не такая, какой хочет казаться. И не так уж трудно пробиться сквозь эту броню.
Они сидели на бортике фонтана, спустив ноги в воду, - холёная белокожая красавица с узким надменным лицом и худенькая смуглая девочка-подросток. Обе недавно искупались и сушили волосы. Амнита неторопливо разбирала длинные волнистые пряди, пропуская их сквозь тонкие пальцы, и откидывала за спину. Высыхая, они сияли при свете ярких ламп, словно белое серебро. Кожа валлонки, казалось, тоже излучала cвет. На бледных щеках дрожали серебристо-лиловые тени от длинных ресниц.
Кто-то прошёл по коридору. Гинта вздрогнула и оглянулась на полуоткрытую дверь купальни.
- Стражники, - спокойно сказала Амнита. - Они тут везде ходят.
- Мне доводилось встречаться с великанами, - поёжилась Гинта. - Теперь мне даже их вид неприятен.
- Эти совершенно безобидны. Они тупые и делают только то, что им
скажут. Не обращай внимания. Это всё равно что ходячие статуи.
- Ходячие статуи - это едва ли не самое страшное из всего, что
я видела в своей жизни.
- Да, я слышала об этих живых изваяниях из пустыни, которых ты взрывала при помощи молнии.
- Здесь почти никто этому но верит.
- Ну и что? И здесь, и везде люди верят тому, чему им хочется верить.
- Не всегда. Есть вещи, в которые не хотелось бы верить, однако приходится. И верить, и думать о том, как предотвратить беду.
- Опять она про какую-то беду… Просто беда с тобой. Нельзя же с таких лет жить исключительно мировыми проблемами.
- А тебе никогда не приходило в голову, что наш мир может погибнуть?
- Каждое мгновение во вселенной возникает и гибнет множество миров. Почему ты считаешь, что наш - исключение?
- Наш мир ещё молод.