- Ну, привет, рожа наглая, - поприветствовало оно Иллариона.
- Почему наглая? - удивился чародей. - В прошлом году на Самхэйн ты обозвало меня постной рожей.
- Люблю разнообразие, - ответствовало зеркало, и выдало отражение волшебника в негативе.
- Моню видело? - осведомился Илларион, глядя голубыми глазами в темно-красные глаза своего зеркального двойника и почесывая щеку.
- Я ее поглотило, - важным тоном сообщило зеркало и вспучило нос волшебнику.
- Зачем? - изумился маг. - Немедленно верни!
- Черта с два! - заявило зеркало и растянуло отражение волшебника так, что оно с треском лопнуло и образовало два лица, оба - чрезвычайно рассерженных, а потом вызывающе пропело. - Сего-о-одня не твой де-е-ень!
- Верни её! - грозно повторил своё требование Илларион. - Иначе! - он поднял вверх правую руку, словно муху ею прихлопнуть собрался.
- Но-но! - отозвалось зеркало. - Не забывай: нынче вся твоя магия может выйти боком. Самхэйн - особый день. Всё наперекосяк. Особливо все магическое…
- Но зачем она тебе? - покачал головой волшебник.
- Я просто не желаю, чтоб она в меня пялилась по десять раз на дню. Хоть сегодня, - со вздохом ответило зеркало. - Она мне не нравится. От ее рыжих волос у меня вся поверхность болит - слишком яркий цвет, раздражающий… Тебе надо сменить девушку.
- А это тебя не касается! - резко ответил Илларион, направляясь в ванную комнату.
- Очень даже касается! - крикнуло ему вслед вредное зеркало. - Мне ж её отражать, а не тебе!
В знак неуважения к сегодняшнему не совсем нормальному дню Илларион решил не бриться. Он принял душ, почистил зубы, причесался - и только. Затем прошел в гардеробную, где выбрал одежду, подходящую Самхэйну: брюки и рубашку камуфляжной расцветки и тяжелые ботинки-штурмовики. На голову напялил белый пробковый шлем, поверх рубашки надел черный кожаный жилет с десятком кармашков, полных всяких нужных в Самхэйн мелочей, и военным шагом направился в столовую.
По коридору, в полуметре от пола, уже шныряли демоны-мыши и демоны-тараканы, то и дело врезаясь в ноги чародея. Но Илларион шагал так твердо и уверенно, что они никак не смогли сбить его с курса, а потому обиженно пищали и слали магу всякие мелкие проклятия: "Чтоб ты на солнце обгорел! Чтоб у тебя все правые ботинки пропали! Чтоб из мяса ел одну курятину!" По-крупному они проклясть не могли, поэтому довольствовались тем, что было в их компетенции.
Илларион же потихоньку пух от гнева.
Сегодня нельзя было колдовать.
Точнее, колдовать не запрещалось, но сегодня, в день, когда ворота в темные миры были открыты, любая, даже самая маленькая и безобидная волшба могла сама собой превратиться в крупную неприятность и привести к катастрофе. Поэтому, не зная о последствиях щелчков пальцами, лучше было не щелкать ими вообще.
За Монику Илларион не особо беспокоился. В Зазеркалье ей мало что угрожало. Разве что мелкие зеркальные бесы, но они могли лишь щекотать, щипать да за волосы дергать. К тому же, они были пугливыми - стоило громко рявкнуть на них что-нибудь из серии "отвалите!", и они переставали досаждать.
"Самхэйн кончится - и зеркало ее выпустит. И все будет по-старому, - успокаивал сам себя чародей, заваривая кофе. - Оно и к лучшему, что Моня сейчас там. Там тише и спокойнее, чем здесь", - и он сердито покосился на змеевидного духа, который выполз из серванта, вытаращил свои желтые глаза на мага, а потом, по-старчески кряхтя и охая, потащился по узорчатой плитке, оставляя на ней зеленоватый слизистый след, и исчез в недрах газовой плиты.
"А ведь только десять утра", - с тоской подумал Илларион, глядя на часы, на стрелках которых уже висел крохотный гном в петле из обувного шнурка и строил рожи пролетавшим мимо зеленым горгульям…
Где лучше всего провести беспокойный фестиваль Самхэйн?
Конечно, подальше от кладбищ и прочих захоронений, над которым пространственные дыры есть всегда, а в сей темный день они еще и раззявлены, как ненасытные акульи пасти, и извергают из себя демонов, духов, бесов, как проснувшийся вулкан - лаву.
Но где найти такое чистое место? Ведь планета Земля уже давным-давно представляет одно сплошное кладбище. Ибо даже в тех местах, где теперь шумят автострады или высятся модерновые новостройки, кто-то когда-то кого-то похоронил, тайно ли, явно ли…
Маг Илларион знал одно чистое место, где пришельцы с темной стороны досаждали бы наименее всего: он полез на каменный утес, что высился над морем. Уж там-то не было ничьей могилы. И там ни разу не проливалась кровь человека, потому что люди никогда туда не залазили. Туда забраться мог только волшебник, используя при этом свою волшебную цепкость.
Такое вот это было во всех отношениях исключительное место…
Илларион сидел на утесе и вырезал разные фигурки из полосатого оникса и полупрозрачного нефрита: слоников, лошадок, зайцев, драконов, жаб и жуков. Поделочных камней у мага было предостаточно в бездонных карманах жилета.
Он трудился над жабьим глазом, когда воздух вокруг него уплотнился, запАх ароматным дымом (такой бывает, когда в огонь бросают вереск), и большой зеленый глаз открыл свои веки как раз напротив лица Иллариона.
- Хело, - прошептал кто-то.
Волшебник оторвался от оникса и улыбнулся глазу:
- Хело, Катарина.
- Ты снова тут, - заметила Катарина. - Опять не празднуешь?
- Слишком шумно. Ты же знаешь: я не люблю шум.
Катарина вздохнула, обернулась беловолосой и зеленоглазой девушкой в длинном белом одеянии и опустилась на камни рядом с Илларионом. Тонкими пальцами, очень похожими на птичьи лапы из-за длинных и острых ногтей и чешуеподобной кожи, она коснулась фигурок, которых уже было штук десять. Выбрала нефритового дракона, улыбнулась:
- Я тоже не люблю шум. В моем мире всегда тихо.
- Наверно, потому мы и сдружились, - сказал Илларион.
Они помолчали, глядя на драконов, которые устроили драку над морем.
- Я бы могла оборвать хвосты обоим, - хмыкнула Катарина. - Столько шума из-за жемчуга… Но у тебя уже два слона, две жабы, два жука, два дракона и два лошади? Будем играть?
- Сейчас дорежу зайцев - и начнем, - кивнул Илларион.
- Дорежу зайцев, - повторила Катарина и рассмеялась.
Её смех был тих, как и её голос, но драконы-драчуны услышали и прекратили свару, развернулись и подлетели к утесу, могучими крыльями разгоняя стайки химер и призраков, что роились над Адриатикой.
- Позвольте нам засвидетельствовать свое почтение вам, прекрасная царица, - сказал старший из них, склоняя зеленую голову перед Катариной.
- Позволяю, позволяю, - отозвалась девушка. - А что вы решили насчет жемчуга?
Драконы растерянно переглянулись, а потом старший пробормотал, протягивая правую лапу Катарине:
- Мы решили подарить его тебе, прекрасная царица.
В его бледно-зеленой ладони лежали семь крупных черных жемчужин.
Огромные глаза Катарины загорелись желтыми огнями. Она улыбнулась, забрала жемчуг и повернулась к Иллариону:
- Итак, сегодня играем не просто так. Играем на жемчуг! На прекрасный черный жемчуг!
- Весь поставишь или по одной? - осведомился волшебник, рассматривая каменных зайцев.
- Весь! - ответила царица драконов. - А ты что поставишь?
Илларион минуту подумал и ответил "свой жилет".
Катарина рассмеялась, похлопала мага по плечу:
- Волшебный жилет - то, что надо! Я согласна, согласна…
Они расставили фигурки прямо на камнях, в некоем мудреном порядке, и тут же крепко задумались над первыми ходами.
Драконы, зеленый и алый, присели на соседний утес, сложили крылья за спинами и замерли, с любопытством вытянули шеи в сторону играющих…
Фестиваль Самхэйн заканчивался. Солнце спешило на запад, погружалось в необычную фиолетовую тучу, похожую на башню, украшенную флагами. Туда же тянулись разноцветные стаи духов, шумные косяки бесов, мрачные караваны демонов.
Царица Катарина проиграла жемчуг и два своих когтя с левой лапы. И то, и другое перекочевало в один из нагрудных карманов Илларионова жилета, и маг был очень доволен тем, что нынче вечером поднесет любимой Монике прекрасный подарок. А еще он был доволен тем, что Самхэйн прошел довольно мирно и спокойно - на утесе, за игрой, под приятный шелест морских волн. За это следовало благодарить и Катарину, и Илларион снял пробковый шлем с головы, протянул его нахмуренной царице драконов:
- Нравится?
Она скосила зеленый глаз на головной убор и чуть заметно дернула тонкими, бледными губами, словно улыбнуться захотела, но тут же передумала, и сухо ответила:
- Вроде ничего.
- Позволь подарить его тебе, - ослепительно улыбаясь, молвил волшебник.
Он отлично знал природу драконов: эти чудесные и прекрасные существа обожали игры и обожали подарки.
Катарина не была исключением. Ее глаза загорелись так же, как в тот миг, когда зеленый дракон протянул ей жемчуг.
- О! - воскликнула она, хватая шлем. - О! Какая прелесть! - и тут же надела его на голову.
- Тебе очень идет, - кивнул Илларион и достал из бокового кармана зеркальце, протянул его Катарине.
- Да-да, мне очень идет! - счастливо улыбнулась она, увидав свое отражение. - Только бы Самхэйн одобрил.
- И ему должно понравиться.
- Ему понравится! Понравится! - закричали драконы со своего утеса.
- Как знать, - пожала плечами Катарина, расчесывая белые волосы пальцами. - Он противник всего лишнего.
- Шлем - не лишнее, - улыбнулся Илларион. - У каждой дамы должен быть достойный ее головной убор. Этот просто создан для тебя, Катарина.
- Точно! Точно! - отозвались драконы. - Вы прекрасны, прекрасная царица!
Катарина ласково улыбнулась своему отражению, вежливо улыбнулась драконам, обаятельно улыбнулась Иллариону:
- Ты очень приятный маг. Любезный, галантный. Такого нет в моем мире. Позволь мне тебя поцеловать.
Илларион побледнел, зная, каким бывает поцелуй дракона. Но сделать он ничего не мог: волшебство Катарины сейчас невозможно было перебить.
А она уже обвила его плечи своими тонкими руками. Глаза ее теперь сияли, как два огромных, пламенных рубина.
Молодые драконы хихикали на утесе и застенчиво прикрывали пасти лапами, словно стыдились своих клыков.
- Милый, милый, милый маг, - прошептала беловолосая царица и поцеловала Иллариона прямо в губы…
Когда безумное кружение белых звезд, голубых планет и алых маргариток замедлилось, а переливающаяся всеми цветами радуги комета врезалась ему в голову и рассыпалась на миллиарды мерцающих огоньков, маг Илларион открыл глаза и увидел над собой загорелую и небритую рожу доктора Наваркина, больше подходящую портовому грузчику или завсегдатаю дешевых пивнушек, а не знатоку магических хворей.
- Так-так, - строго сказал эскулап и при этом обдал мага запахом кубинского табака. - Наконец-то с твоего лица пропала эта идиотская улыбка. Каких грибов откушать изволил?
- Я с утра ничего не ел, - честно признался Илларион и, оттолкнувшись руками от постели, сел, осмотрелся.
Он был в своей собственной спальне. А в спальне его все было без изменений. Разве что репродукция "Московского дворика" висела криво на стене напротив.
- А утром что ел? - осведомился Наваркин, заинтересовавшись книгой, лежавшей на тумбочке у кровати. - Мм, "Король Лир", золоченый переплет. На ночь читал?
- Нет. Она лежит там просто так, - не покривил душою маг, опуская ноги на ковер из шкуры зебры. - А утром я выпил кофе и съел два сандвича…
- С грибами, - лучезарно улыбнулся Наваркин, рассматривая гравюру, на которой было изображено ослепление Глостера.
- Нет. С сыром.
- А сыр, небось, был с плесенью. Плесень - это грибы. Значит - сандвич с грибами! - торжественно заключил Наваркин, хлопнув книгой по столу.
- Катарина, - вдруг прошептал Илларион, закрывая глаза - ему в голову явился вдруг дивный облик царицы драконов.
- Ага, - кивнул Наваркин. - Это я уже слышал. Ты лежал, лыбился и имя это повторял. Что? Моника уже в прошлом?
- Моника? - удивленно произнес волшебник и повернулся к зеркалу.
Зеркало молчало и, похоже, ко всему было настроено индифферентно.
- А как я сюда попал? А где Моника? - маг дернул доктора за рукав.
- Моника делает чай на кухне, - пожал плечами Наваркин, рассматривая золотые часы, стоявшие на каминной полке. - А ты сюда пришел со стороны моря.
- Сам пришел?
- Сам. Моника, правда, говорит, ты был, как сомнамбула: двигался так, будто на ходу спал. Ничего ей не сказал, прошел в спальню и бухнулся в кровать. Она испугалась и вызвала меня…
Илларион потер лоб пальцами и нахмурился и спросил:
- И?
- Что "и?"? - поинтересовался Наваркин, отвлекаясь от часов, чтоб почтить вниманием бронзовую статуэтку Артемиды, украшавшую маленький круглый столик у окна.
- И как ты меня находишь? - начал раздражаться чародей.
Наваркин повернулся к нему, смерил оценивающим взглядом и вынес свой вердикт:
- Красавчик.
Илларион закатил глаза и внезапно охнул: перед глазами опять возникла беловолосая Катарина, а в груди залопотало странно разгоряченное сердце. И волшебнику вдруг до зуда в руках захотелось написать оду в честь ясных, чарующих глаз царица драконов.
Не теряя ни минуты, маг щелкнул пальцами и продиктовал явившемуся перу и листу рисовой бумаги:
Блуждая в полумраке галерей,
Ищу глаза, что мне других милей,
Глаза прекрасной, милой Катарины,
Глаза любимой девушки моей…
- О! - изумился Наваркин и сделал скорбное лицо, увидав вошедшую в спальню Монику.
- О! - горько вскрикнула Моника, услыхав пылкий стих Иллариона, посвященный какой-то другой красавице.
- Да! - торжественно воскликнул чародей, схватил порхавший по спальне лист бумаги и перечел написанное. - И это только начало! Я хочу, чтоб весь мир узнал, как сильно я люблю Катарину! Я напишу сотню стихов! И все посвящуей! Да! - и он покинул спальню, выпрыгнув в окно - в сад: так не терпелось ему попасть в место, наиболее подходящее для сочинения любовных стихов (по его мнению, таковы местом являлась кленовая аллея, где уже все листья пожелтели, покраснели и даже почернели).
- О! - повторила свой горький вопль Моника, бросилась к окну, чтоб увидать, как там любимый, и не сдержалась - разрыдалась.
Наваркин поспешил к бедной девушке, обнял и стал успокаивать:
- Ну-ну, крошка, не надо так убиваться. Это все Самхэйн виноват. После него у многих башню сносит. Вот, видать, и Иллару нашего каким-то рикошетом зацепило. Но это пройдет. Если есть начало, стало быть, есть и конец. Надо только подождать…
- Ты уверен? Уверен? - стонала Моника.
- Я… хм… ну… не совсем, - промямлил доктор.
Девушка пару секунд помолчала, вдумываясь в слова Наваркина, а потом выдала новую серию рыданий и усилила потоки слез из прекрасных зеленых глаз.
- Заварилась каша - сущая параша, - тяжко вздохнул магический врачеватель…
Апрель 2009 года
Моника спешит на помощь
Этап первый (зачинательный)
Прекрасная Моника сидела на белом песке пляжа и с тоской смотрела на волны. Они - лазоревые и теплые - ласково шелестели, поглаживая берег и изящные пальцы на ногах девушки, и словно шептали красавице слова утешения. Но Моника их не слышала, и пронзительных криков чаек не слышала. И розовых крабов, сновавших мимо, не видела. Мысли Моники были далеко. Она погрузилась в саму себя, думая о том, как ей жить дальше.
Пару часов назад в жизни девушки наступил переломный момент довольно плохого окраса.
Ее любимый, ее ненаглядный, ее синеглазый чародей Илларион дал понять, что в его сердце царит теперь другая дама. И как с ней соперничать, Моника не знала. Она ее даже не видела. А если бы такой случай и представился, то, что она - простая смертная женщина - могла бы противопоставить царице драконов?
Тяжко вздохнув, девушка вытерла скользнувшие из глаз на щеки слезы и покосилась в ту сторону побережья, где сумасшедшими темпами возводился памятник царице драконов. Седьмой по счету.
Первый (высотой в десять метров) Илларион соорудил из белоснежного мрамора и установил во дворе виллы, перед главным входом, дабы по утрам, при распитии кофе на террасе, лицезреть распрекрасное изваяние дамы сердца. Второй (примерно той же высоты) маг сложил из молодой бирюзы в парке, в кленовой аллее. Третий (из красивейшего малахита) - в конце подъездной аллеи. Четвертый (из полосатого оникса, похожего) - в ее начале. Пятый и шестой (оба из пестрого гранита) увенчали утесы, нависавшие над морем.
Теперь Илларион ваял седьмой - из розового мрамора. Этот обещал заиметь двадцать метров в высоту и должен был украсить собою склон зеленого холма, чтоб жители небольшого рыбацкого селения, которое располагалось чуть ниже, каждый день могли любоваться творением волшебника.
- Я создам сотни! Тысячи твоих образов, милая моя Катарина! - восклицал Илларион, любуясь результатом своих трудов.
Его глаза сияли, как звезды, а на щеках горел румянец, который наводил на мысли о горячке.
- Помешательство, факт, - констатировал доктор Наваркин, увидав, как чародей приложился губами к гигантской руке статуи.
Магический доктор сплюнул конопляную жвачку в траву и боком (подражал крабу) начал продвигаться к морю - к Монике…
- Надо что-то делать. Ларя помешался, - сообщил Наваркин Монике, плюхаясь на песок рядом с ней.
- Он просто влюбился, - вздохнула девушка.
- Не-ет, - протянул врачеватель, пожевывая кончик своего галстука (желтого в черный горошек, надетого поверх классической бело-синей тельняшки). - Не просто влюбился… Это тебя он просто любил. Но разве для тебя он ваял статуи?
- Не ваял. У нас как-то все по-простому было…
- То-то и оно! - врачеватель поднял вверх указательный палец правой руки, на котором красовалась стальная печатка с изображением конопляного побега. - Сейчас у него помешательство. И вот что еще скажу: я просканировал его ауру. Она с подпорчей.
- Как? - не поняла Моника.
- С подпорчей, - повторил Наваркин, швыряя в особо крупного краба свои деревянные сабо. - Аура Лари пропитана чужой магией. Если по-простому: он околдован.
- Но как? Разве кто-то может околдовать мага?
Наваркин утвердительно тряхнул лохматой головой и зачем-то продекламировал известного поэта: "Там на неведомых дорожках - следы невиданных зверей…"
- А ответ на мой вопрос? Будет? - осведомилась Моника, растеряно хлопая ресницами.
- Будет-будет, - кивнул врачеватель. - Конечно, мага можно околдовать. Главное - момент особый выловить. Когда маг ничего с направленным колдовством сделать не может. Ларю когда околдовали? Правильно - на Самхэйн. Ты помнишь, что такое Самхэйн?
- День, когда колдовать нельзя, - сказала Моника.
- Умница! Ларе нельзя было в Самхэйн колдовать, и этим воспользовалась царица драконов. Катарина не из нашего мира, и ей в Самхэйн многое можно. Так что она…
- Очаровала его, - всхлипнула девушка, вновь посмотрев туда, где, словно гриб после дождя, росла статуя из розового мрамора.
- Умница! - повторил Наваркин. - А это значит - Ларю надо спасать.