Кто эти двое были друг другу он еще не решил. Он следил за всеми их движениями, жестами, не пропускал мгновения, когда их лиц смягчались, или она касалась его рукой, отдавая приказ - но он сам никогда не касался ее и никогда не просил ни о чем; самое большее, на что он осмеливался - повысить голос и поспорить с ней.
Иногда он думал, что они любовники. Через несколько минут уже был полностью уверен, что нет - во всяком случае судя по тому, как он обращался к ней: миледи, или госпожа, или третье слово, которое он не понимал, но которое, по всей видимости, означало то же самое.
Сейчас они наполовину шептали, наполовину кричали друг на друга, спорили, и увы - Чи мог бы поклясться! - спор шел о нем, или, точнее, о его жизни.
Он смотрел на их спор, широко раскрыв глаза, и ничего не понимал. Конечно в первую очередь их слова, на чужом языке. Но и кроме слов он наблюдал сцены, которые не видел никогда раньше, за всю свою жизнь. Он глядел на них с восхищением, которое, все увеличиваясь, мало помалу растворяло в себе страх.
Ожесточение, решил он. Но, с другой стороны, между ними двоими была и глубокая привязанность. И даже что-то большее - но он знал, что это не то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной. Это была верность, которая связала их вместе нерушимыми узами.
И это была та самая преданность, с которой люди шли вслед за Ичандреном, пока он не умер.
Внезапно в его душе всколыхнулись чувства, которые, как он думал, умерли, вместе Ичандреном: тоска и боль, как будто он скачет через лес, а ветки и листья хлещут по лицу, из глаз хлынули слезы - но не от страха, как прошлой ночью, а от сладкой боли, беспричинной, за исключением того, он был один.
Он даже задумался, а не заколдовала ли его ведьма, в то краткое мгновение, когда она удивила его, поглядев прямо в глаза, прямо в душу. И опять обнаружил, что плачет - по Фалькону, Брону, по Ичандрену и даже по своему отцу, который так глупо умер много лет назад.
Он ослабел, вот и все. Когда леди осадила своего коня, а Вейни остановил лошадь, которую вел, сказав, что надо немного отдохнуть, ему стало стыдно, он сделал вид, что истощен, зарылся лицом в спину лошади и сполз вниз.
Он сел рядом с ними, на обочине того, что стало грязной тропинкой, уткнулся головой в колени и закрыл лицо руками, чтобы они не увидели его мокрых глаз.
Ему надо найти какой-то способ достать оружие и вырваться от них - этой же ночью, здесь, в чаще леса, который он знал, а они нет. Он мужчина, и не должен полностью подчиняться им, особенно этой ведьме, надо только ускользнуть от лошади и надеяться, что сможет лечь так, чтобы между ним и ими оказались кусты, и они не видели его.
Но тут его мысли потекли в другом направлении. Есть еще клятва, настоящая клятва, он поклялся своей душой. Чи вытер лицо, стер с себя слезы и пот, появившийся несмотря на холодный ночной воздух, взял кружку воды, которую они передали ему, и стал предметом их заботы - хотя раньше Вейни злился, хотя бы наполовину, именно из-за него, сейчас рука Вейни мягко коснулась плеча и спокойный голос спросил, было ли ему плохо во время езды.
- Нет, - ответил он. - Нет, я могу идти, хотя бы немного.
- А лошади могут летать, - в ответ пробормотал Вейни. - Прошло пол ночи. Что мы ищем, что должны увидеть впереди?
- Я узнаю границу, - сказал Чи. - Мы прошли пол пути.
- Ты знаешь вон те равнины?
- Да, знаю, - твердо сказал он, скрывая беспокойство, и, когда леди поднялась, вставил ногу в стремя и сел в седло. Вейни пошел вперед по дороге, ведя за собой лошадь, луч лунного света упал на него и соскользнул, на мгновение осветив призрачного воина в кольчуге и зеленоватой, под цвет леса, коже, с белым шарфом, обернутым вокруг шлема; только сверкнула рукоятка меча, висевшего между плеч - самой заметной части его облика. А леди на серой лошади превратилась в тень: она надела темный плащ с капюшоном и стала частью ночи.
И только он сам остался видим, по настоящему видим, для любого, кто сидел в засаде - без шлема, в бледной полосатой рубашке, верхом на белой кобыле, сиявшей как звезда в ночи. Чи подумал о стрелах и о стенах Морунда, находившего за лесом, не слишком далеко от Старой Дороги.
А еще он подумал о черепе Ичандрена, который по-прежнему белел там, и о телах остальных, выброшенных в мусорную яму, и задрожал, потом достал серое одело и поплотнее закутался в него, частично защищаясь от холодного ветра, а частично для того, чтобы не чувствовать себя таким видимым и уязвимым. Но он все равно дрожал; если он забывал сжать зубы, они клацали в унисон с шагами лошади, ветер что-то нашептывал и приносил тихий шум ночи - и, казалось, он никак не мог проснуться от ужасного сна, начавшегося у ручья Гиллина.
Он уже ехал этим путем, вместе с отрядом Ичандрена. В те дни они были союзниками Гаулта; в те дни они скакали от победы к победе. Прошло всего несколько лет, и из-за лорда севера их судьба изменилась, бесповоротно.
Дорога не изменилась, осталась той же. Но мальчик, который ехал по ней, горящий желанием отомстить за отца и мать, уверенный в победе над тварью, в которую впоследствии превратился сам Гаулт… стал худым и потрепанным мужчиной, умудренным печальным опытом, и ехал вместе с непонятными чужаками, а путешествие, которое тогда казалось приятным и полным радостных сюрпризов, превратилось в настоящий кошмар, вечно длящуюся ночь - такой ужас, который никак не может закончиться; и все, что сделали с его товарищами никак не может закончиться; и ночи на вершине холма никак не могут закончиться: но вот уже утро, то что случилось, случилось, и мужчина как-то выжил, вот и все - но, Боже, эти часы, мужчина должен был их прожить…
Они опять остановились. Женщина что-то тихо сказала - какое-то предложение, от которого Вейни отказался; возможно, подумал он, предложила ему ехать, а самого Чи заставить идти пешком, хотя бы недолго. Но Вейни не захотел, что бы это не было, то ли из-за воображаемой доброты, то ли потому, что так он грелся этой долгой холодной ночью.
И в Чи начал расти страх - страх, что не слишком точно оценил скорость их движения: в тех набегах, которые он помнил, они скакали и никто не шел пешком. Однажды он уже ошибся: подвела память, оцепеневшая от страданий. Но теперь он опять ошибся - и их безопасность улетучивается вместе с убегающей темнотой, таким шагом им не добраться до границы до наступающего дня; и вообще все намного сложнее, чем он думал, оцепенение прошло, голова опять заработала, и он стал спокойно рассуждать - в первый раз со смерти Ичандрена - о положении на границе, которое, как всегда бывает, должно было измениться после битвы: вполне возможно, что они возвращаются не в ту землю, которую он знает.
И больше он не узнает этого места, где он одновременно проводник и заложник.
И нужно либо признаваться им, что дважды ошибся в расстоянии - либо врать, заверяя что все в порядке-
Чи смочил губы. Потом неуверенно шевельнулся в седле. - Парень, - прошептал он, - Вейни.
И тут к шуму листьев, завыванию ветра и мягкому топоту лошадей добавился новый звук. Вейни мгновенно остановил лошадь. Леди осадила своего жеребца, повернулась, подъехала к ним и опять застыла, наполовину обернувшись.
С лесом что-то не то. Волосы Чи встали дыбом, он опять задрожал, и, как и Вейни, уставился на чащу, пытаясь проникнуть взглядом через ночную тишину. Кобыла стояла совершенно спокойно, но, отвечая на касание руки Вейни, ее мышцы напряглись, стали как каменные. Серый жеребец поднял уши, потом отступил назад и резко дернулся, как если бы хотел повернуться, его ноздри раздувались.
И, внезапно, в наступившей тишине послышался еще один слабый звук, далеко впереди.
- Спускайся, - еле слышно прошептал Вейни. - Вниз, парень, быстро. Спрячься. И тихо.
Чи в панике посмотрел на него. - Люди Гаулта, - прошептал он, а в голове билась одна бешенная мысль: ударить пятками по бокам, перехватить контроль над лошадью и ускакать - безоружный, с охотниками Гаулта за спиной.
- Оружие миледи направлено на тебя, - сказал Вейни, - и ты сейчас спустишься на землю.
Чи с изумлением посмотрел на леди. Он вообще не видел никакого оружия, только одетую в плащ фигуру и лицо. В это же мгновение, со скоростью удара змеи, рука Вейни схватила его ногу и дернула в одну сторону, кобыла прыгнула в другую - ночь внезапно и непоправимо встала вверх ногами, и его спина и затылок оказались на земле быстрее, чем ягодицы и ноги.
С лица сбежали все краски. Какое-то время он был беззащитен, из него вышибло весь воздух; он увидел, как Вейни прыгнул в седло, как белая кобыла неслышными маленькими шагами отошла назад, а Вейни аккуратно и тихо вытащил из ножен меч, поднял из грязи упавшее одеяло и швырнул ему.
Чи машинально, ничего не сознавая, схватил одеяло, метнулся к кустам и безопасности, завернулся в одеяло, лег на живот и пополз в лес.
Белая и серая лошадь, как призраки, виднелись среди деревьев, бледные тени, иллюзии, не принадлежащие этому миру, которых мог увидеть лишь ищущий взгляд.
Чи поплотнее накинул одеяло на свою белую рубашку и слился с землей, стал частью бурелома, прелых листьев и трухлявых стволов, на него обрушился острый травяной смрад прошедших столетий.
Такое маленькое происшествие могло убить человека. Порыв ветра. Сильный порыв. Тишина, когда никакой тишины быть не может - но она есть; хватит дрожать, или запах раздавленных листьев долетит до врага. Он напрягся, перестал дрожать и вжался в холодную землю с такой силой, как если бы хотел утонуть в ней.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Стук копыт в ночи, все ближе, все громче - на дороге всадники, достаточно много всадников, подумал Вейни, стоя колено к колену с Моргейн, в темноте; и дрожь по мускулам, холод, который не холод, но желание двигаться. Он почувствовал, как плечо Сиптаха тяжело надавило на его правую ногу, услышал тихие звуки, когда боевой конь натянул поводья и закусил удила.
Эрхин стояла тихо - выращенная и обученная эрхендимами, она знала, что надо молчать, когда одна рука касается ее шеи, а вторая держит поводья. И серого из Бейна научили стоять и молчать; но его научили и многому другому, Моргейн слегка отвлеклась, удила немного ослабли и он получил слишком много свободы. Рядом была кобыла, в его чувствительные ноздри бил запах масла и металла, чужих людей и чужих лошадей; только умелая и знакомая рука могла сдерживать его, покрытого пеной и потом.
Это должно было произойти, подумал Вейни; человек, выросший вместе с лошадями, он чувствовал это в воздухе - чувствовал это во множестве приближающихся лошадей, в возбуждении справа от себя, которое передавалось кобыле под ним, заставляло ее дрожать и грызть удила; а впереди поворот дороги, всадники уже недалеко и совсем скоро вылетят из-за него, слабый непостоянный ветерок доносит до лошадей запах и звуки, все усиливающийся топот копыт и бряцанье металла, звуки не мирных людей, но всадников, одетых в доспехи, и, даже ночью, скакавших тесной и сплоченной группой.
На дороге перед поворотом заржала лошадь, Сиптах фыркнул и, прежде чем Моргейн успела натянуть поводья, встал на дыбы и негромко ответил. Только тут он послушался ее и опустился на землю, сломав кусты; недовольная Эрхин дернулась и нервно отпрыгнула в сторону.
Потом опять все замолчали, обе их лошади и одна впереди на дороге, в лесу стало смертельно тихо.
- Так и есть, - еле слышно прошипела Моргейн. - Они остановились. Теперь они будут сидеть, дожидаясь дня, если нам повезет - и пошлют сообщение своему лорду, если нет.
Вейни вложил меч в ножны. - Мой лук, - сказал он, и показал в направлении дороги. Она наклонилась, отыскала его среди седельных сумок и молча передала ему вместе с колчаном оперенных стрел. Лошади молчали, но было уже поздно. Сиптах мотал головой, стараясь освободиться от поводьев, но Эрхин оставалась спокойна, пока Вейни аккуратно спускался с нее и вел к подлеску. Он захлестнул поводья вокруг молодого дерева, которое должно было удержать ее, даже если Сиптах ускачет, Небо знает куда.
Вейни снял слишком предательски блестящий шлем и передал его Моргейн, проскользнул мимо головы Сиптаха, успокаивающе коснувшись его потной шеи и бесшумно вошел в лес.
Когда он был вне закона, то охотился в лесах Маай не только на оленей. Инстинкты мгновенно вернулись, вместе с памятью о стрелах Маай и голодом: отверженный мальчик из рода Нхи быстро научился выживать, его единственными учителями были его враги, и вот он все еще жив, а некоторые из его сородичей-Маай нет.
Он слышал их, тихих, как могут быть тихими не меньше полудюжины всадников, укрывшихся между кустами - но ни один из них не был так тих, как единственный охотник из Карша, подкрадывавшийся к ним. Он увидел их, безмолвных настолько, насколько можно безмолвно удерживать на месте лошадей, смутные тени в свете звезд. Он неслышно скользнул к ним. Лошади узнали, что он здесь. Они задергали поводья и заволновались. Люди беспокойно оглядывались, глядели назад, на дорогу, по которой приехали, и на лес вокруг.
Мягким плавным движением он поставил лук на подъем ноги, и натянул тетиву; потом открыл колчан, достал три стрелы и распушил их оперение, чтобы даже в темноте они не подвели. Среди них не было стрелы, звук которой он бы не знал. Но одного поврежденного пера, ни единой царапины на трубке.
Он наложил первую и, выбрав ближайшую и самую ясную цель, вышел из-за дерева: не было еще такой железной кольчуги, которая могла устоять перед эрхендимским длинным луком, согнутым до предела. Его раненое плечо напряглось, стрела полетела. Тупой удар, и человек упал.
Остальные повернулись посмотреть. Пока они стояли, ничего не понимая, он наложил вторую стрелу, и второй человек упал, успев только крикнуть, лошадь освободилась и заметалась по дороге.
Третья стрела: все люди уже неслись к лошадям, прыгали в седло и собирались дать деру, но один из них крикнул и свалился на землю.
Вейни вынул еще одну стрелу из колчана, висевшего на боку. Четвертый человек упал со стрелой в спине, оставшиеся в панике поскакали как можно дальше от его огня, по направлению к Моргейн.
Вейни подхватил колчан и, уже не скрываясь, пробежал мимо лежавших на земле; он бежал по дороге за ними, и сердце билось о ребра.
Он услышал крики и треск кустов прежде, чем достиг поворота дороги, повернул, и в лунном свете перед ним возник Сиптах и его всадница, а перед ними носились лошади, обезумевшие от страха, а их всадники лежали в грязи, бездыханные. Он увидел как Чи, выползший из укрытия, хватает одну из бесхозных лошадей, увидел, как Моргейн с ледяным спокойствием наводит на него свое смертельное оружие, и в это мгновение понял, что такое настоящий страх.
- Лио, - позвал он, поднимая повыше руку с луком.
Она узнала его, и повернула жеребца, собираясь скакать за Чи, который уже успел взлететь на захваченную лошадь с ловкостью, которую трудно было ожидать в еще больном человеке.
Вейни подумал, что он мог бы убить Чи прямо сейчас или подстрелить лошадь под ним, и побежал, с ледяным страхом в сердце - он не мог ни крикнуть, ни остановить то, что должно было случиться: он был пеш, а Чи убегал верхом, и она не могла схватить его за руку, она не никак могла остановить его, кроме… Он рванулся и выбежал на середину дороги. Тяжелая броня давила на плечах, воздуха в легких почти не было.
Но Чи уже натянул поводья, укрощая испуганную до смерти лошадь, она почти успокоилась, повернула по широкой дуге и уже едва сражалась со всадником; и Моргейн осадила Сиптаха, поджидая его.
Чи прискакал назад и присоединился к ним, добровольно. Вейни подошел к Моргейн, в боку кололо и звенело в ушах, пот тек из-под кольчуги. Он увидел ужас на лице Чи, ужас человека, который только что видел смерть и знал, что мгновение назад сам был на краю пропасти и в любой момент может упасть в нее. Но Чи сделал выбор и прискакал назад - и этим кое-что заявил, по меньшей мере.
Всего было восемь мертвых, четверо безжизненных тел на дороге, остальные лежали за поворотом. И семь лошадей, убежавших туда, куда эти лошади только и могли убежать - домой, в конюшню, с пустыми седлами и волочащимися поводьями.
- Кто-нибудь убежал? - спросила Моргейн, не отрывая взгляда от Чи.
- Нет, - сказал Вейни, - если никто не прошел мимо тебя.
- Никто, - резко и жестко ответила она, - но лошади убежали, а на мертвых остались знаки, которые вызовут слишком много вопросов в Морунде… Чи! Кто это? Люди Гаулта?
- Гаулта, - низким голосом ответил Чи.
Дыхание Вейни успокоилось. - Я могу позаботиться о знаках. - Все равно он забрызган кровью. И его будет трясти по меньшей мере час. Сейчас он мог делать самую грязную работу. - Если меча народа Чи достаточно.
- Нет, это почти не скроет огненные раны, - задумчиво сказала Моргейн, и холодно добавила. - Огонь скроет. Огонь в этих лесах займет их на какое-то время. Засуньте тела поглубже в кусты.
- О Боже, - испуганно пробормотал Чи. - Сжечь в лесу? Поджечь лес?
- Вейни, - бесстрастно сказала Моргейн. Вейни поставил лук рядом с собой и снял с него тетиву, потом вложил его вместе с колчаном для стрел в левую руку Моргейн, а она все это время не отрывала тяжелый взгляд от лица Чи.
- Помоги ему, - предложила она Чи еще более холодным тоном. - Кажется, у тебя хватает сил.
- Если кто-нибудь остался в живых…, - сказал Вейни. Все его чувства застыли. Внезапно в нем что-то вспыхнуло, он начал отходить, но постарался удержать в себе холод и не думать ни о чем, кроме приказа, который он должен выполнить.
- Найди и помоги им уйти, - сказала она.
На этом приказы кончились. Дальше, конечно, начался ее собственный холод, такой же как у него. Только трус может спросить, что он должен делать в таком случае, только трус может заставить свою госпожу взять на себя ответственность за такое ужасное дело: он ничуть не хуже ее знал, что у них нет ни секунды времени и кругом враги.
Вейни подошел к телам, лежавшим на земле, скользнул рукой к ножнам, расстегнул их и вынул меч. Он слышал, как сзади подошли две лошади, слышал, как один всадник спустился и остановился, ожидая; он не обращал внимания ни на что, кроме тела, предположительно мертвого - тела человека, одетого в ту же броню, что и Чи, в кожу и кольчугу.
Те четверо, с которыми имела дело Моргейн, были несомненно мертвы. Вейни подошел к деревьям, где стояла раздраженная Эрхин - белая кобыла, причина стольких смертей. Он опять надел на себя шлем, освободил кобылу и подскакал к изгибу дороги, где оставил остальную компанию, тех, кто повстречался с его стрелами.
Один из них оказался кел. И все были мертвы.
Спасибо Небесам, подумал Вейни, и тут же ужаснулся собственному богохульству.
Он привязал Эрхин и быстро затащил мертвых так глубоко в кусты, как мог; потом поскакал к Моргейн, где Чи пытался сделать то же самое, шатаясь и пыхтя от попытки утащить следующий бронированный труп в кусты на краю дороги.
Вейни, сам покачиваясь от усталости, предложил свою помощь и они затащили последнее тело далеко в лес.
За все это время Чи не сказал ни одного слова - работал с мрачным искаженным лицом, и, когда они шли обратно на дорогу, слышали только его тяжелое дыхание и треск кустов.