* * *
Наш корабль "Авангард" представлял собой легкий, совершенно прозрачный шар. Наполненный чистым водородом с давлением менее одного бара, он плыл в зоне повышенной влажности с давлением более десяти бар. Помещения команды и машинное отделение располагались на дне сферы; все вместе было накрыто плотным колпаком, и масса помогала удерживать корабль в равновесии посреди коварных воздушных рек. В Южной Зоне уже много лет длилось лето. Слабый солнечный свет с трудом просачивался сквозь плотные облака аммиака и серных соединений. Однако это был свет солнца, и ему не было конца. А в мире фотосинтеза даже тоненький золотой лучик способен вселить надежду.
"Авангард" был большим кораблем, но мы для экономии веса и денег ограничились минимальной командой. Помимо Родни, Блондиночки и Сверхзвукового Грома, в нее входили три техника, работавших с Родни раньше. Плюс я и Андерлол - вот и все. Прелесть самых лучших камер - в их автономности. Они крылатые, самонаводящиеся и очень прочные. От меня требовалось всего лишь поставить им задачу и задать стиль съемки; правда, мой ворчун-ассистент оспаривал все мои решения - и в отношении камер, и по любому другому поводу.
- Нужна большая глубина, - доказывал он. - Чтобы потом было, что редактировать.
- He хочу рисковать камерами, - возражал я. На Сатурне с погружением в атмосферу дружно выходила из строя любая техника. - Лучше подождем. Займемся съемкой по верхам - тоже неплохо.
Не знаю, согласился ли он с моим вердиктом. С физиономии Андерлола никогда не сходит скептическое выражение. Голосом, полным сомнения, он предупредил меня:
- До нашего дорадо еще тысяча кликов, к тому же он летит в противоположном направлении.
- Он следует стандартным маршрутом, - напомнил я. - Траектория полета кажется хаотичной, но, согласно модели Родни, через два дня мы сблизимся.
- Будем надеяться.
- Тем более, что нам больше ничего не остается. Пока что…
На самом деле его беспокоили не камеры и даже не дорадо. Андерлол - тугодум с минимумом творческих способностей, зато наделен двумя ценнейшими качествами: во-первых, умеет обслуживать и чинить мои камеры, во-вторых, сам напоминает хорошую камеру, замечая все, чем занимаются другие, и без зазрения совести за всеми подглядывая.
- В чем дело? - пристал я к нему.
Он откашлялся и с невыносимой серьезностью доложил:
- Она ходит к нему в каюту. По ночам.
- Ну и что?
- Они любовники.
- Да, любовники, - согласился я. - Мне это известно.
На короткое мгновение Андерлол смешался, потом глуповато хохотнул - очень редкий звук в его исполнении - и заявил с широкой улыбкой знатока:
- У нас маленький корабль.
Оспаривать этот тезис было бессмысленно, и я промолчал.
- Ты меня не понял, - продолжал он.
- Чего тут не понять?
На это Андерлол чеканно изрек:
- Я нервничаю, когда слишком много думаю. Придется разобраться, что к чему.
* * *
Родни всегда сам пилотировал свои корабли. Блондиночка предупреждала меня об этой его причуде, а Гром расхвастался, словно речь шла о нем самом.
- Старик в роли пилота заткнет за пояс Искусственный Интеллект, даже два! - трубил этот невежда. Впрочем, в его словах был резон: двум искусственным интеллектам ни за что не сработаться; это то же самое, что поручить управление кораблем сразу десяти пилотам, даже самым умелым - обязательно перессорятся и испортят простейший рейс.
Сам Родни не упоминал этого своего пристрастия. Он просто пригласил меня во флаер, затолкал в багажное отделение позади своего кресла, оторвался от "Авангарда" и учинил свободное падение, длившееся вечность - пока он, наконец, не удосужился включить реактор.
Поза "руки на штурвале" - для зрителя редкое блюдо. Я сделал себе пометку, чтобы камеры как следует зафиксировали это отклонение от нормы.
- Правда, красиво?
Ускорение от включившегося двигателя вдавило меня в и без того неудобное кресло.
- Что красиво? - выдавил я.
- Все, - последовал жизнерадостный ответ.
- Вот и хорошо, - прохрипел я.
Мы быстро набирали высоту. Как следует разогнавшись, Родни снова позволил летательному аппарату упасть, так что меня вытолкнуло из кресла, и я оживленно завертел головой, чтобы не испугаться. Ничего подобного нашему флаеру не существовало во всей Солнечной системе. Построенный для специфических задач, он имел узкий фюзеляж с пастью, как у усатого кита. Но у этого кита имелись крылышки, и когда главный двигатель стихал, крылышки резали облака, гнулись, даже извивались, подчиняясь какой-то сверхъестественной аэродинамической логике.
Родни сам управлял флаером - юной птицей, пожирающей планктон.
- Да, красиво, - согласился я с ним. - Все красиво.
Небеса походили на птичий глаз и еще лучше всякого глаза впитывали и усиливали льющийся со всех сторон слабый свет. Слева от меня находился грандиозный грозовой фронт, в спокойном состоянии коричневато-оранжевый, но то и дело наливавшийся бело-синим свечением от пронзающих его изнутри молний. Справа завис сонм тучек поменьше - тоненьких, кружевных, цепляющихся друг за дружку трогательными щупальцами и улавливающих одна другую паутиной статических зарядов. Это были знаменитые живые облака. Обычно они старались оставаться невидимыми, сливаясь окраской с фоном и стравливая лишнее тепло, чтобы их не приметили дорадо, парящие на большой высоте. Но пока что ближайшему дорадо было до них целых двадцать часов лету, и облака отъедались молниями. Главной их заботой было сейчас размножение, вот они и занимались крупномасштабным спариванием, демонстрируя себя друг другу во всем блеске и приманивая потенциальных партнеров. Подробности ухаживания и секса на Сатурне почти неизвестны: после десятилетий дистанционного изучения и редких автоматических прощупываний в наших представлениях все еще зияют прорехи с океан величиной. Но у меня создалось впечатление, что бегемоты облачного мира справа от меня - особи мужского пола, которые лезут из кожи вон и демонстрируют во всей красе оперение, лишь бы рассмешить девчонок.
Родни оторвал меня от размышлений биологического свойства.
- Простите?.. - не расслышал я его реплики.
- Паладин! - повторил он с нескрываемым обожанием, даже трепетом. Потом оглянулся, чтобы я видел его широкую улыбку. - Старое слово, означающее "герой-победитель".
- Оно мне знакомо, - заверил я его.
- Для меня это верх стремлений, идеал. - Он сообщал мне нечто важное - это было видно по тому, как он смотрит мне в глаза. Чем больше он заваливал голову вправо, тем сильнее кренился влево наш летательный аппарат. - Знаю, таким был ваш старый друг Калеб. Я дважды с ним встречался и сумел в нем это распознать. В вашем прославленном фильме это прекрасно видно.
- Мы с Калебом не были друзьями, - возразил я.
Родни прищурился и умолк, переваривая услышанное.
- С ним было нелегко - если не сказать покрепче. Вечно мы с ним воевали из-за проектов, вообще из-за всего на свете, - попытался объяснить я.
- Но вы его уважали, - с надеждой проговорил Родни.
- Наверное, уважал. Да, уважал.
- И не можете отрицать: он был смельчаком.
- Не могу, - признал я, думая про себя, что было бы правильнее назвать его отвагу безрассудством.
Наконец-то Родни перестал оглядываться и выправил флаер. После продолжительной паузы он сказал:
- Но героем вы его не считали. Это вы хотите до меня донести?
- Никаким героем он не был.
Теперь мне приходилось довольствоваться только зрелищем всклокоченных волос у Родни на затылке.
- Калеб совершал отважные поступки, - уступил я. И правда, он был первым пилотом, в одиночку пересекшим зону урагана на Сатурне. Его рекорд глубины удержится еще лет десять. Но друг у него был всего один - по имени Калеб.
- Надеюсь, обо мне вы будете лучшего мнения, - отозвался Родни. - Когда все это останется позади, конечно.
Я открыл было рот, но ничего не сказал. Родни опять оглянулся, улыбнувшись мне глазами, и проговорил негромко, но твердо:
- Вот что такое для меня героизм.
Я ждал завершения, ждал долго. Наконец, уже почти не скрывая нетерпения, спросил:
- Так что такое героизм?
- Вот это. - Он опять смотрел вперед, выправляя курс. - Когда обычный человек делает то, чего отчаянно хочется другому.
* * *
Наш лагерь был мал, но не настолько, чтобы двое не могли уединиться.
- Какая-то странная экспедиция, - пробурчал я. - Все говорят загадками.
- Может быть, это изъян твоего слуха - во всем слышать загадки, - сказала Блондиночка.
- Видишь? Вот о чем я толкую. - Я прикоснулся к экрану, меняя точку обзора. Перед нами голубели огромные, но примитивные внутренности дорадо, и помигивал красным зонд. Он непрерывно выдавал данные о биоаккумуляторах чудовища, функционировании его сложной нейронной системы и органов, о назначении которых нам оставалось догадываться. Наш план был прост: Родни предстояло высадиться поближе к зонду и, развернув несколько систем безопасности, прогуляться по спине чудовища и заменить прежний зонд новым комплексом приборов.
Комплекс дожидался своего часа в углу отсека. Его сконструировали и собрали подрядчики на другом спутнике Сатурна, Рее, и я знал о его возможностях только то, что мне полагалось знать. Для меня это был всего-навсего черный ящик размером немногим меньше человека, которому предстояло волочить его по спине чертового дракона.
Блондиночка коснулась экрана, меняя изображение.
- Такая мощь - и такая простота! - восхитился я.
- Это тоже загадка? - пошутила она.
Может быть, подумал я. На самом деле я имел в виду дорадо. Внутренним устройством эта гора плоти была не сложнее медузы. На то существовали весомые эволюционные причины, но оставался и простор для догадок, почему эволюция повернула именно в эту сторону. Для развития мегафауны нужен стабильный сгусток воздуха со всем необходимым для здешних микробов: водой, энергией, теплом. Возможно, эти условия возникли в эпицентре тайфуна, вращавшегося на краю южного полярного района. Тайфун просуществовал миллионы лет, микробы заполнили весь объем, где могли обитать. Там они сбились в первые примитивные живые облака, с разделением жизненных обязанностей, как в бактериальных колониях на Земле. Только здесь все происходило стремительнее, с креплением "на живую нитку". Образцы клеток издохших дорадо свидетельствовали: в одном теле умудрялись сожительствовать не менее восемнадцати разных биологических видов. Примерно то же происходило и с живыми облаками, и с крылатыми китами. То, что казалось нам единым существом, было на самом деле сообществом одной-двух дюжин микробов, не утративших идентичности, просто погруженных в одну здоровенную, но несложную емкость с грязной водой и нагретым воздухом.
- Вот, значит, каким тебе видится Родни? - спросила Блондиночка. - Мощным, но простым?
Вместо ответа я заставил себя сосредоточиться, опять потянулся к экрану, приказывая своим камерам, куда лететь и что искать.
Женщина вовсю гладила мою руку.
- Не надо! - взмолился я.
Но на нее не действовали мольбы. Она выразительно смотрела на меня, спрашивая своими голубыми глазами, что меня не устраивает.
- Мне многое не нравится, - признался я.
- Многое?
- Да. - И я вырвал руку.
Тогда она встала и удалилась, оставив меня одного в загроможденном, внезапно ставшем душным отсеке.
* * *
Неестественно громкий голос потребовал:
- Дистанция!
Вскоре Гром сообщил:
- Двадцать кликов по горизонтали, на полклика ниже тебя.
- Пока что ничего не вижу, - доложил Родни.
Гром снова обратился к приборам.
- Осталось девятнадцать с половиной. Если сможешь, увеличь высоту. В облаках образуется дыра.
Неподалеку сверкнула чудовищная молния. "Авангард" погасил взрывную волну, содрогнувшись всем туловищем, потом взмыл вверх, трясясь так, что у зрителей, должно быть, тоже ослабли коленки.
- Родни, я его вижу! - Гром пользовался кораблем-разведчиком на автопилоте, оснащенным моими глазастыми камерами. - Там, где ты находишься, уже можно уловить его тепловой отпечаток…
На меня работала дюжина камер, но главными были те три, которыми был оснащен аппарат Родни. Как и он, я только сейчас заметил тонкое, словно лезвие ножа, свечение, пробившееся сквозь черную облачную стену. Потом стали бить одна за одной молнии, нещадно шинкуя воздух, и тот, за кем мы гонялись, опустив одно длинное крыло, нырнул в грозу, охотясь за живыми облаками.
Я испытывал новые для себя ощущения. Дыхание стало затрудненным, сердце переместилось в глотку, как будто вознамерилось перекрыть мне кислород. Я перевел взгляд на Блондиночку.
- Черт! - сказал кто-то. Я догадался, что это Родни.
Гром и Блондиночка подскочили.
- Что случилось?
- Непорядок, - доложил наш персонаж. - Что-то с автопилотом. Барахлит ИИ!
Я впился взглядом в Блондиночку.
- Я думал, он обходится без…
- Родни! - крикнула она, не удостоив меня вниманием. - Это что, молнии? Я уже сбилась со счета…
- Не в том дело. - Я слышал, как тяжело он дышит. - Автопилот не отключается.
- Он теряет высоту, - сообщил нам Андерлол спокойно, с ноткой осуждения. - Если он не возьмет управление на себя…
- Родни, дорогой! - Блондиночка искала смысл в безумном потоке телеметрии. - Отключи ИИ!
- Я пытался. Не выходит. - Его дыхание стало еще более шумным. - Больше на это нет времени.
На нашем персонаже был тяжелый скафандр с отличной изоляцией. Крохотная камера на его прозрачном шлеме показывала, как он наклоняется, словно решил в самый неподходящий момент проверить обувь. Руки в огромных перчатках добрались до гладкого белого ящика. Первые две попытки открыть защелку оказались безуспешными. Пришлось сбивать крышку каблуком башмака с присосками.
- Теперь порядок, - доложил он удовлетворенно.
Но с содержимым ящика было так же трудно справиться, как с ним самим. Врагом стал искусственный мозг в виде сахарной головы, с ним и следовало покончить.
- Тебя тащит вниз, Родни! - Кажется, крик принадлежал Грому.
Блондиночка застонала, потом вскинула голову.
- Набор инструментов…
- Поздно! - отрезал Родни.
- Он уже пикирует, - доложил Андерлол и удостоверился, что виден его горящий взор. Дальше последовал приговор - удрученное покачивание головой. Точно так же он встретил гибель Калеба. Впрочем, на сей раз ему хватило такта, чтобы промямлить: - Время еще есть.
Маловато времени, подумал я.
Сверкнула ярко-синяя вспышка, потом раздался оглушительный рев. Я как раз оглядывался на свой банк изображений, когда вспышка на мгновение лишила меня зрения, заставив отчаянно моргать.
- Что это? - крикнула Блондиночка. - Молния?
Мы услышали надсадный хрип, а потом вздох - звуковое оформление из постановки совсем другого жанра. Потом наш персонаж рассмеялся. Синее марево у него в кабине рассеивалось. Первыми появились его перчатки, вцепившиеся в аварийный штурвал, раскрывшийся после испепеления первого штурвала. Я плохо понимал, что происходит. Словно читая мои замедленные мысли, Родни доложил, по-детски хихикая:
- Я взорвал сигнальную ракету.
Его сигнальные ракеты могли рассмотреть в телескоп с Титана - но что в этом толку? Его скафандр и мои камеры могли выдержать любой нагрев. Но я не догадывался, что его кораблик тоже способен выжить в таком пламени.
- С никчемным Искусственным Интеллектом покончено, - заключил он.
- Родни… - прошептала Блондиночка.
- Теперь все зависит от аварийных систем. Но я полон оптимизма!
Андерлол выразительно посмотрел на меня и глубоко задышал, как аквалангист, поднимающийся со дна морского.
- Ты в порядке, Родни? - твердил рядом со мной женский голос.
- Кресло изрядно поджарилось. - Можно было подумать, что он не просто рассчитывает выжить, а совершенно счастлив. - Зато моя драгоценная задница в тепле.
Я покосился на Блондиночку. Та скосила глаза на Грома, тот наблюдал за мной. И за всеми нами следил, замыкая кольцо, пессимист Андерлол.