* * *
- Даю тебе минуту, - сказал я. - Твое мнение?
Мы отошли в сторонку, притворившись, будто обсуждаем мелкие подробности записи предстоящей кульминации. Но мой ассистент, настоявший на этой беседе, теперь словно воды в рот набрал и разглядывал свои ладони с растопыренными пальцами. Наконец, обращаясь к ладоням, он начал:
- Как мог отказать Искусственный Интеллект? Модель стандартная, условия тоже…
- Саботаж, - заключил я.
На его физиономии расцвело изумление, но голос остался бесстрастным.
- Может быть. Или это тот случай, когда молодая машина, разумная, но неопытная, сходит с ума при первых признаках опасности. Так иногда случается. Могу припомнить двадцать три таких происшествия…
- Саботаж! - повторил я. - Ты же сам так думаешь. Вот и скажи.
Но он на это не отваживался, а просто качал головой и вращал глазами. Команда Родни планировала последний эпизод и проверяла системы наблюдения. Все, кроме нас двоих, были заняты полезным делом. Я же чувствовал себя наблюдателем. Что ж, им я в действительности и был. Зритель! Мои глаза и органы чувств наработают на миллиарды или принесут миллионные убытки - все зависело от того, насколько плодотворно я взлелею в себе сладостное ощущение присутствия при великих событиях.
- Знаешь, как он пострадал в своей последней экспедиции? - Я прислушался к словам Андерлола. - Его не просто сбросило с дорадо. Пять систем безопасности отказали, а последняя сработала не полностью.
- Опять саботаж? - И, не давая ему ответить, я продолжил: - Не ты один видел съемку. Одна страховка защелкнулась раньше времени, а последнюю Родни сам не успел развернуть. Если тебе мерещится заговор, изволь предоставить подозреваемого и его мотивы.
Мой ассистент тяжко вздохнул, сверля меня взглядом.
- Я уже тебе говорил.
- Что ты мне говорил?
Он взирал на меня, как на законченного болвана. Вздохнув еще разок для вящей убедительности, он сказал шепотом:
- Она пропадает в его каюте.
Я едва не ответил: "Без тебя знаю". Был наготове и другой ответ: "Не твое собачье дело". Но потом я проследил взгляд Андерлола, косящегося на смазливого юнца с дурацкой кличкой. Тот как раз наклонялся к хорошенькой женщине и что-то шептал, тыча пальцем в экран, а Блондиночка беззаботно хихикала.
- О!.. - На большее меня не хватило.
- Хотя, может, это и не он, - пошел на попятный мой ассистент. - Может быть, постарался кто-нибудь еще.
Он сжал кулаки и уставился на них, словно в одном из них заключался ответ и ему оставалось только догадаться, в каком именно.
- Глядите!!! - надрывался голос. Потом раздался вздох и крик: - Ого!
В моем распоряжении было полтора десятка точек обзора, но я смотрел только на картинку с камеры Родни, щурясь одновременно с ним и вместе с ним выхватывая из черной грозовой тучи бледную тень, прежде чем та, развернувшись, набросится на одинокое, обреченное живое облако. Мы наблюдали, как дорадо врезается в свою жертву, разинув пасть и щелкая челюстями, как резко захлопывает их, глотая добычу и поражая по меньшей мере одного из нас своей первобытной жестокостью.
Я тихо застонал.
Живое облако представляло собой неровное скопление, пузырь горячего водорода, наблюдаемый в инфракрасном диапазоне. В эпицентре бойни находились его жировые аккумуляторы, слизываемые и заглатываемые в мгновение ока. Я снова не сдержал возгласа удивления.
Громкий радостный голос объявил:
- Закладываю маневр. Пока он занят, подберусь к нему с хвоста.
- Осторожнее, Родни, - попросила Блондиночка.
Что это - инструкции или мысли вслух?
Словно отвечая на мой вопрос, Родни сказал:
- Детка, если бы я соблюдал осторожность, то плавал бы сейчас со своей акулой.
Гром тем временем сыпал цифрами: подробности, в которых не было нужды. Андерлол следил за картинками с разных камер, контролируя качество и при необходимости меняя планы и глубину. Как и ожидалось, трех камер мы уже лишились. Невелика потеря, чтобы заставить меня тревожиться. Мне не приходилось вносить редакторскую правку. Оставалось только сидеть и наблюдать, как Родни отправляет свой флаер в пике, положившись на его гибкие крылышки, справляющиеся с давлением лучше крыльев любой птицы, и повторяет низким, рокочущим голосом:
- Разве ты не прелесть? В целом свете не найти лучше!
Я инстинктивно оглянулся на Блондиночку. В волнении она была еще прелестней. Если ее и обидели слова Родни, это никак не повлияло на выражение ее лица и на позу перед нагромождением мониторов. С полных губ то и дело слетал шепот:
- Родни… Осторожнее…
Внезапно ее синие глаза широко раскрылись, на лице появилось не то удивление, не то страх - первый сигнал, что случилось нечто непредвиденное. Я опять сосредоточился на картинке с камеры Родни.
- Поворачивается! - крикнул Гром. - Видишь, хвост?!
- Вижу, - грозно ответил Родни. - А теперь? Где он?..
- Возвращается! - завизжала Блондиночка.
С проворством, вроде бы несовместимым с его размерами, дорадо вонзился в горячий восходящий поток, потом развернулся, уронив одно крыло на несколько сот метров, а в следующее мгновение снова ворвался в поток, расправив крылья, чтобы вместе с горячим воздухом стремительно рвануться вверх.
Огромное туловище то сжималось, как шарик, то снова разбухало, хватая облачка с такой прытью, что у меня от этого зрелища пересохло во рту, а горло перехватил спазм.
Дорадо был огромен, но при этом состоял из множества мелких существ. Подобно медузе "португальский кораблик", он был колонией примитивных созданий. Вспомнив эту странность, я вспомнил и сопутствующую подробность: чтобы совершать такие стремительные движения, он должен быть густо пронизан нервными волокнами.
А при следующей вспышке молнии дорадо показался блеклым и гладким…
Откуда-то донесся тихий мужской голос. Родни спокойно сообщал зрителям:
- Включаю двигатели и рву когти!
Эти деловитые, неподобающие моменту слова были тут же заглушены ревом, и на ближних ко мне экранах дорадо за мгновение вырос до невероятных размеров.
- Проклятие! - сказал Родни, на сей раз не так спокойно. Секунда - и он в ярости, все равно не соответствующей разворачивающейся у нас перед глазами трагедии, добавил: - Реактор не действует.
Блондиночка издала нечеловеческий визг.
Долго еще, удивляясь самому себе, я стоял в глупой озадаченности, почему ничего больше не вижу, хотя должен видеть все, и почему этот великолепный дорадо, наблюдаемый теперь с большой высоты, выглядит таким одиноким.
Красота осталась в одиночестве. Больше ничто не порхало с ним рядом в безумном воздушном океане.
* * *
- Он еще жив, - сказал кто-то, кажется, Гром. Сказал удивленно, с сомнением, сопровождая эти простые слова скрипучим дыханием. - Корабль у чудища в брюхе. Видите?
Гром обращался не ко мне, и я глядел не на него. Я снова и снова прокручивал момент заглатывания - с разных точек, применяя разные скорости воспроизведения. Родни снова и снова закладывал последний вираж и исчезал в чудовищной пасти вместе с флаером, отбросившим правое крылышко.
- Действительно, - раздался испуганный писк, наверное, Блондиночки.
Я наблюдал, как бронированный корпус на одном крыле проваливается в пасть к дорадо, как существо захлопывает, а потом раскрывает ее, пытаясь выплюнуть несъедобный кусок. Но Родни то ли слишком далеко забрался, то ли слишком прочно застрял. Челюсти снова сжались, мышцы и язык попытались протолкнуть стальную капсулу с царапающим крылом обратно в глотку…
Захватывающее получилось зрелище, почти невероятное! Даже человеку, зарабатывающему на жизнь съемкой причудливых зрелищ, нечасто выдается увидеть нечто по-настоящему новое, поистине превосходящее воображение. Но ничего не поделать - выдалось. Родни оказался современным Ионой - и я, презирая себя, радовался этой трагедии, ибо ни о чем лучшем не мог мечтать.
- Сделай же что-нибудь! - взмолился кто-то, кажется, Андерлол.
Я переключил экраны на синхронное воспроизведение, обернулся и поинтересовался:
- Откуда вы знаете, что он жив?
- Видите биомедицинские сигналы? - Блондиночка указала на совершенно не доступную мне цифирь. - Жуткие помехи, но сигнал прорывается. У Родни продолжает биться сердце.
Никогда бы не догадался, что эта барабанная дробь - биение человеческого сердца!
- Итак, что мы предпримем? - опять подал голос Андерлол. - Каковы наши возможности?
Непросто говорить о каких-то возможностях; даже задавать какие-то вопросы нелепо. Тем более нелепо на них отвечать. Впрочем, Гром уже все обдумал, потому что у него нашелся ответ:
- Дорадо не сможет переварить это блюдо и попытается от него избавиться. Видите? Он уже проталкивает корабль ближе к выходу.
Он сделал такой вывод, изучая интерполяцию звуковых сигналов старого зонда. Корабль Родни был на дисплее ярким инородным телом, путешествующим по сумрачному тоннелю. Я даже разглядел крыло и корпус и вообразил, что вижу кабину, а в ней нашего злосчастного героя, сидящего в кромешной тьме, зачем-то вцепившись в бесполезный штурвал.
- Оказавшись снаружи, он упадет вниз, - заметил я. - И очень быстро.
Это было очевидно. Они это поняли еще до того, как я это произнес.
- Если подлететь туда на челноке и ждать… - проговорила Блондиночка.
- Ждать? - бесстрастно повторил Гром и неприязненно поморщился. Окинув ее долгим взглядом, он закончил: - Несерьезно! Не заставите же вы меня подлететь прямо к его… Я хотел сказать, лететь без камуфляжа.
- Челноки очень быстро летают, - подсказал Андерлол.
- То есть мне придется ждать, пока дорадо облегчится? Это и есть ваш план?
Блондиночка сидела перед своими дисплеями. Гром стоял справа от нее, я - слева. Вытянув руку, я мог бы прикоснуться к ее плечу. Второй ее кавалер подошел к ней поближе, подчеркивая свою избранность, и объявил:
- Это можно. Подлететь поближе и ждать.
Кабина была полна осязаемых эмоций. Когда мне надоело глазеть на Блондиночку и Грома, я перевел взгляд на Андерлола. Тот таращился на нас троих с брезгливым выражением на лице. Мы внушали ему презрение. Я всерьез подумывал отступиться от этой женщины, отказаться от всяких притязаний на нее. Но стоило мне еще раз взглянуть на мужчину-ребенка, как я в очередной раз возмутился его смазливости, молодости, дурацкому прозвищу и решил не отступать. Не хватало стушеваться перед красавчиком-молокососом!
Он тоже разглядел в моем гневном взгляде нечто такое, что ему не слишком понравилось.
- Мне потребуется помощь, - спохватился он. - Лишняя пара глаз. Человек, умеющий обращаться с камерами, чтобы я ни на что не отвлекался.
Конечно, Андерлол счел наиболее подходящим кандидатом себя. Уголком глаза я заметил, как он выпрямляет спину, расправляет плечи, уговаривает себя не дрейфить, чтобы не опозориться, когда прозвучит его имя.
Однако хитрец Гром назвал меня. Указывая на меня пальцем, он тяжело возложил другую руку Блондиночке на плечо и спросил, едва скрывая злорадство:
- Неужели вы решили, что я лишу вас такого удовольствия?
* * *
Наш челнок представлял собой два крылышка, хрупкую конструкцию между ними и два новеньких реактора. Кабина и крохотный грузовой отсек были добавлены как будто в последний момент, словно нечто второстепенное. Однако могучая энергия, с которой мы рванулись вперед, вселяла уверенность - по крайней мере, я, не привыкший к рискованным полетам, облегченно перевел дух. Мы были так сильны и так маневренны, что сумели бы избежать любой опасности. Напряжение, чуть было не раздавившее всех нас на командном пункте, отсюда казалось пустяком.
Гром управлял челноком сам, не полагаясь на Искусственный Интеллект; он даже не позволил прозвучать напоминанию о необходимости надеть шлем.
- Посмотрите вниз, - посоветовал он, слегка косясь в мою сторону.
Мы описывали высокую дугу, сложив крылышки. В относительно разреженной атмосфере мы бодро пожирали километр за километром. Подчиняясь инструкции, я глянул вниз, соображая, где может находиться наш дорадо, и помогая своим камерам выбрать наилучшие точки обзора, чтобы запечатлеть всего прожорливого гада, миллиметр за миллиметром. Дракон описывал круги; то, под каким углом располагались его крылья, и неестественный наклон головы свидетельствовали, что ему, бедняге, сейчас очень худо. Обжорство ни для кого не проходит даром.
Я засмеялся нервным смехом.
- Молчание затянулось, - сказал Гром напряженно.
Я начал было живописать то, что вижу, но он резко оборвал:
- Не вы! Блонди! Он все еще жив?
- Жив, - ответила Блондиночка с чувством. - Сердце колотится чересчур быстро, но он еще дышит.
- А его корабль?
- Как раз выходит… Из задницы, прости за выражение.
- Целый?
- Как будто…
Задница у дорадо была будь здоров, размером с целый дом, и обслуживалась самой могучей мускулатурой во всей Солнечной системе, но даже ей было не под силу сокрушить броню, внутри которой томился Родни. Памятуя об этом, я проверил изображение, получаемое камерой в нашей кабине: двое с виду безмятежных мужчин, пристегнутых к мягким креслам так крепко, что нельзя шелохнуться…
По воле случая я как раз смотрел на Грома, когда он вдруг оторвал руку от штурвала и отвесил мне полновесную оплеуху.
- Не думай, что я ничего не знаю!
Я не разозлился, даже не удивился. Сначала я даже не обратил внимания на боль. Потому что меня мгновенно охватил жуткий страх.
Мне платили за то, чтобы улавливать мельчайшие детали в выражении чужих лиц, однако я ничего не предчувствовал, не предвидел, а значит, способен заблуждаться в очевиднейших вещах…
- Зачем ты это сделал? - прорычал юнец.
- Что сделал? - пробормотал я.
Он врезал мне снова, в этот раз сильнее, уже кулаком. И тут же был вынужден схватиться обеими руками за штурвал, чтобы удержать челнок от штопора.
- Не притворяйся! - Он определенно любовался тем, как у меня сочится из носа кровь и пылает от страха лицо. - Я же знаю, что это сделал ты! Искусственный Интеллект не выходит из строя просто так, сам по себе.
Я кашлянул, глотая кровь.
- Нас показывает камера, - предупредил я его.
- Отлично!
Теперь я собственными глазами, а не посредством объектива, увидел, как грозовую тучу снизу доверху пронзает молния.
- Я этого не делал, - ответил я хрипло.
- Тогда кто же? - крикнул он и опять занес кулак, но я тоже сжал кулаки и успел отразить новый удар.
- Не я. И не надейся заставить меня сознаться в том, чего я не совершал.
- А кто?
- Ты сам! И в последней экспедиции ты напакостил - испортил страховые ремни Родни. Только тогда это оказалось напрасно: ему повезло, и тебе пришлось взяться за дело еще раз. Разве не так все было?
Юнец смотрел на меня с ужасом, способным внушить доверие. Впрочем, меня ему было не провести.
- Зачем? - спросил он тихо, но гневно. - Я же его люблю!
- Его женщину ты любишь сильнее, - припечатал я.
Это возымело действие. Как ни был молод Гром и как ни были тяжелы его кулаки, я нащупал его слабое место. Мы стремительно проваливались во влажные глубины Сатурна, а он знай себе щурился, будто боролся со слезами.
- Ты ничего не знаешь. Ничего! - Теперь в его голосе слышалась ярость. Еще немного - и он бы у меня завертелся, как уж на сковородке.
Но тут ворвалась Блондиночка и испортила мне своим вмешательством всю игру.
- Что у вас там творится? - спросила она. - Вы сейчас пролетите мимо!
- Черт! - простонал мой пилот и принялся выводить челнок из пике.
Перекрывая надсадный вой моторов и преодолевая тошноту от перегрузки, я все же умудрился задать вопрос:
- Она помогала тебе пакостить?
Гром менял геометрию наших крыльев, колдовал с моторами. Это не помешало ему переспросить с непритворной болью:
- А тебе она помогала?
Вот негодяй! Он все еще надеялся выцарапать из меня признание…
- А теперь что?! - Я не сразу понял, кому принадлежит этот крик, потому что Андерлолу не были свойственны такие интонации. Потом, с крохотным, но все же опозданием, дорого нам обошедшимся, он завизжал: - Идиоты, он же переворачивается! Чего вы там ковыряетесь? Ослепли, что ли?
Я посмотрел вверх. То есть мы оба посмотрели вверх. На смену взаимной злобе пришла паника. Из черного завихрения бури высунулась разинутая пасть, в которую стремительно засасывало нас - маленьких и беспомощных.