Он принял кастрюлю с яйцами из рук своей помощницы и начал жонглировать шестью из них, но не привлек к себе особого внимания, - все взгляды были устремлены на его помощницу. На ней было надето немного больше, чем на юных красотках из шоу. Зрители с трудом заметили, что шесть яиц в руках жонглера превратились в пять, потом в четыре… в три, два - и наконец доктор Аполло подбросил в воздух одно яйцо. Он сказал:
- Куры нынче нестись перестали, - и бросил яйцо в толпу. Аполло отвернулся и, казалось, никто не заметил, что оно так и не долетело до цели.
Доктор Аполло вызвал на сцену мальчика.
- Я знаю, что ты думаешь, сынок. Ты считаешь, что я ненастоящий волшебник. Вот тебе за это доллар, - он вручил мальчику долларовую бумажку, которая тут же исчезла.
- Вот незадача! Дадим тебе еще один шанс. Держи! И беги скорей домой, спать пора.
Мальчишка убежал, зажав в руке доллар.
Маг нахмурился.
- Что будем делать дальше, мадам Мерлин?
Помощница что-то шепнула ему на ухо. Он покачал головой.
- Но не при всех же!
Она шепнула что-то еще. Он вздохнул.
- Друзья, мадам Мерлин желает лечь в постель. Джентльмены, может кто-нибудь из вас поможет ей?
Он смотрел на поднявшуюся сутолоку.
- О, слишком много! Кто-нибудь из вас служил в армии?
Добровольцев все еще было много. Доктор Аполло выбрал двух и сказал:
- Там, под сценой есть складная армейская кровать, просто поднимите занавес - теперь, будьте любезны, поставьте ее на сцену. Мадам Мерлин, посмотрите сюда, пожалуйста.
Пока мужчины ставили кровать, доктор Аполло делал в воздухе пассы руками.
- Спать, спать… вы спите. Друзья, она в глубоком трансе. Джентльмены, приготовившие кровать, положите на нее девушку. Осторожнее…
Прямую, как в столбняке, девушку положили на кровать.
- Спасибо, джентльмены, - маг взял волшебную палочку, висевшую все время в воздухе, указал ею на стол, что стоял в самом конце сцены. С четырех шестов поднялась простыня и прилетела к нему.
- Накройте мадам с головой. Нехорошо смотреть на леди, когда она спит. Благодарю вас. Будьте любезны удалиться… Прекрасно, Мадам Мерлин… вы слышите меня?
- Да, доктор Аполло.
- Сон сковал вас. Теперь вы становитесь легче. Вы спите на облаках. Вы плывете по воздуху, - накрытое простыней тело поднялось над кроватью на фут. - Эй! Куда? Не так быстро!
Какой-то мальчик шепотом объяснял:
- Когда они накрыли ее простыней, она через потайной ход спустилась под сцену. А это - проволочный каркас. Он сейчас снимет простыню, а каркас упадет. Кто угодно так может.
Доктор Аполло сделал вид, что ничего не слышит.
- Выше, мадам Мерлин, выше! Хватит.
Тело висело в шести футах над сценой.
- Каркас поднимается на стальном шесте, - продолжал тот же юный голос. - Они его прикрывают углом простыни.
Доктор Аполло пригласил желающих убрать шест.
- Ей не нужны шесты, она спит на облаках, - он обернулся к мадам и сделал вид, что прислушивается. - Громче, пожалуйста. О! Она говорит, что ей не нужна простыня.
- Сейчас каркас упадет.
Маг сдернул с мадам простыню, простыня исчезла, но этого никто не заметил: все смотрели на мадам Мерлин, спящую на облаках.
Приятель мальчика, крайне осведомленного в вопросах магии, спросил:
- Где же твой шест?
- Ты не туда смотришь, - ответил тот, - они направляют свет так, чтобы глаза слепило и ты поневоле отворачиваешься.
- Довольно, моя фея, - сказал доктор Аполло. - Дайте руку, проснитесь, - он опустил ее на сцену.
- Видишь, куда она поставила ногу? Оттуда шел шест. Обыкновенный трюк.
Маг продолжал:
- А теперь, друзья, позвольте ученому лектору профессору Тимошенко сказать вам несколько слов.
- Не расходитесь, - вступил лектор. - Только на этом представлении при содействии Совета Университетов и Отдела Безопасности этого прекрасного города, мы предлагаем вам совершенно бесплатно двадцатидолларовый билет, - и бросил его в толпу.
Началась свалка.
"Профессор" отошел от края.
- Смитти, не уходи, - он вручил магу конверт и продолжал. - Мне очень неприятно говорить это, - но вы и ваша жена не едете в Падьюку.
- Знаю.
- Слушай, против тебя я ничего не имею, но нужно думать о репертуаре. Мне тут предложили чтение мыслей и френологию… я ведь не на сезон тебя брал.
- Я знаю, - повторил маг, - я не обижаюсь, Тим.
- Спасибо, - профессор замялся, - Смитти, можно, я дам тебе совет?
- Конечно, я с радостью его приму, - сказал волшебник.
- Ну хорошо, Смитти, у тебя хорошие трюки, но не только трюки нужны для того, чтобы быть волшебником. Да и вообще это не так делается. Ты ведешь себя как шут - хотя и занимаешься своим делом, не отбиваешь хлеб у другого и всегда готов помочь. Но ты ведь не шут! Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что делает зрителя зрителем. Настоящий волшебник может заставить этих зевак сидеть с открытыми ртами и следить за тем, как он из воздуха достает 25 центов. Та левитация, которую ты демонстрируешь… я в жизни ничего лучшего не видел, но только это не греет. Никакой психологии! А теперь возьми меня - я не могу даже достать монетку из воздуха. Я не делаю ничего лишнего. Я знаю зевак. Знаю, чего они жаждут, даже если они сами этого не знают. Это шоу-бизнес, парень, будь ты политиком, проповедником, бьющим кулаком по кафедре, или волшебником. Выясни, чего хочет толпа и ты добьешься успеха и с более дешевыми трюками.
- Ты прав, Тим.
- Еще бы не прав! Толпа жаждет секса, крови и денег. Кровь мы не показываем, но мы оставляем им надежду, что глотатель огня или метатель ножей ошибется. Мы не даем денег, но берем немного и потворствуем скупости. Нет у нас и секса, как такового, но есть парад красавиц. И зритель уходит счастливым.
Чего еще хочет толпа? Тайны! Ей хочется думать, что мир - это романтическое место, который, черт его дери, им не является. Это твоя работа… только ты не знаешь, как и что. Сынок, зеваки знают, что все твои трюки - полная чушь… Они просто хотят верить в то, что эти штуки реальны. И именно ты должен им помочь. А этого ты и не можешь.
- Как это сделать, Тим?
- Вот дьявол! Ты сам должен этому научиться. К примеру, ты хотел написать в афишах, что ты Человек с Марса. Нельзя предлагать публике то, что она не может проглотить. Все видели Человека с Марса на фотографиях и в стерео. Ты на него немного похож, но даже если бы ты был его близнецом, зритель не поверил бы. Это все равно, что объявить глотателя шпаг Президентом Соединенных Штатов. Публика хочет верить, но не позволяет себя дурачить. Даже у дураков есть какие-то мозги.
- Я учту.
- Что-то я стал много говорить, амплуа не отпускает. С детишками все в порядке? А как твоя грымза? Дьявол! Я не должен был говорить всего этого, - слушай, может, тебе денег одолжить?
- Спасибо. Мы не обижаемся.
- Ну, ладно. Береги себя. Пока, Джилл. - И он поспешно удалился.
Из-за кулис вышла Патриция Пайвонски в платье.
- Ребята! Тим расторг контракт?
- Мы и сами собирались уходить, Пэт.
- Вот свинья! Я откажусь выступать.
- Не надо, Пэт, он прав. Я не артист.
- Я буду скучать без вас. Пойдем ко мне, посидим.
- Лучше пойдем с нами, Пэтти, - сказала Джилл.
- Подождите, сбегаю за бутылкой.
- Не надо, - остановил ее Майк. - У нас есть то, что ты любишь.
- Вы остановились в "Империале"? Я приеду через полчасика, только удостоверюсь, что с малышами все в порядке и скажу, что уеду. Я поймаю машину.
Они сели в такси, Майк занял место за пультом управления. Городишко был маленький, в нем ходили старомодные такси без роботов. Майк вел машину на предельной скорости, ловко лавируя между другими машинами. Он делал это без видимых усилий. Джилл так еще не умела. Майк растягивал ощущение времени, то есть, замедлял ход событий - и свободно жонглировал яйцами или несся по перегруженной дороге. А всего несколько месяцев назад он не мог завязать шнурки.
Ехали молча: трудно разговаривать, когда ощущаешь время не так, как собеседник. Джилл стала вспоминать месяцы, проведенные в цирке. Всю жизнь, пока не встретила Майка, Джилл жила по расписанию. Школа, колледж, больница - везде царствовали часы.
В цирке было по-другому. Несколько раз в день принарядиться и выйти на сцену - вот и вся работа. Майку было безразлично, сколько раз в день он ест - один или шесть. У него не было особых требований к ведению домашнего хозяйства. Жили они в небольшой каморке. Часто они даже не выходили за пределы циркового городка, с момента приезда и до самого отъезда. Цирк был уютным гнездом, отгороженным от мира.
Вернее, каждый цирковой городок, просто кишел зеваками - но она выучилась воспринимать их как надо; зеваки - не люди, они ничтожества, годные только на то, чтобы выжимать из них деньги.
Балаган был замечательным домом. Их жизнь изменилась в лучшую сторону с того дня, когда они впервые покинули дом, чтобы продолжить образование Майка. Их постоянно узнавали, а иногда им приходилось спасаться бегством и не только от журналистов, но и от бесконечных людей, которые, казалось, считали себя вправе требовать что-то от Майка.
Майк внушил себе более солидную внешность и внес еще кое-какие перемены. Вдобавок к этому, они часто приезжали в те места, где менее всего ожидали появления человека с Марса, - и их оставили в покое.
Однажды, когда Джилл звонила домой, чтобы сообщить новый адрес для писем, Джубал предложил другое прикрытие. Через несколько дней Джилл прочла в газете, что Человек с Марса удалился в один из тибетских монастырей.
На самом деле они удалились в гриль-бар в каком-то захолустном городке; Джилл официанткой, а Майк посудомойкой. Когда хозяин не смотрел, Майк мыл посуду с молниеносной скоростью. Через неделю Майк и Джилл уехали в другое место. Они кочевали по стране, подрабатывая, когда кончались деньги. С тех пор как Майк обнаружил, что существуют публичные библиотеки, они стали ходить в библиотеку чуть не каждый день. Майк сделал это открытие в Акроне - раньше он думал, что в библиотеке Харшоу есть все книги мира - и они просидели в этом городе месяц. Джилл ходила по магазинам и хлопотала по хозяйству: с книгой в руках Майк забывал обо всем на свете.
Потом они прибились к цирку. Золотое время! Джилл вспоминала, как однажды арестовали парад красавиц. Власти поступили нечестно; менеджер всегда заранее договаривался, как проводить парад: в бюстгальтерах или без, в приглушенном свете или в ярком - и никогда не нарушал уговора. Тем не менее красавиц вызвали в суд, и, кажется, собирались посадить. На слушание пришел весь цирк и толпа зрителей, которым хотелось посмотреть на "бесстыдных женщин". Майк и Джилл пристроились в уголке.
Джилл уговаривала Майка никогда не устраивать ничего из ряда вон выходящего там, где это могли заметить, но он уже принял решение.
Шериф с наслаждением клеймил "публичное распутство", как вдруг, и он, и судья оказались совершенно голыми.
Джилл и Майк улизнули из зала, когда поднялась страшная суматоха. Обвиняемые тоже сбежали. Цирк быстро свернул представление и переехал в более добропорядочный город. А то, что произошло, с Майком никак не связывали.
Джилл никогда не забыть, какое выражение лица было у шерифа. Она мысленно обратилась к Майку, призывая посмеяться над шерифом; марсианин не мог понять, что такое "смешной", Джилл объяснить не сумела. В последнее время они стали обмениваться мыслями на марсианском языке. "Да, Джилл?" - отзывался он. "Потом" - говорила она.
Подъехали к отелю, Майк припарковал машину и вернулся к нормальному видению времени. Джилл предпочитала жить в цирковом городке, единственным, что ей не хватало - была ванна. С душевыми было все в порядке, но ничто не сравнится с большой ванной, наполненной теплой водой, забирайся - и блаженствуй! Поэтому иногда они останавливались в отеле и брали напрокат машину. Майк не разделял ее ненависти к грязи, он был не так воспитан, но держал себя в чистоте, потому что Джилл так хотела. Чтобы быть чистым, ему не нужно было мыться, точно так же, как ему не нужен был парикмахер, когда Джилл захотелось, чтобы волосы выросли подлиннее. Погружение в ванну он воспринимал как священнодействие.
"Империал" представлял собой старую обшарпанную гостиницу, но ванна в номере для молодоженов оказалась превосходной. Джилл, как только вошла, стала набирать туда воду. Она не удивилась, когда увидела, что уже раздета. Майк знал, что она любит новые вещи и поощрял их приобретение, выбрасывая старые, надоевшие. Он делал бы так каждый день, если бы Джилл не запретила, сказав, что люди заметят и насторожатся.
- Спасибо, милый! Иди купаться.
Майк был уже голый. Джилл решила, что он не отправил вещи в перпендикулярное пространство, а разделся по-людски: Майк равнодушно относился к покупке новой одежды. Он считал одежду средством защиты от окружающей среды, причем сам в такой защите необходимости не испытывал.
Они сели в ванну, Джилл зачерпнула рукой воду, коснулась губами и предложила Майку. Это было необязательно, просто Джилл было приятно вспомнить о том, что и так не нуждалось в напоминании. Потом она сказала:
- Когда мы ехали в такси, я вспомнила, как смешно выглядел раздетый шериф.
- Смешно?
- Конечно!
- Объясни, почему смешно? Я не понимаю, в чем заключается шутка.
- Ну… боюсь, что я не могу. Это не шутка - пойми, это не игра слов, которую можно объяснить.
- Я не увидел в них ничего смешного, - сказал Майк, - наоборот, от них исходило зло. И от шерифа, и от судьи. Я бы их самих отправил прочь, но знал, что ты будешь сердиться.
- Майк, хороший мой, - она погладила его по щеке, - лучше было сделать именно так. Они это запомнят на всю жизнь. В этом городе по крайней мере пятьдесят лет никого не будут судить за публичный показ обнаженного тела. Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Мне жаль, что наш номер провалился. Я столько сил вложила в сценарий… я ведь тоже не сценарист.
- Здесь моя вина, Джилл. Тим правду сказал: я не вникал, чего хотят болваны. Но я скоро вникну, я многому научился у цирковых. И я все больше стал вникать в этих зевак.
- Ты не должен называть их зеваками или толпой, тем более, что мы ушли из цирка. Они просто люди, а не зеваки.
- Я вникаю, что они зеваки.
- Ты прав, милый, но это невежливо.
- Я запомню.
- Ты надумал, что делать дальше?
- Нет еще. Придет время, я буду знать.
Джилл могла не беспокоиться: так и будет. Сделав первый самостоятельный выбор, Майк становился все увереннее и сильнее. Мальчик, которому трудно было удержать в воздухе пепельницу, превратился в мужчину, который держит на весу одновременно и ее, и Джилл, и другие предметы. Джилл вспомнила, как однажды их грузовик завяз в грязи. Двадцать мужчин безуспешно пытались его вытащить. Подошел Майк, подтолкнул плечом (сделал вид), и колесо освободилось. Он был уже не так прост, чтобы демонстрировать свои чудеса открыто. Майк наконец понял, что неодушевленному предмету, например, платью, не нужно быть "недобрым", чтобы его можно было отправить в никуда. Для этого может существовать другая причина, которую взрослый человек, а не птенец, может определять по своему усмотрению.
Каков будет следующий этап роста? Джилл было любопытно, но она не беспокоилась: Майк был такой положительный и благоразумный.
- Вот было бы здорово, если бы с нами сейчас оказались Энн, Доркас, Мириам! И отец Джубал, и все ребята - вся семья.
- Нужна большая ванна…
- И в этой поместились бы. Майк, когда мы поедем домой?
- Я вникаю, что скоро.
- По-марсиански или по-нашему "скоро"? Не сердись, понимаю: поедем, когда придет время. Кстати, тетя Пэтти обещала приехать "скоро". Ну-ка, намыль меня поживее, - Джилл встала, мыло выскочило из мыльницы, поерзало по ее телу, улеглось на место. Сама собой образовалась пена. - Ой! Щекотно!
- Тебя облить?
- Нет, я окунусь, - Джилл присела, встряхнулась и выскочила из ванны.
И вовремя: в дверь стучали.
- Вы готовы?
- Минутку, Пэт! - крикнула Джилл. - Майк, высуши, пожалуйста. - На Джилл не осталось ни капельки воды.
- Не забудь одеться: Пэтти у нас леди - не то, что я.
- Не забуду.
Глава 27
Джилл накинула пеньюар и поспешила в гостиную.
- Заходи, дорогая. Мы купались. Майк сейчас выйдет. Я налью тебе рюмочку - вторую ты выпьешь в ванной. Целая ванна горячей воды!
- Я приняла душ, когда уложила спать малютку Бун, - хотя ванна, это действительно прекрасно. Но Джилл, детка, я пришла сюда не ванну принимать, я пришла сюда потому, что мне очень больно, что вы уезжаете, ребята.
- Мы еще вернемся, - Джилл готовила напитки. - Тим прав: нам с Майком нужно доработать номер.
- У вас хороший номер. Ну, разве что шуточек добавить… Привет, Смитти, - она протянула ему руку в перчатке.
За пределами циркового городка миссис Пайвонски всегда ходила в перчатках, платье с глухим воротом и чулках. Она выглядела, да и была, респектабельной вдовой средних лет с хорошо сохранившейся фигурой.
- Я как раз говорила Джилл, что у вас хороший номер.
Майк улыбнулся.
- Оставь, Пэт. Номер отвратительный.
- Что ты, милый! В нем нет изюминки, это правда. Добавьте две-три шутки, подберите Джилл более открытый наряд. У тебя отличная фигура, милочка.
- Дело не в фигуре, - покачала головой Джилл.
- Я знала волшебника, который наряжал свою напарницу в костюм конца девятнадцатого века. Даже туфель не было видно из-под юбки. Он ее постепенно раздевал. Болванам очень нравилось. Не пойми меня плохо, все было очень пристойно. Когда номер закончился, на ней было столько же, сколько на тебе сейчас.
- Пэтти, я бы выступала голой, если бы за это не сажали.
- Ни в коем случае! Болваны устроили бы бунт. Но если у тебя есть фигура, ею нужно пользоваться. Чего бы стоила моя татуировка, если бы я не снимала с себя все, что можно?
- Кстати, об одежде, - сказал Майк. - Мне кажется, что тебе не очень удобно, Пэт. В этой конуре не работает кондиционер, а температура уже подбирается к 90°. - Он был одет в легкий халат, что не считалось дурным тоном среди цирковых артистов. Жары он почти не замечал, просто ему иногда нужно было подрегулировать свой обмен веществ. Но их подруга чувствовала себя комфортно в любых условиях, а выходя на публику, использовала лишь имитацию одежды, чтобы прикрыть свою татуировку.
- Почему бы не устроиться поудобнее? Разве здесь есть кто-нибудь кроме нас, цыпочки? - Последняя фраза была шуткой, подходящей для того, чтобы подчеркнуть, что здесь собрались близкие друзья - так ему объяснял Джубал.
- Конечно, Пэтти, - согласилась Джилл. - Если у тебя нет нижнего белья, я дам тебе что-нибудь накинуть.
- Ну, в общем… я влезла в один из костюмчиков.
- Тогда не церемонься с друзьями. Я принесу тебе тапочки.
- Нет. Я лучше останусь в чулках и туфлях. - Она продолжала говорить, думая о том, как бы незаметно перейти к разговору о религии. Благослови их Господь, дети готовы были к обращению, она в этом не сомневалась, - но хотела сама на протяжении всего сезона вести их к свету.