- Все дело в том, Смитти, что нужно понимать публику. Если бы ты был настоящим волшебником - я не хочу сказать, что ты не мастер, у тебя блестящая техника, - Джилл принесла шлепанцы, и Патриция, сняв чулки, сунула их в туфли, - но публика знает: это не потому, что ты продал душу дьяволу. Техникой их не возьмешь. Ты когда-нибудь видел, чтобы глотатель огня выступал с хорошенькой девушкой? Нет, потому что она только все испортила бы. Ведь публика ждет, что он загорится, - тут она сняла платье и осталась в одном из своих костюмов. Джилл взяла платье и расцеловала ее.
- Вот теперь ты выглядишь естественно, тетя Пэтти. Пей, я налью еще.
- Минутку, дорогая. - "Укрепи меня, Господи! Мои картины будут говорить сами за себя, именно для этого Джордж их и делал". - Вот, видите, что у меня есть для этих зевак? Вы когда-нибудь видели, я имею в виду по-настоящему видели, мои картинки?
- Нет, - сказала Джилл, - мы не хотели рассматривать тебя, как пара зевак.
- Так смотрите, дорогие, ведь не зря Джордж, упокой, Господи, его душу, трудился! Смотрите, изучайте. Вот здесь, в центре изображено рождение нашего пророка, святого Архангела Фостера. Он тут невинный младенец, не ведающий, что Ему уготовано небесами. А вокруг нарисованы ангелы, которые все знали заранее. Здесь Джордж запечатлел первое чудо, совершенное пророком. Еще мальчиком пророк застрелил из рогатки птичку, потом устыдился, поднял ее, погладил; она ожила и улетела. Сейчас я повернусь к вам спиной, - миссис Пайвонски объяснила, что когда Джордж начинал богоугодную работу, ее тело уже не было чистым холстом. Поэтому Джорджу пришлось превратить "Нападение на Пирл-Харбор" в "Армагеддон" и "Небоскребы Нью-Йорка" в "Священный город".
- К сожалению, Джорджу удалось изобразить лишь основные вехи в жизни пророка. Вот Фостер проповедует на ступенях отвергшей его духовной семинарии. С тех пор его начали преследовать. А вот он громит идолопоклоннический храм… А вот он в тюрьме, и от него исходит священный свет. Его освободили из тюрьмы приверженцы веры…
(Преподобный Фостер понял, что, одобряя свободу религии, кастеты, клубы и готовность ввязаться в дрязги с полицией, перевесил пассивное сопротивление. Он с самого начала был воинствующим верующим. Однако он был и тактиком; он вступал в битвы только тогда, когда на стороне Господа воевала тяжелая артиллерия.)
- А судью, который посадил его в тюрьму, вымазали дегтем и вываляли в перьях. Вот здесь - вам не видно, лифчик закрывает. Безобразие…
- "Майкл, чего она хочет?"
- "Ты сама знаешь. Скажи ей".
- Тетушка Пэтти, - мягко сказала Джилл, - ты хочешь, чтобы мы увидели все картины?
- Да. Тим говорит, что Джордж использовал эти места, чтобы не оставить рассказ незаконченным.
- Если Джордж трудился над картиной, надо думать, он рассчитывал, что на нее будут смотреть. Сними костюм. Я говорила, что могла бы работать голой, а здесь даже не работа, а встреча друзей… куда ты пришла со святой целью.
- Ну, если вы так хотите, - она торжествовала. Аллилуйя! С помощью Фостера и Джорджа она обратит ребят.
- Помочь тебе расстегнуться?
"Джилл!"
"Майкл, что ты задумал".
"Подожди, увидишь".
Миссис Пайвонски была просто поражена, когда обнаружила, что ее унизанные блестками трусики и бюстгальтер исчезли. Джилл не удивилась, когда пропал ее пеньюар, но немножко изумилась, когда и на Майке исчез халат; она расценила это как обходительность.
Миссис Пайвонски ахнула.
Джилл обняла ее:
- Пэтти, не волнуйся, все в порядке. Майк, объясни…
- Хорошо, Джилл. Пэт…
- Да, Смитти?
- Ты не верила, что я продал душу дьяволу. Ты хотела снять костюм - я помог.
- Как ты это сделал? И где костюм?
- Там же, где наши халаты. Его нет.
- Пэтти, не волнуйся, мы заплатим, - вмешалась Джилл. - Не стоило этого делать, Майк.
- Извини, Джилл. Я думал, ничего страшного.
- В самом деле, ничего, - цирковая гордость не позволяла тетушке Пэтти признаться, что она испугалась.
Костюма ей было не жаль, наготы она не смущалась. Миссис Пайвонски была озабочена теологической стороной происшествия.
- Смитти, это настоящее чудо?
- Можно сказать, что настоящее, - согласился он, отчетливо произнося слова.
- Это, скорее, колдовство.
- Как хочешь.
- Смитти, - Патриция не боялась. Она ничего не боялась, с нею была вера, - посмотри мне в глаза, - ты не продал душу дьяволу?
- Нет, Пэт.
- Кажется, ты говоришь правду, - она не отводила взгляда.
- Он не умеет лгать, тетушка Пэтти.
- Значит, это чудо. Смитти, да ты святой человек.
- Не знаю…
- Архангел Фостер до двадцати лет тоже не знал, хотя уже творил чудеса. Ты святой человек, я чувствую. Все время чувствовала, с тех пор, как впервые увидела тебя.
- Не знаю, Пэт.
- Вполне вероятно, Пэтти, - сказала Джилл, - но он этого в самом деле не знает. Майкл, придется раскрыться до конца.
- Майкл? - воскликнула Пэтти. - Да ведь это архангел Михаил, посланный к нам в человеческом обличье!
- Пэтти, не надо! Если даже он ангел, он этого не знает.
- Ему не нужно знать. Бог творит чудеса, ни перед кем не отчитываясь.
- Тетушка Пэтти, послушай меня, пожалуйста!
Тут миссис Пайвонски узнала, что Майк - Человек с Марса. Она согласилась признать его человеком - хотя на его счет и на счет того, почему он оказался на Земле, у нее было свое собственное мнение - Фостер тоже был человеком, пока жил на Земле, но при этом оставался архангелом. Если Джилл и Майк решительно отказываются от спасения души, она будет воспринимать их так, как они этого хотят - пути Господни неисповедимы.
- Если тебе так нравится, зови нас "искателями веры", - сказал ей Майк.
- Этого достаточно, дети! Я уверена, что вы уже спасены; когда Фостер был маленький, его тоже обратили в веру. Я помогу вам!
В следующем чуде приняла участие и Патриция. Все сели на ковер, Джилл мысленно предложила Майку чудо. Миссис Пайвонски, затаив дыхание, смотрела, как Джилл поднимается в воздух.
- Пэт, - попросил Смит, - ляг на спину.
Она повиновалась с такой готовностью, будто перед ней сидел сам Фостер. Джилл оглянулась на Майка.
- Может, меня опустишь?
- Не беспокойся, я выдержу.
Миссис Пайвонски ощутила, что медленно отрывается от пола. Она не испугалась, а почувствовала религиозный экстаз: из чресел к сердцу поднялось тепло, из глаз полились слезы. Такого сильного чувства она не испытывала с тех пор, как ее коснулся сам святой Фостер. Майк подвинул Патрицию к Джилл, женщины обнялись.
Он опустил их на ковер и обнаружил, что не устал. Майк забыл, когда в последний раз уставал.
- Майк, нужна вода, - сказала Джилл.
"???"
"Как всегда", - мысленно ответила Джилл.
"Обязательно?"
"Конечно. Ты думаешь, зачем она пришла?"
"Я знаю. Просто не был уверен, что ты знаешь и хочешь".
Майк отправил стакан в ванную, там налил в стакан воды и стакан прилетел в руки к Джиллиан. Патриция наблюдала с интересом. Она уже перестала удивляться. Джилл обратилась к ней:
- Тетушка Пэтти, это как крещение или венчание. Марсианский обычай. Это значит, что ты веришь нам, а мы верим тебе и можем рассказать любой секрет и ты тоже. Нарушать клятву нельзя. Если ты ее нарушишь, мы умрем, даже если наши души будут спасены. Если мы нарушим… но мы не нарушим. Не хочешь породниться с нами - можешь не пить, останемся друзьями. Я не заставляю тебя поступать вопреки вере, если вера запрещает родство с нами. Мы не принадлежим к твоей церкви и вряд ли будем принадлежать. Ты можешь назвать нас просто искателями веры, Майк?
- Джилл говорит правильно, - подтвердил Майк. - Пэт, если бы ты понимала по-марсиански, мы сумели бы лучше объяснить тебе, что это значит. Это даже больше, чем венчание. Мы предлагаем воду от чистого сердца, и если в твоей душе или религии что-то восстает против этого - тогда не пей!
Патриция Пайвонски глубоко вздохнула. Она приняла решение. Джордж не должен ее осудить. Кто она такая, чтобы отказывать святому человеку и его избраннице?
- Я согласна, - решительно сказала она.
Джилл сделала глоток.
- Мы стали еще ближе, - и передала стакан Майку.
- Спасибо за воду, брат, - Майк отпил. - Пэт, я даю тебе влагу жизни. Пусть твоя вода всегда будет глубокой.
Патриция приняла стакан.
- Спасибо, дорогие… Влага жизни! Я люблю вас обоих! - и выпила до дна.
"Джилл?"
"Давай!"
Валентайн Майкл Смит вник, что физическая человеческая любовь - сугубо физическая и сугубо человеческая - это не просто ускорение процесса размножения и не просто ритуал, символизирующий сближение. Это сущность сближения. Теперь он пользовался каждой возможностью, чтобы познать всю полноту любви. Ему больше не было неловко оттого, что он испытал экстаз, неведомый даже Старшим Братьям. И он погружался в души своих земных братьев, не испытывая ни перед кем вины и неприязни.
Его человеческие учителя, нежные и щедрые, обучили его искусству любви, не оскорбив его невинности. Результат получился таким же уникальным, как и он сам.
Джилл не удивилась, что Патриция приняла как должное то, что за старинным марсианским ритуалом разделения воды следует древний человеческий ритуал разделения любви. Она удивилась чуть позже, когда Пэт спокойно отнеслась к чудесам, которые Майк творил в любви. Джилл не знала, что Патриции уже приходилось встречаться со святым человеком и от святого Пэт ожидала даже большего. Джилл была рада, что Пэт избрала правильное действие в критический момент, и счастлива, когда пришла ее очередь сближаться с Майком.
Потом они отправились в ванну. Джилл попросила Майка намылить Патрицию способом телекинеза. Та визжала и хохотала. В первый раз Майк сделал так ради шутки, потом это стало семейной традицией, которая - Джилл знала - понравится Пэт. Джилл с любопытством наблюдала за выражением лица Пэтти, когда ту скребли невидимые руки и высушивала неведомая сила.
- После всего, что было, я без выпивки не обойдусь, - сказала Патриция.
- Конечно, дорогая.
- Кроме того, вы не досмотрели мои картины.
Они вернулись в гостиную, и Пэтти стала на ковер.
- Сначала посмотрите на меня, на меня, а не на мои картинки. Что вы видите?
Майк мысленно снял с Пэт татуировки и стал смотреть, каков его новый брат без украшений. Татуировки ему нравились: они выделяли Пэт из общей массы и делали ее чем-то похожей на марсианина. Она была лишена человеческой безликости. Майк подумал, что обязательно украсит и себя картинами, как только решит, что изобразить. Можно нарисовать жизнь Джубала, заменившего ему отца. Может, и Джилл захочет сделать себе татуировку? Какие картины будут ей к лицу? Нужно подумать.
Без татуировок Пэт нравилась Майку меньше: женщина как женщина. Майк до сих пор не вник, зачем Дюку коллекция женщин. Он знал, что у женщин разные формы, размеры, цвета кожи и любовные ухищрения. Приемные родители научили Майка замечать мельчайшие детали, но они же научили его не преувеличивать значение мелочей. Нельзя сказать, что женщины не возбуждали в нем желания; они его возбуждали, но не видом своего тела. Запах и прикосновение значили для Майка больше: именно так возбуждался аналогичный марсианский рефлекс.
Когда на Патриции не осталось картин, Майк обратил внимание на ее лицо, красивое лицо, над которым уже поработала жизнь. Это было более "собственное" лицо, чем у Джилл, и чувство к Пэт, которое Майк еще не называл любовью, стало сильнее.
У нее был собственный запах и собственный голос. Майку нравилось слушать ее сипловатый голос и вдыхать мускусный запах, которого она набралась от змей. Майк любил змей и умел с ними обращаться. Дело было не только в том, что он успевал уклоняться от их укусов. Они вникали друг в друга. Майк упивался их невинной беспощадностью; змеи напоминали ему о доме. Боа констриктор, любимец Патриции, кроме нее, признавал только Майка.
Майк вернул образу Патриции татуировки.
А Джилл думала, зачем тетушке Пэтти татуировки? Она была бы очень милой, если бы не превратила себя в страницу комикса. Но Джилл любила Пэтти, что бы на ней ни было нарисовано, тем более, что Пэтти этим зарабатывает… пока. Как постареет, никому ее картины не будут нужны, хоть бы их создавал сам Рембрандт. Наверное, Пэтти откладывает что-то на черный день. Впрочем, она теперь брат Майка и наследник его состояния. Эта мысль согрела Джилл.
- Ну, что вы видите? - повторила миссис Пайвонски. - Майкл, сколько мне лет?
- Не знаю, Пэт.
- Угадай.
- He могу.
- Давай, давай!
- Пэтти, - вступилась за него Джилл, - Майк правда не умеет определять возраст. Он совсем недавно прилетел на Землю и считает по-марсиански. Когда приходится иметь дело с цифрами, я ему помогаю.
- Ладно, тогда ты угадай. Только говори правду.
Джилл оглядела Патрицию: тело, руки, шею, глаза; вопреки просьбе, сбросила пять лет и сказала:
- Тридцать лет, год туда, год сюда…
Миссис Пайвонски усмехнулась.
- Вот плоды Истинной Веры, дорогие мои! Джилл, мне скоро пятьдесят!
- Не может быть!
- Вот что дает человеку Счастье, моя милая. После первых родов я располнела. Живот торчал, как на шестом месяце, грудь отвисла. Пластическую операцию я не хотела делать: погибли бы мои картины. И вот тогда я увидела свет! Нет, я не голодала и не изнуряла себя упражнениями, до сих пор ем, как лошадь. Я познала счастье, счастье в Боге через благостного Фостера.
- Потрясающе, - сказала Джилл. Насколько она знала свою тетушку Пэтти, та никогда не делала упражнений и не ограничивала себя в еде. Джилл приходилось видеть последствия пластических операций; Пэтти не лгала, утверждая, что не делала их.
Майк решил, что Пэт внушила себе то тело, какое ей было нужно, а Фостер тут ни при чем. Майк обучал Джилл такому внушению, но пока ничего не выходило. Он, как обычно, не спешил: всему свое время.
Пэт продолжала:
- Я хочу, чтобы вы знали, что может Вера. Это еще не все: главная перемена внутри. Я счастлива. Я не мастер говорить, но я постараюсь. Сначала вы должны понять, что все другие церкви - это вертепы дьявола. Наш дорогой Иисус проповедовал Истинную Веру, и Фостер сказал: "Я верую!". Но во времена средневековья его слова были искажены, и Иисус не узнал их. И Фостер был послан проповедовать Новое Откровение и разъяснять его.
Патриция Пайвонски напустила на себя важный вид и превратилась в проповедницу, облеченную святостью и тайной.
- Бог хочет, чтобы мы были счастливы. Он наполнил мир вещами, которые бы сделали нас счастливыми. Разве бог позволил бы виноградному соку бродить и превращаться в вино, если бы не хотел, чтобы мы пили и радовались? Он мог бы оставить сок соком или сделать из него уксус, и никому не досталось бы ни капельки счастья. Конечно, Он против того, чтобы мы напивались, как свиньи, и буянили, забывая о наших детях. Он подарил нам блага жизни, чтобы мы ими пользовались, но не злоупотребляли. Если тебе хочется выпить или заняться любовью с приятелями, которые, как и ты, видят свет; и ты танцуешь и благодаришь Бога за то, что Он это позволил, что тут плохого? Бог создал вино, Бог создал твои ноги, которые могут танцевать - танцуй и будь счастлив!
Пэт перевела дыхание.
- Налей еще, дорогая. До чего тяжелая работа - проповедь! Так вот, если бы Бог не хотел, чтобы на женщин смотрели, Он сделал бы их уродливыми. По-моему, логично. Бог хочет, чтобы мы были счастливы, и Он указывает нам путь к счастью. Он говорит: "Любите друг друга! Возлюбите змею, если она нуждается в любви. Отказывайте в любви лишь прислужникам Сатаны, которые хотят столкнуть вас с пути к счастью". А под любовью он подразумевает не вздохи старой девы, которая боится оторвать глаза от молитвенника, чтобы не поддаться соблазну плоти. Если бы Бог не любил плотские радости, он не создал бы их в таком количестве. Неужели Бог, который сотворил Гранд Каньон, кометы, циклоны, землетрясения, - испугается, если девчонка нагнется, а парень заглянет ей в вырез и увидит грудь? Когда Бог велел нам любить, Он не лицемерил, а в самом деле хотел, чтоб мы любили. Да ты сама это знаешь. Женщина любит младенца, а потом любит мужчину, чтобы появился новый младенец, которого можно любить. Но это не значит, что, имея бутылку, ты должна нализаться, выскочить на улицу и трахаться с кем попало. Нельзя продать любовь и купить счастье; ни то, ни другое не имеет цены. Если ты определил цену любви - перед тобой врата ада. Но если ты с чистым сердцем и помыслами берешь и даешь то, что дает тебе Бог, грех не коснется тебя. Что деньги? Ты стала бы пить с кем-нибудь воду за деньги, за миллион? За десять миллионов без налога?
- Нет, конечно. "Майк, ты вникаешь?"
"Не совсем. Еще длится ожидание".
- Ты понимаешь меня, дорогая? Я знала, что в вашей воде любовь. Вы очень близки к свету. Я стала вашей сестрой, и потому скажу вам то, что нельзя говорить тем, кто еще не увидел света.
Преподобный Фостер, посвященный в сан Богом или сам себя посвятивший, чувствовал пульс времени лучше, чем любой цирковой чувствует публику. В душе Америки творился полный разлад. Пуританские законы и раблезианские обычаи. Аполлинарные религии и дионисические секты. Ни в одной стране мира в двадцатом веке (земной христианской эры) секс не подавлялся так яростно, как в Америке, и нигде им так сильно не интересовались люди.
У Фостера было два качества, необходимых религиозному лидеру: личный магнетизм и сексуальные способности выше средних. Религиозный лидер должен быть либо аскетом, либо развратником. Фостер аскетом не являлся. Его жены и последовательницы придерживались тех же взглядов. Обряд принятия в лоно церкви Нового Откровения располагал к сближению.
По ходу земной истории такие обряды практиковались во многих культах, но в Америке до Фостера применения не нашли. Фостера неоднократно изгоняли из разных городов, пока он не усовершенствовал сей обряд настолько, что последний прижился в Америке. Фостер без зазрения совести воровал идеи у массонов, католиков, коммунистов, точно так же, как обокрал все священные писания, сочиняя Новое Откровение.