* * *
Гидравлический подъемник спустился с одним единственным борлом. Обычный для этой расы серый окрас у данного индивидуума приобрел голубоватый оттенок, что указывало на преклонный возраст.
Борл был всего сантиметров на пять выше меня, и почти наверняка я смог бы с ним вправиться. Но… что дальше? Подъемник управлялся сверху, а даже сумей я подняться по одной из штанг – сколько охранников ждут меня там? Напрасные жертвы мне не к чему. Быть может завтра, когда нас поведут на казнь, я предприму безумную попытку. Пока об этом не хочется думать.
– Я пришел говорить про ваша казнь завтра, пришельцы, – на ужасной лингве проскрипел борл.
– Очень мило с твоей стороны, – тоном радушного хозяина сказал я. – Нам как раз не хватало приятной беседы на сон грядущий.
Теперь, по-моему, заскрипели мозги тюремщика. Секунд через десять он спросил:
– Это твоя шутка? Или ваша раса имеет обычай радостно принимать смерть?
– Когда как, – уклончиво ответил я. – Ладно, выкладывай, что ты там хотел сказать.
Тюремщик собрался с мыслями.
– Народ Борлага отличается от другие народы своя гуманность, – торжественно заявил он.
– Нам дадут выкурить сигару перед казнью?
И снова продолжительный скрип мозгов… Макс приподнялся на локте и лениво бросил:
– Кир, завязывай. Так этот придурок подвиснет окончательно и будет торчать здесь всю ночь. Пусть говорит, что надо, и сваливает.
Я вынужден был признать, что в его словах есть рациональное зерно.
– Говори, дружище! – я широко улыбнулся борлу. – Я больше не буду тебя перебивать.
– Народ Борлага отличается от другие народы своя гуманность. – Похоже, борл испытывал известные трудности со свободным пересказом текста. – Мы не используем варварские, жестокие казни. Мы пошли далеко…
И я, и Макс вытаращились на тюремщика. Не знаю, что он имел в виду своей последней фразой, но я готов был под ней подписаться. Но, к сожаленью, он исправился.
– Мы пошли дальше. Мы предоставляем приговоренные сами выбрать своя смерть. Это давний обычай для наш народ, – закончил борл прямо-таки с пафосом.
Мы с Максом переглянулись.
– Макс, – сказал я с дрожью в голосе. – Неужели нас бросят в терновый куст?
– Да, это моя любимая смерть, – покивал Макс. – Хотя и смерть от старости тоже ничего.
Возможно, мы бы еще немного покуражились, поднимая себе настроение, но мерзкий борл все испортил.
– Прекращение ваша жизнедеятельность должна состояться не позднее завтрашний закат. В случаи, допускающие сомнения, эксперты будут свидетельствовать смерть.
О случаях, не допускающих сомнений, думать не хотелось совершенно.
– У тебя все, тюремщик? – довольно грубо спросил Макс.
– Есть некоторые ограничения. Ваша смерть должна иметь место в непосредственная близость от эта камера, она не может нести опасность кому-либо из народ Борлага. Вот полный список ограничений. – Борл протянул нам прятавшуюся до этого момента в огромной ладони маленькую черную пластинку с желтым текстом. На лингве, надеюсь. – Выбор вы должны сделать прямо текущий момент.
Я проявил, мягко говоря, весьма умеренный энтузиазм, однако Макс буквально вырвал список ограничений из рук борла и впился в текст глазами. Не понимаю я его. Когда спустя несколько секунд Макс зашелся в истерическом смехе, я окончательно удостоверился, что мой бедный друг тронулся умом. Что ж, возможно, оно и к лучшему…
– Мы выбрали свою смерть, тюремщик! – громко и радостно заявил он, отсмеявшись.
– Эй, полегче, дружище! – испуганно вскричал я. Мало ли, что за способ казни пришел в голову сумасшедшему. – Надо узнать и мое мнение.
– Заткнись, Кир, – шепотом, но холодно и жестко сказал Макс. – И, кстати, дежурства на камбузе делим поровну.
– Какие дежурства?! – Я схватился за голову.
– Заткнись, – еще раз, уже спокойней повторил Макс. Затем повернулся к борлу. – Я правильно понял, что, если вы отказываетесь от своего права казнить нас, мы становимся свободными в ту же минуту?
– Да. – Борл важно приподнял обе руки, что соответствовало кивку головой у всякого нормального разумного существа. – Такой случай даже двукратно зафиксирован в наша история. Первый раз, когда осужденный выбрал смерть от руки Старший смотритель Священного Озера Кау, было решение подарить преступник жизнь, ибо…
– Остановись, – мягко попросил Макс. – Исторические прецеденты меня не интересуют. Ты готов выслушать, как мы хотим умереть?
– Готов.
– Кир. – Макс снова повернулся ко мне. – После того, как я закончу говорить, проследи, чтобы этот варвар не прикончил меня прямо здесь.
Я просто кивнул. И через полминуты справился со своей задачей. Хотя, честное слово, это было совсем нелегко.
Все-таки твердый характер – хорошая штука. Я таки настоял на трех подряд дежурствах Макса на камбузе. Причем никакой перловки!
Впрочем, Макс не сильно сопротивлялся. Он приготовил отменные бифштексы с кровью и картофель фри на гарнир. Мы сидели за маленьким уютным столиком, уплетали ужин, запивая его коньяком пятнадцатилетней выдержки, припасенным для особых случаев. Случай был особый – негостеприимная планета осталась далеко позади.
– Ты как хочешь, Кир, а я на Борлаг больше ни ногой. – Мысли Макса шли в унисон с моими.
– Еще бы! – я хохотнул. – Пари могу держать, они прямо сейчас вносят дополнения в свой закон о свободной казни.
– Или совсем отменяют его действие по отношению к инопланетчикам, – кивнул Макс.
Подумав, я согласился, что такое решение более логично. Борлы, конечно, знают, что их органика смертельно ядовита для большинства пришельцев, но разве им вообще могло прийти в голову, что кто-то пожелает отравиться – о, ужас! – священной поющей рыбой?
Я взял свой бифштекс прямо рукой и впился зубами в горячий, сочный кусок говядины.
– А все-таки ты знаешь, Макс, я не думаю, что в ближайшее время захочу отведать что-нибудь из рыбных блюд.
Макс поперхнулся, кивнул и чокнулся со мной в знак солидарности бифштексом.
Вдвоем
– Ты делаешь глупости, Кир!
– Заткнись, Макс!
* * *
Сурово обошлись боги с Танталом. Справедливо, но сурово. Терзаемый вечной жаждой стоит он посреди широкой реки. Чистая, прохладная вода плещется у самого подбородка Тантала, но стоит ему опустить голову вниз, она уходит под землю. Жуть.
Я бы мог даже посочувствовать страданиям этого мифического гордеца, но… в другое время. Сейчас мне слишком жаль себя. И Макса.
Вокруг нас тоже вода. А от жажды темнеет в глазах. Пусть вода совсем не такая чистая, как у Тантала, зато ее у нас – не какая-то жалкая речушка. Впереди и сзади, слева и справа, километры и километры, от горизонта до горизонта.
Вода.
Болото.
Вся эта планета, Луаз – одно сплошное болото, за исключением полярных шапок и редких островков твердой земли.
До ближайшего полюса больше трех тысяч километров, а до того куска суши, на котором расположен единственный на Луазе город – ближе, конечно, но все равно слишком далеко. Макс считает, что нам не дойти.
Можно, конечно, напиться из болота. Стянуть ненавистный респиратор, опуститься на колени и, не обращая внимания на отвратительный вкус, сделать несколько жадных глотков. Я гоню прочь этот соблазн. Получается не сразу, но, в конце концов, я справляюсь. Возможно, такая смерть и приятней, чем медленное высыхание изнутри, но я такой выбор не сделаю… надеюсь.
Я стараюсь реже смотреть под ноги – гнилая аммиачная вода с каждой минутой кажется все более и более привлекательной на вид. А запаха я не чувствую уже давно.
Тантала покарали, в общем, за дело. Возомнил себя равным великим богам, не имея на то веских оснований. А вот за что нам с Максом уготовлена подобная пытка? Неужели желание поживиться парой-тройкой изумрудов на горе, принадлежащей компании "Интерплэнет Джьюэлз" может быть приравнено к гордыни Тантала? Или в число акционеров компании входит кто-то из олимпийских богов? Тогда я – если, конечно, мне доведется с ним встретиться – с чистой совестью обвиню его в мелочности, недостойной бога.
Десять дней назад мы прибыли на эту тоскливую планету. Неделю назад на взятом напрокат двухместном самолетике покинули гостеприимный купол города, называемого за неимением конкурентов просто Городом, и взяли курс на горную гряду, одну из немногочисленных на Луазе.
Преодолев около половины пути, самолет рухнул в болото. Почему? А почему вообще падают самолеты? Основная причина – хрен его знает. Возможно, владелец прокатного пункта подсунул двум туристам не самый лучший аппарат, возможно, хороших самолетов у него просто не было, возможно… все возможно. Главное – мотор заглох, и хорошо еще, что при падении мы не переломали себе костей. Но вот телефон вышел из строя.
Сидеть на обломках не было никакого смысла – никто в городе не знал, куда мы направляемся. А если бы и знал… Сильно сомневаюсь, что кто-нибудь вознамерился бы снаряжать спасательную экспедицию. Не то чтобы Город был сплошь населен мизантропами, просто в этом суровом месте свои законы. Мы – чужаки. Все, что мы делаем, мы делаем на свой страх и риск. И это правильно, наверное.
Вода у нас была. Мы питали слабую надежду, что ее хватит на весь путь… ну, если не на весь, то хотя бы… и недоумевали потом, как она могла закончиться так быстро.
– Ты делаешь глупости, Кир!
– Заткнись, Макс!
Этот короткий диалог, с незначительными коррективами, стал дежурным за последние три дня. Именно тогда Макс упал и не смог встать. Я тащил Макса на плечах, а он уговаривал меня оставить его. Я отвечал всегда немногословно, сил на оживленный диалог не оставалось. Вообще, говорить через респиратор – удовольствие ниже среднего, а когда налитые свинцом ноги с каждым шагом по колено вязнут в густой жиже и жажда борется с голодом за право доконать тебя, слова обретают реальную – и немалую – тяжесть.
Бог мой, хоть бы какое-нибудь разнообразие в окружающем пейзаже! Река, лесок, пусть даже пустыня – что угодно, кроме этого чертова болота. Я бы, наверное, порадовался сейчас даже встрече с диким зверем, несмотря на неминуемость печальных последствий такого свидания для нас с Максом. В качестве оружия мы можем пустить в ход только парочку ругательств, и то, если хватит на это сил.
Впрочем, нам не нужно оружие – на Луазе нет крупных хищников. Нет лесов, нет пустынь и почти нет рек. Есть болото и совсем немного драгоценных камней. Есть город, построенный здесь не то из неистребимого человеческого упрямства, не то просто из глупости. И есть парочка искателей приключений, которые на этот раз нашли больше, чем искали.
Луазское болото непохоже на земное. Глубина редко доходит до полуметра. В нем невозможно утонуть, разве что упасть и не найти сил подняться. Или не захотеть подниматься.
Я понимаю, что не смогу пройти больше сотни-другой метров, и если сейчас не подвернется островок, упаду лицом прямо в мерзкую, зловонную жидкость. Может быть, это было бы лучшим выходом для меня, но Макс не должен отвечать за мою слабость.
Кусок твердой земли метров пяти в диаметре я замечаю только когда моя нога встречает неожиданное сопротивление вместо того, чтобы с чавкающим звуком провалиться сквозь вязкую трясину. Я спотыкаюсь и падаю набок, в последний момент удерживаясь, чтобы не завалиться на Макса.
Невысокий, почти тщедушный Макс и до этой вынужденной голодовки весил килограмм шестьдесят, не больше, а я почти вдвое тяжелее. Удачно, что ноги отказали ему, а не мне. Нехорошо это звучит, где-то даже подло, но дело в том, что ему тащить меня было бы гораздо труднее. А этот придурок пытался бы, я знаю.
Мы лежим рядом и смотрим в грязно-серое небо.
– Как ты, Макс? – отдышавшись, насколько это возможно в респираторе, спрашиваю я.
– Да мне-то что сделается? Совершаю приятную прогулку верхом, – голос слабый, но звучит бодро и даже с обычной Максовской ехидцей. – Ты-то скоро сломаешься?
– Еще чего! Доставлю ценный груз в целости и сохранности. Скину на руки какой-нибудь симпатичной медсестре, она тебя в два счета на ноги поставит.
– Если сестричка будет по-настоящему симпатичной, то я и не подумаю торопиться, – Макс лежит неподвижно, только голову чуть повернул в мою сторону. Да грудь тяжело вздымается и опадает. Но находит в себе силы, чтобы улыбнуться.
– Да, это уж точно, – я отвечаю на улыбку. – И что в тебе, заморыш, женщины находят? Никогда не мог понять.
– Ну, во-первых, когда женщина видит гориллу вроде тебя, у нее возникает естественное желание куда-нибудь спрятаться. А я всегда готов ей в этом помочь.
– Так вот почему ты выбрал меня в компаньоны, – я улыбаюсь уже широко.
– Конечно! – на его лице искреннее удивление. – А какие еще причины ты смог бы придумать?
– А во-вторых, Макс?
– Во-вторых… Тебе никогда не приходило в голову, что, кроме железных мускулов, кое-какое значение имеет содержимое черепушки?
– Макс… – я сделал попытку засмеяться. Неудавшуюся. – Если бы у нас с тобой на двоих были бы хотя бы один комплект мозгов, мы бы не вляпались в такое дерьмо.
Мы помолчали.
– Кир!
– Да? – я знал, что он скажет.
– Оставь меня на этом острове.
– Иди в задницу, Макс!
– Да послушай же, кретин! У меня вовсе нет желания заниматься самопожертвованием. До города уже близко, я чувствую. Дойди сам и отправь за мной вездеход. Это будет лучше для нас обоих. Со мной на плечах у тебя втрое меньше шансов. Знаешь, как я буду зол на тебя, если ты загнешься в километре от купола?
Я ничего не отвечаю. Слова Макса разумны, это мне понятно. Но я его не оставлю. Не только ради него, ради себя.
– Еще пять минут, Макс, и двинем дальше.
Хочется отдохнуть побольше, но если я пролежу слишком долго, то просто не смогу больше сегодня встать.
– Ты – идиот, Кир!
– Заткнись, Макс.
– Ты не дойдешь.
– Мы дойдем.
Быстрыми темпами опускаются сумерки. Тусклое солнце, готовое скрыться за горизонтом, светит прямо в лицо – Город расположен точно на западе от места нашей аварии.
Следующий островок станет местом нашего ночлега. Последнего ночлега в этом болоте. Я не оптимист и не пессимист. Но ночлег будет действительно последним, завтра мы или дойдем до Города, или умрем. Я чувствую это с какой-то непонятной для меня самого ясностью.
Остров попадается длинный, протяженностью метров пятнадцать, и очень узкий. Настолько узкий, что нам с Максом приходится лечь друг за другом.
Я на минуту снимаю респиратор. Дышать здешним воздухом практически невозможно, но я знаю абсолютно точно, что сдохну немедленно, если не дам лицу хоть немного отдохнуть.
Несмотря на дикую усталость, сон долго не идет. Мы болтаем с Максом. Вспоминаем переделки, в которые попадали прежде. Разговор идет легкий и даже веселый, быть может, и Макс, наконец, поверил, что мы дойдем?
Вспомнить нам есть что. Мы знакомы всего восемь лет, но воспоминаний хватило бы на две-три нормальные размеренные жизни. Которые и мы вели до того вечера в баре.
Бар был самый обычный, ничем не примечательный. Земной, разумеется, до того, как мы познакомились, ни я, ни Макс не покидали родную планету. Названия бара я сейчас уже и не вспомню, но была суббота, это точно. Свободный мест – раз, два и обчелся, и я присел за столик к невысокому близоруко щурящемуся пареньку, который при помощи крепкого алкоголя целеустремленно доводил себя до состояния неодушевленного предмета. Приблизительно треть пути он уже успешно преодолел.
Сидеть рядом с ним в трезвом виде мне показалось очень невежливым, и я принял подряд три двойных. Заводить разговор я был не расположен, мой сосед тоже к этому не стремился, и поэтому мы ограничились обычным знакомством.
– Макс, поэт-неудачник, – представился он.
Я счел подобную информацию излишне исчерпывающей, и назвал только свое имя.
Следующие пару стопок мы сопровождали чоканьем и скороговоркой "твое здоровье". Потом меня все-таки заинтересовало, почему Макс называет себя неудачником.
– Не хотят печатать то, что ты пишешь? – сочувственно спросил я.
Макс неопределенно помахал рукой.
– Не хочу писать то, что они печатают.
Еще через пару рюмок Макс читал мне свои стихи – те, которые никогда не напечатают. И те немногие, которые все же видели свет. Переход разговора на обсуждение недавно открытой планеты Веджай, где туземцы мастерили нечто плохо поддающееся человеческому разумению, показался вполне логичным.
И когда поэт-неудачник предложил бросить все и прямо завтра рвануть туда, это тоже не выглядело чем-то странным.
Даже то, что я, старший механик фирмы "Стоктон транспортс", с более чем приличным окладом и отличными перспективами, не раздумывая согласился, не трудно объяснить. Нагрузились мы тогда так, что для принятия каждой новой порции спиртного приходилось предварительно ходить в туалет, чтобы освободить немного места.
Но когда на следующий день на экране моего телефона появилась опухшая физиономия моего нового приятеля, предо мной уже лежал расторгнутый контракт с "транспортс".
Так и возник наш дуэт. Макс – генератор идей, я – технический консультант. В мои функции также входило отговаривать Макса от половины из предложенных им авантюр, как совершенно невыполнимых. По-хорошему, стоило бы отказаться и от другой половины, но не за этим мы покинули Землю.
Жили мы весело – на Сароне я едва не лишился ноги, а на Эль-фатхском поясе астероидов Макс чудом сохранил руки. Иногда мы действительно получали неплохой куш – чтобы спустить его без остатка в следующем рейсе.
Луаз даже я счел прибыльным и не особо хлопотным дельцем. Один город под куполом, гора, богатая камушками. Принадлежащая мощному межпланетному концерну, да, но, по полученным Максом данным, не охраняемая. Работы ведутся по вахтам, причем между вахтами существуют перерывы. За точность этой информации Макс тоже ручался. Достоверность всех этих сведений нам так и не довелось проверить. Возможно, к нашей аварии приложила руку "Интерплэнет Джьюэлз". Кто знает… Об этом мы не говорим.
– Почитай мне стихи, Макс, – прошу я.
– Из кого? – неуклюже строит вопрос он.
– Из тебя, – я не остаюсь в долгу.
После небольшой паузы Макс начинает читать. Тихо и задумчиво, как будто слова не извлекаются из глубин памяти, а рождаются здесь и сейчас. Какие-то очень простые и незатейливые, даже легкомысленные стихи, не очень похожие на то, что обычно пишет Макс, и совсем не соответствующие моменту.
Наступает тишина, и я уже думаю, что Макс заснул, так и не предложив мне в этот раз оставить его здесь. Его голос заставляет меня вздрогнуть.
– Почему все-таки ты не хочешь поступить разумно, Кир?
Я ничего не отвечаю. Мне очень трудно ему объяснить. Я не бросаю друзей, это само собой, но есть еще одна причина. Я не хочу, не могу остаться один на один с этим болотом. Одному мне просто не дойти.