Лодка вылетела на берег, и Льюис с оглушительным плеском рухнул навзничь в темную воду. Он, истерически хохоча, вынырнул и по–собачьи поплыл к лодке, парик жутковато покачивался на воде.
- Клянусь Аполлоном, я же едва не потонул в Стиксе! Ну, такое со мной впервые, только не зови меня мистером, знаешь ли, по–научному я называюсь просто мист…
Персефона воткнула факел в расщелину скалы, схватила его за ворот и выволокла на берег.
- Ты что, напился?! - свирепо спросила она.
- Вообще–то нет, это все горячий шоколад, он странно действует на нервную систему у нас, ки… у нас, Оуэнсов, - ответил Льюис, стуча зубами: вода была ледяная.
- У–у–у, конец твоим туфлям, и - ну–ка давай сюда этот треклятый шест, надо выудить твой парик. У, к чертям собачьим, надоела мне эта вуаль! - сказала Персефона и сорвала ее.
Льюис затаил дыхание.
Девушка была очень юная, бледная в свете факела, но с румянцем на щеках. Рыжие волосы, глаза не голубые и не зеленые, как обычно у рыжих, а черные, будто река, из которой она его вытащила. Сердце у Льюиса - вовсе не тот механизм, который перекачивал кровь киборга, - болезненно сжалось.
- Мендоса? - прошептал он.
- Че–го?! Что ты еще надумал? - скривилась она. - Неужто блевать нацелился? Видок у тебя такой, будто примерещилось чего!
- Я… ты… ты похожа на одну мою знакомую, - выдавил Льюис. - Я должен извиниться…
По проходу, который вел из пиршественного зала, раскатился гортанный вопль.
- Дитя–я–я–а–а–а–а мое! - выла мадам Деметра, несомненно позаимствовав эти обертоны у мистера Гаррика в Друри–Лейн. - О–о–о–о–у–у–у–у, дитя–а–а мое! Ее похитили! У–у–у, помогите, помогите скорее! Где она, где?!
- Да провались она, - сказала Персефона. - Надо нам идти дальше. Ну давай вставай! Руку дать?
- Пожалуйста… - Льюис позволил ей поднять себя на ноги.
Он стоял, пошатываясь, и думал, неужели она ему мерещится, а девушка между тем сунула ему в онемевшую руку факел, взяла мокрый парик и подхватила корзину. Не дожидаясь его, она зашагала к темному проему. Взяв себя в руки, Льюис захлюпал следом.
Всего через несколько ярдов они оказались в последнем зале с единственным выходом - тем, через который они вошли. Это была маленькая комнатка, очень холодная и сырая и к тому же пустая, если не считать четырехугольного каменного предмета посредине. На одной его стороне виднелась резьба, и Льюис узнал римский саркофаг. Персефона уселась на саркофаг и принялась рыться в своей корзине.
- Хорошо бы тебе снять мокрое–то, - посоветовала она. И вытащила из корзины конец длинного белого полотнища. - Это не бог весть что, зато сухое.
Льюис непонимающе уставился на нее, пытаясь собраться с мыслями. Персефона вздохнула, поставила корзину и стала расстегивать ему жилет.
- Не ври, что не пил. Ну давай, голубчик, никто нам всю ночь возиться не даст, - сказала она. - Слышишь, идут!
- Я Геката, владычица ночи! Я знаю, где твоя дочь, госпожа Деметра!
- Скажи, молю!
- В общем, слышала я крики, понимаешь? Ну и говорю всевидящему Гелиосу, владыке Солнца: "Что за шум? - мол. - Вроде как девицу похищают?" А Гелиос и отвечает: "О, это похищают прекрасную Персефону! Это сделал владыка Аид!" Так и говорит, да!
- Не может быть!
- Да чтоб меня разорвало! Она в Подземном мире и скоро станет Царицей Мертвых!
- Дитя–а–а–а–а–а мое! О Зевс Всемогущий, утешь меня, успоко–ооой!
Льюис стоял как вкопанный и позволял девушке снимать с себя мокрую одежду, пока она не взялась за пояс панталон.
- Я… может, я лучше сам? - промямлил он, хватаясь за застежку и отстраняясь.
- Сам так сам, - равнодушно отозвалась девушка и принялась непринужденно раздеваться.
- Мадам, не тревожьтесь! - раскатился по туннелю мужской голос. - Такова воля всевидящего Зевса!
- Что–о–о–о–о–о? Какое вероломство! Не может быть!
- Ой, сейчас придут… - вздохнула Персефона.
Льюис, прыгая на одной ноге и стаскивая панталоны, обернулся, чтобы ответить, и едва не рухнул, поскольку девушка обнажилась с проворством, порожденным частыми тренировками, и теперь стояла себе, преспокойно причесываясь. Льюис уставился на нее. Девушка этого не заметила.
- Ну знаете, сэр, ужо небеса увидят, что и богиня умеет гневаться! А вот как лишу мир своих щедро–о–о–от! Лишу–лишу! Незрелые злаки зачахнут в полях и смертные перемрут с голоду!
- Приближаются! - воскликнул Льюис. - Боже мой, неужели они придут сюда?
- Не–а, дальше комнаты с алтарем не пойдут, - ответила Персефона. - Это священный грот. Тут ничего и нету, кроме священного свитка.
Льюис наконец сумел снять панталоны. Прижимая их к чреслам, он бочком, по–крабьи пробрался к корзине и принялся шарить в ней, пытаясь найти, чем прикрыться. Он извлек объемистую кипу газа, расшитого цветами.
- Котик, это мне, - сказала Персефона, протискиваясь мимо него, чтобы забрать одеяние.
Обнаженная грудь задела руку Льюиса. Его охватила такая бешеная страсть, что он выронил промокшие тряпки. Персефона поглядела вниз. Глаза ее расширились.
- …Бродить по бесплодному миру, безутешно оплакивая мою дорогую дочь! У–у–у, Зевсово вероломство!
- Прости, - произнесла Персефона. - И нечего смущаться. Слушай, были бы мы в другом месте, я бы для такого славного красавчика, как ты, ничего не пожалела, только здесь я не могу, это же святотатство будет.
- Правда святотатство? - разочарованно протянул Льюис.
- …Отдохну я под укромной сенью этой рощи и явлюсь в обличье старенькой нянюшки… Но тихо! Кто это идет к несчастной Деметре? По всему, это не меньше как царские дочки!
- Эгей, а это еще что за бедная старушка сидит возле нашего пруда? Радуйся, добрая госпожа. Ты пойдешь с нами домой и будешь нянчить нашего меньшого брата!
- А что, его лордство ничего не объяснил? - Персефона закатила глаза. - Я думала, тебе не впервой. - Она набросила расшитый газ на голову и, ловко потянув его вниз, задрапировалась с головы до ног.
Ну, да, только… это было давно, и… От растерянности "ТОКСИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ", похоже, лишь усилилась. Льюис крепко зажмурился и заставил себя собраться.
- Во–о–от я осталась одна со смертным младенцем и теперь могу воздать добром за добро! Вот! Вот! Поскорей! Еще разок суну в пла–а–амя, и он станет бессмертным…
- Боже мой, госпожа, вы же мне ребеночка спалите!
- Ну вот, неразумная смертная, погляди, что ты наделала! Чары разрушены…
- Мне нельзя, потому что я владычица Авернийская, - объяснила Персефона. - Негоже мне налево ходить, ежели я замужем за Владыкой Мертвых и все такое. Повяжи себе набедренную повязку, будь хорошим мальчиком, ладно? Я понимаю, тебе кажется, что так нечестно, раз уж его лордство и все прочие блудят направо и налево. Понимаешь, мы же ради мистера Уайтхеда стараемся.
- А, - сказал Льюис, смаргивая слезы, пока Персефона помогала ему прилаживать набедренную повязку, а потом накидывала на голову белое покрывало.
- Бедный старичок того и гляди концы отдаст, - объясняла Персефона. - А ведь такой славный джентльмен. Вот интересно, почему самые славные как раз и помирают? А если так, ему, понимаешь, будет уже не страшно…
- …воздвигнет мне хрраа–а–а–ам, и тогда мой божественный гнев уйме–е–е–ется! Мало того! Я дарую ему вечную жизнь за то, что он исполняет мои священные обряды!
- Благодарим тебя, милосердная богиня!
Затем послышался диалог между женским голосом и мужским хором:
- Что вы делали?
- Мы услаждали плоть, мы пили кикеон!
- Умерщвляли, а не услаждали, - машинально поправил Льюис.
- Что вы сделаете теперь?
- Мы возьмем отсюда то, что нужно!
- Что вы с ним сделаете?
- Мы положим его, куда нужно!
- Так идите же, смертные, взирайте на Священное Пламя! Умрите в пламени моих объятий - и живите вечно!
- Э–ге–ге–ге–гей!
- Вот повезло, что не придется на это смотреть, - заметила Персефона, усаживаясь на крышку саркофага. - Между нами, миссис Дигби уже совсем не девочка, и чуть представишь себе, как она лежит на алтаре, задрав коленки, так сразу волосы дыбом, правда?
- Полагаю, да, - отозвался Льюис и сел рядом.
По туннелям разнеслись звуки яростного плотского веселья. Персефона вертела большими пальцами.
- А откуда это ты знаешь про древних богов и все такое? - спросила она.
Льюис уставился в темноту сквозь зыбкую муть из красных букв и воспоминаний.
- Я найденыш, меня подбросили в одеяльце к подножию статуи Аполлона, - ответил он. - В Акве–Сулис.
- Это где?
- То есть в Бате. Это в Бате. Меня вырастили… - Льюис задумался, как бы объяснить, что такое корпорация, основанная в двадцать четвертом веке, члены которой способны путешествовать во времени и собирать брошенных детей, чтобы делать из них киборгов–оперативников. - Вырастили в семье одного состоятельного ученого, который не принадлежал ни к какой церкви. Но мне всегда были симпатичны древние боги.
- Ну и ну, - сказала Персефона. - А миссис Дигби все заучила со слов его лордства. Говорит, это такое утешение для бедных трудящихся девушек.
- Не надо тебе этим заниматься. - Льюис взял ее за руку. - Ты достойна лучшей жизни. Если бы я тебе помог - ну, начать собственное дело или…
- Все это пьяные обещания, голубчик, - перебила его Персефона, но голос ее звучал мягко. - Господи помилуй, да ты же всего–навсего наемный слуга, у тебя и денег–то своих нету. И жизнь у нас не то чтобы плохая, у миссис Дигби, знаешь ли, все по высшему разряду. Уж получше, чем судомойкой где–нибудь служить.
- Как жалко… - прошептал Льюис.
- Да ничего, ведь мы для этого и на свет появились, так ведь? - продолжала Персефона. Она склонила голову и прислушалась к буре, бушевавшей в комнате с алтарем. - Ага, вроде как пора гранат есть.
Она вытащила из корзины гранат и руками разломила его. Отколупнула зернышко и сунула в рот.
Льюис беспомощно глядел на нее. Она протянула плод ему.
- Хочешь?
- Да, - ответил Льюис. - Да, ради тебя. Хочу.
Он взял горсть рубиновых зерен и съел их, и кисло–сладкий сок потек у него по подбородку. Персефона вытерла его уголком своей вуали. Они прижались друг к другу, чтобы согреться на холодной крышке саркофага.
- Давай–давай, Пол!
- Браво, Уайтхед! Вот это я понимаю!
- Улюлю!
- Вот так, голубок, вот так, о–о–о! Боже, сколько в нем жизни–то! Во–от так. Дай я тебя обниму, отдохни, мой сладкий. Бояться нечего. Подумай о Елисейских полях… мой миленький, мой славненький…
- Хоп! Хо! Ха! Дух Уайтхеда воспарил в небеса!
- Хоть бы они не всю ночь резвились, - немного сердито сказала Персефона. - А чтоб меня, холодно–то как!
Она снова порылась в корзине и вытащила фляжку. Откупорив ее, она сделала изрядный глоток, вздохнула и вытерла губы тыльной стороной руки.
- Ничего нет лучше, чтобы прогнать озноб, - заявила она и передала фляжку Льюису.
Тот рассеянно отпил и вернул фляжку.
- Ой, - произнес он. - Это же был джин! По туннелям раскатилось радостное пение.
- А? Что ж еще?! Кажется, нам скоро пора…
- По–моему, джин плохо сочетается с теобромином, - слабым голосом проговорил Льюис.
- С чем, с чем?
Персефона повернулась к нему. Он завороженно смотрел, как она превращается в тень, потом в витраж, пронизанный солнцем. Она что–то ему говорила, она поднималась и брала его за руку, оставляя за собой размытый радужный след…
Он почувствовал легкий удар по затылку и прилив невыносимой радости. Он летел по туннелю и нес Персефону в объятиях, и преграда реки, переливающаяся нежными красками, мгновенно осталась позади. На лету он горланил древний гимн и слышал, как в Раю ему подпевает бессмертный хор.
- Эвоэ! Эвоэ! Иакх! Эвоэ!
Он оказался в пещере с алтарем, но теперь там сиял свет, царило лето и было уже вовсе не холодно, а, наоборот, жарко.
- Я вкусила зерно - и видите, что я вынесла на свет! - объявила Персефона.
Смертные попадали на колени, подползли ближе, плакали, смеялись, хватали его за руки.
- Божественный Иакх, подари нам надежду!
- Иакх! Мальчик Иакх явился!
- Иакх! Избавь нас от страха!
- Даруй нам бессмертие, Иакх!
Деметра с Персефоной радостно приветствовали друг друга, изысканно раскрывая объятия и выражая восторг, и Персефона сказала:
- Вот мой сын - Жизнь, порожденная Смертью!
- Прошу тебя, Иакх! - (Он посмотрел вниз в молящее лицо старика Уайтхеда, измученное, залитое потом.) - Не дай мне потеряться во тьме!
Несчастье смертного тронуло Льюиса до слез, он коснулся щеки старика и наобещал ему с три короба, он всем им наобещал с три короба и наговорил разной утешительной чуши, он болтал, что в голову взбредет. Он хотел коснуться Персефоны, но она куда–то делась, растворилась в золотом море лиц. Все было золотое. Все таяло в золотой музыке.
Льюис открыл глаза. Он посмотрел вверх, посмотрел вниз, посмотрел по сторонам. Предпринимать что–то более отчаянное ему пока не хотелось.
Он лежал в постели в комнате, которую отвел ему сэр Фрэнсис. Кто–то уложил его аккуратно, словно статую святого на гробницу, и по грудь укрыл стеганым одеялом. Кроме того, на него надели одну из его ночных рубашек. Видимо, было утро.
Льюис снова закрыл глаза и запустил самодиагностику. Тело достаточно определенно сообщило ему, что он вел себя крайне глупо. Оно намекнуло, что, если с ним еще хотя бы раз обойдутся так жестоко, Льюису придется залечь в регенерационный резервуар как минимум на полгода. Затем оно заявило, что ему сию секунду требуются сложные углеводы, а также по меньшей мере два литра жидкости, насыщенной кальцием, магнием и калием. Льюис снова открыл глаза и огляделся, нет ли поблизости чего–нибудь, соответствующего таким требованиям.
Лучше всего подходила вода на столике у кровати - в хрустальной вазе, где также находились несколько веток шиповника. Вода была дивно мокрая на вид. Льюис стал раздумывать, не удастся ли вытащить из вазы цветы и выпить воду, не учинив вопиющего беспорядка. Тело заявило, что на беспорядок ему наплевать. Льюис застонал и изготовился сесть.
Тут он услышал приближающиеся шаги - шли двое. Шаги сопровождались негромким звяканьем фарфора.
Дверь открылась, и в комнату просунул голову сэр Фрэнсис. Увидев, что Льюис пришел в себя, он прямо–таки просиял:
- Мистер Оуэнс! Хвала всем богам, вы наконец–то снова с нами! Вы… э… то есть… это ведь вы, мистер Оуэнс?
- Полагаю, да, - ответил Льюис. На него накинулись крошечные молнии головной боли.
Сэр Фрэнсис ворвался в комнату и махнул рукой дворецкому, чтобы тот тоже вошел. Взгляд Льюиса волей–неволей оказался прикован к накрытому подносу в руках дворецкого. Сэр Фрэнсис присел на край постели, уставясь на Льюиса не менее пристально.
- Вы что–нибудь помните, а?
- Не особенно, милорд, - ответил Льюис. - Это случайно не завтрак, нет?
Дворецкий поднял салфетку - под ней оказались кувшин, горшочек меду и блюдо мелкого печенья. Сэр Фрэнсис смущенно переплел пальцы.
- Это… мм… молоко, мед и… ах, самое похожее на амброзию, что только может приготовить моя кухарка. Мед у нас делосский, - добавил он, и в его голосе прозвучала странная просительность.
Льюис не без труда сел, хотя мозг у него так и шарахнулся от раскаленной докрасна изнанки черепа. Дворецкий поставил поднос ему на колени; Льюис взял кувшин, пренебрег стоящим рядом с ним хрустальным бокалом и залпом, не переводя духа, выпил две кварты молока. Сэр Фрэнсис глядел круглыми глазами, как Льюис по одному печеньицу заглатывает всю амброзию и, схватив ложку, приступает к меду.
- Восхитительно, - произнес Льюис, вспомнив об этикете. - Можно ли попросить еще немного?
- Все что угодно, - ответил сэр Фрэнсис и, не поворачиваясь, сделал знак Джону.
Льюис взял кувшин.
- Еще столько же молока, пожалуйста, и три–четыре буханки хлеба…
- Варенья, сэр?
- Нет! Нет, варенья не надо. Благодарю вас. Джон взял кувшин и поспешил прочь.
- Неудивительно, что у вас разыгрался аппетит, - заметил сэр Фрэнсис. - Мальчик мой, это был поразительный вечер. Все мы в великом долгу перед вами. В жизни не видел ничего подобного.
- Но… у меня сложилось впечатление, что вы… гм… уже проводили раньше определенные ритуалы, - сказал Льюис, выскребая ложкой мед со дна горшочка.
- Да, так и было. Но мы никогда не добивались таких замечательных результатов! - воскликнул сэр Фрэнсис - Насколько вы лучше своего предшественника! Он вообще не мог служить вместилищем божественного! Обращался с дамами крайне непочтительно. Я велел ему паковать багаж; впоследствии мы обнаружили, что он прихватил ложки. Верите ли - я поймал его на месте преступления, когда он садился в коляску с моим лучшим серебряным кофейником в саквояже! То ли дело вы. Какое поистине олимпийское спокойствие! Какая находчивость! Уайтхед выглядел просто бодрячком. "Как вы себя чувствуете, Пол?" - спросил я, и, честное слово, он ответил: "Ах, сэр, право, я готов взгромоздить гору Пелион на гору Осса и взобраться до самых небес!"
- Я счастлив, милорд, - осторожно проговорил Льюис. - Хотя, признаться, подробности вечера несколько стерлись у меня из памяти.
Весьма вероятно, сэр. Подозреваю, что вас там и вовсе не было! А? - Сэр Фрэнсис подмигнул. - Но я оставлю вас в покое; Джон приготовит вам одежду. Все вычищено и выстирано, только парик отдали мастеру причесать и напудрить. К сожалению, он был в плачевном состоянии. И я взял на себя смелость заказать вам новую пару башмаков, так как один из ваших, по всей видимости, утонул в Стиксе. Вы найдете их на дне гардероба.
- Новые башмаки? - удивился Льюис. - За ночь?
- За ночь? Ну что вы, нет! Вы проспали три дня! Настоящий Эндимион, - произнес сэр Фрэнсис. Он помедлил у двери, опустив взгляд. - Вы оказали мне великую услугу, такую великую, что я никогда не смогу ответить вам тем же. Я ваш должник, сэр.
Следующие несколько дней Льюис наслаждался непривычной роскошью безделья; слуги при нем вытягивались по струночке, глядели на него с благоговением и рвались принести все, чего бы ему ни захотелось. Это время Льюис употребил на то, чтобы привести в порядок свои воспоминания и разобраться в них, и обнаружил, мягко говоря, некоторые расхождения между тем, что восприняло его сознание, и тем, что запомнили его сверхчеловеческие органы чувств.
Это его необычайно огорчило, однако досаду несколько смягчило то обстоятельство, что задание Компании он так или иначе выполнил.
ЦЕЛЬ ДЭШВУДСКОЙ МИССИИ ДОСТИГНУТА,
- сообщил он по передатчику глубоко за полночь, уже не боясь, что его потревожит кто–нибудь из слуг. -