- Какой именно? - спросил он, не оборачиваясь.
- Петр Миронович.
- А тебе он зачем? - повернулся Валентин. - Это очень занятый человек.
- Есть мысль написать повесть о его партизанской деятельности, - соврал я, не моргнув глазом. - Не все же писать фантастику. А он мне мог бы кое-что рассказать и разрешить допуск к архивам. Там и секретного уже ничего нет, а они по-прежнему закрыты.
- Точного адреса я не знаю, только дом, - ответил Валентин.
- Я ему написал письмо, - сказал я. - Давайте после смотра проедем к тому дому, и я его просто брошу в почтовый ящик. А там он уже пускай сам решает, помогать мне или нет.
- Это можно, - кивнул Валентин. - Этот дом в десяти минутах езды. А если хочешь, я могу передать твое письмо через секретариат ЦК. Я у них раза два в неделю бываю.
- Нет, так не хочу. В секретариате они, наверное, просматривают и сортируют письма. А там есть очень личное.
- Ну, как знаешь, - он подошел к гардеробу и снял пальто. - Что стоите? Быстро раздевайтесь. У меня, между прочим, и своей работы навалом.
Мы сняли верхнюю одежду и поспешили за Валентином на второй этаж, где он завел нас в помещение, похожее на студию записи в телецентре, только без камер.
- Подождите здесь, - велел Валентин. - А я сейчас быстро всех соберу.
"Быстро" вылилось в минут сорок. Вот стоило так спешить? Наконец за столами собрались три парня, девушка и один пожилой мужчина.
- Вы выбрали, что будете исполнять? - спросил он. - По-прежнему "Качели"?
- Мы бы хотели спеть новую песню, - сказал я комиссии. - Называется "Прощание с Братском". Песня только закончена, поэтому исполнение может хромать. Но у нас еще есть время подготовиться.
- Исполните, - сказал пожилой. - А мы посмотрим.
Я в таежном смолистом краю
Встретил лучшую песню свою,
До сих пор я тебя, мой палаточный Братск,
Самой первой любовью люблю…
Отзвучала песня, но все молчали.
- Странно, - сказал пожилой. - Как вы смогли это почувствовать? У меня просто нет слов! Говоришь, мало тренировались?
- Вряд ли на конкурс выставят что-нибудь лучше этой песни, - сказала девушка. - Я голосую за нее.
Все были "за", поэтому Валентина не задержали, и он решил проехаться к дому Машерова с нами.
- На всякий случай, - пояснил он. - Чтобы ты случайно не влип в неприятности.
Ехали действительно совсем недолго. Когда подъехали к дому, все остались в салоне, а я направился к крайнему подъезду. Из него как раз вышла женщина.
- Извините, - обратился я к ней. - Вы не скажете, в какой квартире живет Машеров?
- А тебе он для чего? - спросила она. - Постой, это ты с девочкой пел "Качели"? Петя, тебя ищет этот молодой человек.
Я повернулся в ту сторону, куда она смотрела, и увидел подходившего Машерова, который был гораздо моложе, чем на запомнившихся мне фотографиях.
- Ты куда, Поля? - спросил он. - Надолго уходишь?
- Да нет, минут на двадцать, - ответила жена Машерова. - Я тебе все разогрела, обедай.
- Так, - он повернулся ко мне. - Хорошо поешь. И песни у тебя замечательные, особенно о Белоруссии. Пойдем домой, там и расскажешь, зачем я тебе нужен. Жаль, Лена в школе, ей с тобой было бы интересно познакомиться. Возраст у вас примерно одинаковый. Ты в каком классе?
Мы с ним вошли в подъезд и подошли к двери.
- В седьмом, - ответил я, понимая, что влип и все планы нужно менять.
- Ну а она в восьмом. Заходи и раздевайся, у нас тепло. У тебя разговор короткий или длинный? Если короткий, то начинай, а с длинным придется подождать, пока я пообедаю. Может быть, составишь мне компанию?
Мне почему-то вспомнился фильм "Чапаев", где он говорил: "Я обедаю – садись обедать". Я решился.
- Короткий у меня разговор, Петр Миронович. И желательно нам поговорить сейчас, пока не пришла ваша жена. А есть я не хочу, спасибо.
- Ну тогда садись и излагай, - сказал он, кивнув на диван.
- Прочтите, - сказал я, протягивая ему конверт. - Я его хотел бросить в ваш почтовый ящик.
Он взял конверт, достал из серванта ножницы и обрезал край.
- А своими словами, значит, не хочешь? - спросил он, вытряхивая на стол письмо. - Ах да, ты же у нас еще и писатель!
Прочитав первые строки, он удивленно посмотрел на меня.
- Откуда ты это мог узнать? О повышении могут знать в ЦК комсомола, а ты у них вроде бываешь, но остальное?
- Читайте дальше, я потом объясню.
- Ничего себе! - он оторвался от письма и посмотрел на меня с изумлением. - Я это сам недавно узнал. А дальше написана какая-то галиматья. Тебя кто ко мне прислал?
- Никто меня не присылал. Петр Миронович, у меня к вам будет просьба. Письмо я вам передал только из-за, как вы выразились, галиматьи. Шапка, которая вас так удивила и за которую с меня нужно брать подписку о неразглашении, написана с единственной целью – обратить ваше внимание, чтобы вы не выбросили написанное в мусорку. Сохраните эту бумагу и проверьте, галиматью я написал, или то, что будет на самом деле. Все должно случиться уже скоро и в новостях это прозвучит.
- Предсказатель! - с явной иронией сказал он, опять разворачивая письмо. - И как с этим согласуется знание государственных секретов?
- Ни один предсказатель не предскажет землетрясение с точностью до нескольких минут, - возразил я. - И то, какие от него будут потери. Я не предсказываю, я знаю.
- Уэллс? - усмехнулся он. - "Машину времени" читал. Что, тоже хочешь написать что-то в этом роде?
- Ни одно тело нельзя передать в прошлое, - сказал я, видя, что нужно идти до конца. - А вот информацию можно. Мне было восемьдесят, когда всю мою память передали тому, кем я был семьдесят лет назад. Я сам не написал ни одной книги, и ни одной песни. Все их должны были написать другие в вашем будущем.
- А вот это серьезное заявление! - сказал он. - Ты прав, ничему из того, что ты мне сказал, я не верю. Разве что твоим словам о плагиате. Но если все так, тебя нужно отвезти в Москву, посадить в самый охраняемый подвал и выкачивать все твои знания до донышка. Я не понял, в чем твоя цель? Для чего ты это принес?
- А вы как думаете? - спросил я. - Давайте, вы на мгновение поверите в то, что я вам сказал.
- Допустим, поверил, - сказал он. - И что дальше?
- Человек, который знает, как будет жить мир в течение семидесяти лет, обладает огромными преимуществами перед всеми остальными, тем более что при передаче личности из будущего сильно обостряется память. Я могу и дальше "писать" повести и забрасывать страну песнями, могу стать выдающимся ученым и изобретателем и до самой смерти, как сыр в масле кататься.
- Ты уже начал, - сказал он. - Если верить твоим же словам.
- Начал, - согласился я. - Основным мотивом была необходимость прославиться. Сама по себе слава мне не нужна, она нужна для того, из-за чего я к вам пришел. А пришел я потому, что в будущем все будет очень паршиво. И у вас есть шанс попытаться это изменить.
- С твоей помощью?
- Можно и без моей, - сказал я. - Я уже много месяцев записываю все, что мне известно. Я вам могу отдать все записи и уйти в сторону. Но в них только основные события, помню я гораздо больше. И вариант с подвалом меня не устраивает, никто у меня таким образом ничего не добьется.
- И где же эти тетрадки?
- Сейчас они вам не нужны, - ответил я. - Все равно вы мне не верите. А я слишком много труда в них вложил, чтобы вот так отдавать. Есть и еще один нюанс. Ко всему тому, что я вам дам, можно допускать лишь очень небольшой круг лиц, которым вы доверяете абсолютно. И лучше, если в Москве обо мне узнают как можно позже. Тогда, когда на месте Брежнева будете сидеть вы.
- Так! - он еще раз пробежал глазами мое письмо. - Во всем этом настораживает два момента. Первое – это запись вверху, второе – твой разговор. Это разговор взрослого эрудированного человека, а не подростка. И что мне с тобой делать?
- Пока ничего, - предложил я. - До землетрясения в Чили остался месяц. Если вас оно не убедит, подождете еще двадцать дней. Уж нашествие торнадо вам никто не предскажет, да еще с такой точностью. А когда вы будете готовы к серьезному разговору, тогда и поговорим. Вам нетрудно позвонить в ЦК комсомола, и они меня к вам привезут. Только первая беседа должна быть с глазу на глаз. А дальше уже решать вам. Идите обедать, а то сейчас придет Полина Андреевна, и вам влетит за остывший обед. А я тоже побегу, меня ждет машина.
- Как ты убедил ребят из ЦК комсомола привезти тебя ко мне?
- Сказал, что хочу писать книгу о партизанах Белоруссии и конкретно о вас. Везли не на встречу, я лишь хотел узнать номер квартиры и опустить письмо, а нарвался на вашу жену.
- Хорошо, что нарвался, - сказал он. - Я бы твое письмо все равно сам проверять не стал, а отдал бы кому следует. Что-то мне не хочется тебя отпускать.
- До лета я никуда из военного городка не денусь, разве что в начале марта посылают в Москву, как лауреата. Но я могу и отказаться. Подругу только жалко.
- Это ту девочку, с которой ты поешь? Славная, и голос замечательный. Она знает?
- Только сам факт, ни во что серьезное я ее не посвящал.
- Ладно, беги и постарайся никуда не запропаститься. Тетради где?
- Под тахтой родителей. Что смеетесь, у меня сейфов нет. Ваша жена пришла.
- Что, уже уходишь? - спросила меня Полина. - Жаль, скоро из школы прибежит Лена, мы бы вас познакомили.
- В другой раз, Полина Андреевна! - сказал я. - Меня люди с машиной ждут, до свидания!
- Мы видели, как он тебя забрал, - сказал Валентин. - Ну как, поговорили?
- Поговорили, - ответил я. - Он будет думать. Спасибо вам!
- За что? - удивился он. - За машину?
- И за машину тоже. А, главное, за помощь в организациях выступлений. Мальчишку с улицы он бы к себе домой не позвал. Когда едем домой?
- Сейчас поедете, - ответил он. - Только меня довезете до работы.
Всю дорогу до моего дома мы промолчали. Когда попрощались с Николаем, Люся сказала:
- Давай не будем сейчас к тебе заходить. Проводи меня домой и расскажи, о чем вы говорили.
С рассказом я уложился в пару минут.
- Значит, он все знает, но ничему не поверил, - подытожила она. - А после землетрясения?
- Я думаю, что он не будет ждать этих торнадо, - сказал я подруге. - В любом случае отношение к тому, что я скажу, будет уже совершенно другим. У меня ведь есть что ему сказать и помимо стихийных бедствий.
- А что потом? Когда он поверит?
- Один человек, как бы высоко он ни забрался, мало что сможет сделать, нужны единомышленники. Пусть поначалу их будет немного, главное, чтобы среди них не затесалась какая-нибудь гнида. Если пустят в ход то, что я записал, все равно в Москве узнают. Главное, чтобы не связали со мной. И еще нужно убрать кое-кого из нынешнего руководства, иначе ничего не поменяется. Ну предотвратим мы одно покушение, они организуют другое. Когда решаются вопросы такой власти, жизни других людей ничего не стоят. Нетрудно, например, устроить авиакатастрофу. Подумаешь, какой-то самолет с экипажем! Ради великого дела… Не нужно тебе в это вникать. У нас и о тебе был разговор, и я сказал, что ты знаешь только сам факт переноса личности. Не стоит никому знать, что тебе известно больше, да и не собираюсь я тебя во все посвящать. Меньше знаешь – крепче спишь. Пользы тебе от этих знаний никаких, а неприятности могут быть.
- Так мы едем на смотр или нет?
- Вроде едем. Мне все-таки кажется, что он пока ничего предпринимать не станет. Слишком в такое трудно поверить, а когда все доказательства – это слова мальчишки, пишущего фантастику… Можно, конечно, пустить в ход мое письмо, потому что я там написал действительно серьезные вещи, но он на это не пойдет. Если что и сделает, то после двадцать восьмого марта. Сколько тут ждать!
Меня никто не побеспокоил, и на смотр в Москву нас отпустили. Единственное, что сделал Машеров, о чем я узнал уже позже, это направил с лауреатами, помимо приставленного к нам работника ЦК комсомола, одного из лейтенантов минского КГБ. Представилась она нам работником областного отдела культуры и опекала ненавязчиво, в отличие от комсомольского вожака. Выехали на поезде за три дня до начала смотра. Я захотел ближе познакомиться с остальными, но ехавшие с нами две девчонки и парень держались настороженно, поэтому я их оставил в покое. Ехали в двух купе: в одном все женщины, в другом я с остальными мужчинами нашей делегации. Одно место у нас было свободным до самой Москвы. Поселили нас в гостинице "Юность" и весь следующий день возили по экскурсиям, включив в программу посещение Мавзолея. Первого места мы не получили, не получили даже второго. Нам бурно аплодировали, но места давали не за песню, а за номер в целом, а по исполнению мы до занявших первые места не дотягивали.
- Третье место это тоже не дырка от бублика, - сказал я Люсе. - А вообще, с этими конкурсами нужно заканчивать. Выехали на ворованной песне и твоем голосе. Мне уже большая известность не нужна, поэтому будем кое-что петь время от времени у Самохина, и все. Это будет честнее.
После нашего возвращения у отдела культуры на ближайшие дни были запланированы какие-то встречи, но мы от всего отказались.
- Имейте совесть! - сказал я возмущенным такой неблагодарностью работникам отдела. - Мы и так уже пропустили столько учебных дней! В конце марта будут каникулы, тогда куда-нибудь можно будет съездить. Один раз. А пока к вам огромная просьба отправить нас домой. Не обязательно на "Волге", мы согласны даже на "газик".
- Сильно разочарованы? - спросил я Валентина, который вышел с нами распорядиться насчет машины.
- Есть немного, - ответил он. - А вы, я смотрю, совсем не расстраиваетесь?
- Я не настолько высокого мнения о своем голосе, - сказал я. - Те, кто заняли первое и второе места, были во всем лучше нас. За что же обижаться? А вот ваши ребята на нас обиделись. Скажи им, что мы устали и просто хотим отдохнуть. Да еще пропустили неделю. Скажите, что мне стыдно за грубость, и я извиняюсь, и все такое. Просто, если бы я там шаркал ножкой, они бы нас еще два часа уламывали.
На этот раз домой нас вез Сергей.
- Здравствуйте, Сергей Александрович! - радостно поздоровался я. - Выздоровела жена?
- Умерла, - ответил он и больше до самого городка не произнес ни слова.
Приехали мы в среду семнадцатого марта около часа дня. После окончания уроков я оделся и вышел встречать ребят из школы. Как обычно, Сергей с Игорем шли вместе.
- Привет! - поздоровался я с ними. - Сергей, дай на пару часов тетради! И вообще, надо узнать, что вам задали на завтра.
- Привет! - отозвался он. - Поздравляю! Пойдем к нам домой, половина тетрадей там.
- Здравствуй! - поздоровался Игорь. - Когда приехали?
- Пару часов назад, - ответил я. - Пошли быстрее, мне наверняка много переписывать, а тебе еще самому делать уроки.
Остаток вечера я делал письменные задания и просматривал учебники за все пропущенное время. Память памятью, но сделать это было нелишним. Люсе сейчас было труднее, но тут я ей ничем помочь не мог. Ничего, за пару дней все догонит, а завтра нас все равно никто спрашивать не будет.
Утром я чуть не поругался с директором, который непременно хотел устроить нам торжественную встречу. Хорошо, что перед этим он поговорил со мной.
- У меня все только наладилось с одноклассниками, а вы хотите все испортить! - сказал я. - Можете снижать оценку по поведению, но если вы это сделаете, я в этот день в школу не приду!
- Как хочешь, - недовольно сказал Новиков. - У Черезовой такое же мнение?
- У нас одно мнение на двоих, - ответил я. - Не обижайтесь, Виктор Николаевич, но это лишнее.
Дальше все пошло, как обычно. Двадцать третьего нам сообщили четвертные оценки, а я сказал обрадованному Сашке, что его лоб трогать не собираюсь. Двадцать четвертого за нами прислали машину для проведения встречи со школьниками Минска. И машина, и шофер были другими. Я воспользовался случаем и заехал в редакцию передать рукопись. Из-за слишком большого объема мы ее машинистке не отдавали. Нагружать ее работой бесплатно я не хотел, а совать ей деньги отец не мог. Но я этот вопрос обговорил заранее. Писал я нормальным почерком, поэтому они были согласны и на тетради. Встреча прошла не так скучно, как я думал, и закончилась тем, что мы спели все три "моих" песни. Но я сразу предупредил, чтобы больше губу не раскатывали: каникулы и без того короткие. Двадцать восьмого марта я слушал новости по телевизору, но ни о каком землетрясении не сообщили. А на следующий день за нами приехали.
Глава 13
Дверной звонок зазвонил около десяти часов утра, когда я был в своей комнате, и звонившему открыла мама. Им оказался мужчина лет тридцати в штатском, который, не представившись, заявил, что должен сопроводить меня в минский обком партии.
- Это кому я там понадобился? - спросил я, опередив маму. - И вообще, сначала стоило бы представиться. Неужели вы думаете, что я куда-то поеду с неизвестным?
- Васильев, - буркнул он.
- Это на вас не написано, - сказал я ему. - Документы в наличии есть?
Он растерялся. Наверное, за всю службу у него ни разу не требовали документов те, кого он забирал. Но растерянность длилась недолго.
- Как хотите, - с деланным безразличием сказал он. - Отвезу одну Черезову. Она, между прочим, уже в машине.
- Хорошо, сейчас переоденусь, - сказал я, внутренне похолодев. - Подождите в большой комнате, это недолго.
- Вам просили напомнить о тетрадях, - сказал он, оставаясь стоять.
- А вот тетрадки от меня получат только после личного разговора, - насмешливо сказал я. - Если получат. И на тахту можете не смотреть, их там больше нет.
Сразу же после приезда из Москвы я все свои записи перепрятал в сарай. И слава богу. Он понял, что я не вру, и ничего не сказал. Оделся я минут за пять, чмокнул взволнованную маму, сказав на ухо, что все нормально, и вышел в подъезд.
- Такой стиль работы – это ваша инициатива или вам приказали на меня надавить? - спросил я, следуя за провожатым. - У Черезовых вели себя так же?
- Садись в машину, - не отвечая на вопрос, сказал он, занимая место рядом с водителем.
Я открыл дверь и сел рядом с Люсей.
- Привет, солнышко! - сказал я ей, демонстративно чмокнув в щечку. - Решила прокатиться со мной?
- Сказали, что нужно ехать в обком партии. Для чего – мы с мамой не спрашивали. А что не так?
- Все так, - сказал я. - Единственно, что не так, это то, что тебя в этой поездке быть не должно. Вот я и думаю, для чего ты понадобилась обкому партии?
- Ты всегда такой наглый? - не выдержал сопровождающий.
- А какого отношения вы хотели? - спросил я. - Не знаю, чья это инициатива, но сделали вы это зря. У меня мать, между прочим, сердечница, а вы своим поведением заставили ее нервничать. Люсь, он вам что-нибудь объяснил?
- Вам все объяснят на месте, - ответил Васильев и дальше всю дорогу молчал.
"Место" оказалось обычным ничем не примечательным пятиэтажным домом, к одному из подъездов которого подъехала машина.
- Выходите из машины и идите впереди, - сказал провожатый. - Первый этаж, третья квартира.