Я действительно вымотался вконец. Я вел себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды. Я боялся за себя, а больше за Люсю. Слишком велики были ставки, и слишком много власти было в руках этих людей. И в дальнейшем просто так давать задний ход и выполнять все, что скажут, было нельзя. Поэтому опять придется с ними играть и что-то вытребовать для себя. Очень многие люди считают готовность помочь по первому требованию и ничего не получить за помощь глупостью и относятся к таким помощникам соответственно. Ладно, осталось два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. Спортом я тоже стал заниматься меньше. Смысла в том, чтобы накачивать мышцы сверх того, что уже есть, я не видел, просто поддерживал форму. Кстати, если пристегнут к работе, нужно будет попросить, чтобы меня натаскали на бой. Это в жизни всегда пригодится, тем более в той, какая могла теперь сложиться у меня. А ближе к лету можно будет поговорить и об отпуске. Не хотел я расставаться с Люсей даже на месяц. Вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это ничего не стоит сделать. А к родственникам пусть родители съездят сами или с сестрой. И насчет места жительства нужно будет подумать. Ну не хотел я ехать на юг. Если дадут квартиру в Минске, меня это вполне устроит, а к родителям мамы будем ездить в гости. Так, кое-что для разговора с седым у меня начало набираться.
Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.
- Приходи, - сказала она, услышав мой голос. - Люся тебя уже ждет.
И вздохнула.
Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.
- Привет, - обрадовался он. - Ты что, вчера опять куда-то ездил?
- Здравствуй, - отозвался я. - Пришлось, понимаешь, помогать правительству. Ни фига сами не в состоянии сделать.
- Ври больше! - сказал он. - Самое дурное время. Все тает, ни на лыжах, ни коньках уже не покатаешься, а для велосипеда или мяча слишком рано. По телевизору ничего хорошего нет, а в кинотеатр привезли какого-то "Зайчика".
- А что, - сказал я. - Неплохая кинокомедия. Надо будет сходить на нее с Люсей.
- А как у тебя с ней? - с интересом спросил он.
- Отдают в жены, - сказал я. - Правда, ждать еще четыре года.
- Повезло тебе с ней. Вы хоть целовались?
- Ты что? - ответил я, отшатнувшись в притворном испуге. - Мы всем обещали, что никаких глупостей не будет! Ладно, счастливо скучать, а я побежал.
Люся встретила меня у подъезда.
- Пойдем погуляем, - сказала она, беря меня за руку. - Не хочу сидеть дома. И не поговоришь толком из-за Оли, и погода просто замечательная!
- Я только "за", - ответил я. - Мы и так зимой мало гуляли. Слушай, давай сходим в кино. Я его видел пару раз, но с тобой схожу. Не шедевр, но посмеешься.
- Я с удовольствием, - ответила подруга. - Мы с тобой в кино только один раз ходили.
- Только что видел Игоря. Завидует, что ты выбрала меня, а не его. Счастливый ты, говорит, что у тебя такая невеста!
- Когда я еще буду невестой! - вздохнула она, огляделась и прижалась ко мне. - Нам с тобой теперь многие завидуют, и не только одноклассники. Ты просто не замечаешь, как на тебя смотрят девчонки из старших классов. Ленка, кстати, тоже стала посматривать. Узнаю, выцарапаю глаза!
- Ревность – это паршивое чувство, - сказал я своей любви. - Никогда не дам тебе для нее повода. Все прошлое пусть в прошлом и остается, а у нас с тобой впереди сто лет жизни. Проживем их в любви и умрем в один день. Ну вот, а плакать-то зачем?
Глава 14
- Совпадает? - спросил полковник милиции Илья Денисович Юркович.
- Триста девяносто восемь, - ответил Машеров. - Или он опять округлил, или еще не всех нашли.
- Два человека – это ерунда, - сказал Юркович. - Могла и пресса округлить.
- А что у нас по группе Сенцова?
- Все люди, упомянутые в записях за последние десять лет, реально существуют. Дальше проследить трудно. Все записи логически увязаны, явных ляпов они не обнаружили. Если все так и будет, это золотое дно. Остается решить, как лучше использовать.
- А что по Академии наук?
- Купревич пока подобрал в группу три десятка человек. За них он ручается. Фотокопии части первой тетради отданы на изучение. Работают в институте физики твердого тела и полупроводников. Работы только начаты, поэтому о результатах говорить рано. Что думаешь делать с мальчишкой?
- Какой он мальчишка! - усмехнулся Машеров. - Старше нас с тобой.
- Я сужу по поведению. Обидчив не в меру и склонен к крайностям, выложил все, не потребовав ничего взамен, привязан к этой девчонке… Может быть, он и прожил восемьдесят лет, но я его возраст почувствовал только по разговору.
- Я думаю, он еще потребует, - сказал Машеров. - Тетради – это только выписки всего самого важного. А сколько всего мог запомнить этот человек? Одни его записи рекомендаций чего стоят. Полторы сотни человек на ликвидацию! А ты говоришь, мальчишка!
- Я бы там тоже многих ликвидировал, - сказал Юркович. - Во всяком случае, если все написанное о них правдиво. Кто их даст тронуть?
- Судя по записям, Андропов их тронет.
- Судя по записям, он и тебя тронет. А из этих он вычистит только часть, да и то лет через пятнадцать. Надо все-таки кое-кого из его ребят перетянуть на свою сторону. Без работы с Комитетом будет очень сложно. А у меня еще по партизанским делам там друзей много, правда не в минском КГБ. Но устроить им перевод, я думаю, будет нетрудно.
- С мальчишкой нужно будет помириться, - сказал Машеров. - Твой ляп, ты и займись. Я думаю, он намеренно пошел на обострение. Теперь начнет выпендриваться и что-то требовать. Не вздумай на него давить. Все требования в разумных пределах нужно удовлетворить.
- А разумность его требований определять мне?
- Не сможешь ты, это сделаю я. Что у нас по апрелю, кроме этих торнадо?
- Новое правительство в Йемене, демонстрация в Ереване, переворот в Доминиканской республике и вторжение в нее США. Еще написано, что День Победы объявлен нерабочим.
- Когда будет последнее?
- Двадцать шестого числа.
- А торнадо уже завтра. В новости, наверное, попадет с опозданием, как и землетрясение. Он прав, такие вещи предсказать невозможно. Если эти торнадо появятся реально, лично мне никакие проверки уже будут не нужны. Тогда продолжишь набирать группу. Этих придется во все посвящать. Разве что о моей гибели им знать не следует, и о самом мальчишке. Им придется частенько выполнять деликатные дела. И если что, мы с тобой их прикрыть не сможем. Поэтому идти на это они должны сознательно.
Они ко мне приехали тринадцатого во вторник. Сам полковник остался в машине, а к нам в квартиру позвонил Семен, который вел машину. Я недавно пришел со школы, пообедал и включил телевизор, когда раздался звонок. Мама ушла к кому-то из соседей, остальных тоже не было дома, поэтому открывать пошел я.
- Привет, - сказал Семен, когда я распахнул дверь. - С тобой хотят поговорить.
- Ехать в Минск на ночь глядя? Что, такая срочность?
- Ехать никуда не надо. Полковник сидит в машине. Сядешь, я ее отгоню, чтобы не мозолить всем глаза, и вы поговорите. Потом мы тебя вернем.
- Заходите, - пригласил я. - Сейчас переоденусь, тогда пойдем.
Через несколько минут мы подошли к стоявшей на бетонке машине и забрались внутрь. Семен съехал к сараям, развернул машину и поехал к выезду из городка.
- Здравствуйте, - поздоровался я с Седым. - Ну как торнадо?
- Хочешь сказать, что не слушал новости? - усмехнулся он.
- Слушал, - не стал отрицать я. - Теперь слушаю вас. Что вам от меня нужно?
- Постоянные консультации.
- И как вы себе это представляете? Что я, как челнок, буду постоянно мотаться из городка в Минск и обратно?
- Твоему отцу можно устроить перевод в Минск.
- Через управление кадрами? - спросил я.
- А тебе не все равно? В округе есть еще такое полезное управление, как политическое. Когда твоего отца демобилизуют?
- Месяцев через девять.
- Если у него будет желание, может продолжить служить, нет – уйдет на гражданку. Квартира останется за вами.
- Переведете двух майоров, - сказал я. - Естественно, квартирный вопрос после демобилизации должен быть решен у обоих. Летом у родителей отпуск, но я бы хотел поехать куда-нибудь на море с Людмилой. Ведомственных домов отдыха на побережье навалом, а вам будет только спокойнее. Я думаю, вам не доставит труда подучить меня немного мордобою. И еще одно. Денег у нас, благодаря моему писательству, достаточно, а скоро будет еще больше. Я бы хотел немного приодеть свою девушку. Но есть сложности. Если я заявлюсь к ним со шмотками, ее мать может выбросить их в окно. Кроме того, хотелось бы выбрать что-нибудь получше. Поможете?
- Помогу. Экстерном сдать школу не хочешь?
- Пока нет. И необходимости большой нет, и из-за того, что я и так достаточно выделился.
- И из-за Люси?
- И из-за нее, - согласился я. - У нас все очень серьезно.
- Рано у вас это, - вздохнул он.
- Знаю, - ответил я. - Каждый из наших родителей уже высказался на эту тему, причем именно вашими словами и со вздохом. Вы мне все сказали?
- Вроде все. Да, еще одно: ты должен знать, что все свои поездки и сейчас, и в будущем будешь согласовывать с нами.
- Это понятно, - сказал я. - До свидания. Не нужно вашей машине здесь показываться лишний раз. Пару сотен метров я и сам прекрасно пройду пешком.
Вечером я рассказал родителям о состоявшемся разговоре.
- Нам надо остаться, - сказал я расстроенной маме. - Иначе на юг вы уедете без меня. И потом, зря ты туда рвешься. Квартиру нам дадут только через полтора года и все это время придется прожить с бабушкой и дедушкой. Нормально проживем пару месяцев, а потом начнутся ссоры и скандалы. Оно вам нужно? Вокруг степь, постоянные ветра и пыль. Только и того, что Дон, который через двадцать лет загадят. А ловить рыбу можно и в Минском море. Новыми друзьями вы не обзаведетесь, а почти все теперешние получат квартиры в Минске.
- А ты откуда знаешь? - оторопела мама.
- Знаю, - ответил я, решив наконец им все рассказать.
Если у меня все определилось с Машеровым, то большой опасности оттого, что они узнают, кто я на самом деле, я не видел.
- Папа угадал, когда сказал, что в меня кто-то вселился, только этот кто-то – это я сам в возрасте восьмидесяти лет.
Я подробно рассказал о событиях последнего дня моей жизни в тридцатом году.
- Сразу после "заселения" я был тем самым восьмидесятилетним стариком, но потом сознание ребенка начало постепенно менять мое, поэтому сейчас я нечто среднее из нас двоих. Память у меня осталась, но чувствую я себя лет на двадцать, не больше. Я помню все, что случилось за время моей жизни, поэтому представляю большую ценность для Машерова. Именно это я писал в своих тетрадках, а повести были только прикрытием.
- Так повести были не твои! - дошло до отца.
- И повести, и песни, - кивнул я. - По первоначальному плану мне нужно было приобрести известность. План поменялся, но это все равно помогло. Если бы не мое пение, я бы не попал в квартиру Машерова.
- И Москва нужна была для этого? - спросил отец.
- Да, папа. Только это был плохой вариант. Машеров, который должен будет возглавить страну, во всех смыслах предпочтительней. Извините, но я вам не буду говорить о своих делах. Поверьте, ни к чему хорошему это не приведет. И лучше, если Таня вообще ничего не будет знать.
- Люся знает? - спросила мама, которая на удивление быстро поверила рассказанному.
- Знает.
- Так когда мы умрем? - спросил отец.
- Вам лучше этого не знать, - ответил я. - Вы оба проживете долго и умрете из-за того, что медики неправильно поставят диагноз. У тебя не сразу распознают язву двенадцатиперстной кишки, а маму будут лечить от кисты, когда у нее причиной болезни будет герпес. Зная это, я уже могу сказать, что к своему немалому возрасту вы еще сумеете добавить лет по пять.
- А Таня? - спросила мама.
- Я ее переживу на несколько лет, - ответил я. - Из-за сахарного диабета. - Я ей, конечно, со временем смогу кое-что подсказать, но, боюсь, это не поможет. Она всегда жила своим умом и не слушала вас, с какой стати она послушает меня?
- И как нам теперь к тебе относиться? - спросил отец.
- А это уж, папа, решать вам. Я как был, так и остаюсь вашим сыном. Доверяйте больше, а в остальном я бы не советовал что-то менять.
- А как же теперь твои книги? - спросила мама.
- Пока больше не будет ни книг, ни песен, - пояснил я. - Не из-за того, что кто-то против. Ни к чему мне сейчас выделяться. Получим деньги за вторую книгу, и я разорву договор с издательством. А песни мы с Люсей будем петь вам. А вот когда Машеров и его команда утвердятся в Москве, тогда посмотрим. Если из-за того, что в результате их деятельности и изменения будущего какую-то хорошую книгу или песню не напишут, это сделаю я. И не обязательно под своей фамилией.
- Родителям Люси что-нибудь будешь говорить? - поинтересовался отец.
- Что-нибудь буду, - ответил я. - А правду боюсь. Если даже поверят, вряд ли обрадуются тому, что их дочь связалась со стариком. Позже, когда мы с ней уже будем вместе, а они меня лучше узнают, они воспримут мои слова совсем по-другому.
- Может быть, ты и прав, - сказал отец. - Я ждал чего-то необычного, но не такого. Если бы ты нам рассказал сразу, я бы ни за что не поверил. И никакие рассказы меня не убедили бы. Слишком много ты читал разной фигни, а язык у тебя и раньше был неплохо подвешен. Скорее всего, повезли бы тебя к невропатологу.
- В таких случаях возят к психиатру, - хмыкнул я. - Потому я вам ничего и не говорил. Да, я договорился, что летом нас с Люсей отправят в дом отдыха. Так что планируйте ехать в отпуск без меня. И еще мне будут нужны деньги.
- Можешь брать, сколько нужно, - сказала мама. - Ты знаешь, где они лежат.
Следующий день был воскресным, поэтому утром я пошел к Черезовым. Вытурив из комнаты Ольку, мы в ней уединились, и я рассказал ей и о разговоре с полковником, и о том, что все открыл родителям.
- Боюсь, что твои родители к такой правде еще не готовы. Но что-то сказать все равно нужно. Как ты думаешь?
- Я их знаю, - сказала Люся. - Или не поверят, или поверят и перепугаются за меня. В обоих случаях будет плохо. А насчет перевода сказать можно. Отец, может быть, будет недоволен, а вот мама обрадуется.
Иван Алексеевич недовольства не проявил.
- Если это не твои фантазии, то было бы неплохо. Служить осталось недолго, а осесть все равно собирались в Минске. А теперь и квартиры не ждать. Получается, из-за тебя перетягивают и нас? Дочь, твой жених полон тайн и секретов. Кто бы мне раньше сказал, что с мальчишкой станут так носиться, ни за что бы не поверил. Наверняка твои таланты здесь ни при чем. Ты знаешь, в чем дело?
- Знаю, - сказала Люся. - Но вам не скажу. Запретили мне кому-нибудь говорить, даже вам. Но плохого там ничего нет.
- Хорошо было бы закончить здесь седьмой класс, - сказал я, когда мы одевались для прогулки. - Осталось меньше полутора месяцев. Как-то я не сообразил сказать об этом полковнику. Может быть, сам сообразит?
Отцу сообщили о переводе в середине мая. Днем позже о своем переводе узнал Иван Алексеевич. Через неделю прибыли офицеры, которые должны были их заменить. Несколько дней наши отцы передавали дела, а переезд организовали за неделю до окончания учебного года. Нам пошли навстречу и проставили четвертные и годовые оценки на несколько дней раньше.
- Жаль, - сказала нам Зинаида. - Хотелось бы работать с вами и дальше, но не судьба.
Я ее понимал. В нашей школе каждый класс постоянно обновлялся, и до выпуска в нем почти не оставалось тех, кто начинал учиться в младших классах. А тут еще лишаешься сразу двух отличников.
Хоть у меня уже не было прежних отношений с ребятами, все равно расставаться с классом было жаль. Мы решили, что пусть редко, но будем сюда приезжать. Тем более, что мне наверняка, если попрошу, дадут машину.
- Без вас в школе станет скучно, - грустно сказала Лена, бросив на меня взгляд, которого я безуспешно от нее ждал несколько лет.
- Хорошо, что мы уезжаем, - сказала Люся, когда мы вышли из школы.
- Если из-за Лены, то можешь не волноваться, - успокоил я ее. - Все в прошлом, да и ее отца скоро отсюда переведут.
- А дыру в заборе так и не заделали, - сказала Люся, пользуясь ею в очередной раз.
- И слава богу. Сколько времени пришлось бы терять, каждый раз мотаясь в обход через проходную. Послушай, вам помочь собраться?
- Не нужно, - отказалась она. - Все уже собрано. Завтра приедет машина, а погрузить мебель помогут солдаты. Плохо, что вы уезжаете на день позже.
- Плохо, что квартиры на разных этажах, - сказал я. - Могли бы дать и на одной лестничной площадке, дом-то только заселяется. И отцам до службы далековато.
- Вот что в этом месте особенного? - спросила Люся, не слушая моего брюзжания. - Нет многого из того, что есть в крупных городах, а уезжать отсюда не хочется. Мы ведь сюда приехали раньше вас, в эту школу я пошла в первый класс.
- Вот тебе и ответ, - сказал я. - Ты оставляешь здесь свое детство. Обычно с детством расстаются с радостью и рвутся к взрослой жизни. А что потеряли, начинают понимать много позже. Скоро снимут фильм "Щит и меч", и в нем будет песня о том, с чего начинается Родина. Родина начинается с детства, с этой дыры в заборе. Ты права, ничего здесь нет особенного, кроме того что это место, где прошла самая беззаботная часть твоей жизни. Знаешь, как меня сюда тянуло? И ведь имел возможность приехать.
- А почему тогда не приехал?
- А к кому? Я не о жилье, проблем с гостиницами в Минске не было, а денег у меня хватало. Самое главное – это люди. Каждый из вас унес с собой кусочек моего детства, а в городке уже давно никого не осталось. А если бы даже кто и остался, я бы прошел мимо и не узнал. Для чего приезжать? После распада Союза Белоруссии пришлось сокращать ту армию, которая ей досталась. Здесь, как я узнал, тоже убрали военных. А ведь армия давала людям возможность заработать на жизнь. Здесь слишком многое изменилось. Я посмотрел фотографии этого места, сделанные из космоса. Прошелся от Минска по железной дороге и почти сразу же нашел городок по стадиону. Нашел и нашу улицу в три дома, школу и многое другое. В вашем городке много всего понастроили, а на его окраинах вырос большой дачный поселок. Даже сосны, которые меня помнили, стали вдвое больше. Наталья Платова выложила фотографию нашего дома, и я на нее посмотрел. Я тебе потом объясню, о чем говорю. Я посмотрел на неухоженный дом и пустую улицу и окончательно понял, что никуда не поеду. Даже этот забор с дырой исчез. Ну пришел бы я к школе, прислонился щекой к стене… Поплакать я мог и дома, а сердце у меня уже тогда было не очень… Возвращаться нужно к людям, а лучше оставить прошлое в прошлом, хотя это только доводы рассудка, а эмоции с рассудком не дружат. Это ведь свойственно не только людям. Я как-то читал о старой лошади, которую просто выгнали умирать. Так вот эта доходяга прошла несколько тысяч километров и пришла умирать туда, где впервые появилась на свет. Ее опознали по клейму.