Народу на набережной тусовалось раза в три меньше, чем пару дней назад, половина сувенирных и туристических лотков свернулась, пляжи выглядели полупустыми. Народ разбегался прочь из Среза, и правильно делал. То есть в другое время и в другой ситуации Толик непременно вспомнил бы крыс. Но сейчас он и сам был бы не прочь присоединиться. Если б только достать где-нибудь денег на телепорт…
Поднял мобилку, висящую на шее, ввел всё тот же номер. Услышал вдохновляющие длинные гудки. Целых десять. Потом телефон поинтересовался, не повторить ли звонок. Толик повторил. Естественно, без толку.
Прищурился против солнца, прогоняя из воображения картинки, самой безобидной из которых была одинокая мобилка, закатившаяся в угол вестибюля в опечатанном отеле, а самой издевательской - презрительный взгляд искоса на определитель номера. Ну ее нафиг. И вообще, надо было оставаться в больнице. Там хотя бы кормили.
Бодренький дракон у парапета предложил воздушную прогулку-экстрим с экскурсионным сопровождением. Толик его послал. Дракон, похоже, обиделся.
Следовало срочно придумать, как жить дальше. Не в широком смысле, не на перспективу. Он уже попробовал было, лежа на больничной койке: всё, хватит, никакой больше экстремальной журналистики, переквалифицироваться на культурку, книжки-презентации, полный отстой, мрак и депресняк во цвете лет… Нет, сейчас он имел в виду программу-минимум, хотя бы на сегодня.
Вернуться в кемпинг? Припоминалось, будто в заднем кармане костюмных брюк, тех самых, что он ни разу не надел по причине смены имиджа, но по инерции всё же захватил с собой, лежит двадцатка. Или даже полтинник - чем дольше Толик размышлял, тем сильнее склонялся к последнему варианту. Разумеется, в Срезе это не деньги. Но перекусить на них можно, а если хот-догами на набережной, то и несколько раз. А тем временем, глядишь, и Машка соизволит взять трубку или сама как-нибудь объявится. Если только…
Дальше думать в этом направлении не хотелось. Напрягало, вызывало чувство стремного дискомфорта, вроде плавок, трущих в паху. Как будто он что-то сделал не так. Что-то, дающее ей теперь право… словом, пофиг. В принципе, можно обойтись и без нее.
На полтинник, завалявшийся в штанах, лучше всего заказать сеанс телепорт-связи с Исходником. В конце концов, предки просили его позванивать - робко так, без особой надежды. Самое время. Для чего, спрашивается, еще нужны родители, как не для помощи в случае финансовых затруднений?
Хотя, конечно, тоже стремно. Разве что самый последний, пожарный вариант.
А если - он шел, барабаня пальцами по парапету, и кисть руки словно бы догоняла хозяина собственными тонкими лапками - если попросить о помощи ее, объект? Бывший объект, если уж на то пошло; окучивать ее и дальше он не стал бы ни за какие коврижки. Но вообще брать деньги у престарелой любовницы - в этом присутствует нечто концептуальное и вызывающе-стильное. Правда, она не совсем престарелая и, если по-честному, не совсем любовница… впрочем, мелкие детали Толик всегда предпочитал опускать. Хуже было другое. Он понятия не имел, где ее разыскивать.
До сих пор эта простая мысль как-то не приходила в голову. Объект являлась на свидания не сказать чтобы пунктуально, однако являлась, что он, разумеется, принимал как должное. Но она ни разу не позволила ему ее проводить. Не говорила, насколько Толик мог припомнить, в каком отеле живет. И главное, что в свое время вызвало его невысказанное, но глубокое презрение - у нее не было мобильного телефона.
Они должны были встретиться на набережной вчера в восемь. Блин, вчера в восемь он бы многое отдал, чтобы больше никогда в жизни не слышать эту отстойную фамилию - Роверта. Не иметь ничего общего с ублюдочной возней вокруг наследства пронафталиненного полковника. Потому что - фуфло и туфта. Ничего такого, ради чего стоило бы еще раз ткнуться носом в цветочный ковер пополам с пылью.
Нашли идиота. Уж лучше - презентации, культурка…
На этом месте, как и вчера, стало тоскливо. Взялся за мобилку. Или нет смысла?
И вдруг она зазвонила прямо у него в руках. Это было так неожиданно - будто зашипело и зашевелилось чучело ядовитой змеи, - что Толик выронил трубку из рук, и она, совершив в воздухе параболу на шнурке, чувствительно саданула по ребрам. Машка?!
Впрочем, поднося трубу к уху, он уже прекрасно понимал, кто звонит.
- Здравствуйте, господин Бакунин.
- Нафига? - огрызнулся он. - Вы уже всех замочили. И до сих пор недовольны?
- Во-первых, не всех, - добродушно отозвался голос. - Вы, например, живы, и это радует. Во-вторых, не мы, но доказывать что-либо еще и вам я не собираюсь. А в-третьих, прежде, чем сморозить следующую глупость, сосчитайте, пожалуйста, до десяти.
Толик сосчитал. Успел подумать злорадно: мобилка вот-вот накроется, а подзаряжать ее негде. Может быть, тогда они оставят его в покое?
Звонивший тоже выдержал паузу. И как раз по счету "десять" спросил:
- Кстати, вы уже получили гонорар?
Хотелось внятно пояснить козлу, куда именно он может свой долбаный гонорар засунуть. Но вслух сказалось почему-то другое:
- Как? У меня же карточки нет.
- Идете в местное отделение "Срез-банка", предъявляете документ. Всё равно какой, но желательно с фотографией. И визу. Карточку вам оформят на месте, но можете всё забрать в кассе наличными. Понятно?
- Да.
Толик сглотнул. Навстречу шла девчонка, пигалица, чем-то похожая на Машку, она широко разевала рот, с трудом засовывая туда многослойный сандвич. Нет, в больнице кормили совсем неплохо. Но давным-давно, в восемь утра…
Девчонка прошла мимо, резанув острым запахом жареного и специй, и тут до Толика дошло, что разговор не окончен. А если быть совсем уж точным, только начинается.
- …вы меня слушаете? Ладно, я повторю.
- Не надо, - выдавил он. - Я не хочу больше. Я даже не знаю, где она. Я…
- Какие вы все одинаковые, - по голосу было слышно, что человек поморщился. - Где-где… тоже мне, проблема. Получите деньги, пообедаете в хорошем ресторане, сегодняшний день целиком и полностью в вашем распоряжении, отдыхайте. А завтра с утра отправитесь в клинику, не ту, куда отвезли вас, а в центральную, "Медик-люкс". Конечно, можете выспаться, но особенно не затягивайте. Договорились?
Толик вздохнул, снова сглатывая слюну:
- Да.
- И не вздумайте делать глупости, Бакунин. Всё гораздо серьезнее, чем вы думаете. Если раньше вы были, так сказать, подстраховочным вариантом… ладно, об этом вам знать необязательно, - голос кратко усмехнулся. - Расписывать, что может случиться, если вас потянет на самодеятельность, тоже не буду. Вы юноша с воображением.
Воображение не заставило себя долго ждать. Толик закусил губу, прогоняя услужливые картинки, какими они с Длинным любили иллюстрировать на сайте материалы наподобие статей о концептуальном антигуманизме или хит-параде извращений. А всё из-за Машки, с тоскливой злобой подумал он. Если б она не пропала, он бы давно - еще вчера вечером - смылся в Исходник.
Впрочем, эти достали бы и там.
- Надеюсь, мы понимаем друг друга?
В который раз выдавил:
- Да.
- Замечательно. В клинике попросите провести вас к пострадавшему Сергею Старченко. Ваш давний знакомый, если не ошибаюсь.
- Так он жив?!
Это известие потрясло. Неизвестно почему, но Толику и не пришло в голову анализировать. Его бросило, словно на качелях, от тоски и злости - в радость и эйфорию, будто после затяжки травой. Чужой, по сути, пацан, за которым он упорно следил в Исходнике и Срезе, с которым едва успел мимолетно познакомиться и катастрофически не успел поговорить о важном… Так он жив! Черт возьми, да чудику в трубке достаточно было просто сказать об этом. Он, Толик, побежал бы в больницу без всякого гонорара и тем более угроз.
- Не затягивайте, - мягко повторил человек. Как если бы не приказывал, а давал дружеский совет.
- Хорошо, - заторопился Толик. - Скажите, а…
Вдруг оказалось, что у него имеется масса вопросов к своему, как бы помягче выразиться, грантодателю, один важнее другого. Тем более неожиданными и нелепыми показались дробные гудки в трубке. Некоторое время он смотрел на нее ошалело, будто не знал, что это такое. По крайней мере, такое впечатление явно складывалось у проходивших мимо барышень, каждая из которых до упора сворачивала шею в Толикову сторону.
Только через пару минут он сообразил, зачем до сих пор держит мобилку в руках. Машка. Но совсем по другому поводу. Что она говорила тогда? - кажется, просила найти ее, Эву Роверта, утверждая, будто террористы… черт, нифига он толком не запомнил. Длинные гудки подгоняли мысли, словно трудолюбивых, но тормознутых (после укола, не надо ля-ля!) сельскохозяйственных животных. Осталось совсем немного, чтобы собрать воедино четкую картинку, где встанут на свои места и Лиловый полковник, и анонимные грантодатели. А когда он, Толик, будет всё знать, то сумеет взять верх над ситуацией. Он по-любому что-нибудь придумает.
Итак, план действий. В обратном порядке, что не лишено концептуальности. Свидание с объектом, которое ему гарантированно устроят - это три. Но предварительно переговорить, наконец, со Старом - это два. И во-первых… Машка, да возьми же трубку, ну что тебе стоит?!
Мобилка поинтересовалась, не повторить ли звонок.
И тут же разрядилась с мелодичной трелью.
* * *
- Хорошо, оформляем выписку, - сказала узкоглазая женщина-врач. - Завтра до обеда будет готова.
- Как это завтра?! - возмутился отец. - Я прибыл из Исходника забрать дочь! У меня однодневная виза!
- Сожалею, но таковы правила клиники.
Отец побагровел и раскрыл рот, и уж она-то знала, что он его не закроет, пока не выскажет свое мнение по поводу не только клиники, ее правил и расценок, но и всей инфраструктуры Среза включительно с обслугой телепорта и такси-драконами. Как всегда. Как скучно и стыдно.
Отвернулась к окну. Потом снова посмотрела на отца и докторшу. Та улыбалась, кивала и, разумеется, стояла непробиваемой стеной. У нее, Кати, так не получится - когда папа, уже дома, начнет рассказывать ей лично, что он думает о телевидении вообще и реалити-шоу в частности, о косметике и коротких юбках, о мамином давлении и позоре перед соседями, ну, и о международном терроризме пару слов. Она, как всегда, попробует что-то ему доказывать, сорвется, заплачет, вмешается мама… нет.
Как всегда больше не будет.
Закусила губу и несколько раз повторила, прижавшись лбом к оконной раме: никакого Исходника. Никуда она не уедет. Пока Сережа здесь… никуда и ни за что. Ни за что. Никуда. И она не передумает.
Мешала оправа очков, новых, принесенных отцом. Катя стянула их, взявшись пальцами прямо за стекла. Стилистка с телевидения, помнится, обещала помочь подобрать линзы: "В твоем цвете, но поярче, будет самый писк. С волосами ничего не давай делать, тут всего-то подровнять слегка, мелирование такое легонькое и холодную волну еще можно, больше ничего, а то ведь сожгут на корню!.. Людка, ты видела, какая фактурная у нас новая девочка? Одно удовольствие работать. Сюда кладем тон посветлее, укорачиваем носик, а губки, наоборот…"
Выпрямилась, взглянула под углом в оконное стекло. Зыбкое, нечеткое отражение, особенно если смотреть без очков. Даже синяк можно при желании не заметить…
Главное - поверить, что это действительно было. Вернее, могло быть. И не с кем-нибудь, а с ней. Ее, Катю Андрееву, увидели бы весь Срез и весь Исходник. Учителя и одноклассники, родители и соседи, все-все!.. Увидели бы и поняли, наконец, какая она - на самом деле. И больше никто на свете не посмел бы назвать ее Дылдой.
И Сережа.
Сережа. Боже мой, а она еще обижалась на него, дулась совершенно по-детски: ну как он мог повесить на нее тяжеленную сумку?.. не купить мороженое?.. ни разу не пойти вместе купаться?! Глупости, мелкие девчачьи придирки. Она хотела - всё и сразу, романтическое путешествие с первым поцелуем прямо на выходе из телепорта. Напридумывала себе: лунная дорожка на море, красное вино в бокалах, и свечи, и запах магнолий, и прочая романтическая ерунда. А он - не такой. Может быть, не все понимающий с полуслова, иногда грубоватый или равнодушный на вид… Но он, не раздумывая, бросился грудью на автоматные очереди. Чтобы ее спасти.
Ее - или Марисабель?!
И опять затрясло, обожгло изнутри, брызнуло из глаз. Она прикусила губу, обняла вздрагивающие плечи, уткнулась лицом в стену, - взять себя в руки, успокоиться, пока папа, слава богу, отвлекает докторшу. А то ведь снова вкатят укол, после которого не очень-то выйдешь даже в коридор. А нужно - в соседнее крыло, да еще и пройти мимо поста, где ее, наверное, хорошо запомнили сегодня утром… Не надо про Марисабель. Тут уже ничего не изменишь. И она, Катя, ни в чем не виновата. Ни в чем.
Потому что она не могла иначе. Есть вещи, с которыми невозможно смириться. Когда у кого-то красные чулки и тонкая сигарета, а у кого-то очки на длинном носу. Когда одна Марисабель, а другая - Дылда. И так изо дня в день, всю жизнь! Она всегда, чуть ли не с восьмого класса, строила ему глазки, перекидывала ногу на ногу и назад, округляла накрашенный ротик - эта дура, которая не могла связать двух слов у доски и, кажется, так и не исправила двойку по физике… стоп. Нельзя. Спокойно… еще спокойнее. Вытереть слезы и как-нибудь незаметно высморкаться. Не думать.
Сережа не мог. Он никогда не велся на ее дешевые штучки, вычитанные из глянцевых журналов для проституток. Или?..
Когда она, наконец, перестанет во всем на свете сомневаться?! Постоянно прикидывать за и против, и передумывать, и менять решения в зависимости от чего-то зыбкого и недоказанного, возможно, и не существующего на самом деле… когда?
Просто она близорукая - во всех смыслах этого слова, мерзкого, словно слизь на растопыренных пальцах. Она полностью теряет контроль над происходящим рядом, в двух шагах, как только снимает очки. Без очков она оказалась не в состоянии даже отличить реальную жизнь от реалити-шоу. И Сережа не должен узнать, что она успела натворить еще - без очков…
- Катерина!.. Я к кому обращаюсь?!
Обернулась, опять поправляя оправу на переносице:
- Что, папа?
- Собирайся. Мы уезжаем немедленно. Я не собираюсь платить еще за сутки в этом жульническом заведении только потому, что…
- Я же вам говорила, медицинскую помощь жертвам теракта в полном объеме финансирует господин Фроммштейн и группа "Блиц", - очень спокойно, будто ребенку, напомнила врач.
- Я, слава богу, пока не нуждаюсь в благотворительности. Катя моя дочь, а не этого… как его…
- В таком случае вам не должно быть безразлично состояние здоровья девочки. Лично я посоветовала бы вам оставить ее в клинике еще на несколько дней. Но если вы настаиваете на выписке, то завтра к обеду…
Беседа совершила полный круг. И, судя по истерическим взлетам в голосе отца, он был готов еще не на один такой же. Врач разговаривала всё так же ровно и терпеливо, однако уже поглядывала на часы. А если она все-таки сдастся, заставит его написать какую-нибудь расписку, и…?!
Катя на невидимый шаг пододвинулась ближе к кровати. Искоса проверила расстояние до подушки: не промахнуться бы. И, придерживая за локоть сломанную руку, осторожно рухнула на спину. Причем таки зацепилась за что-то твердое затылком.
Но в общем всё прошло настолько гладко, что даже удивительно: у нее, тотально невезучей, впервые в жизни решившейся испробовать приемчик из арсенала… неважно чьего - получилось! Забегали, зашумели, затарабанили наперебой медицинскими терминами. Отца, пришибленно умолкшего на полуслове, вытурили из палаты, и он почти не пробовал сопротивляться. Под нос сунули мерзко пахнущую гадость, чьи-то пальцы обхватили запястье здоровой руки, и Катя, перепугавшись - укол?! - открыла глаза. Встретилась взглядом с раскосой докторшей; та беззвучно шевелила губами, маленькими и пухлыми, вырезанными сердечком. Сердечко улыбнулось. Понимающе и, пожалуй, заговорщически.
И она рискнула:
- Скажите, пожалуйста… Сергей Старченко. Который в реанимации. Как он?..
Врач досчитала пульс до конца минуты. Нахмурилась. Начала считать заново. Катя и сама слышала его - все быстрее, быстрее, словно поезд, удаляющийся от перрона… Почему она не отвечает?! Еще быстрее! И внакладку, не в такт, совсем неслышно:
- Он… всё?
- То есть? - Врач отняла руку. - Состояние стабильно тяжелое. В общее отделение пока не переводим, может быть, завтра.
- Спасибо…
Выдохнула легко, будто колечко дыма с кончика длинной сигареты… прикусила язык. Докторша смотрела как-то странно, сузив глаза настолько, что там, казалось, вообще не осталось щели для взгляда. Катя поежилась.
- Еще раз увижу возле реанимации - сдам на руки отцу, - отчеканила врач.
И вышла из палаты.
…А что еще оставалось делать?
Стояла тишина, мягкая и чуть пружинистая, как медицинская вата, с тем же еле уловимым лекарственным запахом. Мертвый час. Катя выглянула в коридор - правда пусто или кажется? - и тихо, по стеночке выскользнула наружу. А с другой стороны, разве она не ходячая больная? В этом крыле, пожалуй, можно смело передвигаться в любом направлении. Да и узкоглазая докторша наверняка уже сменилась с дежурства.
Вышла на середину коридора и зашагала вперед широким гренадерским шагом. Спохватилась: выпрямила спину, расправила плечи и ступила от бедра, стараясь поточнее вспомнить, как учила ставить носок хореограф из съемочной группы… хотя какая разница? Состояние стабильно тяжелое. Он, конечно, лежит. И вряд ли встретится ей в коридоре.
Всё равно. Она - почти звезда, пускай со сломанной рукой и подбитым глазом, но зато, что принципиально, без очков. Она чуть-чуть было ею не стала. И стала бы, запросто победив их всех на том реалити-шоу. И Марисабель.
Вот так. Получилось. Без малейшей дрожи во внутреннем голосе.
Впереди маячили двери с рифленым стеклом; странно, вроде же не было никаких дверей, был сквозной проход в другое крыло. Еще не подойдя и не дернув за ручку, Катя заподозрила, что дверь может быть и заперта. Так оно, естественно, и оказалось.
С минуту она топталась на месте. Вернуться в палату и ждать завтрашнего утра? Вот так просто лежать на кровати и ждать - в пустоте, напряженной и колкой, как тезеллитовое поле? И еще неизвестно, что будет завтра. Даже с ней самой. А с Сережей?!
Перпендикулярно к запертой двери в стене имелась еще одна, двустворчатая, с зеленой надписью "выход" сверху. Катя приоткрыла левую створку: ступеньки. А если спуститься вниз, на первый этаж, пройти по вестибюлю, найти еще одну лестницу?.. Вообще-то она категорически не ориентировалась на местности, особенно в сложных постройках. Но в крайнем случае можно будет у кого-то спросить. Придумать, будто она пошла на процедуры и заблудилась… ну, что-нибудь.