Длинноногая девчонка съежилась еще сильнее. Шевельнула губами, как будто хотела что-то сказать и передумала. Зыркнула исподлобья сначала на учительницу, а потом, если Толик правильно уловил направление взгляда, на Стара. И вдруг резко вскинула голову:
- Потому что это я ее убила.
Мы там были, папа.
Я все-таки уговорила Мишу взять меня с собой. Он долго отказывался: огромный риск, полная, по сути, неизвестность: до сих пор ведь в опытах участвовали только драконы, и половина из них так и не вернулась. Я возразила: не возвращались только дикие, все опыты с инициированными прошли успешно. Миша сказал: подумай, у нас ребенок. Но это был с его стороны запрещенный прием, он сам понимал. И в конце концов я полетела с ним. В Пещеру привидений.
В пещере всё очень изменилось с тех пор, как мы с Мишей последний раз туда спускались. Оптиграфическая аномалия, как ты, наверное, знаешь - чисто природный феномен, повлиять на нее искусственно невозможно в принципе. Пока "наша отражалка" (Миша так говорит, и надо слышать его интонацию), к счастью, не понижает фокусности, то есть в обозримом будущем свернуться не должна. Однако повысить ее фокусность мы не можем, а потому все силы брошены на интенсификацию тезеллитового компонента. Я понятно пишу? В смысле, пещеру буквально облицевали тезеллитом. В сумме с природными залежами это дает такое высокое поле, что без специального костюма там нельзя находиться. Миша говорит, это пустяки, дело техники: ничего не стоит оборудовать защитную капсулу с салоном повышенной комфортности, как у тебя в телепорту. Резонанс достаточно сильный, чтобы оперировать совокупной массой до трехсот пятидесяти килограммов; кстати, потому и драконов для эксперимента подбирали помельче…
Перечитала предыдущий абзац: ужас. Хорошо, что я не собираюсь тебе этого отправлять. Но всё равно: еще немного - и начну писать формулы в столбик. Зачем? Чтобы показать, какая я умная? Мол, все-таки выучила теорию, прониклась, разобралась! Или оставить подробную инструкцию для всех желающих повторить наш эксперимент? Тоже бессмысленно. Хотя бы потому, что желающие, да и кто бы то ни было вообще, вряд ли станут читать мои письма.
Поэтому перехожу сразу к главному. Не как это было сделано - а как это было. Комфортная капсула пока существует только в Мишиных мечтах, поэтому мы просто держались за руки. И…
Не знаю даже, какими словами описать. Миша говорит, по ощущениям практически тот же телепорт. Так что ты, папа, наверное, поймешь… хотя когда ты последний раз пользовался телепортом? Иногда я думаю: а ты вообще хоть раз в жизни был в Срезе?
Вечно я отвлекаюсь.
Не было ни движения, ни времени, ни света, ни звуков, только жар от тезеллитового поля, но ведь его, когда оборудуют капсулу, тоже не будет… И еще Мишины руки. Твердые и совсем сухие - а мои вспотели, и я всё время боялась, что они выскользнут, что расцепится наш замок, единственная прочная вещь в мире… вернее, межмирье… неощутимом, непознаваемом.
Исходник и Срез. Так странно: как я могла, как мы все могли всерьез думать, что это - всё? Двойная симметричная структура миров, по принципу "черное-белое", "день-ночь", "мужчина-женщина", - так мне объяснял сеньор Ричес. Красиво, но невероятно наивно. А Миша говорит, что с того самого момента, как узнал о существовании Среза, он не сомневался, что срезов должно быть несколько. Много. Бесчисленно. По его гипотезе, они существуют не параллельно, обособленно друг от друга, - а последовательно соединены в одно нескончаемое ожерелье…
Теория Множественных срезов. Теперь, когда мы проверили ее на практике, Миша опубликует, наконец, свою монографию. Там все написано. И, знаешь, куда более доходчиво и по-человечески, чем я пыталась изложить в начале письма.
А тот, другой Срез, куда мы попали… не знаю. В первый момент показалось, будто ничего не изменилось. Нет, внешние различия сразу бросились в глаза: зима, заснеженная равнина, ни гор, ни моря… Но, как бы тебе объяснить, всё это мелочи. От другого, принципиально иного мира ожидалось чего-то большего. Такого, о чем не помыслишь, чего не нафантазируешь заранее. Наверное, у первооткрывателей Среза было точно такое же чувство. Ведь наш Срез, он по большому счету тот же Исходник, правда?
На редкость условное и самонадеянное название - Исходник…
А вообще-то я пытаюсь лукавить. Смотреть на всё глобально, по-философски… наверное, смешно получается. На самом деле всё было: изумление, потрясение, восторг! Я же никогда в жизни не видела столько снега! У нас в Срезе снег - в лучшем случае белый пушок с утра на земле и ветвях деревьев, редко когда он дотягивает до полудня. А тут - бескрайняя-бескрайняя белая равнина. И только цепочка драконьих следов, короткая, до взлета…
Страшно было ступить. Так ровно и, наверное, глубоко… Но Миша, оказывается, взял нам с ним, кроме теплой одежды, еще такие забавные длинные узенькие дощечки для ног, две пары, и к ним две палки с кольцами и остриями на концах. Стоять на них у меня еще получилось, но когда попробовала шагнуть, сразу зарылась носком доски в снег и полетела вверх тормашками. Мы так смеялись!.. Потом Миша показал, как на них ходят, я прошла чуть-чуть очень даже. А когда разворачивалась назад, на снегу остался цветок, похожий на тот лечебный, с плоскогорья, где теперь разработки…
Вот и всё. Какова научная ценность нашего эксперимента? - по-моему, так никакой. Мы даже и не пробовали начать какие-то исследования того Среза, даже ничего толком не видели, всего лишь прошли с десяток метров по снегу. Миша против: он говорит, первый опыт по перемещению человека между Срезами - само по себе событие историческое. Раньше, я уже писала, сюда направляли одних драконов.
Мы недавно беседовали об этом с Драго. Я говорила: использовать драконов для опытов аморально, особенно после того, как первый из них не вернулся. Была уверена, что Драго со мной согласится. А он вдруг сказал: а может быть, им там хорошо?
Теперь я думаю, да, может быть.
Мне самой было там хорошо. В том мире даже мысли не возникало о разработках, конфликтах вокруг них, твоих и наших с Мишей проблемах, последних инцидентах, группе "Блиц"… Только искры на снегу, синее-синее небо и одно общее облачко от нашего замерзшего дыхания…
Пишу и вру. Не тебе, так себе самой. Возникнут они, эти мысли, никуда не денутся. Не просто же так все множественные срезы среди разработчиков уже сейчас называются коротко, одним словом - Ресурс.
Ты сам понимаешь, папа.
Эва Анчарова,
25.05.20.
ГЛАВА V
Объявили телепорт на восемнадцать сорок пять. Все-таки она рано пришла. Мальчишки, конечно же, прибегут впритык. Но, с другой стороны, так даже лучше.
Эва заказала еще капуччино; в телепортах всегда хороший кофе. В ожидании заказа принялась разглядывать бегущие огни табло на стене, ненавязчиво повернувшись в профиль к окну. Мерзкое ощущение - когда чувствуешь виском взгляд в лучшем случае фотообъектива, если не дула с оптическим прицелом. Когда почти веришь, будто сама себе его внушила, это чувство. И почти наверняка знаешь, что нет.
Зал после двух-трехминутной пустоты стал снова заполняться людьми, пассажирами следующего телепорта. Мальчиков по-прежнему не было. Сто процентов, кому-нибудь из них придет в голову идея искупаться напоследок, а в море трудновато следить за временем, и в телепорт все трое прискачут с мокрыми волосами, торчащими в стороны, и языками на плече. Но успеют. Таким, как они, всегда везет.
Главное, что удалось отправить Катю. На какое-то время это вообще сделалось важнее всего, отодвинув на второй план, словно ненужные бумаги в конец письменного стола, все другие задачи и цели. С того момента, как она вскочила и, в последний раз глянув на Сережу, бросилась бежать по больничному коридору. Никто из ребят, кажется, не успел переварить того, что она сказала. Сама Эва успела только скороговоркой уточнить у мальчишек время телепорта. Девятнадцать ноль четыре. А сейчас уже почти без пяти. Может быть, она ошиблась или забыла? Не должна была, нет.
А Катя сорок минут подряд неудержимо плакала, уткнувшись лицом в загипсованную руку, и говорила, говорила - сначала совсем бессвязно, чуть позже из обрывков фраз между всхлипываниями стало возможно составить картинку, абсурдную, нелогичную и пронзительную, как все несчастья и преступления юности. Которые никак нельзя принимать всерьез. Но и не всерьез - никак…
Она, Катя, знала, что прыгать ни в коем случае нельзя. Она и не прыгнула, и Марисабель не прыгнула тоже, но она-то думала, даже больше - надеялась! - что та прыгнет… И застрелили другую девочку, Славку, здесь ничьей вины нет, Славка сама придумала бежать через окно, а Марисабель ничего не могла придумать, потому что дура, но она же не виновата, что дура… И ее не убили еще тогда по чистой случайности, ведь она, Катя, промолчала, заранее решив: пожалуй, так будет лучше. Она была… разочарована, когда Марисабель не прыгнула. И потому…
Эва сидела в ее палате еще часа полтора, не меньше. Осторожно, будто тонкую нитку, по миллиметру вытягивала из нее ни на чем не основанное, но тем не менее настоящее, глубокое и искреннее чувство вины. Которое возникло бы и на более ровном месте. Она, учительница, хорошо знала, в чем корни этого чувства. У нее на глазах несколько лет подряд вызревало девчоночье противостояние, очевидное даже до того, как сфокусировалось на одном и том же…
Сережа.
Тот последний Катин взгляд был способен прожечь насквозь, как лазерный луч. Но вряд ли он что-то заметил. Мальчишки никогда не замечают. А вот девочка - если она б не была с такой страстью погружена в свою вину, то непременно уловила бы, на кого он смотрит и как… и тогда у нее, Эвы, уж точно ничего бы с ней не вышло.
Пришлось еще отвлекаться на врача, потребовавшего освободить палату в самый неподходящий момент, потом долго разговаривать в вестибюле с Катиным отцом, не менее непонятливым, чем медицинский персонал, лично проконтролировать выписку. Найти для девочки напоследок слова, которые, Эва надеялась, не дадут ей передумать, наделать глупостей по дороге до телепорта. По правде говоря, она и сейчас не была до конца спокойна. Но это уже слишком. Не стоит.
Телепорт на восемнадцать пятьдесят восемь снова очистил зал. Эва залпом допила капуччино. Выглянула в окно - анфас посреди мишени - закусила губу, не давая себе вздрогнуть. И увидела их: разумеется, мокрых, разумеется, несущихся очертя голову, размахивая спортивными сумками. Слава богу.
Когда, проводив Андреевых до выхода из клиники, Эва снова поднялась на третий этаж, Сережа спал. Так ей сказала дежурная медсестра. К нему никого не пускали. Даже не попрощалась. Жаль.
Они ворвались в зал. Эва призывно махнула рукой, но подниматься навстречу не стала. Они должны подойти. Она должна остаться у окна. Их должны увидеть вместе.
Четыре минуты до телепорта. Хорошо.
Претендент по имени Анатолий, самый безобидный на вид, но и самый трудноопределимый из всех, не дождался ее в вестибюле больницы, хотя и должен был - по законам жанра. Дежурная на регистрации вроде бы вспомнила его по описанию, но затруднилась уточнить, когда он ушел. Странно, что он вообще приходил. Во-первых, никак не мог он быть Сережиным другом. А с другой стороны, никак не мог знать, что застанет в больнице ее, Эву, - именно тогда. Или ему просто повезло?
Так или иначе, он услышал всё, что нужно. Всё, что нужно ей. Включительно со временем телепорта.
Девятнадцать ноль две. Экстремально даже для непредсказуемого Дмитриева и второгодника Бушняка, не говоря уже о Воробьеве.
Подлетели, пыхтя, как три замученных саксофониста:
- Ева Никола…
- Уже?..
- Нас ждете? А мы…
- Не опоздали, да?!
- Идемте быстрее!!!
Встала, ненавязчиво тесня троицу от окна. Только ее силуэт - на прощание. Если, конечно, не… если ее так просто отпустят. Впрочем, почему бы и нет? Они, претенденты, знают, что у нее есть уважительная причина для визита в Исходник. Они много чего знают. И уверены, что она вернется.
Ребята заспешили в сторону раскрытых, как у вареного моллюска, створок телепорта. Быстрее всех Бушняк, за ним Воробьев. Виталик Дмитриев поотстал, по-джентельменски взял ее под локоть и вдруг спросил:
- Ева Николаевна, а где ваша сумка?
- Я же ненадолго, без вещей, - ответила отрывисто, не в такт.
- Ага.
На мгновение она поймала его взгляд: искоса, из-под низу, чуть не из-за оттопыренного малинового уха. В этом взгляде было: понимание, одобрение (впрочем, с оговорками), легкая насмешка. Удивительный мальчик. Структура его не получит. Она, учительница - бывшая, но разве это что-то меняет? - сделает всё, чтобы такого не допустить.
Воробьев и Бушняк уже заняли места в креслах телепорта. Дмитриев отступил немного в сторону, давая ей дорогу; в этот момент Эва шагнула назад и легонько подтолкнула его в спину: иди. Садись в кресло и ни о чем не спрашивай. Ты умный парень, ты сам, сопоставив и проанализировав факты, сделаешь выводы. И объяснишь остальным - если посчитаешь нужным.
Поехали, ребята. Слава богу, с вами разобралась. Счастливого телепорта.
Створки схлопнулись, будто гигантский моллюск внезапно ожил. Эва распласталась по одной из них и стремительно, как ртуть, перетекла к ее основанию, где очень кстати ветвилась в огромной вазе декоративная акация. Присела за вазой на корточки; цепляясь за шипы, стащила белый костюм и повязала поверх купальника парео. Отработанный, прямо-таки родной уже способ. Переждать несколько минут, до прибытия телепорта из Исходника. Выйти, смешавшись с толпой. Должно получиться. Стоп, темные очки. Какая маскировка без очков…
Когда она вышла на улицу, уже темнело. Освещение здесь было далеко не такое яркое, как на набережной; хорошо. На площадке перед телепортом толпились пассажирские драконы, дикие с погонщиками, а инициированные сами по себе, со светящимися логотипами фирм-перевозчиков. Взять инициированного. С драконами всегда легче договориться, чем с людьми.
О чем договариваться, решим уже в небе.
- Повыше, - попросила она, и дракон, понимающе кивнув, энергично заработал крыльями под острым углом. Стоячий знойный воздух превратился в прохладу и ветер.
Ей тоже необходимо сейчас же, немедленно - перевоплотиться, сменить роль, стать другим человеком. Не в первый раз за эти дни; но до сих пор оно выходило само собой. Как легко и мгновенно она сегодня утром снова превратилась в учительницу, Еву Николаевну, для которой не было и не могло быть ничего важнее, чем эти непутевые ребята, оставленные без присмотра и успевшие натворить бог знает что… Они и сейчас - на первом плане, заслоняя собой всё. Мертвая Марина. Катя, не находящая себе места от любви, ревности и вины. Виталик, попавший в поле чужих интересов… И Сережа.
О них надо забыть.
Впрочем, о Сереже - нет. Она может позволить себе роскошь помнить о нем, вернее, о том, что он рассказал. "Идущие в пламя" - значит, это они подбросили отцовский мундир под ее подъезд. И они же позвонили ей через некоторое время, надеясь на ее реакцию, ожидаемую, так хорошо подходившую для их целей… Пока всё совпадает. Сандро и его товарищи хотели, чтобы она, Эва Роверта, знала: отца убили.
Вот и удалось выговорить. Хотя бы про себя. Но - удалось, и теперь будет легче.
"Идущие в пламя". Экстремисты, молодые и не очень, жестокие и наивные, романтичные и беспощадные. Чего они добивались? Реставрации режима Лилового полковника, о котором знали в своем большинстве понаслышке, но четко ассоциировали с величием и процветанием Родины. И, конечно, доступа к Ресурсу - слабо представляя себе, что это такое. Отец и слышать о них не хотел. В те считанные разы, когда этим ребятам удавалось прорваться к нему сквозь кордоны цивильных спецслужб, - безжалостно высмеивал и спускал с лестницы.
Возможно ли, что однажды… Они рисковали головой - и были встречены в штыки, они ждали обрести духовного лидера - а нарвались на желчного старика, давно разочаровавшегося во всех на свете идеалах… Могли?!
Могли. Особенно если вспомнить, что они натворили потом. Убить в порыве жгучей обиды и благородного гнева - вполне. Но фальшивый мундир, инсценировка самоубийства, а затем циничное обращение к ее, Эвы, дочерним и патриотическим чувствам… нет. На такое претендент по имени Сандро способен не был. И другие, такие как он, тоже. Никогда они не посмели бы настойчиво обращать ее внимание на убийство, если бы сами совершили его. У них было понятие о благородстве, своеобразное, но незыблемое.
Даже Структура, которая, по словам Фроммштейна, контролировала их действия с терактом включительно, без сомнения, делала на него поправку. Она могла подвигнуть этих ребят на безумие, преступление, смерть, но не на подлость.
Сережа ошибся. "Идущие в пламя" отца не убивали. Собственно, потому она до сих пор здесь, в Срезе… в этом Срезе.
Дракон выровнялся; огромные звезды, летевшие в лицо, снова заняли законное место над головой. Заметно похолодало, Эва обхватила руками плечи, символически кутаясь в невесомое парео. Ничего. Она должна привыкать к холоду.
- Куда теперь? - спросил дракон.
- Туда, - она махнула рукой в сторону горизонта. - Полетаем над морем.
- Может быть, немного снизиться? Вам будет теплее.
- Не надо.
Идем дальше. Раз уж она вспомнила о Структуре… Грязную работу Структура вполне могла выполнить и сама. Отец не подчинялся Структуре, сказал Фроммштейн. Значит, его пытались себе подчинить… а она, Эва, ничего не знала. Похоже на отца. Никогда он не рассказывал дочери о том, что по-настоящему принимал всерьез.
Но если они, исчерпав все прочие методы воздействия, приняли решение… Тогда у них должен был быть четкий, безотказный план дальнейших действий. Когда организация такого уровня готовит операцию заранее, она проводит ее чисто. Как случилось, что Структура, имея безусловную фору по всем направлениям, допустила весь этот хаос с претендентами и террористами, до сих пор, по сути, ничего не добившись?
Как они могли пойти на убийство, зная, что не обладают достаточной информацией по Ресурсу? Понадеялись на альтернативный источник, который считали гарантированным? На ее письма?.. или на нее саму?
Возможно, им спутали карты цивилы. Последние двинулись ва-банк, сделав смерть отца публичной, достоянием общественности. И, кстати, именно они с самого начала приложили максимум усилий к тому, чтобы она, Эва, попала в Срез. Они хоронили отца в фальшивом мундире… и, наверное, могли бы ответить на вопрос, до или после его смерти пропал настоящий. В обоих случаях, именно у цивилов была самая простая возможность совершить эту подмену. И множество других возможностей: от доступа к ее письмам - до…
Решение устранить отца могло быть принято и на государственном уровне. Версия, ничуть не хуже и не лучше других. По крайней мере, она объясняет множественные нестыковки и накладки: на государственном уровне без таковых никогда не обходится.
И что теперь?..
- Я разворачиваюсь, - сказал дракон. - Дальше частные владения.