С нового учебного года я буду вести уроки с восьмого по двенадцатый классы. И классное руководство, обязательно, меня предупредили. Тебе, наверное, надо объяснить, что это такое? Хотя когда ты слушал какие-нибудь мои объяснения… Словом, у меня начнется осенью совсем новая жизнь. Своя работа, свой дом, даже, можно сказать, свои дети… Видишь, я смогла написать даже такое - и ничего, не дрогнула рука. Я не иронизирую, нет. Я действительно надеюсь, что они станут частью моей жизни, а не только "внеклассной работой", как это здесь называется. Через год, папа, мой день рождения пройдет совсем по-другому…
Я понимаю, почему ты не пришел. На самом деле новая жизнь у меня давно уже началась. А у тебя осталась - прежняя. Мы снова разъехались по разным мирам. Ничуть не менее удаленным друг от друга, чем Срез и Исходник.
Разумеется, я буду к тебе приезжать. Раз или два в неделю, а может, и чаще, как получится. И, наверное, снова начну писать тебе письма. Когда переписываются люди, живущие в одном городе, это все-таки менее дико, чем писать человеку за стенкой…
Мы почти десять лет прожили с тобой в одной квартире. И я до последнего надеялась, что… Ладно, не буду. Знаешь, когда я собирала вещи, делила наш скарб на мое и твое, нашла стопку своих писем к тебе за все эти годы. Я не взяла их с собой, папа. Они остались там, в твоей квартире. Может быть, ты их как-нибудь найдешь.
Мы так и не научились разговаривать с тобой. Теперь уже понятно, что и не научимся никогда. Сколько раз я хотела расспросить тебя о том, как это было: мятеж, крушение твоего режима, твоими собственными руками возведенного мира… Я прочла на эту тему всё, что могла: от официальных монографий, где педантично перечисляются преступления Лилового полковника, до панегириков экзальтированных юношей, жаждущих возродить великую державу. Но я не знаю правды, пока не услышала твоего рассказа. Уже, конечно, не услышу. И, кажется, понимаю, почему.
Это было… очень страшно?..
И ты - ты ведь тоже никогда меня не спросишь, не заставишь рассказать. Сама я вот уже десять лет не могу собраться с силами. А наверное, мне стало бы легче. Я действительно смогла бы жить заново. Весь мой судорожный оптимизм по поводу новой жизни в начале этого письма… ну, его-то ты не получишь, и хорошо. Ты бы только посмеялся. Тебя всегда смешила всякая фальшь.
Заканчиваю. Сейчас попробую салаты, надрежу торт. Потом поставлю музыку, почитаю книжку… надо срочно купить телевизор. С первой же учительской зарплаты, если, конечно, хватит, как-то забыла ею поинтересоваться…
Боюсь. Боюсь ложиться спать одна в пустой квартире. Ты сам знаешь, почему.
Но когда-нибудь я справлюсь и с этим.
Твоя Эвита,
15.06.30.
ГЛАВА IV
- Разумеется, - сварливо бросил он. - Некоторые вещи либо делаешь сам, либо они не делаются вообще.
Дребезжащий голос с трудом перекрывал свист метели, и Эва расслышала его с опозданием, будто в плохой телепорт-трансляции между Исходником и Срезом, когда последние слова диктора звучат уже на фоне его сомкнутых губ. Фроммштейн успел скатиться с драконьей спины, провалиться в снег, негромко выругаться, когда она наконец выговорила:
- Здравствуйте.
Невольно глянула вверх: на спине дракона больше никого не было, в небе не виднелось ничего похожего на другой крылатый силуэт. Какие люди - и без охраны. Всплыв на поверхность сознания, она закрутилась на языке, хулиганская фразочка из школьной, прежней, нереальной жизни, и в ее водовороте напрочь тонули все уместные, адекватные слова.
- Рад вас видеть, Эвита. Назрела серьезная беседа, - он говорил, словно сплевывая снежинки сквозь полусжатые губы. - В прошлый раз вы пренебрегли моим гостеприимством, снова взялись за свое, а зря. Ведь я вас предупреждал.
Слегка пошатываясь от ветра, Фроммштейн опирался вытянутой рукой на драконье крыло. Одетый в горный комбинезон, темно-синий с серебряной окантовкой - она видела точно такой же в магазине внизу, у подножия; неудивительно, это ведь, по-видимому, его магазин. Какая чепуха лезет в голову… наверное, из-за полной абсурдности происходящего… какие люди - без охраны…
- Какие люди без охраны, - пробормотала вслух. Стало легче.
Олигарх не расслышал:
- Что?
- Я тоже рада вас видеть, господин Фроммштейн, - слова, будто прорвав плотину, полились неудержимо, все убыстряющейся скороговоркой. - Конечно, нам с вами есть что обсудить, но, может, в более удобной обстановке? Со мной два человека, вон там, они оба в тяжелом состоянии, у вас же крупный дракон, их необходимо срочно…
- Срочно сейчас вовсе не это, - оборвал он. - Плевал я на ваших… претендентов. А побеседуем мы здесь. Обстановка не хуже любой другой.
Да уж. Если вспомнить, где и как они разговаривали в прошлый раз, и чем это кончилось, и чем могло бы кончиться, если б не Красс. Пожалуй, действительно лучше встречаться с этим человеком на нейтральной территории, а что может быть нейтральнее горного склона, занесенного бураном… Но каким образом он сумел ее найти? Правда, у него практически неограниченные возможности. Видимо, следил за ней с того момента, как она сбежала, вернее, раз уж так, когда он сам милостиво позволил ей сбежать. И вмешался именно сейчас, увидев, что она, по сути, осталась одна… Но почему - сам?
Все-таки выговорила на остаточной инерции:
- Но ведь живые люди! И… метель.
- Ну, метель - это, допустим, поправимо.
- То есть?
Тут она заметила, что на фоне его темного комбинезона уже не сечет сплошная белая сетка, а кружатся отдельные мушки-снежинки. На серебряном канте загорелся блик. Эва вскинула голову к небу: наверху, точно в зените, из мохнатого нагромождения туч смотрел круглый ярко-голубой глаз. Расширялся, превращаясь в кусок ясного неба. Фантасмагория…
- Перестаньте, - досадливо проговорил Фроммштейн. - Так делается перед любым идиотским праздником с воздушными шарами и драконьим пилотажем. Один выстрел по облакам, и готово. Действительно удобнее говорить, когда ничего не свистит над ухом.
Эва сморгнула, заставляя себя перестать таращиться в небо. Как школьница, стыдно.
- Прошу вас, отправьте их вниз, на базу. Это же, наверное, проще, чем разгонять тучи. Один из них сломал ногу, а другой ранен, видимо, серьезно…
Почему - другой?.. Только теперь до нее дошло: неизвестно, чью кровь она видела на снегу. Если разобраться, скорее сам Брадай, здоровый и с расчехленным ножом, мог… впрочем, ножи входили в снаряжение обоих, а у Красса было время подготовиться к обороне. Они оба, когда она заметила снижающегося дракона, почти - совсем?! - не двигались, и у нее не нашлось лишней секунды-другой, чтобы наклониться над каждым из них.
Оглянулась, всматриваясь в ярко-белое, слепящее до слез пространство склона… где?!!
Раздался странный трескучий звук, и Эва обернулась.
Фроммштейн смеялся. Он спустил на глаза огромные зеркальные очки и выглядел даже не человеком, а каким-то насекомообразным хохочущим монстром. Абсурд. Дикий. Непобедимый.
- Вы меня умиляете, Эвита, - сказал он. - А вы разве не собирались последовательно посталкивать их обоих в пропасть? Были у вас такие планы, ведь были, признайтесь. А теперь вот разыгрываете передо мной сестру милосердия, и вам это совершенно не идет.
Хватит. Эва сглотнула, отступила на шаг. Немедленно избавиться от ощущения ирреальности происходящего, в котором она барахтается, будто в снежной каше, не в силах отыскать точку опоры, - в то время как он стоит рядом и глумится над ней. Ему что-то от нее нужно. А значит, она вправе ставить свои условия.
Тоже сдвинула со лба защитные очки. Снег под уже низким, но ярким солнцем перестал слепить, и голос вроде бы прозвучал достаточно жестко:
- Удобнее разговаривать, когда никто не истекает кровью в двух шагах. Вы не согласны?
- Нет, почему же. Согласен. Но я здесь в частном порядке, Эвита, без эскорта и связи, я не могу позволить себе отпустить единственного дракона. Ничего личного, поверьте.
- А… - Она невольно глянула в небо.
- Погоду я обеспечил еще перед тем, как вылетел сюда; простите за дешевый эффект. У меня к вам серьезный деловой разговор, Эвита. Тема же здоровья ваших любовников мне, поверьте, малоинтересна.
Не заводиться. Не вступать в мелкую пикировку. Спокойно:
- Хорошо, поговорим. Сейчас я их найду, попробую оказать первую помощь и сразу же вернусь к вам. Подо…
- Стоять.
Спокойно. Всё логично, всё имеет свое объяснение. В том числе и монстрик-насекомое с небом в зеркальных глазах, широко расставленными коленчатыми ножками и направленным на нее в упор маленьким серебристым пистолетом…
Просто старик в альпинистском комбинезоне, нетвердо стоящий на ногах, щуплый, со складками дряблых щек из-под очков и невидимыми губами. Просто ему необходимо сказать ей что-то сию же секунду. Не сценка из театра абсурда, а реальная жизненная ситуация - здесь и сейчас.
Пусть говорит.
- Я спускал вам до последнего, Эвита. Когда вы сбежали с вашим так называемым разработчиком, я махнул рукой: не принимаю, знаете ли, всерьез цивилов. Потом поверил донесениям, будто вы вернулись после теракта в Исходник…
Глянула недоуменно: неужели правда? Но в таком случае как же он ее нашел?
- Да, представьте себе, даже выпил за благополучное завершение этой истории, которая меня порядком утомила. И вот сегодня мне приносят, - его свободная рука нырнула в карман комбинезона и с размаху швырнула что-то яркое на снег. - Почитайте, вам понравится.
Газетная бумага казалась на снежном фоне темно-желтой, почти коричневой. Черные столбцы колонок. Пестрые заголовки. И фотографии, фотографии… Эва прищурилась, подалась вперед. Сережа?!
Наклонилась. Негнущиеся пальцы в перчатках никак не могли подцепить газетный лист; в конце концов удалось поднять, скомкав почти до половины. Попыталась расправить на ладони: буквы прыгали, складывались в бессмысленные сочетания. Невозможно читать, когда на тебя направлено пистолетное дуло, взгляд постоянно дергает туда, как на пружине. Статья на целый разворот, много снимков, очень выразительных, несмотря на некачественную печать. Смотреть картинки пока еще получается.
Да, действительно, Сережа Старченко, сидит, вытянув ноги, на солнечной скамье набережной. И рядом - лежит на больничной койке. А вот она сама, Эва, в красном платье, под руку с каким-то претендентом, смазанным, неважным… Она же среди ребят у входа в телепорт. Отдельно, крупным планом - Федор Брадай. Красавец. С мятой газетной морщиной поперек бронзово-лысого лба…
- Любопытно? - поинтересовался Фроммштейн.
Кивнула. Наконец смогла прочесть заголовок, набранный огромными буквами: "Наследство Лилового полковника". И две фамилии под гигантской "Н": Анатолий Бакунин, фото Марии Шабановой.
Надо же. Анатолий, самый нелепый и нелогичный из претендентов. Получается, самый бескорыстный - единственный, кому было нужно от нее не это самое "наследство", не Ресурс, а всего лишь несколько жареных фактов для газеты… Комната отца, фотовспышка, девица в потертых джинсах, вежливый чернявый мальчик с диктофоном. Точно. Его лицо всё время казалось ей знакомым.
- Зачем-то побрился наголо.
- Что? - не понял Фроммштейн. - Читайте-читайте. Вы первая после меня, кто это видит, не считая, конечно, работников редакции. Говорят, пришло самотеком. Разумеется, номер не выйдет в свет… если, конечно, мы с вами договоримся.
Эва отогнула край листа, заглянула на первую страницу:
- "Срез-ревю". Ваша газета?
- Чья ж еще? Имею привычку лично просматривать за обедом каждый номер перед тем, как он идет в печать. Жаль, честное слово, давно у нас не было такого живенького…
Ей стало смешно. Неужели он надеется шантажировать ее этим желтым листком?
- Так выпускайте, в чем же дело?
- В чем дело?!!
Рявкнул на внезапно высокой, надрывной ноте, пистолет в его руке описал сверкающую дугу, и Эва невольно втянула голову в плечи. Он же психопат, он и в прошлую встречу демонстрировал ей ненормальный контраст настроений, резкие зигзаги от делового разговора к истерике и гневу. А сейчас еще и вооруженный психопат. Фроммштейн двинулся с места, проваливаясь в снег, и дракон за его спиной предусмотрительно попятился; кажется, инициированный дракон… Эва тоже отступила на шаг. Без паники. Держать в руках себя и, по возможности, его.
- В чем дело, - бормотал он, - действительно, в чем дело… Почему бы не сообщить всему Срезу: Фроммштейн старый кретин, и его служба информации - кретин на кретине?! Я был осведомлен о каждом его шаге, не подозревая при этом, с кем имею дело! Искренне считал его ординарным претендентом от Структуры. Человека, за которым охотился десять лет!..
Он неожиданно ринулся к ней, вспахивая снег, и прежде, чем она успела среагировать, ткнул пальцем в газетный лист. Эва отпрянула, и бумага прорвалась длинной дырой. Точно посередине брадаевской лысины.
- И ведь мне было известно, - продолжал он, накручивая себя всё сильнее, - что он тогда обратился к Структуре, что это она помогла ему скрыться, сменить внешность, имя, гражданство, профессию!.. И всё это даже не в обмен на рукопись! Рукопись он как раз, получается, придержал до лучших времен… Вы-то, конечно, об этом знали!
- Нет, - мягко сказала Эва. - Узнала буквально только что… час назад, не больше.
- Похвастался? Что обставил, как ребенка, самого старика Фроммштейна?!
- Он не говорил, кого.
Кажется, немного успокоился. Эва перевела дыхание и, поминутно косясь на пистолет в уже опущенной руке, снова попыталась вчитаться в статью. Подзаголовок: "Федор Брадай - чужой среди своих". Черт, дыра прямо посреди газетной колонки… но откуда Анатолий мог знать?
Подняла глаза:
- Там обо всем этом написано?
- А вы разучились читать? Если вкратце, там написано, что он кинул своих, то есть Структуру, и повел собственную игру.
- И всё?
- Умному человеку достаточно.
Фроммштейн выдержал паузу навстречу ее недоуменному взгляду. Если б не эти очки, в которых можно разглядеть только себя… Продолжил на удивление ровным голосом:
- Достаточно, чтобы сделать предположение: у данного претендента на руках более чем серьезный козырь. А о том, что оно верно, вы только что сказали мне сами, Эвита. И вот теперь я знаю точно.
Он трескуче расхохотался. Эва тоже нервно усмехнулась. Получается, эта его истерика, метания, крики, размахивания пистолетом… Убедительно, ничего не скажешь. Разжала пальцы, и газета спланировала на снег.
- Как же простой телевизионщик мог обставить вас на аукционе? - спросила ядовито: слава богу, уже не надо беспокоиться о его психике в сочетании с огнестрельным оружием.
- Во-первых, тогда он не был даже телевизионщиком. А во-вторых, по чистой случайности. Мой агент оказался полным идиотом, отлучился не вовремя, извините, в туалет. Не думайте, что я не пытался выкупить у этого зарвавшегося пацана рукопись, предлагал хорошие деньги…
- А подстрелить его из-за угла не пробовали?
За "посталкивать обоих в пропасть". Теперь они квиты. Снова мелькнула мысль о крови на снегу, странно медленная, инертная мысль. Разговор с Фроммштейном занимал ее определенно больше. Кошмар. Вот что происходит, когда принимаешь чужие правила абсурдной игры. В то время как они замерзают там, двое мужчин, которых она… Нет, не любила, но разве это важно?
Сейчас. Вот только выждать момент, когда он позабудет о своем пистолете.
- Пробовал, - легко согласился Фроммштейн. - Но он, как вы уже знаете, спрятался под крылышко к Структуре. И стал моей головной болью на все эти десять лет… Самой сильной - конечно, пока не появились вы, Эвита.
- Сочувствую. Думаете, он многое там вычитал?
- Ну, вам лучше знать, что мог понаписывать ваш покойный супруг; простите, если я не к месту его упомянул. Во всяком случае, ваш… претендент весьма уверенно двигался к цели. Я был искренне изумлен, когда его, пропавшего без вести, через сутки обнаружили по моему запросу здесь. А рядом с ним - вас.
Значит, выследили не ее, а Федора. Впрочем, какая теперь разница.
- И тут же примчались сюда сами, без охраны, - подавила истерический смешок. - Зачем? Если вы хотели меня… нас остановить, разве не проще было бы…
- А вы не понимаете?
Эва покачала головой.
- Она не понимает, - сообщил Фроммштейн, полуобернувшись через плечо. - Ты себе можешь такое представить? Грамотная женщина, знакомая с теорией Множественных срезов! Находясь уже здесь, буквально в двух шагах, только руку протянуть! - не понимает. Может, хотя бы ты ей объяснишь?
Он обращался к дракону. Невозмутимому, опустившему голову на сложенные крылья, прикрыв глаза. Конечно, инициированный. Но ничего не ответил, только приподнял веки, блеснув золотистыми зрачками.
- А между тем понимать-то здесь нечего. Бывают в жизни такие моменты, когда множество независимых факторов сходится в контрапункте, и тогда всё уже решает не разум, а интуиция и способность к действию. Немедленному, своевременному. И либо ты действуешь сам, либо момент упущен. Вы тоже безошибочно отслеживаете такие моменты, Эвита, иначе вас не было бы в Срезе. Двадцать лет сидели смирно в Исходнике, и вдруг… Если быть откровенным, я от вас не ожидал. Но вы действовали правильно от начала и до конца. И за каких-то несколько дней оказались там, куда я не мог добраться два десятка лет!..
- Вы? Но вы же говорили, что вас не интересует Ресурс.
Прикусила язык. Фроммштейн усмехнулся:
- Боитесь опять проговориться? Бросьте, мы с вами владеем аналогичной информацией и можем говорить без обиняков. Ресурс - это смешно. Ведь вас он тоже ни капли не интересует. Не станете же вы доказывать, что пришли сюда с теми же самыми мотивациями, какие были и у всех разномастных претендентов, от которых вы с большими или меньшими потерями избавились по дороге? Молчите, не перебивайте. Вас тоже коробит до глубины души, когда это - называют "Ресурсом". Да и "Множественные срезы", согласитесь, звучит суховато, когда речь идет о целых мирах, о бесконечном ожерелье миров!..
Какая патетика. Эва поморщилась:
- Помнится, вы клялись, что лично вам ничего не нужно, кроме спокойной старости в одном-единственном Срезе.
- Да, вы правы, - уже совершенно ровным тоном, - в прошлый раз мы рассмотрели с вами экономическую сторону вопроса. Что было актуально в виду множества претендентов именно на Ресурс как таковой. Однако все они успешно сброшены со счетов - по крайней мере, на данный момент. И я не намерен его упустить.
- То есть одного Среза вам все-таки мало.
- Перестаньте! Ваш сарказм совершенно неуместен. Вы понимаете меня лучше, чем кто бы то ни было другой в Исходнике и Срезе. Не берем Исходник - он подроблен и переделен миллион раз еще в незапамятные времена. Но Срез - единый, до сих пор цельный мир!.. и я им владею. Я! Надеюсь, вам не придет в голову оспаривать столь очевидный факт? А до меня Срезом владели вы, принцесса Эва Роверта. Вы единственный человек, который помнит, как это - владеть целым миром. Невероятное, пьянящее чувство, оно не забывается никогда. Потому вы и здесь.
- Не потому.