Немного левее алтаря он заметил в стене узкий выступ. Плита была разбита, буквы почти не видны. Но Дункан прочел надпись - "Jubilante Deo" и, всмотревшись, разобрал дальше имя - "Sanctus Camberus" - "Святой Камбер".
Дункан ощупал стену, но спустя несколько минут удрученно покачал головой: он не мог найти здесь Переносящего Хода. Хотя во времена междуцарствия, как и до них, магия была повсеместно признана, Переносящий Ход все-таки не делали на виду у всех. Это не в духе Дерини.
Нет, Ход должен быть где-то спрятан, возможно недалеко отсюда, чтобы покровительство Святого Камбера защищало его, но только не на таком видном месте.
Тогда где?
Опять повернувшись лицом к алтарю, Дункан осмотрел стену с другой стороны, ища выход в другую, меньшую церковь. Он без труда обнаружил за разбитыми и вывороченными плитами полураскрытую дверь. Не мешкая, он подошел, протиснулся в проем и оказался в маленькой высокой комнате, которая была, конечно же, тайным святилищем.
Дункан выбрался из узкой лазейки и выпрямился, прикрыв глаза от ослепительной вспышки молнии. Пол был засыпан камнями, кусками истлевшего дерева, битым стеклом. Но у дальней стены сохранился алтарь черного дерева, остатки стенного шкафа и ларца и, с другой стороны, столик для отправления риз. Дункан деловито осмотрел помещение, косясь на поминутно вспыхивающее небо.
Ну, так где же здесь древние могли расположить Ход? И если все здесь было разрушено до такой степени, мог ли он уцелеть?
Пробираясь среди камней, двигаясь дальше в глубь комнаты, Дункан закрыл глаза и сосредоточенно потер лоб тыльной стороной ладони, пытаясь уловить, сохранилось ли здесь что…
- Страшись, о Дерини! Грядет беда!
Дункан резко повернул голову, и застыл с полуобнаженным мечом в руках. Сверкали молнии, тени прыгали по стенам, но по-прежнему, кроме Дункана, здесь не было никого. Он, не сходя с места, вложил меч в ножны, продолжая озираться.
Слышал ли он голос наяву? Нет.
Вероятнее всего, слова эти прозвучали только в его сознании. Не голос ли это одного из древних монахов Дерини обители Святого Неота?
Сделав шаг назад, Дункан вновь закрыл глаза, сосредоточился и снова услышал тот голос. Конечно, он звучал в его мыслях:
"Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев остался лишь я, дабы разрушить сей Ход прежде, нежели он будет осквернен. Родич, будь осторожен! Храни себя, Дерини. Люди уничтожают то, что не в силах понять. Добрый Святой Камбер, защити нас от напасти".
Дункан открыл глаза и огляделся, потом снова прикрыл их.
"Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев…"
Дункан прервал общение с неведомым монахом и вздохнул. Итак - это послание последнего оставшегося здесь Дерини. Он пытался перед смертью разрушить Ход. Удалось ли это ему?
Дункан топнул несколько раз ногой, простукивая пол, потом разгреб слой мусора. В полу было углубление, три на три фута, когда-то, видимо, скрытое плитой. Что же касается Хода…
Не поддаваясь отчаянию, Дункан вытянул вперед руки и напрягся, исследуя внутренним взором всю комнату по частям. В глубине души он очень надеялся, что столик для риз может оказаться тем, что он ищет. Но и там ничего не было.
Он сосредоточился еще раз и вдруг ощутил боль, затем его окружила тьма, и он вновь услышал начало послания.
И все. Ход был мертв. У последнего Дерини это получилось.
Дункан со вздохом еще раз осмотрелся, бессильно опустив руки. Теперь им придется ехать в Ремут. Ход разрушен, выбора у них не остается. А оттуда, может быть, предстоит отправиться в Кулд, если Келсон уже уехал туда на свадьбу Бронвин и Кевина.
Что ж, делать нечего. Надо будить Аларика и пускаться в путь. Так или иначе, к следующей ночи они доберутся до Ремута, если ничто не помешает.
* * *
Колокола мерно гудели, когда епископы входили в собор Святого Эндрю в Дхассе. Вечер был безоблачный, свежий, с легким морозцем, хрупкие снежинки кружились на ветру. Два молодых священника зажгли от главной лампады в центральном нефе длинные свечи. Пламя дрожало при движении, бросая причудливые тени на темные заиндевелые одеяния священников.
Хор занял свое место - два десятка, казалось, безликих людей с факелами в руках. Когда колокола смолкли, клирик одобрительно кивнул: все, кто должен был прийти, пришли. Он исчез в темноте нефа, и дверь с шумом захлопнулась. Три свечи передали в освещенный неф слева - клирик и два священника взяли другие; тут отворилась боковая дверь, и вошел Лорис.
Сейчас он был в полном облачении: в черной с серебром ризе, в украшенной жемчугами митре; в левой руке он сжимал серебряное распятие. Миновав центральный неф, он повернул к хорам. Архиепископ Карриган и епископ Толливер сопровождали его, сзади шел епископ Кардиель. Молодой служитель нес тяжелый епископский крест.
Лорис и его спутники поднялись по алтарным ступеням и, склонившись пред алтарем, обратились лицом к стоящим в соборе. Кардиель отошел, чтобы взять у стоящего справа монаха четыре свечи, и насмешливо переглянулся с Ариланом. Вернувшись, он встал рядом с Толливером и зажег его свечу от своей, от свечи Толливера были зажжены свечи Лориса и Карригана. Когда свеча Лориса разгорелась, примас Гвиннеда выступил вперед и бросил на собравшийся клир взгляд, полный холодного огня.
- Внимайте слову отлучения, - произнес он. - Поелику Аларик Энтони Морган, герцог Корвинский, властитель Коротский, лорд-генерал королевских войск и Поборник королевского престола, и монсеньор Дункан Говард Мак-Лайн, лишенный права служения священник, по своей воле и обдуманно отвергли и презрели власть Святой Церкви;
и поелику реченные Аларик и Дункан нынче лишили жизни неповинных чад церкви и грозили святотатственным убиением слуге Божию и обладателю церковного сана, и принудили его зреть богомерзкое и еретическое явление магии;
и поелику реченные Аларик и Дункан осквернили своим нечестием и магией часовню Святого Торина и были причиной ее разрушения, и прежде многократно прибегали к той же проклятой магии;
и поелику реченные Аларик и Дункан не выказывают раскаяния в своих грехах и намерения изменить свои пути;
ныне я, Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и примас Гвиннедский, пред всем клиром Гвиннедской Курии предаю анафеме реченных Аларика Энтони Моргана и Дункана Говарда Мак-Лайна. Мы изгоняем их из рядов Святой Церкви Господней. Мы изгоняем их из собрания праведных.
Да будет на них суд небесный! Да сторонится их всяк чистый душою! Да закроются врата Царствия Небесного пред ними и всеми споспешествующими им!
Да избежит богобоязненный муж общения с ними, и не питает их, и не дает ночлег, под страхом анафемы. Да не даст им ни один священник причастия при жизни их, неже христианского погребения по смерти. Прокляты да будут в доме своем и в поле, проклята будет пища их и питье и все дела их.
Сим объявляем им отлучение и да повергнутся они во тьму Люциферову и всех падших ангелов. Трижды проклинаем их, без надежды на милость и прощение. Проклинаем и предаем анафеме. Да померкнет свет их в средоточии тьмы. Да будет так!
- Да будет так! - ответили собравшиеся.
Держа свечу перед собой, Лорис перевернул ее и бросил на пол, гася пламя. И одновременно с ним все собравшиеся епископы и клирики поступили так же.
Тьма воцарилась в соборе.
И лишь одна свеча продолжала вызывающе светиться на холодном кирпичном полу. Никто не мог сказать - чья.
Глава XVI
"Ибо крепка, как смерть, - любовь, люта, как преисподняя, - ревность; стрелы ее - стрелы огненные, она пламень весьма сильный"
- Поймай меня, если можешь! - крикнула Бронвин. С кокетливой улыбкой она побежала по садовой тропинке. Ее золотые волосы развевались на ветру, голубое платье соблазнительно обвивалось вокруг ног.
Кевин попытался ухватить ее за руку и, не сумев, со смехом пустился за ней в погоню. Меч при каждом шаге ударял его по ногам, но он не обращал на это никакого внимания, только придерживал его рукой, устремившись за Бронвин по лужайке.
День был свежий, теплый, но не жаркий, и Бронвин с Кевином только что вернулись с утренней прогулки по зеленым холмам близ Кулда. Сейчас они забавлялись в саду, как шаловливые дети, бегали около четверти часа между деревьями и статуями старинного парка - Кевин ловил Бронвин, а она от него убегала. Наконец возле маленького фонтанчика Кевин загнал девушку в ловушку, и некоторое время они со смехом бегали по кругу.
Вскоре Бронвин пришлось признать себя побежденной. Она показала ему язык и, сдаваясь, опустилась на одно колено. Кевин подбежал к ней, обнял и уже склонился, чтобы поцеловать ее; она прильнула к нему, их губы почти соприкоснулись, и тут кто-то кашлянул за спиной Кевина.
Он замер, открыл глаза и, бросив взгляд через плечо, с удивлением увидел своего отца. Герцог Яред виновато улыбнулся.
- Я так и думал, что найду вас здесь вместе, - сказал он, поймав смущенный взгляд сына. - Встань и поздоровайся с гостями, Кевин.
Кевин поднялся и подал Бронвин руку. В этот момент он увидел, что Яред не один. Его сопровождали сенешаль лорд Доверил и архитектор Риммель; Деверил улыбался, Риммель, как всегда, был убийственно серьезен. Чуть поодаль он увидел Келсона, Дерри и рыжебородого герцога Эвана, одного из членов королевского Совета. Радостный Келсон, с волосами, растрепанными ветром, в красном кожаном дорожном костюме улыбался Кевину и Бронвин. Поприветствовав их поклоном, Келсон отошел в сторону, и они увидели седьмого гостя - маленького человека со смуглым лицом в розово-фиолетовом наряде - знаменитого трубадура Гвидиона.
Округлая лютня висела за спиной музыканта на золотистом шнуре, инкрустированный гриф блестел, отполированный частым прикосновением пальцев музыканта. Черные глаза трубадура вдохновенно сияли.
Кевин взглянул на Келсона и улыбнулся ему в ответ.
- Добро пожаловать в Кулд, государь, - сказал он, жестом распространяя приветствие на всех присутствующих. - Вы оказали нам честь… - Кевин отряхнул траву с одежды.
- Скорее Гвидион - вот кто оказал честь всем нам, - улыбнулся Келсон. - И если вы только представите его своей леди, мы, без сомнения, получим ее лирический портрет нынче же к обеду.
Гвидион благодарно поклонился Келсону, а Кевин улыбнулся и взял Бронвин за руку.
- Бронвин, я рад представить тебе несравненного Гвидиона ап Пленнета, песни которого ты не раз слышала. Мастер Гвидион, леди Бронвин де Морган, моя нареченная. Это она, прослышав о вашей славе, заставила меня просить Аларика, чтобы он отпустил вас сюда.
- Моя прекрасная леди, - промурлыкал Гвидион, снял розовую шапочку и поклонился, коснувшись при этом земли широкими рукавами. - Перед лицом столь совершенной красоты я бы рискнул даже подвергнуться гневу вашего благородного брата. - Он склонился ниже, чтобы поцеловать ее стопы. - Простите, но видя вас, я теряю дар речи, ослепительная леди.
Бронвин улыбнулась и опустила глаза, румянец вспыхнул на ее щеках.
- Этот менестрель, по-моему, сама любезность, Кевин. Мастер Гвидион, неужто вы действительно будете сегодня играть для нас? Мы долго ждали этого часа.
Гвидион отвесил еще один глубокий поклон.
- Я весь в вашей власти, миледи, - он сделал широкий жест. - А в этом саду, столь несказанно прекрасном, песня так и просится с уст, так можем ли мы не восхититься промыслом Господа нашего и не вознести ему гимн?
- Ваше величество? - спросила Бронвин.
- Он приехал играть для вас, миледи, - ответил Келсон, сложив руки на груди и с восхищением глядя на нее. - Если вы хотите, чтобы он играл сейчас в саду, так и будет.
- О, да!
Кивнув, Гвидион указал на лужайку возле фонтана, приглашая присутствующих сесть. Когда он устроился на парапете фонтана и наладил инструмент, Кевин развернул свой дорожный плащ и расстелил его на траве. Бронвин присела, подобрав юбки, чтобы Дерри, Деверилу и Эвану хватило места. Кевин хотел уже сесть рядом с ней, но тут заметил, что Келсон подает ему глазами знаки, и уступил место своему отцу.
Гвидион осторожно коснулся струн. Собравшиеся внимательно слушали его песнь.
* * *
Келсон бросил взгляд на группу, сидящую на траве, потом опять обратился к Кевину, шедшему рядом с ним. Его лицо было серьезным и задумчивым.
- Имели ли вы известия от вашего брата на прошлой неделе, милорд?
Вопрос был задан небрежным тоном, но Келсон с трудом сдерживал волнение, и Кевин это почувствовал.
- Вы говорите так, как будто не имели их тоже, государь, - сказал он. - Разве брат не с вами?
- Последние полторы недели - нет, - ответил Келсон. - Десять дней назад мы узнали, что Дункан лишен права служения и вызван на Святейший Совет в Ремуте. С этим мы, конечно, ничего поделать не можем. Внутрицерковное дело, мирской власти это не касается. Но мы все - Дункан, Нигель и я - решили, что ему не следует пока находиться при дворе.
Келсон остановился и посмотрел на носки своих черных кожаных сапог, прежде чем продолжать.
- Нас обеспокоило еще одно. Это даже серьезнее неприятностей с Дунканом. Лорис и Карриган хотят отлучить от церкви Корвин. По их мнению, они отомстят таким образом Моргану и положат конец двухсотлетней войне с Дерини. Мы посовещались и решили, что Дункану лучше всего ехать к Аларику - чтобы сообщить ему новость и вообще, пока все не уладится, побыть там. Когда лорд Дерри четыре дня назад покинул их, они готовились отправиться в Дхассу для решающего разговора с Курией об отлучении. С тех пор от них - ни слова.
Кевин вздохнул.
- Что еще дурного случилось, пока меня не было при дворе?
Келсон криво улыбнулся.
- Да уж конечно, случилось, коли вы спрашиваете. В холмах на севере Корвина появились мятежники, объявившие священную войну против Дерини. Если будет объявлено отлучение, они, конечно, очень усилятся. А Венцит Торентский со дня на день пойдет на Кардосу. В остальном же все превосходно. Ваш достопочтенный брат советовал мне быть осторожным, ничего не предпринимать, тянуть время, пока они с Морганом не вернутся. Он, конечно, прав. При всей моей власти я все же во многих отношениях неопытен. Но просто сидеть и ждать - еще труднее.
Кевин кивнул и мельком глянул через плечо на поющего Гвидиона. Он не мог разобрать слов, но мелодия была проникнута весенним воздухом, чистым и свежим. Он притоптал ногами траву и остановился, скрестив руки на груди и опустив глаза.
- Полагаю, остальные ничего этого не знают?
- Дерри знает все. Гвидион если не знает, то о многом догадывается, а остальные - нет. Я надеюсь, вы сохраните все это при себе. Споры сейчас делу не помогут, да и не хочу я отравлять вам праздник больше, чем уже это сделал.
Кевин улыбнулся.
- Спасибо, что вы сказали мне все это, государь. Другие ничего не узнают. И если я чем-то могу помочь - мой меч и моя жизнь в ваших руках.
- Я бы не доверился вам, если бы не был в вас уверен, - сказал Келсон. - Ну что же, вернемся и послушаем Гвидиона. В конце концов вы - виновник торжества.
* * *
- Ах, миледи, - говорил Гвидион, когда они приблизились, - скромность благоприличествует женщине, но позвольте мне затруднить вас вновь. Лорд Аларик столько говорил о вашей игре на лютне. Не пошлете ли вы кого-нибудь за инструментом?
- Кевин?
Прежде чем Кевин успел ответить, Риммель, что стоял неподалеку, прислонившись к стволу дерева, с поклоном появился перед Бронвин.
- Окажите мне честь, миледи, - сказал он, стараясь скрыть рвущуюся из груди радость. - Лорд Кевин одну песню уже пропустил. Не хватало ему пропустить вторую.
- Миледи? - спросил Гвидион.
- О, прекрасно! - засмеялась Бронвин. - Риммель, Мэри-Элизабет знает, где я храню лютню. Скажите ей, что я попросила ее принести.
- Да, миледи.
Гвидион взял новый аккорд мягких, минорных тонов и спустился к слушателям, когда Риммель ушел.
- Верный слуга - настоящее сокровище, - сказал он, одарив присутствующих довольной улыбкой. - А теперь, пока мы ждем, вторая песня, любовная, посвященная счастливому союзу.
Он сделал несколько вступительных аккордов и запел.
Звуки новой песни Гвидиона достигали слуха Риммеля, спешившего через двор замка к покоям герцога. Ему было неприятно, что Бронвин осталась там с Кевином слушать любовную песню; не так часто мог он наслаждаться ее присутствием и любоваться ею, не вызывая подозрений. Но в другой раз у него не будет столь удобного случая сделать то, чему научила его Бетана. В это время дня фрейлины Бронвин обычно заняты работой в других ее покоях, и значит, следующей после него в комнату войдет она сама.
Поднявшись по ступеням террасы и подойдя к покоям Бронвин, он приложил руку к груди, почувствовав, как бьется сердце, как давит на грудь мешочек, который дала ему Бетана. Еще несколько часов - и Бронвин будет принадлежать ему. С трудом верилось в такое счастье.
Риммель помедлил и огляделся, прежде чем войти в комнаты; ему было ведено найти Мэри-Элизабет, но в покоях никого не было, и никто не видел, что он вошел сюда. Лютня висела на стене около постели, однако сперва ему нужно было найти место для кристалла. Такое место, где Бронвин не смогла бы найти его сразу, чтобы чары успели подействовать.
"Туалетный столик - вот подходящее место", - подумал он, и подойдя к нему, вынул мешочек. Не сюда ли в первую очередь направится женщина, особенно, после утренней прогулки верхом. А блестящих вещиц здесь много, и то, что он оставит, не будет бросаться в глаза.
Положив мешочек на крышку столика, он начал развязывать кожаную тесемку, потом вдруг бросил это, подошел к лютне и взял ее - на случай, если его здесь застанут. Достав холодный красно-голубой кристалл, архитектор положил его среди безделушек.
С дрожью в ногах Риммель завязал кожаный мешочек и устремился к дверям. Остановившись на пороге, он бросил взгляд на столик - чародейский камень никак не выделялся среди множества украшений. С победным видом он устремился в сад, неся лютню Бронвин. По дороге он остановился, достал из кармана медальон, посмотрел на портрет Бронвин и, со вздохом спрятав его, продолжил путь. Достигнув сада, он услышал песню Гвидиона, поднимавшуюся в светлое небо.
О леди милая, склони же
Свой слух к моей мольбе!
Быть может, тронет твое сердце
То, что скажу тебе:
Не дай изведать это горе -
Прочесть презренье в нежном взоре!
Как жить в печали и позоре.
Жить без твоей любви?
Часом позже Бронвин остановилась в дверях своей комнаты, улыбаясь Кевину, целующему ее руку.
- Полчаса? - прошептала она.
- Полчаса, - кивнул он. - А если ты задержишься, я приду и сам тебя одену.
Бронвин состроила ему рожицу.
- Еще два дня, Кевин Мак-Лайн. Потерпи уже недолго.
- Потерпеть? - пробормотал он, привлекая ее к себе со страстью, отчасти наигранной.
Она усмехнулась, крепко обняла его и выскользнула в полуоткрытую дверь.
- Полчаса, - крикнула она, оборачиваясь. - И смотри, сам не опоздай, не то я тоже приду и помогу тебе одеться.
- Приходи! - со смехом ответил Кевин, и она закрыла дверь.