Только когда Алекс сам отпрянул и повернулся к стене, Ольга встала с кровати и побрела в свою маленькую темную комнату. Все, что было позже Оля делала на автомате: переоделась, улеглась, укуталась в одеяло. Из головы никак не уходил Алексей. Добрый, светлый, всегда веселый. Только не сегодня. Как бы ни болела нога, он все равно шутил и делал вид, что все в порядке. Пока они не остались одни. Наверняка он ждал этого момента. Может даже готовился. И как ни приятно было это ощущение глубоко внутри, Оля понимала, что ничего не выйдет. Глупо было даже отвечать на поцелуй, но… После драки кулаками не машут. Ответила. Может, из жалости. Может, из-за непонятной привязанности. Сколько ни противься, а ноги сами вели ее в комнату к Алексу. Каждая минута с ним делала ее немного счастливее. Самую малость. Но это ощущалось. С Максимом все иначе. К нему она стремилась всем телом и душою. Летела как мотылек на пламя, не боясь обжечься. Доверяла, как первой инстанции. Приняла его всего, не исключая звериной сущности. Даже когда он был с ней, когда их тела становились единым целым, она грезила о том вечере, когда Макс перевернулся в волка. Кончиками пальцев шаря по его спине, она путалась в русых волосках, но то и дело представляла, как копошится в волчьей шерсти. Страх путался со страстью, и это делало каждую их встречу ночью безумной и безудержной. Все ее нутро сгорало от желания. Жажда прикоснуться к волку распекала ее изнутри. И каждый раз, отдаваясь зверю, Ольга представляла себя волчицей. Злой, скалящей зубы, сильной, бесстрашной. В такие моменты она даже жалела, что отказалась от обращения. Но сумасшедшие ночи сменяли будние дни. Даже когда Алекса не было, и он скрывался где-то в чаще леса, она чувствовала его. Чувствовала его поддержку и участие. Он бы никогда не дал ей совокупиться с волком. Не дал бы даже увидеть, как он переворачивается. Слишком сильно он ценил ее человечность и непонятную после стольких дней среди волколаков наивность.
Вот и сейчас, укутавшись по самые уши одеялом, Ольга металась в сознании. Ей так не хватало Максима. Которую ночь подряд он нес дозор. Ей так не хватало Алексея, но она боялась дать ему лишний повод.
Скрипнула дверь. Вернулась Настасья.
Странные звуки, похожие на гул мотора, вырвали Ольгу из дремоты. Шум приближался. Что это?
Все, что происходило позже, Оля понимала через какую-то призму нереальности. Звуки выстрелов, частые и удаленные. Потом громко заревел набат. Щелчок ключа в замочной скважине двери ее комнаты. Крики Настасьи, ее же плач. Топот ног и яркий свет, прорывающийся в щели. Слишком непривычные голоса.
– Здесь никого нет. Только мой сын. Он болен. Нет! НЕТ!!!
Ольга слышала лишь обрывки фраз. Они тонули в истерике Настасьи. Она кричала и рыдала одновременно. По голосам Оля поняла, что Алекса вытащили из постели и увели. Грохот при этом не прекращался. Все, что когда-то стояло или висело в гостиной этого дома уже давно валялось на полу. Все, к чему Ольга прикасалась, судя по всему, было сломано.
– Здесь что?
Кто-то из пришельцев ткнулся в дверь ее комнаты. Совсем рядом снова зарыдала Настасья.
– Кладовка. Я туда уж сто лет не заглядывала.
– КЛЮЧИ!!! – взревел мужской голос. Настасья вскрикнула, получив пощечину.
Еще пара минут и дверь отворилась. В метре от Ольги стоял огромный мужик в камуфляжной форме. Через плечо перекинут автомат. На лице ничего кроме злобы.
Как была, в ночной рубахе, Оля встала с кровати.
Другой человек в форме силой втолкнул в комнату Настасью. Только сейчас Ольга поняла масштаб происходящего. Женщина прижимала к груди остатки разодранного платья, из носа сочилась кровь, под глазами зияли черные ссадины. Ее не просто били, ее избили. Без сил она завалилась на кровать.
Ольга закричала, но тут же до крови прикусила язык, получив звонкую пощечину. Ее обмякшее тело подхватил один из нападавших и вывел из дома. Она слышала, как за Настасьей закрыли дверь. Ее заперли там, где она только что пыталась спрятать Олю.
Оказавшись на улице, она ослепла. Ей в глаза бросились дым и огонь. Деревня горела. На пятаке, куда ее дотащили волоком, пара десятков военных прикрывала подход к вертолету, будоражащему воздух вокруг.
Сквозь заплывшие от слез глаза, Оля слышала крики, рыдания и волчий вой. Макс!!! Где-то там, среди суматохи и выстрелов был он. Может человек, может волк. Но его никак нельзя оставить здесь, среди огня!
На полу кабины вертолета лежал без сознания Алекс. Оля закричала и бросилась с кулаками на держащих ее под обе руки мужчин. Удар по голове повалил ее ниц и сознание поплыло. Звук крутящихся лопастей наполнил все ее сознание, превратив каждую секунду ее бодрствования в муку. И она сдалась. Сдалась и провалилась в небытие. Последнее, что она запомнила, это руки Алекса. Они беспомощно раскинулись, и вся мощь, что была в них, исчезла. Вместе с ней исчезла и она.
14– Никакого выбора
Все больничные палаты одинаковые: белый потолок, стены пополам – белые и желтые, ржавая раковина, скрипучие койки, запах мочи и лекарств, шелест тапочек из коридора и тусклый свет. Попадешь сюда с простудой – уйдешь с психическим расстройством.
Ольга точно знала, что всем ее болячкам пришел конец. Даже синяки, полученные от ручищ не то спасателей, не то военных, и то спали. А она все еще торчала в этой захолустной больнице. Вряд ли соседние палаты закрывали на ключ, а вот ее дверь постоянно была на замке.
Молодой доктор с бородой, которую он и отпустил-то только, чтоб казаться солиднее да скрыть веснушки, приходил к ней два раза в день. И так каждый день. Как будто у него и выходных сроду не бывает. Оля рассказала ему все, что могла. Имя, фамилию, возраст, адрес. Все – чистая правда. Только он все равно требовал больше. Почему она осталась в заброшенной деревне? Почему не пыталась найти дорогу к перевалу? Почему сопротивлялась, когда ее наконец-то вызволили?
Что ей отвечать? Правду? Может еще книгу написать?
Все пустое. Все только для того, чтобы эту чертову правду скрыть.
– Что это за люди?
– Староверы.
"Будь проклят Рогатый!"
– Чем они живут?
– Охотой, рыбалкой.
– Ты пыталась уйти от них?
– Да!
"Пыталась, но не смогла. Вернулась! Будьте вы все прокляты!"
– Почему не ушла?
– Не смогла.
– Почему не смогла?
– Потому что далеко. Потому что холодно!
– Тебя обижали?
– Нет.
"И никогда бы не обидели. У меня была такая охрана, о которой тебе только мечтать. Два влюбленных в меня волколака. Они разорвут тебя на куски, как только найдут меня!"
– Что ты делала в деревне?
– Помогала семье, приютившей меня, по хозяйству.
– Как ты к ним попала?
– Они нашли меня. Нашли, когда я умирала. Спасли.
– Что еще ты делала для этой семьи?
– Помогала.
"Я жизнь свою отдала этой семье! Всю себя отдала. Без остатка".
– Почему тебя оставили?
– Они добрые.
– Просто добрые?
– Да!!!
Постоянные расспросы, постоянная ложь. Она так хотела рассказать всю правду, но не могла. Она обещала Максу. Обещала не говорить. Обещала не писать.
Ольга понимала, что между ней и деревней не так много километров. Далеко ее не увезли. Эта больница скорее всего находится в соседней деревне, у подножия горы. Отсюда она с друзьями отправилась в поход. Сюда она вернулась в одиночестве. Но ведь так не может быть. Ее должны искать. Максим, Алексей, Настасья.
Женщину закрыли в комнате, в которой Ольга провела все это время. В комнате, где ей было мучительно больно и несказанно приятно. В четырех стенах, где ее разбирала горячка и где с нее слетала ночнушка, каждый раз когда на пороге появлялся Максим. Малюсенькая каморка без окон. Деревня горела. Горели крыши домов. Она сама видела. Дым резал глаза, смотреть было больно, но она озиралась по сторонам в поисках сильных рук, мощного торса, любимых глаз. Или в поисках огромного зверя с окровавленной пастью. Любой Максим должен был спасти ее! Только не спас. И Настасья осталась взаперти. Их дома пожар еще не коснулся, но долго ли?
Алекс! Они лежали рядом. Она прикасалась к нему. Он ведь был таким большим и сильным, как он оказался на борту вертолета? Превратившись в маленько мальчика он валялся на полу, раскинув нелепо руки. Он дышал. Она слышала его дыхание. Но что толку от дышащего, но беспомощного волколака? Его били? В него стреляли? Она не знала.
И ничего, никакой ниточки от Макса. Где он сейчас? Где был тогда? Может, его подстрелили, как до этого Алекса. Может с него уже шкуру спустили? А может он выжил, может, спасся и теперь ищет ее. Ему будет так сложно среди людей, но он сможет. Если Оля будет очень-очень этого хотеть, дверь ее палаты тихонько скрипнет и на пороге появится он. С запахом гари и пота, раненый или здоровый, свой или чужой. Простит ли он ей это? Ведь именно ее искали поджигатели и мародеры. Или военные, только вот вели они себя как обычные разбойники. Синяки Настасьи снова перед глазами. Синяки и разорванное платье. Изверги! Неужели они пытались?!!
Каждый вечер, после ухода врача, Ольга металась по палате. Злополучная ночь, огонь и дым. Беспомощный Алекс, исчезнувший Максим. Она пыталась вспомнить все мелочи, до единой. Кажется, она слышала волчий вой. Это мог быть Макс. Он искал ее, звал. А мог быть любой из волколаков. Деревню грабили и жгли. Люди. Волки. Все смешалось. И никаких надежд почти не осталось. Но она все равно смотрела на дверь. Смотрела и ждала. Рыдала и ждала. Истерично хохотала и ждала. Замирала в припадке отчаяния и ждала. Постоянно ждала.
И дверь скрипнула. Не в те часы, что она привыкла, а сразу после утреннего обхода. Каша и компот нетронутыми стояли на тумбе. Чистое полотенце Оля уже успела смять и скрутить в жгут – нервы постоянно сдавали. Мужчина в очках. Женщина в платке. Больничные халаты накинуты на плечи, а не застегнуты, как у всех медбратьев и сестер. Знакомые черты…
– Бог мой! – женщина залилась слезами и бросилась к кровати.
– Мама, – слезы покатились ручьем, – Мама! А это папа? – Ольга кивнула в сторону опешившего мужчины. Она понимала, что это они, ее родные, самые близкие, любимые. Они нашли ее, они спасут ее. Они увезут ее. Увезут? Увезут! Нет-нет-нет!!! И рыдания перешли в истерику.
Укол Ольга даже не почувствовала. Как и не заметила прибежавшую медсестру. Не знала она и сколько провалялась без сознания. Ее разбудила неожиданная мужская ссора. Молодой бородатый врач на повышенных тонах доказывал что-то ольгиному отцу. Весь разговор разобрать было сложно из-за закрытой двери, но общую суть уловить можно. Речь шла о ней и о ее отправке домой. Больница отказываться от редкой пациентки не хотела. Видимо ежедневные допросы доставляли местному персоналу непонятную радость. Родители же настаивали на том, что девочка не больна, а нервные срывы – всего лишь последствие пережитого. В чем-то он был прав.
– Ты проснулась? – мамино лицо сияло, – Солнышко мое, как же мы перенервничали! Ты не представляешь! Мы же тебя практически похоронили. Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке? Расскажи мне все!
Мать тараторила, Оля монотонно отвечала заученными фразами.
– Господи, мы же тебя живой и не искали, – на глазах Анны Павловны заблестели слезинки. Только сейчас Оля заметила, что их опутали глубокие морщинки. Почему она не замечала их раньше? Или их просто не было? До девушки, наконец, дошло, что пережили ее отец и мать. И эти страшные слова. Они ведь не только искали ее, они подозревали самое страшное.
Ольга заплакала. Заревела так, как делала это сотню раз, когда приходила в родительскую спальню, чтобы посекретничать о женских делах с самой лучшей своей подругой – с мамой. Что бы она ни натворила, каких бы гадостей не наговорила лживым подругам, каких вольностей бы ни позволила себе со старшеклассником на танцах – Оля все доверяла маме. И она всегда помогала советом. Поддерживала, понимала.
– Мам, – Оля вытерла слезы, – Мне очень нужно вернуться в деревню. Всего на денек!
– Ты в своем уме? – Анна Павловна уставилась на дочь, как на умолишенную.
– Мама, я тебе все расскажу! – Зародившаяся надежда развязала Ольге язык. – Мама, его зовут Максим. Он живет там. Вернее я жила в его семье. Он спас меня. Он любит меня. И я! Мама, я его люблю. По-настоящему люблю!
– Милая, – мать придвинулась ближе и взяла ее за руку, – Деревня почти вся выгорела. Выживших осталось очень мало, но они все посчитаны. Если хочешь, отец узнает, есть ли среди них юноша по имени Максим. Как его фамилия?
– Не знаю, – Оля хотела выть с досады, – Почему? Почему деревню сожгли?
– Кто-то из местных жителей попытался оказать сопротивление. Да и леса вокруг кишели волками. Я всего не знаю, – Анна Павловна покачала головой.
– Мама! Они же люди!
– Я знаю, милая, знаю. Но не я же там бесчинствовала.
– Бесчинствовала! – Ольга соскочила с кровати, – Значит ты знаешь! Знаешь, что там творилось! Людей избивали, женщин насиловали! Все подожгли к чертям собачим!
– Ольга! – Женщина встала. – Думай, что говоришь! Это была военная операция! Твоему отцу пришлось столько кабинетов обойти, столько штанов стереть в дыры!
– Отцу? Это его рук дело?
– Ты совсем сдурела? Это дело… – она снизила голос, – дело военных.
– Что? – Ольга издала смешок. Ну какое дело военным до шестнадцатилетней девчонки, пусть и дочери профессора.
– Уральские горы, Оля. Там каждая вершина – посадочная полоса. Закрытые города, стратегические объекты.
– Бункеры, подземки… – Оля не скрывала сарказма.
– Да, Оля! И бункеры, и подземки. Там строят новую военную базу, а эта деревня оказалась в зоне исследования. Мы лишь убедили их, не просто захватить территорию, но и продолжить твои поиски.
– Мама, – девушка без сил упала на кровать, – Что мне-то теперь делать? Дурацкие военные!!! Дурацкие!!!
– Точно с ума сошла! – Анна Павловна присела рядом и обняла дочь. – Никогда, ты слышишь? Никогда так больше не говори. Ты же знаешь, у них везде есть уши.
– Мне плевать, я должна найти Максима.
– Тогда и мне плевать! Ты должна вести себя достойно! Должна взять себя в руки и перестать разыгрывать истерики. Нам нужно всего лишь увезти тебя домой.
– Я не хочу домой.
Пощечина огнем обожгла лицо.
– Скажи спасибо, что отец тебя не слышал. Он ползарплаты на таблетки тратит.
– Прости, – Ольга потерла щеку.
Анна Павловна встала с кровати и направилась к выходу.
– Твои слова ранили меня. Сильно ранили. Прошу тебя, перестань нести чепуху. Не рви отцу душу. Он итак превратился в развалину.
В груди защемило. Мать права: как можно быть такой эгоисткой? Они так долго искали ее, столько сил и здоровья положили на алтарь ее спасения. А она? Она не хотела, чтобы ее спасали. Она хотела остаться со своим белым волком. Хотела просто жить, хотела рожать маленьких деток, хотела когда-нибудь переехать в собственный дом. Все радужные картинки разбились о привычную обстановку ее комнаты в родительском доме. Ольга вела себя хорошо. Обняла отца, всплакнула, посетовала на больничную еду и попросилась домой. Чуть меньше суток в поезде и она получила, что просила. Но не что хотела.
У нее просто не было выбора. Она снова и снова возвращалась в заснеженное гнездо, где Максим впервые поцеловал ее, где в ее сердце зародилась самая настоящая любовь, где ее жизнь резко изменилась, и где у нее было право выбора. Это было так давно. А сейчас – никакого выбора.
Мать, как и обещала, попросила отца разузнать, что сталось с Максимом. Его в списках выживших не было. Анна Павловна не сказала мужу, кто этот юноша на самом деле. Оля тоже предпочла промолчать. Тем более, что она не верила, что Макс погиб. В списках выживших его не было, но это всего лишь человеческие списки. У военных нет списка волков, бродящих по окрестностям. Среди этих белых и серых спин обязательно есть та, чья шерстка знакома Оле по цвету, по запаху, по ощущениям.
Наверное, все друзья семьи сочли нужным убедиться в том, что девушка, прожившая больше двух месяцев в снежном плену, настоящая. Каждый день дома были гости. Изо дня в день Оля повторяла выдуманную историю о своем спасении, о добрых людях, приютивших ее под своим кровом. А Анна Павловна жалобна качала головой и повторяла: "Жаль, что все они погибли".
По ночам Ольга заливала слезами подушку. Все летние деньки она провела за учебниками – они реально отвлекали от грустных мыслей. Три раза в неделю к ней приходила пожилая дама в очках и с огромным блокнотом, чтобы мониторить ее душевное состояние. Эта женщина была лучшим психологом в городе, но истерзанное болью и тоской сердце ей оказалось не по зубам.
В июле не без помощи отца Оля поступила в медицинский институт, однако книг не бросила. Несмотря на липовый аттестат, который раздобыла Анна Павловна, ей хотелось самой закончить школу. Она даже устроила себе импровизированный выпускной экзамен.
Книги, стены родного дома, психолог и родительская любовь дали какие-никакие результаты. К первому сентября девушка практически смирилась, что уже никогда не произнесет слова "волколак". Никогда не прикоснется к живому кровожадному зверю. Никогда не растворится в объятиях любимых рук. Не закричит от наслаждения, не поправит растрепанные волосы, не уткнется носом в волосатую грудь. Время беспощадно стирало из памяти дни, проведенные в лесу. Время и психолог. Только яркие голубые глаза пронзали пелену, накрывающую ее с головой.
"Максим, – она продолжала шептать его имя, боясь, что и его сотрут из памяти, – Максим, я так виновата. Так виновата! Прости меня!"
Каждую ночь.
"Максим, я знаю, ты жив. Я знаю. Я обязательно вернусь. Клянусь тебе. Обязательно!"
"Максим, я так скучаю по тебе! Господи, сколько же километров может преодолеть волк?! Сколько? Сможешь ли ты найти меня?"
"Максим, я устала от всего. Мне никто не нужен. Никто. Только ты. Твои руки, губы, глаза. Только ты!"
"Максим, в моей жизни все меняется. Меняюсь я. Все так и ждут, когда я снова стану веселой девчонкой. Знаешь, когда? Когда ты будешь рядом!"
"Максим, никогда, слышишь, никогда не прощу тех, кто сделал это с нами!"
"Максим, умоляю тебя, не забывай меня. Заклинаю тебя, найди меня!"
"Максим!"
"Максим!"
"Максим!"
15– 6,5 лет
Время лечит. Не год и не два понадобились Ольге, чтобы смягчить боль утраты. Но, так или иначе, дышать стало проще, жить – легче.
Новая жизнь началась с того самого дня, как Оля впервые ступила на порог медицинского института. Сложные предметы, строгие учителя и шумные студенты сделали свое дело. Профессорская дочка, конечно, выделялась на фоне остальных юношей и девушек, но вскоре и эта грань практически стерлась. В интернатуре Оля уже тесно дружила с двумя девчонками, обсуждала с ними мальчишек и даже пару раз ходила на танцы.