– Ты отлично себя выгораживаешь, – сухо заметила она. – Ты пытаешься убедить саму себя? Не выйдет, Беонин. Не выйдет. Если мятеж окончен, то где же нескончаемый поток Сестер, готовых упасть на колени перед Элайдой и принять от нее наказание? Свет, что еще ты предала? Все?
Скорее всего, так оно и есть. Эгвейн неоднократно посещала кабинет Элайды в Тел’аран’риод, но почему-то каждый раз ее шкатулка с корреспонденцией оказывалась пустой. Теперь понятно, почему.
На щеках Беонин проступили красные пятна:
– Я же говорю, я не пре… – она издала придушенный звук и схватилась за горло, словно лживые слова не хотели срываться у нее с языка. Что ж, это доказывает, что она не принадлежит Черной Айя.
– Ты предала наших хорьков. Они все теперь в камерах в подвале?
Беонин метнула взор в коридор. Мелавайр разговаривала со своим Стражем. Он склонил к ней голову. Пусть он был низковат, но все же выше Серой. Страж Беонин – Тервайл – взволнованно наблюдал за своей Айз Седай. Их разделяло довольно большое расстояние, так что едва ли можно было что-нибудь услышать, но Беонин подошла к Эгвейн вплотную и понизила голос:
– Элайда приказала установить за ними наблюдение, однако мне кажется, Айя не станут докладывать ей все, что видят. Немногие сестры жаждут поведать Элайде больше, чем положено по протоколу. Но это было необходимо, понимаешь? Вряд ли я смогла бы вернуться в Башню и сохранить эту тайну. В конечном счете, их все равно бы разоблачили.
– Значит, ты должна будешь предупредить их, – Эгвейн позволила презрительным ноткам проникнуть в голос. Эта женщина пытается расщепить волос бритвой! Она нашла себе хлипкое оправдание, чтобы нарушить свою клятву, а предала всех тех женщин, которых сама помогала выбирать. Кровь и проклятый пепел!
Беонин некоторое время молчала, поигрывая кистями шали, а потом, наконец, сказала:
– Я уже предупредила Мейдани и Дженнет. – Эти сестры принадлежали Серой Айя. – Для них я сделала, что могла. Другим придется утонуть или выплыть самостоятельно. Сестры нападают на тех, кто осмеливается приблизиться к чужой Айя. Я… Я не собираюсь возвращаться к себе, одетой только в шаль и рубцы от побоев, чтобы только попытаться….
– Рассматривай это как наказание, – отрезала Эгвейн. Свет! Сестры нападают на других Сестер! Дела обстоят гораздо хуже, чем она думала. Ей пришлось напомнить себе, что на такой плодородной почве ее семена взойдут скорее.
Беонин снова окинула взором коридор. Тервайл направился было к ней, но она покачала головой. Несмотря на лихорадочный румянец на щеках, ее лицо было лишено эмоций, но в душе наверняка бушевал ураган.
– Ты понимаешь, что я могу отправить тебя к Наставнице Послушниц? – спросила она напряженным голосом. – Я слышала, ты по полдня рыдаешь у нее в кабинете. Думаю, тебе бы не хотелось отправляться туда лишний раз, верно?
Эгвейн улыбнулась. Два часа назад ей удалось улыбнуться, едва на нее перестал опускаться ремень Сильвианы. Тогда это сделать было труднее.
– А ты не слышала, из-за чего я рыдаю? Быть может, из-за нарушенных клятв? – Кровь отхлынула от лица женщины. Нет, не нужно так. – Пусть ты убедила себя, что я больше не Амерлин, Беонин. Однако пришла пора снова начать убеждать себя в обратном. Я все еще та, кем являюсь. Ты, во что бы то ни стало, предупредишь остальных. Скажешь им стараться избегать меня, пока я не найду способа связаться с ними. Они и так уже привлекли слишком много внимания. Но с этого самого момента ты будешь находить меня каждый день, на случай, если у меня появятся для них какие-нибудь поручения. И кое-что я перечислю прямо сейчас. – Эгвейн быстро привела список того, что она считала нужным упоминать в беседах с сестрами: лишение Шимерин шали соучастие Элайды в провале у Черной Башни и Колодцев Дюмай, и все остальные семена, которые хотела посеять. Теперь не нужно будет сажать их по одному. Теперь их станут сеять горстями.
– Я не могу разговаривать с сестрами из других Айя, – проговорила Беонин, когда Эгвейн закончила. – Однако в Серой Айя сестры часто беседуют об этом. В последнее время наши глаза-и-уши чрезвычайно заняты. Те секреты, что Элайда хотела сохранить втайне, выплывают наружу. Уверена, что в других Айя происходит тоже самое. Так может, мне не нужно…
– Предупреди их и передай им то, что я сказала, Беонин, – Эгвейн подняла коромысло и пристроила его поудобнее на плечах. Если те Белые сестры, что ждут ее, решат, что она слишком замешкалась, то сначала пустят в ход туфель или расческу, а потом вдобавок отправят ее к Сильвиане. Пусть она и научилась обнимать боль, приветствовать ее, все же не стоит искать наказания без особой на то необходимости. – И запомни. Это наказание, которое я тебе назначаю.
– Я сделаю так, как ты сказала, – без всякой охоты откликнулась Беонин. Ее взгляд вдруг стал жестким, но причиной этому была не Эгвейн. – Будет приятно посмотреть на низложение Элайды, – подытожила она весьма неприятным голосом, потом поспешила присоединиться к Мелавайр.
Так не предвещавшая ничего хорошего встреча обернулась неожиданной победой, отчего у Эгвейн весь оставшийся день было хорошее настроение, невзирая даже на то, что Феране и впрямь решила, что девушка шла слишком долго. Рука у пышнотелой Восседающей Белой Айя оказалась не менее тяжелой, чем у Сильвианы.
Этим вечером после ужина Эгвейн из последних сил дотащилась до камер, несмотря на неодолимое желание отправиться в постель. Кроме занятий и порки ремнем – последнюю порцию она получила как раз перед ужином – большую часть дня прошла за тасканием ведер с водой. Спина и плечи болели. Руки и ноги тоже. Ее буквально качало от усталости. Как ни удивительно, у нее не было ни одной из тех жутких головных болей с того момента, как она оказалась в плену, и ни одного мрачного сна, после которого она порой весь день ходила в тревоге, даже если не помнила его содержания. Однако сегодня ночью головная боль ей обеспечена. Это может помешать истинным сновидениям, а ведь совсем недавно ей привиделись несколько замечательных – о Ранде, Мэте, Перрине, и даже о Гавине, хотя все сны о нем были такими.
Сегодня Лиане стерегли три Белых сестры, которых Эгвейн запомнила по встречам в коридорах. Худая Нагора всегда скалывала свои светлые волосы на затылке. Чтобы восполнить недостаток в стати, она всегда сидела очень прямо. Норайн была очень миловидна, ее отличали поразительные огромные влажные глаза, однако, несмотря на свою принадлежность к Белой Айя, она зачастую оказывалась несколько рассеянной, словно Коричневая. А Мийаси – строгая высокая и немного полноватая сестра с седыми волосами стального оттенка – терпеть не могла глупости и видела их на каждом шагу. Нагора, окруженная сиянием саидар, удерживала щит вокруг Лиане и спорила с остальными о какой-то логической проблеме, суть которой Эгвейн никак не могла вычленить. Она даже не могла понять, было ли у сестер две точки зрения на этот счет, или же три. Никто не повышал голоса, не потрясал кулаками. Лица спорщиц являли собой маски Айз Седай, однако некоторая холодность в интонациях свидетельствовала о том, что не будь они Айз Седай, собеседницы уже давно орали бы друг на друга, и возможно даже вцепились бы друг в друга. Они не обратили никакого внимания на вошедшую, будто бы ее не существовало вовсе.
Временами поглядывая в их сторону, Эгвейн подошла вплотную к решетке и ухватилась руками за прутья, чтобы не упасть. Свет, как она устала!
– Сегодня я видела Беонин, – тихо сообщила она. – Она здесь, в Башне. Она заявила, что свободна от клятвы, потому как я больше не Престол Амерлин.
Лиане ахнула и приникла к разделяющей их железной преграде:
– Она предала нас?
– Присущая скрытым структурам невозможность – это данность, – отрезала Нагора. Ее голос прозвучал, словно удар ледяного молота. – Данность.
– Она утверждает, что нет, и я ей верю, – прошептала Эгвейн. – Но она призналась, что выдала наших хорьков. Элайда приказала только лишь наблюдать за ними. Я поручила Беонин предупредить их, что она обещала сделать. Она сказала, что уже предупредила Мейдани и Дженнет, но зачем она сначала предает их, а потом говорит им об этом? И еще она бросила фразу, что хочет видеть низложение Элайды. Почему она сбежала к Элайде, если так хочет свергнуть ее? Она почти признала, что больше никто не оставил наш лагерь. Я определенно что-то упускаю, но я так устала, что никак не могу понять, что же именно. – Она зевнула и прикрыла рот вялой рукой.
– Скрытые структуры описываются четырьмя из пяти аксиом рациональности шестого порядка, – не менее твердо ответила Мийаси. – Строго описываются.
– Так называемая рациональность шестого порядка была отметена всеми здравомыслящими как заблуждение, – веско заметила Норайн. – Но скрытые структуры – основа для понимания того, что происходит сейчас в Башне. Реальность смещается, меняется день ото дня.
Лиане взглянула на Белых:
– Некоторые всегда предполагали, что среди нас есть шпионы Элайды. Если Беонин была шпионкой, то клятва держала ее, пока у нее не появилась возможность убедить себя, что ты больше не Престол Амерлин. Но если ее приняли тут не так, как она рассчитывала, то, возможно, ее предпочтения несколько сместились. Беонин всегда была честолюбива. Если она не получила то, что считала причитающимся ей по праву, – она развела руками. – Беонин всегда хочет получать то, что ей причитается, и еще немного сверху.
– К реальности всегда можно применить логику, – безапелляционно ответила Мийаси. – Но только послушница может решить, что реальность можно применить к логике. Рассматриваются только идеальные условия. А не обычный мир.
Нагора закрыла рот и мрачно взглянула на говорившую, словно та стащила эти слова прямо у нее с языка.
Слегка покраснев, Норайн встала со скамейки и направилась к Эгвейн. Две другие сестры пристально смотрели ей в след, и Норайн, судя по тому, как она нервно поправляла шаль, чувствовала на себе их взгляды.
– Дитя, ты выглядишь изможденной. Отправляйся в кровать.
Эгвейн только этого и хотела, но у нее еще остался вопрос, на который она желала получить ответ. Только задавать его нужно крайне осторожно. Теперь внимание всех трех Белых сестер было сосредоточено на ней.
– Лиане, те сестры, что навещают тебя, продолжают задавать все те же вопросы?
– Я же сказала тебе отправляться в кровать, – строго заметила Норайн. Она хлопнула в ладоши, будто бы это заставит Эгвейн подчиниться.
– Да, – ответила Лиане. – Понимаю, что ты имеешь в виду. Быть может, в некоторой степени доверие все-таки возможно.
– В очень малой степени, – согласилась Эгвейн.
Норайн уперла руки в бедра. От ее голоса повеяло прохладой, от обычной рассеянности не осталось и следа:
– Раз ты отказываешься отправляться в постель, то вместо этого можешь сходить к Наставнице Послушниц и передать ей, что ты отказалась повиноваться сестре.
– Конечно, – быстро ответила Эгвейн и повернулась к выходу. Она получила ответ на свой вопрос: Беонин не выдала плетение Перемещения, и значит, вряд ли выдала еще ряд открытий. К тому же, на Эгвейн теперь надвигались еще и Нагора с Мийаси. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее волоком оттащили в кабинет к Сильвиане, на что вполне способна хотя бы Мийаси. Рука у нее потяжелее, чем у Феране.
Утром девятого дня пребывания Эгвейн в Башне, еще до рассвета, в ее маленькую комнатку явилась, чтобы провести Исцеление, сама Дозин. За окнами уныло шел дождь. Двое Красных, стороживших ее во время сна, хмуро покосились на Дозин, влили в Эгвейн уже привычный отвар корня вилочника и поспешили удалиться. Желтая сестра презрительно фыркнула, когда за ними закрылась дверь. Она использовала старый способ Исцеления, – у Эгвейн перехватило дыхание, словно ее окунули в ледяной пруд, – после которого проснулся жуткий аппетит, но зато пропала боль пониже спины. Забавное ощущение. Ко всему можно привыкнуть, и даже болезненные синяки на ягодицах начинают казаться обычным делом. Однако то, что все, кто Исцелял Эгвейн за все то время, что она провела в Башне, использовали старый способ, что в очередной раз подтверждало, что кое-какие тайны Беонин все же сохранила в секрете. Хотя, как ей это удалось, оставалось загадкой. Сама Беонин говорила, что многие сестры считают рассказы о новых плетениях небылицами.
– Проклятие, ты ведь не собираешься сдаваться верно, дитя? – осведомилась Дозин, пока Эгвейн натягивала платье через голову. Язык, которым изъяснялась эта женщина, никак не вязался с ее элегантным внешним видом, – на ней было синее платье, шитое золотом, в ушах и волосах поблескивали сапфиры.
– А разве должна сдаваться Престол Амерлин? – вопросом на вопрос ответила Эгвейн, как только ее голова вынырнула из ворота. Она завела руки за спину, чтобы застегнуть белые костяные пуговицы.
Дозин фыркнула, но на сей раз не презрительно. Так решила Эгвейн.
– Храброе решение, дитя. Однако, пропади все пропадом, держу пари, что в скором времени Сильвиана заставит тебя сидеть ровно и ходить по струнке. – С этими словами она ушла, не назначив Эгвейн наказание за то, что она мнит себя Престолом Амирлин.
Эгвейн предстоял очередной визит к Наставнице Послушниц как раз перед завтраком, – это уже входило в распорядок дня, – который одним махом уничтожил все старания Дозин. Но слезы высохли, как только ремень Сильвианы перестал опускаться на спину девушки. Когда Эгвейн встала у края стола, к которому была приделана накладка из кожи, стертая Свет знает сколькими женщинами, и опустила сорочку и юбку на горящие рубцы, у нее не появилось желания вздрогнуть. Она приняла этот жар боли, приветствовала его, грелась им, словно пламенем камина в холодное зимнее утро. В тот момент ее зад действительно полыхал жаром, как пылающий камин. Посмотрев в зеркало, Эгвейн увидела безмятежное лицо. Да, щеки были красными, но лицо хранило спокойствие.
– Как вышло, чтобы Шимерин понизили до Принятой? – спросила она, промокая платочком слезы. – Я спрашивала, однако такого закон Башни не предусматривает.
– И сколько раз тебя отправляли сюда за подобные "расспросы"? – осведомилась Сильвиана, вешая раздвоенный ремень рядом с кожаной тростью и гибким прутом в узкий шкаф. – Я думала, ты давно уже сдалась.
– Я любопытна. Так как же так случилось, если закон такого не предусматривает?
– Да, не предусматривает, дитя, – мягко ответила Сильвиана, словно и вправду разговривала с ребенком, – но и не запрещает. Это такая лазейка… Ладно, не будем вдаваться в подробности. Ты просто дашь очередной повод тебя выпороть. – Она покачала головой и заняла свое место за столом, положив руки на столешницу. – Проблема в том, что Шимерин смирилась с этим. Другие сестры советовали ей не подчиняться этому распоряжению, но как только она поняла, что мольбы и рыдания не изменят решения Амерлин, она переехала к Принятым.
Живот Эгвейн громко заурчал, требуя завтрака, но она не спешила уходить. Она же беседует с Сильвианой! Пусть тема несколько странная, но это все же беседа.
– Тогда почему бы ей не сбежать? Ее друзья наверняка пытались вразумить ее.
– Некоторые пытались, – сухо откликнулась Сильвиана. – Остальные… – Она изобразила руками нечто вроде чаш весов и покачала ими, словно взвешивая что-то. – Остальные пытались заставить ее принять случившееся. Они отправляли ее ко мне почти так же часто, как тебя. Я рассматривала ее посещения как частное наказание, но ей нахватало твоего… – она внезапно замолчала и откинулась на спинку стула, внимательно глядя на Эгвейн поверх сцепленных пальцев. – Ну вот. Я уже болтаю с тобой. Это, конечно, не запрещено, но вряд ли уместно в при таких обстоятельствах. Иди-ка завтракать. – Она взяла перо и открыла чернильницу. – Я назначу тебе на полдень, потому как ты явно не станешь кланятся. – В ее голосе чувствовалось смирение.
Когда Эгвейн вошла в обеденный зал для послушниц, первая девушка, увидевшая ее, вскочила с места, и тут же послышался грохот отодвигаемых скамеек о плитки пола, раскрашенные в цвета Айя, – остальные послушницы тоже встали. Они стояли в полной тишине, а Эгвейн шла по центральному проходу в сторону кухни. Вдруг Ашелин, пухленькая и хорошенькая послушница из Алтары, бросилась на кухню. Эгвейн только успела дойти до входа, а она уже появилась в дверях, держа в руках поднос, на котором стояла кружка с горячим чаем и тарелка с ломтем хлеба, маслинами и сыром. Эгвейн хотела забрать поднос, но оливковокожая девушка поспешила к ближайшему столу и поставила его перед свободной табуреткой, после чего изобразила некое подобие реверанса и отошла прочь. К счастью для нее, ни одна из надсмотрщиц Эгвейн не решила заглянуть в этот момент в обеденный зал. И к счастью для всех стоящих послушниц.
На скамейке перед подносом лежала подушка. Она была достаточно потертой, и на ней было больше заплат, чем исходного материала, но тем не менее это была настоящая подушка. Эгвейн взяла ее и аккуратно положила на стол и после этого села. Приветствовать боль было легко. Эгвейн грелась ее жаром. По залу прокатился вздох, послушницы зашушукались. И лишь когда она положила в рот первую маслину, девушки сели.
Эгвейн чуть не вернула ее обратно, потому что маслина оказалась изрядно подпорченной, однако после Исцеления ей жутко хотелось есть, поэтому она выплюнула в ладошку только косточку и, положив ее на край тарелки, поспешила смыть неприятный привкус глотком чая. В чае оказался мед! Послушницам давали мед только по особым случаям. Эгвейн сдержала улыбку и принялась опустошать тарелку, которая в результате осталась действительно абсолютно пустой, – девушка послюнявила палец и тщательно подобрала все крошки. Не улыбаться было трудно. Сначала Дозин – Восседающая! – потом смирение Сильвианы, а теперь – это. Кончено, две сестры куда важнее послушниц и меда, но все это вместе взятое указывает на одно и то же. Она выигрывает свою войну.
Глава 25
У Элайды
Зажав под мышкой кожаную папку с золотым тиснением, Тарна поднималась наверх в покои Элайды, стараясь держаться поближе к центральной части Башни. И пусть ей придется миновать действительно бесконечное количество лестничных пролетов. Два раза лестница обнаружилась вовсе не там, где она ее помнила, но если продолжать подниматься, то рано или поздно, она окажется там, где нужно. Навстречу никто не попадался, разве что несколько слуг в ливреях, которые кланялись или делали реверансы и бежали дальше по своим делам. Если бы она отправилась другим путем, то ей пришлось бы проходить мимо дверей, ведущих в другие Айя, и, быть может, столкнуться с сестрами. Палантин Хранительницы Летописей позволял ей входить в крыло любой Айя, однако Тарна старалась посещать все Айя, кроме Красной, только по необходимости. Среди Сестер других Айя она прямо чувствовала, что ее узкий палантин именно красного цвета, и ловила на себе пылающие взгляды внешне невозмутимых женщин. Нет, они не могли выбить ее из колеи, это могли сделать лишь считанные единицы… Тарна быстро шла по меняющимся переходам Башни. Вряд ли все зашло настолько далеко, что кому-то придет в голову напасть на Хранительницу Летописей, но, тем не менее она не хотела испытывать судьбу. Вернуть все на круги своя потребует больших усилий, что бы там ни думала Элайда, но нападение на Хранительницу может сделать ситуацию необратимой.