- Помню, как "Отче наш", не извольте беспокоиться, госпожа доктор. Все будет исполнено.
- Тогда мне пора. Я только-только успею…
Молодая женщина не стала уточнять, чего именно не успеет, схватила свой плащ и выскользнула за дверь. Княгиня поспешила за ней.
На полпути в дом Мешковых доктор вдруг спросила:
- Татьяна Сергеевна, а что такое "Отче наш"?
Глава 10
Предотвратить распространение слухов о чудесном исцелении было решительно невозможно, даже если бы пришельцы того захотели. Ничуть не удивительно, что до врачебного сообщества Севастополя они дошли весьма быстро. Результатом был визит капитана-исправника Ивана Александровича Плетнева в дом Мешковых.
Князь отсутствовал по служебной надобности, и посетителя приняла княгиня. Само собой разумеется, Плетнева она знала лично - так же, как и он ее.
После начального светского разговора ни о чем капитан-исправник начал то, к чему его обязывала должность: проводить предварительное следствие.
- Ваше сиятельство, позвольте задать вам несколько вопросов в части, касающейся некоей Марии Захаровой дочери Руа, называющей себя врачом…
Княгиня с истинно великосветским терпением выслушала Плетнева. Появившуюся на ее лице улыбку также можно было посчитать великосветской.
- Иван Александрович, могу я узнать, кто именно подал жалобу на действия этой женщины-врача?
Капитан-исправник вытер платком лоб. Ситуация ему не нравилась с самого начала, теперь же она ему очень не нравилась. Княгиня явно желала взять под защиту эту даму, и не нужно было быть сверхопытным службистом, чтобы предвидеть направление начальственного гнева в случае промаха.
- Доктор Генрих Христофорович Хофбауэр…
- …и не только он, не так ли? Эту ситуацию можно было предвидеть. Господа врачи уже высказывали вслух свое крайнее недовольство работой доктора Пирогова. Ничуть этому не удивляюсь: как врач Николай Иванович на голову выше всех севастопольских докторов, вместе взятых. В случае с Марьей Захаровной то же самое. Катеньке Власьевой она вырастила три зуба вместо выбитых. Интересно, высокоученый доктор Хофбауэр способен на такое? Исправление скрюченной кисти было не по силу доктору Зайдель, как вам, возможно, уже доложили. Марья Захаровна сделала и это. А уж о том, что она справилась в один день с воспалением легких у меня, даже не упоминаю.
Капитан-исправник, не будучи медиком, ничего не понимал в воспалениях, но из жизненного опыта знал твердо: никакой врач не в состоянии вырастить исчезнувшие зубы. И все же он попытался защищать свою позицию:
- Ваше сиятельство, так ведь сия особа врачом себя называет, не имея европейского университетского образования, а это самозванство чистейшее…
- Иван Александрович, да кто вам такое сказал? И университет она закончила, и магистерскую диссертацию защитила, только не в Европе, а в другом месте. Результат вы уже знаете. Тот же Николай Иваныч - он ведь тоже без европейского…
Княгиня интонационно выделила слово и артистически изобразила полное презрение.
- …образования, что не мешает ему быть лучшим хирургом, чем все эти господа, воображающие себя докторами. Впрочем, я могу пойти вам навстречу. Слова доктора Пирогова для вас, полагаю, достаточно? Так вот, я сделаю все возможное, чтобы Николай Иванович экзаменовал Марью Захаровну. Кстати, мой муж князь Мешков давно на этом настаивал. Он персона заинтересованная: война совсем уж рядом, и Марья Захаровна будет его моряков лечить и выхаживать. А уж о том, как прошел экзамен, вам, надеюсь, сам Пирогов не откажется поведать.
Плетнев постарался не показать радости в открытую. Это решение подходило ему наилучшим образом.
- Уверяю, княгиня, суждению Николай Иваныча полностью доверяю-с.
Результатом этого разговора был матрос-вестовой, пожаловавший в приемную к главному хирургу Севастополя с письменной просьбой Нахимова придти к нему в приемную в управлении флота. На все расспросы о состоянии вице-адмирала матрос давал уверения, что тот уж верно не ранен и кажется здоровым. Пирогов, теряясь в догадках, все же захватил саквояж с инструментами и велел немедля заложить экипаж.
В нахимовском кабинете было двое: сам хозяин, флотский лейтенант, и молодая темноволосая сероглазая женщина, одетая в странного покроя плащ с желтой лентой по подолу.
Адмирал, желая выказать уважение, встал из-за стола.
- Николай Иванович, за то, что откликнулись - благодарю-с.
У Пирогова несколько отлегло от сердца. Он понял, что дело не в организме самого Павла Степановича.
- Так чем могу, ваше превосходительство?
- Ах, Николай Иванович, давайте без чинов-с. Вот, позвольте вам представить: Мариэла Захаровна, из далеких краев, женщина-врач. Просит предоставить ей больного, на коем она могла бы продемонстрировать умения. А это наш ведущий доктор, он, можно сказать, главный медицинский начальник всего города.
Молодая дама улыбнулась и сделала реверанс.
Брови хирурга поползли вверх. Он не знал ни одного университета Европы, где женщина могла бы получить медицинское образование.
- Позвольте осведомиться, сударыня, какое именно учебное заведение вы заканчивали?
- Николай Иванович, разрешите не называть университета, который я закончила. Что бы я сейчас не сказала, у вас будут веские основания мне не верить. Давайте проверим мои слова практикой. Надеюсь, у вас найдутся больные или раненые, полное излечение которых находится за пределами ваших возможностей. Предупреждаю: среди них могут оказаться такие, от лечения которых откажусь я сама. Также нежелательны больные с повреждением костной ткани. Вообще-то излечить их в моих силах, но это потребует долгого времени, а его-то, как понимаю, нет. Другое дело, к примеру, тяжелые ожоги - тут мои способности могут быть к месту.
Чувства хирурга к этому моменту являли собой густейшую смесь. То, что молодая женщина из чужих пределов - это было понятно. Именно оттуда ее заметный акцент. То, что у нее нет ни на пятак почтительности к старшим в чине и возрасте - ладно, имя Пирогова не так уж известно в заграницах. Но вот ее заявление насчет ожогов…
- Николай Иванович, Мариэла Захаровна уже опробовала свое искусство на присутствующем здесь лейтенанте Семакове. По его свидетельству: впечатляет-с!
Николай Иванович увидел возможность хоть какой-то проверки дерзких заявлений этой юной особы.
- А что с вами было, господин лейтенант?
- Старый шрам на руке, двенадцатилетний. Мария Захаровна свела его в считанные минуты, и следа не оставила. Николай Иванович, обращаю особое внимание: хуже не будет.
Последнюю фразу хирург отметил в памяти.
- Так как же вас называть?
- Мое настоящее имя - Мариэла. Но Мария тоже годится. Это имя хорошо знакомо любому русскому.
Пирогов решился.
- У меня есть условия.
- ?
- Я буду присутствовать на операции.
- Почему "операции"? Лечении, вы хотели сказать?
- Пусть так.
- Разумеется, я согласна, сама хотела вас об этом попросить. Но и у меня будут условия.
- Какие же?
Мягкий женский голос вдруг стал стальным. Разумеется, никто из присутствующих не знал, что интонации госпожа магистр скопировала у наставницы.
- Первое вы уже знаете: я могу отказаться от лечения. Но есть и второе, куда более важное. Тот (или те), от которого я откажусь, должен быть переведен в другое помещение на расстояние не меньше полусотни шагов. Отдельно от всех прочих моих пациентов. И ему не будет разрешено приближаться к товарищам, как бы он ни просил. Вплоть до выздоровления, конечно. И третье: после лечения я пропишу полный покой в течение какого-то времени. Никому, кроме меня и вас, не будет позволено входить в это помещение. И еще кроме тех, кому я разрешу это. Как вам такое?
Как раз условия были почти понятны, и Пирогов наклонил лобастую голову в знак согласия.
- С разрешения Павла Степановича…
- Да, конечно. Идите и доказывайте, Мария Захаровна. Сдается мне, что ваши знания флоту весьма потребны будут-с.
Все посетители вышли.
- Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, что вы собираетесь мне предъявить как экзамен.
- Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролетке… Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. Второй: кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьез думаю об ампутации. Ну, а третий и четвертый - просто ожоги лица с обугливанием кожи, за недели четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.
- Мне надо смотреть.
Больничная палата была громадной: на двадцать кроватей. Некоторые пациенты спали, но бодрствующие, как один, повернули головы и уставились на молодую странно одетую барыню в компании не с кем-нибудь - самим Пироговым, а уж тот пользовался несомненным и заслуженным уважением.
- Надо полагать, те четверо?
- Совершенно верно.
Не увидеть повязку на глазах у матросика было трудно.
Женщина бросила короткий взгляд на странную серебряную плитку в руке. В ее голосе зазвучали приказные нотки.
- Перевести всех четверых в отдельное помещение. Они же могут ходить, верно?
- Добро. Прохор, отведите их в большую операционную. До послезавтра оперировать в ней никто не будет. Уж для осмотра сгодится.
У магистра магии жизни были причины для такого требования. Сигнализатор однозначно показал: в палате имеется хотя бы один негатор.
Двое пациентов повели под руки третьего - того самого, что с повязкой на глазах. Четвертый шел сам. Впереди шагал санитар. Через пять минут вся группа вошла в операционную. Госпожа снова глянула и удовлетворенно кивнула - сигнала не было.
- Не желаете ли вымыть руки, сударыня? - с елейной улыбочкой осведомился Пирогов. Уж он-то знал предрассудки относительно этого дела.
Похоже, заграничная докторша не уловила иронии.
- Неплохо, но не обязательно. Я не собираюсь касаться больного руками.
Руки были помыты, по мнению хирурга, недопустимо быстро. Но он промолчал.
- Садитесь.
- А больно не будет? - храбрец-матрос, не побоявшись вспыхнувшего картуза с порохом, несколько устрашился непонятного доктора женского пола.
И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих, кроме того, что с повязкой на глазах, женщина улыбнулась.
- Делать так, чтобы пациенту не было больно - часть моей работы.
Трое матросов переглянулись. Пирогов чуть поднял бровь.
- Итак, Николай Иванович, сейчас я… - тут женщина-врач замялась, с очевидностью подыскивая слова, - наведу на больного очень крепкий сон, поскольку мне нужна неподвижность…
- По-русски называется наркоз.
- Благодарю… теперь поглядим… ага… Николай Иванович, ну как же вы говорили "глаза выжгло"? Наружная оболочка сильно пострадала, верно; также… цветная оболочка…
- Радужная, с вашего позволения.
- Да, спасибо… но ведь хрусталик практически не затронут! И… задняя стенка… ну, вы понимаете… и нерв зрения целы полностью…
Пирогов уже не решился прерывать.
- Тут всего-то работы на… э-э-э… от получаса до целого часа. И еще хорошо бы подлечить ожоги лица. Лоток сюда!
Дальше на глазах потрясенного Пирогова страшная почерневшая роговица отпала; вместо нее начала нарастать нормальная. Иностранка то коротко задумывалась, то двигала в воздухе пальцами, то опять застывала. Потом вдруг обуглившаяся кожа превратилась в нормальную. Наконец, женщина разогнулась.
- Ну вот. Гляньте.
Глядеть было, собственно незачем. Бессмысленный взгляд, что и положено при наркозе, расширенные зрачки, но… полностью целые глаза. Как? Единственное слово, что приходило на ум Николаю Ивановичу, было "колдовство".
Тем временем женщина-врач стала раздавать команды:
- Наркоз продлится еще час. Потом пациент будет просто спать. Шести… нет, лучше восьми часов сна хватит на полное заживление. На это время, - и тут в голосе появилась уже знакомая присутствующим сталь, - никому к больному не подходить на расстояние ближе десяти сажен. Никому, кроме вас, Николай Иванович, меня, само собой, а также тех, кому я разрешу.
Пирогов наконец-то пришел в себя. И высказал то, что, по его мнению, было главным:
- Марья Захаровна, голубушка, научите!
Женщина улыбнулась грустной улыбкой, совершенно не вязавшейся с молодым лицом.
- Николай Иванович, вы сами не знаете, о чем просите. Позже я расскажу вам подробно, в чем тут препятствия, но главное из них: я не знаю, есть ли у вас способности к этой науке. Не обижайтесь: у меня на родине едва ли один человек из полутысячи имеет таковые. Хотя при вашем знании анатомии курс обучения занял бы совсем немного: лет пять, не больше. Ладно, оставим это на время. Унесите этого матроса на койку. Теперь займемся пострадавшей рукой…
Выражение лица матроса с перебинтованной рукой (он выбросил пылающий картуз за борт) сменилось: вместо страха в нем появилась надежда.
Пирогов вглядывался изо всех сил. Зрелище для любого, не связанного с медициной, было жутковатым.
Повязка была снята и полетела в услужливо подставленный таз. Туда же отправилась обугленная кожа, обнажив систему скрюченных связок, сухожилий и суставов. Врач, прищурившись, направляла то один палец, то другой на пораженные детали анатомии, и те на глазах заменялись новыми.
Пирогов совершенно потерял счет времени и очнулся лишь, когда прозвучал женский голос:
- Полный порядок. Теперь те же меры по недопущению посторонних. Повязку на кисть, дабы обеспечить ее неподвижность. После наркоза сон; на полное заживление понадобятся часов десять. Он может проснуться раньше времени - так пусть до срока кистью не шевелит. Теперь ожоги…
Прошел час. Еще двое пострадавших от огня мирно почивали в своих койках. А в кабинете Пирогова шел напряженный разговор.
- Марья Захаровна, дорогая, то, что вы сделали с глазами бедняги Федосеева - истинно чудо господне. Я и представить себе не мог. Да еще та рука… Христом-богом клянусь: хотел ее ампутировать. Ну, не в моих силах спасти такую… такое… короче, вы сами видели. Будь на то моя воля, сей же час принял бы вас на должность зауряд-лекаря, а то и кого поболее. Но есть к тому препятствие.
Магистр магии жизни умела держать себя в руках. Во всяком случае, в ее голосе звучало лишь вежливое любопытство:
- Какое же?
- Диплом, будь он неладен. Диплом об окончании европейского университета.
Мариэла не знала слова "диплом", но догадалась о его значении.
- Николай Иванович, как понимаю, мой диплом здесь недействителен?
Пирогов шумно вздохнул.
- Вы же из других пределов. Диплом, небось, не по-русски написан, да и ваш университет не знают.
- Но иметь частную практику мне не запрещается?
- А вот это можно, тут могу замолвить слово хоть и перед государем.
- Так вот вам ответ: буду лечить раненых за деньги (у кого есть) в любой день, кроме пятницы. В этот день - бесплатно. А также бесплатно будут лечиться те, на кого вы укажете. Имею в виду: особо важных пациентов. Просто больные из гражданских - тех не считаю. И за вами долг, Николай Иванович: вы обещали разрешить мне присутствовать на вашей операции.
- Ну, уж тут будьте благонадежны. А от вас я, в свою очередь, хотел бы знать: чего вы НЕ можете? Что вы можете - это я представляю.
Женщина наморщила лоб. Собеседник терпеливо ждал. Наконец, иностранка медленно заговорила:
- Одно ограничение вы уже знаете. Если пациент является источником… скажем, того, что заглушает мои способности, я совсем ничего не могу сделать. На такого я даже не наложу никакого конструкта. Второе ограничение: это я сама. Мои силы не беспредельны: если они исчерпаются прежде, чем я закончу работу, дело не будет сделано. К примеру, отрубленная голова: я свалюсь от истощения прежде, чем приживлю ее. Вот еще пример из практики: мою наставницу атаковали летящим с большой скоростью куском льда. Ее будущий муж принял на себя этот удар. Результат: полностью разорваны левое легкое, трахея и левый бронх, перебита аорта, сердце в куски, вылетело три позвонка, разорван пищевод, раздроблена грудина, лопатка, четыре ребра сломаны… ну, перелом четырех берцовых костей и оторванную стопу даже не считаю. Тяжелая контузия, само собой. На моей родине специалистов, способных вытащить такого пациента, я смогла бы пересчитать по пальцам одной руки…
Николай Иванович начал было считать по пальцам одной руки, сколько этих ранений оказались бы смертельными. Пальцев не хватило. Между тем госпожа магистр продолжала:
- …а наставница не получила и царапины, потому смогла действовать. Это его и спасло. Но даже ей лечение досталось недешево: ее подруга, тоже доктор, спасала наставницу от истощения. Применительно к любому моему коллеге: истощение может наступить даже при простейшем лечении, если больных много.
- А чем вы лечите истощение?
- Здесь его некому лечить…
Мариэла чуть слукавила: Тифор мог бы оказать помощь.
- …так что наилучшим способом является просто сон. Хотя бы часов шесть, а лучше - все восемь. Неплохо еще помогает порция вина.
Пирогов ухмыльнулся с изрядной долей цинизма:
- Такое лечение, Марья Захаровна, обойдется недорого.
- Ваша правда, Николай Иванович, но время! Пока я отсыпаюсь, может… сами знаете, что случиться.
Уж это опытный хирург знал превосходно.
- Отсюда же еще одно ограничение: если лечение сложное и длительное - восстановление костной ткани, к примеру - то оно требует моего регулярного внимания. Вам про зубы рассказывали?
Пирогов совершенно искренне удивился:
- Зубы? Какие зубы? Чьи зубы?
- Была тут у меня пациентка, она в свое время зубов лишилась, ну так я их восстановила. Это самый простой случай - имею в виду варианты работы с костью. Два сеанса - и полный порядок. И все же не одним разом… хочу сказать, моя работа потребовалась дважды в течение двух суток.
Хирург про себя твердо решил, что непременно разузнает об этом более чем интересном случае через свои источники. Но оставались еще вопросы.
- Мария Захаровна, вы говорили, что и я мог бы научиться. Хотя бы кратенько опишите: как?
Лицо женщины-врача на секунду сделалось мрачным.
- Николай Иванович, не хотелось бы вас обижать, но… шансы очень-очень малы. Вы мужчина, поэтому один на тысячу, да и то сомневаюсь.
- И все же: как?
- Судите сами. Для начала надо проверить, есть ли у вас вообще способности к восприятию ма… - женщина запнулась, но вскоре нашла слово, - энергетических потоков. Допустим, что есть. В моих краях такой человек встречается один на сотню. Потом надо проверить, к чему у вас природная склонность. Если вы не имеете таланта к восприятию потоков человеческого тела…
Тут женщина остановилась и прищурилась.