* * *
Когда они добрались до "места преступления", повсюду уже горланили петухи, но тьма еще даже не думала отступать. Невысокий земляной вал тянулся темно-синей лентой, прикрывая Струпный конец - самый бедный и лихой из всех десяти.
Приличный люд обходил это место за версту, ведь если тебе здесь всего лишь пересчитают ребра и оберут до нитки - еще легко отделался. Дружинники, и те старались появляться тут только по крайней необходимости и ни в кроем случае не в одиночку.
В грязной вонючей канаве, вторящей изгибам вала, чуть ли не каждую седьмицу находили очередного покойника. Кто допился до беспамятства и околел, а кого забили в пьяном угаре в одном из питейных домов или прирезали где-нибудь в закоулке, обчистили и уложили "отдыхать".
- Вон он, воевода, внизу, - сказал Вышата, указывая пальцем на дно рва, где действительно лежало что-то похожее на тело.
- Ну что же, пойдем вниз, глянем. А вы здесь постойте, братцы! - скомандовал воевода трем бравым ратникам. Сунуться в эту часть города без охраны не рискнул бы даже Дмитрий.
- Эх, Драгомир, Драгомир! Отвоевался, дружище, - вздохнул воевода и перекрестился.
Покойный лежал на спине. Лицо его застыло в жуткой гримасе, подобной драконьим мордам на кохунских лаках: мутные глаза навыкате, открытый рот и высунутый язык. Рыжая борода и тулуп убитого были обильно перепачканы кровью.
Наклонившись над трупом, Дмитрий взглянул на него пристально и недоверчиво. Затем взялся за длинную густую бороду Драгомира и слегка ее приподнял. Между подбородком и кадыком зияла ужасающая рана.
Дмитрий внимательно обшарил глазами каждую пядь земли вокруг убитого, обернулся и взглянул на склон рва, по которому они с Вышатой только что спустились.
- А меч Драгомиров где? - вдруг спросил он. - Поди, себе забрал? Клинок у него что надо был, добрый. Не пропадать же добру!
- Да как-то не до того мне было, - смущенно ответил Вышата. - Я ведь не хотел убивать, защищался. А когда понял, что убил, все как в тумане.
Дмитрий встал и, поправив ворот своей бобровой шубы, подошел к гридню. По выражению блеклого лица воеводы было видно, как много вопросов повисло у него в голове.
- Ну ка еще раз расскажи мне: как так вышло, что вы здесь очутились, почему поцапались? - строго спросил он.
- Да говорю же, были в дозоре вдвоем, в Струпном конце. Обошли пару улиц, зашли в корчму. Там выпили браги. Драгомир лишку принял и озверел. Уж и не помню, что его взбесило. Но всем известно: он, когда во хмелю, дикого вепря страшнее…
- Ясно, ясно, и дальше все по порядку, - усмехнулся Дмитрий. - Ну да ладно. Где дрались-то? Место покажи мне.
- Да я точно и не упомнил. Говорю же, после того, как… Словом, струхнул я порядком, не знал, что делать. Как будто не я был, а кто-то меня направлял.
- Думаешь, бес в тебя вселился? Тогда чего же ко мне пришел? Тогда тебе к пресветлому митрополиту, к нему на суд. Он из тебя бесов выколотит: как кадилом по башке огорошит - они и выскочат все, словно косточка из горла. Ну а ежели не выскочат, уж не взыщи - пощекочет тебе пятки на костерке. Сам ты, ясно дело, в уголек превратишься, зато душу свою спасешь. Ну так что, хочешь, чтобы тебя как ратника судили или как бесноватого, друже?
- Нет, воевода, постой! Не бесноватый я, вот тебе крест! - гридин перекрестился и указал наверх, - Вон там, там дрались, у моста.
- Ну пойдем!
Они кое-как вскарабкались по скользкому насту. Позвякивая стальными кольцами, один из дружинников протянул дворскому воеводе руку, когда тот чуть не поскользнулся на самом верху. Но Дмитрий лишь стукнул своим красным остроносым сапогом оземь, будто решил пуститься в пляс, и сам удержал равновесие.
- Что я тебе, баба или дитё, чтобы за ручку меня водить? - недовольно сказал он. - Нашли что-нибудь? Следы, оружье, кровь?
- Да, воевода, - ответил дружинник, угрюмо глядя из-под высокой остроконечной тульи стального шлема. - Вот, смотри!
Сделав пару шагов в сторону, воин указал Дмитрию на оголившийся от снежной каши клочок земли, к которому вели следы копыт и тележных колес.
- Здесь явно телега подкатила, - продолжил ратник. - Но конь, видать, запряжен был боевой. Тягловых так не подковывают. И еще, глянь вон, кусок овечьего меху, видать, в крови перепачкан.
Опустившись на корточки, воевода поднял меховой клочок и пристально его изучил.
- И к бабке не ходи, обрывок этот от драгомирова тулупа, - сказал он и покосился на Вышату. - Выходит, сюда ты его уже покойного привез, а когда его сгружал, об грядку тележную кусок тулупа и ободрал. Так ведь?
Вышата ничего не ответил, лишь тупо уставился в землю.
- Ну, может, уже скажешь правду? Никак ты давно его убить замыслил, а сейчас под дурачка рядишься? Мол, в драке, защищался… Что же тогда так обставил все нелепо? Или и вправду ты дурень такой, а не прикидываешься? Ты молодец вроде неплохой. Скажи, как было все, может, я помочь тебе смогу.
Взглянув одним не заплывшим глазом на Дмитрия, Вышата робко улыбнулся.
- Спасибо тебе, Дмитр! Да только не нужна мне подмога твоя. Да и что тут поделаешь? Я убил старшего товарища, командира своего, соратника. Наказание за такое известно. Вот он я - каюсь и отдаюсь закону. Суди меня, как знаешь, и дело с концом!
- Да ты прям агнец божий… Так за справедливость радеешь, кару стремишься принять. Где же святость твоя была, когда товарища убивал? А может, не ты убил? Странно это все, как-то криво и косо все получается. Может статься, прикрываешь кого?
Вышата вытянулся в струну, стянул со своей косматой головы перепачканный валяный колпак и снова перекрестился.
- Клянусь душой своей любимой матушки, могилами отца и брата! Я убил, я и никто другой! - прокричал он. Голос его срывался и дрожал, как у капризного ребенка.
- Ну положим, что так. Почему же врешь, не говоришь, как дело было? Где ты убил его?
- Здесь, сказал же.
- Врешь! - грозно перебил Дмитрий. - Глеб, Абаш! Обойдите все ближайшие дворы, что воротами на ров выходят, да опросите хозяев! Глядишь, кто-нибудь что-то заприметил. А мы втроем в питейный дом пойдем, там люд честной расспросим.
* * *
Дмитрий решил судить Вышату сам, не дожидаясь Яромира Неверовича. Воевода прекрасно понимал, что не до того будет новоиспеченному князю. Признаться, он и "князем" то назвать мальчишку не мог без усмешки.
Четырнадцать лет: в его годы Невер уже испытал все тяготы походной жизни, окропил свой клинок кровью степняков и сам трижды чуть не был убит. Успел побывать на многих княжьих советах и судилищах, объездить с тиунами и воеводами весь удел в сборах дани - полюдья. И когда его батюшка отдал Богу душу, Невер уже стал настоящим, сильным государем. Почему же не последовал он примеру своего отца, не передал опыт, и вместо наследника оставил "красну девицу"? Вопрос этот занимал многих, включая Дмитрия.
"Эх, друг! Столько всего ты не доделал, кто же, ежели не ты?" - подумал воевода, и к его горлу подкатил комок какой-то кисло-сладкой тоски.
Дмитрий прошел по узкому, слегка наклоненному вверх переходу. На белой неровной штукатурке стены сложились цветной мозаикой обрывки солнца, окрашенные расписной слюдой широких полукруглых окон напротив. Мягкий ворс первенского ковра, такого пестрого, что при взгляде на него могло помутиться в голове, поглощал звук шагов. Палаты вообще были скованны мертвой тишиной. Дойдя до дубовой двери, над которой расположилась большая икона Богородицы, взмахом руки он велел двум сопровождавшим его дружинникам остаться в переходе.
Дмитрий зашел в переднюю один. Со смерти князя здесь ничего не трогали - лишь протирали пыль. Он приблизился к громоздкому столу, который, казалось, вот-вот рванет с места на своих резных оленьих ногах, с грохотом сотрясая выложенный дубовым кирпичом пол. На столе все было так, будто князь только что за ним сидел. Несколько пудовых фолиантов хмурились потемневшими переплетами. Костяное писало с засохшей каплей чернил на острие лежало на недописанной грамоте, а кипы других документов валялись по всей горнице. Собственно, за некоторыми из них и пришел Дмитрий, оставшийся за правящего регента. Неожиданно воевода ощутил непреодолимую усталость, ноги его словно стянуло путами, а веки налились свинцом. Не в силах противиться соблазну, он присел в массивное кресло Невера и откинул голову на высокую спинку.
- Ну как, удобно на месте княжеском? - протрубил до боли знакомый голос, заставив воеводу встрепенуться. Дмитрий резко вскочил, повернулся на голос и оторопел.
- Княже! Ты откуда здесь?
- Да ладно тебе! Сиди, сиди! По правде, ты один этого места и достоин. Но чертов устой, престолонаследие! Знаешь, раньше бы никогда такое вслух сказать не осмелился, но теперь могу - нечего мне боятся. Не по рождению - по делам да по уму преемника назначать надобно.
Невер подошел к воеводе, улыбнулся и дружески хлопнул его по плечу.
- Рад снова видеть тебя, друг! - сказал он.
- Да как же, ведь…
- Давай не будем о грустном! Времени у нас и так совсем в обрез. Выглядишь ты, брат, неважно. Когда спал-то в последний раз? - поинтересовался Невер, по обыкновению поглаживая свою короткую, подернутую сединой бороду.
- Да уж не до сна, князь. Княгиня Белослава горем раздавлена, затворилась в Ладноро-Печерской обители. Княжича еще в столице нет, церемония только готовится. Должен же кто-то порядок блюсти, а то, не приведи Господь, найдутся паразиты - замутят бунт. Или враг вдруг нагрянет, а оборонить княжество некому. Как тут спать-то спокойно? Ты, князь, лишил меня сна, оставил нас. На кого оставил-то?
- И ты решил вслед за мной пойти, себя уморить? - с досадой спросил Невер. - Не повторяй моих ошибок, ведь плоть - не сталь. А кого ты немощный оборонишь? Иди домой, жену приголубь, выспись как следует. И не смей перечить! Это последний мой тебе княжеский приказ. И нос не вешай. Ты еще никогда ни меня, ни землю родную не подвел. И сейчас не подведешь.
- Да как не печалиться? Всю жизнь, князь, с тобой рука об руку шли. Били врагов, строили державу, горе и радость делили. А теперь вот раз - и нет тебя.
- Так тем паче будь тверд! На тебя надежа вся, как всегда. А помнишь, помнишь тот день, как встретились с тобой, мальчишками?
- Да как уж тут забудешь, князь?
- Брось ты, хватит "князькать". Друг я тебе, брат, а ты мне. Да, славное время было. Как ты того вепря с двадцати шагов в глаз стрелой сразил! Тебе ведь всего девять годков тогда было. Я жизнью тебе с малолетства обязан! Ежели бы не оказалось вас с батюшкой в том лесу, распорол бы мне зверюга живот, и лежал бы я с кишками наружу. И что толку, спрашивается, от всех ловчих до дружинников? Лишь ты, девятилетний молокосос, самим Господом мне тогда послан был.
- Да ну тебя, князь… Брат, - исправился Дмитрий. - Долг этот ты сполна заплатил на поле ратном, когда спину своему слуге верному прикрывал.
- Кстати, как батюшка твой, жив-здоров?
- Слава Богу, жив. Так и живет в Ловье, зверя бьет. Хвор, взор подводит. Но сколько к себе ни звал, не хочет. Говорит: "сам живи в своем вонючем гадюшнике, а мне средь охотников да лесов место".
- Ну, его воля. Небось гневается на меня, что забрал тебя к себе во служение?
- Сперва гневался, а потом … А черт его знает. Мы видимся редко, до и болтать старик не мастак.
- Слушай, я вот зачем пришел-то, - князь на мгновенье смутился, потупил глаза. - Яромир… Ты, наверное, и сам понимаешь, что не готов он… Мальчишка еще. Боюсь, дров наломает, и сам сгинет, и княжество загубит. Но его я не виню. Моя в том вина. Что уж говорить, отец из меня никудышный был. Все думал: вот завтра начнем сначала, с чистого листа. Скажу ему, что люблю его, что горжусь им, начну учить землей управлять. Но каждый раз то одно, то другое. То он опять проказу выкинет, то в княжестве что стрясется, и не до того. В общем, главного я так и не сделал - наследника себе не подготовил. И сына не воспитал. Брат, стань отцом ему и учителем, во имя нашей дружбы. Своих ведь детей у тебя нет. Прошу, научи его, как быть князем и человеком чести! Стань опорой ему, наставником! Защити от бояр, а главное - от князьков удельных. Ведь все они старше Яромира. Не умри мои братья раньше меня, кто-то из них сейчас на стол великокняжеский сел бы. Ясно дело, сыновья их сами править Сеяжском захотят.
Дмитрий утвердительно кивнул.
- Даю тебе слово друга и брата. Я позабочусь о Яромире, в обиду его не дам, а ежели надо, костями за него лягу.
- Ну вот, опять за свое! Костями он ляжет. Сказал же, не повторяй моих ошибок! О себе тоже помни, себя тоже любить надобно. Иначе никому ты уже добра не сотворишь, как я. Ну, разве что червей накормишь - ежели подумать, они ведь тоже твари божьи. Но умоляю, иди выспись. Ну все, увы, друг, пора мне. Молись за мою грешную душу!
Дмитрий ринулся, было, к Неверу, чтобы обнять друга на прощание, но вдруг все горница затряслась и заходила ходуном, предметы начали падать со стола и лавок. Массивный разложенный аналой с грохотом рухнул на дубовый пол, словно срубленное дерево. Воевода с трудом удержал равновесие, остановившись посреди комнаты.
- Не бойся, Дмитрий, это за мной, - с улыбкой сказал Невер. - Прощай! А Бог даст - еще свидимся, лет так через сто.
- Да что же это с ним? Никак не очнется! Видать, худо ему? - выпалил дружинник, устав тормошить воеводу, который развалился в резном кресле и почти не подавал признаков жизни.
- Раз худо, лекаря надо искать, - ответил другой ратник.
Наконец Дмитрий резко открыл глаза и с хрипом глотнул воздух, точно его только что спасли от утопления и откачали.
- Слава Господу! Мы уж подумали грешным делом, что худо тебе, хотели лекаря звать. Уж прости, что приказа ослушались и зашли, но больно долго не выходил ты. Решили проведать, а ты тут без чувств…
- Ну уж нет, ребятушки, не дождетесь! Все со мной в порядке. Только притомился, не спал две ночи. Вот и задремал. Пойду я, пожалуй, домой. А завтра снова в бой.
* * *
На утро весь княжий двор заполонил народ. Прямо у нижнего рундука крыльца сколотили дощатый помост, на котором терпеливо дожидалась своего часа неприметная дубовая плаха. Вдоль стены палаты, слегка подрумяненной скупым зимним солнцем, выстроились дружинники, указывая в небо наконечниками своих красных копий и верхушками шлемов. Городские старейшины и бóльшие бояре, все в роскошных шубах и шапках с собольей оторочкой, толпились около помоста небольшими группами и о чем-то беседовали друг с другом. Но больше всего на дворе было простых зевак.
Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел Дмитрий, а вслед за ним - два бравых отрока, отборных, совсем как богатырские скакуны. Воевода прибыл во дворец еще затемно и все это время о чем-то размышлял, затворившись в княжеских покоях.
- От имени великого князя, Яромира Неверовича, и властью, данной мне народом сеяжским, я, воевода дворский и регент княжества, Дмитрий, сын Василия, зачинаю суд. Приведите обвиняемого!
Сквозь тесную толпу с большим трудом протиснулись трое: два ратника вели под руки Вышату. На "душегуба" нельзя было взглянуть без жалости. Ужасные синяки на его лице пошли желто-сизыми разводами, а правый глаз прорезался узкой кроваво-красной чертой сквозь немного спавший отек. Проведя обвиняемого в центр помоста, воины расположились по краям.
- Итак, Вышата, сын Никиты, коль обвинителей нет, и сам ты сознался, рассказывай о своем злодействе честнóму народу, - продекламировал Дмитрий с высокого крыльца, опираясь на красные деревянные перила, под которыми тянулась цепь резных сказочных существ.
Полной грудью вдохнув морозный воздух, Вышата в очередной раз отчебучил свою версию событий так четко и монотонно, словно это был отчет какого-нибудь дьячка.
- Душегуб проклятый! - крикнул кто-то из толпы.
- Тот, кто боевого товарища и командира убил, и отца с материю не пожалеет! - подхватил второй.
- Башку с плеч, и на копье насадить!
- Воевода, ты уряд наш знаешь. Что Правда Сеяжская говорит об убийстве однополчанина? А уж старшего - тем паче. Голову отсечь или утопить! Тут и думать нечего, - с плотоядной радостью вымолвил один из больших бояр, оскалив свои острые хищные зубы.
Его роскошная лиловая шуба с тучным отложным воротником и жемчужными застежками лоснилась на утреннем солнце, как и сытая боярская физиономия.
- Да, правду говоришь! Казнить его надобно, и дело с концом!
Воевода нахмурился и пожевал губами.
- Спорить не буду, преступление гридня велико, - наконец заключил Дмитрий и поднял вверх руку, требуя тишины. - Да только сам он с повинной пришел, на суд себя отдал. Да и оборонялся он…
- А это еще бабка надвое сказала, что оборонялся! - перебил воеводу все тот же неистовый боярин. - История-то мутная какая-то получается, белыми нитками все это шито! Видать, Драгомир его за что-то отделал, а гридин злобу затаил, решил отомстить, да и напал на него украдкой. Неужто бы он в открытом бою с Драгомиром совладал? Всем известно, как тот силен в бою был. А этот хоть и здоровая детина, но мальчишка еще, куда ему?
- Да, да, брешет, собака, как пить дать, брешет!
- Хватит лясы точить, палачу его отдать, и пес с ним!
Воевода снова поднял руку, и ненадолго на двор опустилось подобие тишины.
- Вот только свидетелей нет. Ни доказать, ни опровергнуть слова Вышаты мы не можем. А коль человек сам покаялся, в убийстве признался, даже если и скрыл что - всяко не совсем пропащая душа. Да и Правда говорит, что по соглашению с сородичами убиенного казнь может быть заменена вирой. А ежели платить нечем, так в холопы или закупы можно пойти к сородичам.
Сам не зная почему, воевода не желал Вышате смерти. Хотя он и сразу смекнул, что истины в рассказе гридня было, пожалуй, меньше, чем в песнях скоморохов. Даже сама вина Вышаты вызывала у него серьезные сомнения. Пытливый воевода все больше убеждался в том, что младший дружинник кого-то покрывает.
- К кому в холопы-то идти? Не к кому! Один был Драгомир, как перст, - крикнул кто-то.
- Какая вира, какие закупы? Смерти придать!
- Не повинен он ни в чем, я в том свидетель! - вдруг раздался откуда-то уверенный женский голос, и крики тут же затихли, повисло тяжелое, выжидающее всеобщее молчание.
Толпа зевак дала трещину, из которой вперед вышла Лебедь. Она кинула свой изможденный взор на Вышату, мотавшего головой из стороны в сторону, безмолвно умоляя ее одуматься и ничего не говорить. Потом посмотрела наверх, на крыльцо, и учтиво поклонилась Дмитрию.
- Воевода, разреши мне слово молвить! Я была там и все видела …