* * *
Вышло именно так, как сказала Алена. Невер все еще не разговаривал с сыном, даже не интересовался его успехами в книжном учении или ратном деле. Однако, когда сотник Богдан передал великому князю просьбу Яромира показать ему Ладнорский острог, противиться не стал. Сперва наморщил свой бычий лоб и сдвинул брови, но, подумав немного, одобрительно кивнул.
- Княжич, а ты уверен, что ведунья твоя именно тут живет? Да здесь, кажись, и леший ногу сломит, - пробасил сотник, поправляя кожаную перевязь, надетую поверх стальных пластинок панциря. Яромир снова достал небольшую карту, кое-как нацарапанную им на харатьевом куске со слов мамки Никифоровны.
- Все верно, Богдан, - ответил няжич. - Мы почитай на месте уже.
В лесу было темно, сыро и жутко. Ветви деревьев переплелись в спутанную рыболовную сеть, поеденную брешами, которая, того и гляди, упадет на землю и накроет все вокруг. Запахи сырого мха, хвои и прелых листьев бодрили своей резкостью не хуже ледяного кваса. Влажный воздух застилал глаза густым туманом. Где-то вдалеке упрямо талдычила свой отсчет кукушка, возмущенно ухала сова.
- Кажись, пришли, - с сомнением сказал Богдан, поглаживая бороду.
Едва заметная тропинка упиралась в перекошенную дверь полуземлянки, крытой дерновым настилом. Толстые венцы бревен поросли мхом и казались мягкими, как ковер. На коньке кровли желтел конский череп, злорадно улыбающийся каждому встречному, предвещая недоброе. Внезапный треск веток и шелест заставили вздрогнуть даже бесстрашного богатыря Богдана: огромный филин, хлопая крыльями, выскочил из темных облаков хвои и уселся на охлупень лесного жилища. Сверкая круглыми и желтыми, как бронзовые бляшки, глазищами, птица бодро пробурчала: уху-ху, уху-ху.
- Княжич, может, пойдем отсюда? Неужто дворцовые лекари отвар этот для княжны не сделают? Не нравится мне здесь. Гиблое место, богопротивное! И ведунья эта, видать, обычная ведьма, язычница проклятущая! - сказал Богдан.
Яромир неуверенно огляделся, вдохнул поглубже и, натянув притворную улыбку, ответил наставнику:
- Ну что же ты, Богданушка, в порты наклал? Карахарна с его стрелами да острыми саблями на страшишься, а перед Бабкой Ежкой, как лист осиновый, дрожишь? Никакая не ведьма она - обычная ведунья. Травами лечит, снадобьями. А наши лекари такого не делают.
- Что же за хворь такая у княжны Алены? Неужто все плохо так, что наши лекари бессильны? - недоверчиво уточнил дружинник.
- Не боись, все нормально. Хворь не смертная, но отвар нужен, и хорош об этом! - отрезал мальчик. - Ты жди меня здесь, а то говорят, старушка пугливая, ратных боится дюже.
- Как же так, княжич? Случись что, я головы лишусь. Я же в ответе за жизнь твою. А ежели эта ведунья…
- Довольно, сказал! Ведунья - божий одуванчик, зла никому не творит. А ежели что, я и сам за себя постоять могу!
Он все же убедил сотника остаться стеречь вход: мало ли кого могла принести нелегкая.
Наконец Яромир зашел. На деле полуземлянка оказалась куда просторнее, чем смотрелась снаружи. Вместо зловещего пристанища ведьмы, где с потолка свисают нетопыри, а в огромном чугунном котле бурлит колдовское зелье, он очутился в аккуратном девичьем пристанище.
По бокам чадили две лучины; в их свете все очертания словно приплясывали. На небольшой глинобитной печи ютились горшочки и крынки, лавочки были уютно застланы звериными шкурами. Домотканые цветные полотенца и пучки душистых трав занимали все пространство невысоких бревенчатых стен. В углу стояла резная прялка, обмотанная льняной пряжей. Впрочем, Яромира немного смутила клетка на столе, в которой испуганно метался из стороны в сторону горностай, и странные костяные обереги, развешанные буквально повсюду. Часть комнаты была отгорожена серой суконной занавесью: судя по звукам, за ней хлопотала сама хозяйка.
- Проходи, гость дорогой, не робей! Садись, где душе твоей угодно, будь как дома! - донеслось оттуда.
"Видать, молодка у колдуньи не подхвате. А где же сама ведунья?" - подумал он, услышав приятный юный голосок.
Занавесь раздвинулась, и девица вышла и поклонилась в пояс. Яромир застыл столбом. Наверное, предстань сейчас перед ним сам черт рогатый, княжич опешил бы меньше. Блестящие светлые волосы, васильковые глаза, ямочки на румяных щеках и стан, какому позавидует сама лебединая царевна. Ни одна боярыня или принцесса не могла сравниться с ней красотой. Во всяком случае, так показалось княжичу. "Вот тебе и Бабка Ежка! - выпалил про себя Яромир.
- Ты, верно, служишь Далемире? А где сама ведунья, - наконец отважился спросить он.
- А чем я тебе не нравлюсь? Кто еще тебе надобен? Я и есть Далемира. Меня ты искал, меня и нашел. Так молви, что привело тебя, молодец. А я, чем смогу, подсоблю тебе.
Яромир раскрыл рот, пытаясь перейти к сути дела, но все мысли разбежались от него, как напуганные овцы от незадачливого пастуха.
- Ты, кажись, притомился с дороги, молодец. Присядь, отдохни чуток, - ласково сказала она. Ведунья взяла гостя за руку, подвела к лавке. Они присели рядом друг с другом, и княжич ощутил дурманящий аромат цветения, исходивший от ее волос.
Немного опомнившись, он вытащил из сыромятной калиты на поясе шелковый плат своей сестры и золотой перстень с рубином, подаренный ей Ладимиром.
- Молвит люд, что чудеса творишь ты дивные, - начал мальчик, приняв серьезный вид. - Развести их надобно, навсегда, чтобы никогда им вместе не быть.
Девица медленно и бережно взяла оба предмета, точно опасаясь их сломать. Немного покрутив перстень в руке, она отложила его в сторону, как товар, что не пришелся по вкусу. Плат же, напротив, заинтересовал ее куда сильнее. Ведунья поднесла клочок ткани к своему прекрасному лицу, прижала к губам и что-то прошептала. Странный свет прокатился по деревянному оберегу, черневшему у нее на груди. "Видать, почудилось", - убедил Яромир сам себя.
- Ты ведь любишь ее, так? - спросила она, придвинувшись так близко, будто собралась поцеловать в губы.
Яромира затрясло словно от лихорадки, его сердце пустилось в галоп, а ноги закостенели.
- Любишь, желаешь и сам себя клянешь, - продолжала она шепотом. - Ведь страсть эта грешна и скаредна, так, молодец? Хочешь, я тебя избавлю от этой грешной любви?
Он ощутил ее дыхание у себя на шее и закрыл глаза, не в силах что-либо сделать или ответить.
- Ну да ладно, к делу! Так зачем пожаловал? Говоришь, развести их хочешь? - голос Далемиры прозвучал уже на небольшом отдалении. Яромир понял, что она отстранилась. Он открыл глаза, смахнул испарину со лба и попытался собраться с мыслями.
- Да, чтобы никогда и ни за что вместе им не бывать, чтобы судьбы их, как две стороны луны, никогда в одну не сложились! И чтобы батюшки их и руки друг другу не подали!
- И все?
- Все! - неуверенно ответил княжич.
- Разве? - переспросила девица с чарующей улыбкой. Мерцающий свет пробегал по ее лицу, искрясь в васильковых глазах и колеблясь в бесконечных ресницах.
- Нет, не все! Хочу….хочу, чтобы он…. никогда счастья не видал! Чтобы ни одна девица с ним не была, чтобы не знать ему ни радости, ни потомства!
- Что же, будет по-твоему, молодец!
- И что же еще от меня надобно для этого? - уточнил княжич.
- Что надобно? Жить, не тужить, да добра наживать. Да ждать, когда воля твоя исполнится, - спокойно ответила она.
- И сколько же ты хочешь за труд свой колдовской? - спросил Яромир, потянувшись за мошной с монетами.
- Не спеши, молодец! Ведь колдовство пока не свершено. А ежели не выйдет?
- А может?
- О том лишь Боги едины ведают. Покуда всегда выходило. Но деньги убери! Монеты, что каменья - тяжело на душу ложатся. Вот свершится отворот, тогда и потолкуем о награде. А нынче не кручинься и иди с миром.
- А ежели я обману, не приду боле, чтобы отплатить за службу? Не боишься, ведунья? - княжич немного осмелел, голос его стал жестче.
- Ты воротишься, молодец, даже не сомневайся в этом! А от любви своей запретной, считай, ты уже излечился.
Колдунья загадочно улыбнулась и снова поклонилась на прощание, растревожив свои великолепные локоны.
Глава 7. Горе-колдовство
Дни пролетали быстрее, чем пожелтевшие листья срывались с деревьев. Время пришло: Святая Варвара готовилась принять под своими сводами очередных знатных молодоженов.
Грозовой тучей, что рухнула с небес на землю, громада хмурилась посреди детинца. Храм словно держал в узде веселье белоснежных церквей, резных теремов и хором, рассыпанных вокруг. Лишь безбожники голуби не питали трепета перед вековой святыней. Облепив полукруглые закомары, на которых покоились своды, бровки над вытянутыми окнами и выпуклые пояса орнаментов, они нахохлились с важностью бояр.
Горе той сеяжской княжне, что дерзнет повенчаться в любом другом соборе: вовек не видать ей здорового потомства. Во всяком случае, так гласило древнее поверье, и никто не смел в этом усомниться. Поэтому свадьба растягивалась не на неделю, а почти на целый месяц. Венчание перед господом, потом - долгий изнурительный путь через лысые леса, отсыревшие седые поля, морщины холмов и рытвины оврагов, деревушки, становища. И все это по каше распутицы, заваренной осенними дождями. Наконец, Господин Великий Гривноград, свадебный пир во дворце жениха. Не многие могли отважиться на такой путь дождливой осенью, но оба князя - и Невер, и Всеволод - сочли промедление непозволительным.
- Расступись! Молодые едут! Молодым дорогу! - раздались крики Борислава, едва слышные в гуле толпы. Как дружка Ладимира, он должен был скакать вперед и предупреждать всех о приближении свадебного поезда. В красной рубахе с жемчужным косым воротом и белом развевающемся плаще, он пролетал над волнами голов, подобно комете.
Вдалеке уже было слышно, как взрывалась толпа, приветствуя многоцветную реку свадебной процессии. Рев подкатывал все ближе, будто наступало многотысячное войско. Сперва показался возок невесты, шедший впереди на небольшом отдалении. Сбруя каурой лошади и дуга над ней были сплошь увешаны лисьими хвостиками и колокольцами. Княжна сидела неподвижно и обреченно. С ее зубчатого, словно верх частокола, серебряного налобника на плечи падали нити крупного жемчуга, а белое атласное платье с "аршинными" рукавами индевело разводами серебра. Рядом с ней расположилась почтенная сваха.
Яромир понуро плелся верхом вслед за женихом вместе с друзьями и дружинниками. Колдовство не сработало, но ему уже не было до этого никакого дела. В одном не обманула ведунья: все запретные мысли о сестрице растаяли, как утренний туман. Зато на смену им пришло новое, куда более сильное наваждение - сама Далемира. Лишь о ней думал княжич с того момента, как покинул ее скромное жилище.
Уже которую ночь он видел один и тот же сон, а после пробуждения сердце его било набатом, испарина жгла лицо. Он пробирается сквозь темный мрачный лес, тот самый, где живет ведунья. Под ногами - жилы корней и шерстистый мох. Отсыревшие лысые деревья, все в морщинах и наростах, тихо стонут, точно жалуются друг другу на тяжелую жизнь и хвори, как старики на завалинке. Вдруг впереди сквозь поволоку лесного мрака сверкает начищенным медным зеркалом водная гладь. Бор ступеньками спускается к озерцу, деревья сменяются корявыми кустами, и Яромир выходит на заболоченный бережок. За высокими камышами слышны всплески и звонкий смех.
- Здравствуй, княжич, ясный сокол! Говорила же, что ты воротишься, от судьбы ведь не убежишь, как ни пытайся.
Далемира показывается из-за камышей, неспешно плывет к берегу и, в чем мать родила, выходит из воды - на ней лишь неразлучный оберег. С каждым шагом ее упругая грудь, усаженная хрусталинками воды, заискивающе вздрагивает, локоны струятся водопадом до самых бедер, крутых и манящих. Словно языческая богиня Лада спустилась на землю. И вот она совсем близко, осталось лишь протянуть руку и… Безжалостная явь, чертово утро вновь крадут у Яромира его зазнобу. За это он готов был своими руками свернуть шеи всем петухам на свете.
В громадном соборе негде было упасть и слезинке. Бояре, великие и удельные князья со своими семьями, бесчисленные тиуны, старшие и младшие дружинники, гридни, иностранные послы - кого здесь только не было. Все изнемогали от жары и духоты; вместо воздуха курилась клубами густая пелена благовоний и дыма от жженого воска.
С могучих столпов, деливших пространство на пять нефов, и высоких сводов-парусов укоризненно глядели лики фресковых и мозаичных святых. Между ними немного игриво скользили белокрылые ангелы. Повсюду мерцали языками пламени напольные свещники, словно золотые деревца с огненными плодами. Из недоступной выси на цепях спускались гигантские паникадила, похожие на императорские короны с каменьями. Стены безжалостно обжигали взор золотой росписью: орнаменты, лики, строчки из писания теснили и поджимали друг друга. Весь этот жар слегка остужали серебром и хрусталем окладов многочисленные иконы.
Молодые стояли у алтарной перегородки на куске красной тафты, а над их головами попы и диаконы держали святые образа. Венчал их сам митрополит сеяжский, владыка Феодор. От беспробудной тоски, духоты и тугого налобника, сдавившего голову пыточными тисками, Алена увяла, как былинка. Она украдкой подняла глаза вверх, на хоры, чтобы хоть на мгновенье увидеть матушку, ощутить ее поддержку, пусть издалека. Но резная аркада высоких хоров растаяла в слепящем сиянии паникадил - не разобрать было даже силуэтов.
Большая часть венчания осталась позади: прочитаны все псалмы, на головы Алены и Ладимира руками митрополита возложены свадебные венцы, даны клятвы.
- Так и падут под ноги наши и будут растоптаны все те, кто пожелает вызвать между нами вражду и ненависть! - отчеканил жених, топча своим желтым сафьянным сапогом осколки разбитой им хрустальной рюмки, из которой молодые только что отпили вина. Такова была древняя традиция.
Белослава пристально наблюдала с высоты за тем, как ее драгоценная дочь вместе с новоиспеченным супругом пробираются по узкому ущелью между двумя рядами женщин, щедро осыпающих их льняным и конопляным семенем. Когда они добрались до выхода и покинули собор, княгиня с упреком покосилась на мужа.
- Ради Господа, только не сейчас, не в храме божьем! - раздраженно буркнул Невер вполголоса.
- Да разве же я что-то молвила, княже? Я молчала. Ты попутал: видать, это совесть твоя с тобой говорить изволит, - ответила великая княгиня и в знак смирения, показательно прикрыв свои большие янтарные глаза, поклонилась.
- Эээх, бабы! Бесовские вы создания, прости Боже! - взмолился Невер. - О чем только мысли ваши? Где Вирея твоя, где император твой? За морем, за окияном теплым! В бой с нами вирейцы не пойдут, надобно им это больно! А Гривноград здесь, под боком! Гривноград богат и силен, вместе всех врагов пересилим! Что там пересилим - в порошок сотрем!
- Врагов-то сотрете, вот только наших ли? - ответила княгиня, и по ее лицу с правильными, как у мраморной вирейской скульптуры, чертами пробежал холодок. - Люди молвят, что на себя Всеволод поволоку тянет. Что хочет он с тобой праденского рыцаря бить, а степняку поганому и слова бранного страшится вымолвить.
Невер начал терять самообладание, и глаза его облачились в мутно-голубое стекло.
- А ты вот мне покажи, что за люди такую ересь несут! - прохрипел князь. - Я этим людям перво-наперво язык отрежу и заставлю сожрать, опосля велю их в Ладноре утопить! И не вздумай повторять, что не люб ей Ладимир! Наследник вирейский, которого она знать не знает и видать на видывала, люб почему-то, а Ладимир не люб! Спасибо скажите, что в монастырь не отправил!
* * *
Выдвигаться в Гривноград решили на следующий день, а пока свадебный пир бурлил в гостевых хоромах, где уже месяц жил Ладимир. Впрочем, весь город превратился в огромный пиршественный зал. До самого рассвета улицы детинца и посада румянились и трепетали в масляном свете березовых светочей, воткнутых в столбы, за которыми следили специально отряженные челядины. Пять бесконечных обозов телег проползли, как гусеницы, по городу, извергая из себя на радость люду бочонки и жбаны с вином, медами, пивом и брагой.
В гостевом дворце было немало роскошных горниц, одрин и опочивален, но свадебное ложе, как заведено, устроили в скромном холодном сеннике.
- Ах ты лебедушка, ягодка ты наливная, что же так дрожишь, ненаглядная? Скоро придет твой сокол удалой, согреет тебя дитятко, - приговаривала мамка Никифоровна, раздевая продрогшую Алену до исподней сорочицы.
Вокруг копошились сенные девицы, что-то расставляя и чем-то шелестя, периодически подавая Никифоровне гребень и другие предметы.
- Ты, главное, помни, что я тебе молвила, - продолжала мамка. - Ладимира не страшись - худого он тебе ничего не сделает. И слушайся его, делай все, что скажет! Поняла, голубка?
Девицы закончили все приготовления, накрыли на стол, и мамка усадила Алену на пуховую перину. Еще за день до свадьбы обычное ложе заменили на брачное, сложенное из сорока туго переплетенных снопов ржи. Вдоль стен расставили бочки и сосуды с пшеницей, овсом и ячменем - все это должно было "помогать тому, чтобы у брачащихся в супружеской жизни было изобилие пищи и жизненных припасов".
Княжна сама не заметила, как все вышли вон. Сидя на краю ложа и ежась под пудовой, подбитой соболями шубой, она прожигала взглядом дыру в дубовой двери и слушала отголоски торжества, лившиеся из гридницы. Гулкий стук шагов прорезался сквозь отдаленный гомон и музыку, начал нарастать и приближаться. Вскоре дверь распахнулась. Ярким полумесяцем во мрак сенника вплыл Ладимир, мерцая жемчужными запонами, серебряной и золотой вышивкой на одеянии. Вместе с ним впорхнули шесть мальчуганов в синих кафтанах с горящими факелами в руках. Мальчики быстро воткнули факелы в бочки с зерном, схватили приготовленных для них соболей и растворились, захлопнув за собой дверь.
- Ты плачешь, краса? - удивленно спросил Ладимир. - Ужель я - причина твоих слез? Неужто так я плох, так не люб тебе?
"Она же совсем дитя, с такой возлежать-то грех", - скользнуло в голове у Ладимира, когда княжна подняла к нему свое заплаканное личико.
Он заботливо утер слезы с ее пылающих щек и улыбнулся. Алена и раньше мельком видела княжича из окошка своего высокого терема, но лишь сейчас смогла разглядеть его как следует. Карие глаза глядели на нее прямо и бесхитростно, а маховые перья бровей взмыли в какой-то странной, беззлобной усмешке. Приветливый вид и молодецкая стать мужа немного успокоили горемычную княжну. Громко всхлипнув и обуздав слезы, она робко улыбнулась в ответ.
- Другое дело, царица моя! - довольно воскликнул Ладимир. - Словно луна пробилась сквозь беспробудный мрак! Как райская птица, освещая все вокруг, твоя улыбка озаряет этот мир!