– Ничего страшного, – Елена Прекрасная ласково взяла подпольщиков за руки. – Мы будем тренироваться и у нас все получится. Шапкин-Невидимкин писал, что с первого раза редко кто все правильно делает, и советовал настойчиво практиковаться. Сейчас я пойду еще что-нибудь полезное вычитаю…
– НЕТ!!! – в один голос выкрикнуло оборонное командование.
– П-почему? – испуганная такой бурной реакцией на свое безобидное предложение, царица захлопала глазами.
– А-а… Э-э… Н-не сейчас, мы имели ввиду… – поправился Дионисий.
– Да, не сейчас, голубушка, – поддержал его Митроха. – Лучше потом. Когда-нибудь.
– Но почему? – не переставала удивляться Елена.
– Потому что сейчас нам будет некогда, ваше величество. Теперь у нас есть всё для побега пленников из Меховой башни и откладывать наше предприятие смысла нет, – торжественно произнес библиотечный.
– Ты хочешь сказать, что сегодня?… – всплеснула руками царица.
– Ага, – довольно подтвердил Митроха. – Сейчас кошку приспособим – и всё. Записка написана?
– Написана, – подтвердил Дионисий.
– Тогда ждем часов до двух, пока все угомонятся – и вперед!
– …Всё готово? – мятным шепотом сурово пробасил Граненыч.
– Всё, – подтвердил Дионисий. – Записка примотана к стреле самой толстой ниткой, какую я только смог отыскать – не оторвется. Внутри кусок коробка и несколько спичек.
– Бечевка?…
– Крепко привязана. На бантик.
– На бантик! – фыркнул истопник. – На два узла перевяжи!
– Сейчас… – торопливо завозился библиотечный.
– Шнур? Веревка? Все смотано, как полагается? Не придется распутывать? – продолжил Митроха проверку перед запуском.
– Нет, все лежит аккуратно, – доложила Елена, дрожащая не то от холода, изливающегося из открытого окна, не то от волнения.
– Тогда – стреляю!
Взволнованная царица хотела было еще раз спросить его, не убьют ли они кого-нибудь нечаянно своим выстрелом, если вообще попадут в окно, но подумала, что ни уверенности, ни меткости напоминание о возможном летальном исходе их стратегу вряд ли добавит, и не стала.
Граненыч, решительно нахмурившись и поджав губы, вскарабкался на подставленный к подоконнику стол, наложил стрелу на лук, прицелился и отпустил тетиву.
В любом соревновании даже самых косоглазых лучников у него не было бы ни единого шанса поразить мишень, и даже тот факт, что большое окно зияло темнотой на сером фоне всего в тридцати метрах от его позиции, не повышало процент успеха ни на йоту. Но вмешался нечастый в последнее время гость Лукоморска – везение – и, ко всеобщему изумлению, с первой попытки стрела разбила истерично дзенькнувшее стекло и влетела в чулан, ставший тюрьмой родителям ее мужа и бедной, ни в чем не повинной девице боярышне Серафиме.
Облегченно переведя дух, что первый этап их плана прошел гладко, оборонное командование сосредоточилось на ожидании.
Бечевка была крепко зажата в ручках библиотечного, ничего больше пока поделать было нельзя, и им оставалось только набраться терпения, но именно это и было сейчас выше его оккультных сил. Он не мог спокойно простоять на месте и секунды – то и дело он переминался с ноги на ногу, привставал на цыпочки, вытягивая по-гусиному шею и вглядываясь во тьму, из боязни пропустить условное подергивание, если оно вдруг будет недостаточно сильным.
Елена готова была к нему присоединиться, если бы не сознание того, что она здесь все-таки царица, а царицы так себя не ведут. По крайней мере, когда их видят.
Граненыч наугад вытянул со стеллажа за спиной толстенную книгу, открыл ее посредине и стал в полной темноте невозмутимо рассматривать картинки. Или просто пытаться определить их наличие в данной книжке.
Ждать пришлось недолго.
Через несколько минут после выстрела в глубине чулана как будто засветился и погас крошечный огонек, а еще через несколько минут, показавшимся заговорщикам часами, Дионисий подпрыгнул, как будто веревочка была привязана к его рукам и ногам, а он был марионеткой:
– Они дернули!.. Они дернули!.. Три раза!.. Как условились!.. Они согласны!..
– Елена? – обернулся истопник к царице как генерал на поле боя к своему капитану, зажав книгу в подмышке.
– Всё готово! – срывающимся шепотом тут же отозвалась она. – Дионисий, дергай!..
Библиотечный изо всех сил дернул ответные три раза свой конец бечевки и моментально почувствовал, как она поползла у него из рук.
– Шнур потянулся! – отрапортовала Елена Прекрасная через минуту, и Граненыч удовлетворенно кивнул головой.
Еще минута – и она доложила, что пошла веревка, а с ней – кошка и подвесная люлька – хитроумная конструкция из ремней и веревок, в которой пленники должны были в целости и невредимости достичь библиотеки.
Спустя еще несколько минут веревка остановилась.
Не говоря больше ни слова, Граненыч стал быстро наматывать ее вокруг колонны. Елена, нервно прикусив губу и сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, до рези в глазах вглядывалась в темное окно напротив.
Какой нелепый, какой ненадежный план – почти каждый его шаг висел на каком-нибудь "если", "вдруг" или "наверное", но это всё, что они смогли придумать и подготовить за несколько дней. Если кто-нибудь еще восемь дней назад сказал бы ей, что она в компании истопника Митрохи и неизвестного науке домашнего духа – некоего библиотечного – будет спасать жизнь родителям своего мужа и юной боярышне от злобного колдуна, захватившего власть, она бы не рассмеялась тому в лицо исключительно из-за хорошего воспитания…
Ну почему на ее месте должна была оказаться именно она?! Ведь если бы здесь сейчас была бы бедовая супруга Иона Серафима, то уж она-то изобрела бы что-нибудь такое невероятное, сногсшибательное, что никому другому и в голову бы не пришло! Но где она теперь – кто его знает… Может, ей сейчас еще хуже, чем им всем, вместе взятым… Хотя вряд ли Серафиме сейчас могло быть хуже чем ей, Елене. Ведь если что-нибудь пойдет не так – оборвется веревка, застрянет люлька, лопнут ремни, развяжется какой-нибудь узел, увидит враг – даже не задумываясь, она могла привести с десяток причин, по которым их план мог рухнуть и погубить всех – то виновата в этом будет только она.
Она царица. Она решила. Ей отвечать.
Из облака переживаний и дурных предчувствий ее вывел восторженный шепот Дионисия:
– Веревка натянулась!.. Кто-то сел в люльку!.. Кто-то скользит!.. У нас получилось! Получилось!..
– Кто? Кто спускается первый?
– Кто там в авангарде?
– То есть в люльке?…
– То есть впереди!
– Непонятно… – библиотечный, натужно прищурившись, попытался разобрать хотя бы намек на то, кто будет их первым спасенным. – Но по-моему, это не царь… И человек, насколько я могу разобрать в такую тьму, стройнее, чем царица Ефросинья…
– Это Серафима Конева-Тыгыдычная! – радостно всплеснула руками Елена. – Но как это благородно со стороны царя и царицы… Они пустили ее первой – вдруг второго рейса не будет…
– Да что ты говоришь такое, твое величество! – сердито прицыкнул на нее Граненыч. – Куда он денется-то? Если в первый раз получилось, то дальше пойдет как по маслу!
– Сглазил!!! – прижал вдруг ручку к сердцу хозяин библиотеки. – Люлька остановилась!..
– Что случилось? – кинулась к окну Елена.
– Не видно… Ничего не разгляжу… Но вроде, все в порядке… – библиотечный изгибался и извивался, как кобра в танце, стараясь углядеть, что там вдруг произошло, но не успел. Немного повисев, покачиваясь на осеннем ветру, как забытая на ветке груша, люлька снова пришла в движение и медленно поползла к ним.
– Устала, наверное, ваша дивчина с непривычки-то, – сочувственно предположил истопник, и снова подхватил с полки книжку, чтобы чем-нибудь занять дрожащие теперь уже от волнения руки. – Чай, боярская дочка-то, не прачки какой. А сейчас отдохнула и дальше веревку-то перебирает. Не волнуйся, царица. И минуты не пройдет, как она здесь будет.
Ровно через пять минут люлька, рывками передвигаясь по провисшей, но крепко держащейся веревке, замерла у их окна.
– Серафима, девочка моя бедная, хорошая наша, милая, – бросилась к прибывшей счастливая царица. Уже не сдерживая слез радости, она крепко обняла ее, прижала к сердцу и горячо поцеловала в лоб.
– АЙ!!!..
– ХА! ХА! ХА! ХА! ХА!
Перекрывая дребезжащий деревянный смех, сухо щелкнули пальцы, и темнота в библиотеке вспыхнула голубым светом. Граненыч и Дионисий отпрянули.
Елена с перекошенным от отвращения и ужаса лицом, как будто только что поцеловала плод любви слизня и паука, силилась и не могла вырваться из объятий Чернослова.
* * *
…Чернослов капнул несколько капель своего заморочного зелья на стол, с удовлетворением понаблюдал, как задымилось дорогое дерево, и усмехнулся.
Всё удается. Всё предсказуемо, скучно и однообразно, но всё удается, и это не отбросишь просто так. Восемь дней подряд, с той самой минуты, как он заклинанием вышиб двери дворцовой трапезной, удача днюет и ночует с ним. И даже теперь, не успел он мысленно пожаловаться на заедающую рутину, как заявляется это мычащее толстомордое ничтожество, ставшее после своих идиотских злоключений посмешищем всей Черной Сотни – и преподносит ему такой подарок, такое развлечение…
Вот уж не ожидал от него.
Колдун покривил уголки губ в усмешке и довольно прищурился. Ну наконец-то что-то интересное. Хотя пьяницу-служку, спятившего домового и неизвестного происхождения бабу, которую тупой Букаха почему-то принял за царицу Елену, ни при каких обстоятельствах нельзя было назвать противниками, достойными его, но это все же лучше, чем ничего. И уж во всяком случае неплохой предлог, чтобы оторваться от необходимой, но нудной и кропотливой работы над зельем, которое позволит одному его солдату управлять уже не двадцатью, а пятидесятью местными болванчиками.
Финальное противостояние армии царя Костея должно быть поистине кровавым, чтобы коснулось каждой семьи, чтобы содрогнулись самые кровожадные боги, каких только исторгало человеческое сознание, а туземцы запомнили его как кошмар, равному которому не было и не будет в веках, и приветствовали Костея как отца-освободителя.
Мясорубка! Кровавая баня! Конец света! Если через сто лет их потомки будут рассказывать об этой резне без дрожи и в полный голос – я потерял эти несколько недель зря.
И это еще не упоминая расправы над старым царем с царицею и их этой… как ее? Золовки? Снохи? Свояченицы? Какая разница…
Погребение заживо их бояр уже вызвало в городе хороший резонанс, хоть и прошло без стечения публики и как-то скомкано и не по плану. Но может, с другой стороны, оно и лучше. Чего не знаешь – страшишься больше. А с каждым днем будут еще добавляться поражающие воображение подробности, клянущиеся в честности очевидцы…
Через пару недель они сделают всю работу за меня.
Нет… Если лукоморцы смогут рассказывать об этом детям до шестнадцати, мне определенно пора в отставку, заговаривать прыщи на ярмарках в балаганах… Но что-то мне подсказывает, что балаганам придется подождать.
Чернослов удовлетворенно улыбнулся приятным мыслям, отогнал их и брезгливо скосил глаза на Букаху – живое воплощение абстрактного понятия "верноподданичество" – коленопреклоненного, скрюченного, умильно пожирающего его глазами, как дворняга – окорок на витрине лавки.
– Так когда, ты говоришь, они должны попытаться освободить обреченных монархов данного непочтенного государства? – уточнил он у предателя, все еще не глядя на него в упор.
– Сегодня, ваше величество, насколько я понял, сегодня ночью, – угодливо прогнулся он еще сильнее, и рот его растянулся в масляной улыбочке. – После двух.
– Очень хорошо, – кивнул колдун. – Я этим займусь.
Щелчком пальцев он загасил огонь под котелком с составом и повернулся к полке, чтобы расставить пробирки.
Порядок на рабочем месте – прежде всего. Как там говорят аборигены? "Кончил дело – гуляй смело"? Умная мысль проникает иногда и в такие головы, как у них…
– А я?… А мне?… А меня?… – если бы у Букахи был хвост, он бы им сейчас вилял.
Чернослов с искренним недоумением обернулся и смерил его взглядом.
Чего он ждет? Милости? Он что, дурак?
– Ты? – переспросил он, усмехнулся и продолжил свое дело. – А что – ты? Ты ступай обратно к Ништяку. Он любит хорошо начищенные сапоги.
– Но… – у бывшего доблестного военачальника бывшей доблестной армии Лукоморья были глаза побитой собаки. – Я ведь ночи не спал… сапоги износил, по дворцу бегаючи, врагов вашего величества выискиваючи… А этот мерзавец меня чуть насмерть не сбил, когда мимо пробегал – я уж думал, у меня инфаркт сердца случится, ваше величество… Мне ж показалось, что это он меня выследил и наскочить хотел, чтобы жизни слугу вашего верного лишить… вас без защиты и информации оставить… А если бы они меня обнаружили, когда я под дверями подслушивал, мне ж живым не быть, как пить дать… казнили бы, мерзавцы, ужасной смертию… недрогнувшей рукой… Звери они, звери!.. вот я какие страсти перетерпел… Только чтобы вашему величеству всё как есть про всех донести… ничего не утаить… Так разве усердие мое не заслужило…
Колдун поставил пробирку, которую только что взял в руки, обратно на стол, снова повернулся к Букахе и холодно уперся взглядом ему в переносицу.
– Нет. А что?
– Н-нич-чег-го… – ходатайство экс-воеводы о лучшей доле застряло у него в горле, а в голове появилась и осталась на ПМЖ мысль, что, если разобраться, то и сейчас ему живется совсем неплохо. – Спасибо… Вам показалось… Извините… Я пойду… Если вы не думаете, что моя помощь вам может пона…
– Твоя помощь? – расхохотался от всей своей черной зловонной формации, известной у него под названием души, колдун. – ТВОЯ ПОМОЩЬ?! МНЕ?! ЧЕРНОСЛОВУ УЖАСНОМУ?! Ты должен быть благодарен, что я вернул тебе речь, ничтожество! Ненавижу предателей. Пошел вон и скажи лейтенанту, чтобы он тебя хорошенько выпорол. За болтовню.
– Да… Конечно… Конечно… – пластмассово улыбаясь и кланяясь, попятился задом и не попал с первой попытки в дверь Букаха.
– Правильно я говорю?
– Правильно, ваше величество, истинный свет, правильно!.. Даже гораздо правильнее, чем есть на самом деле!..
– Что-о?!.. – вытаращил глаза Чернослов и расхохотался. – Ну, дурак… Подхалим и дурак. И как тебя ваш бывший царь такого терпел…
М-да-а-а-а… Нелегко быть предателем. Никто тебя не ценит и не любит…
Почему-то.
– И кстати – поговорка "язык мой – враг мой" – это точно про тебя, – окликнул уже скрывающегося в коридоре Букаху колдун. – И голос у тебя противный… И сам ты… Так что – молчи-ка ты опять. Тебе же лучше будет.
– За что?!..
– Если ты перед всеми расстилаешься, не удивляйся, что об тебя вытирают ноги, – презрительно ухмыляясь, процитировал Чернослов изречение дня из своего устроителя крокодиловой кожи.
Не дожидаясь ответа, он щелкнул пальцами – и боярин-ренегат снова чуть не подавился собственным языком.
– Вот так-то лучше, – криво усмехнулся колдун и махнул рукой – дверь, яростно скрипнув петлями, захлопнулась, с глухим стуком треснув экс-полководца по лбу.
Тот не смог даже охнуть.
Когда дверь за гостем закрылась, колдун заложил руки за спину и, едва не подпрыгивая от возбуждения, прошелся по палатам. Заурядный человек на его месте сейчас бы вызвал Черную Сотню, и они быстро и методично перевернули бы дворец вверх дном и разыскали бы всех злоумышленников, а если бы не нашли, то назначили бы. Но это же всё плоско, приземленно и банально, как лист фанеры, упавший с крыши. Где в этом была интрига, где здоровый авантюризм, где полет фантазии?
Нет. Это было не для него. Он поступит иначе.
Со сладостным предвкушением удовольствия он достал из ящика стола любимый устроитель, открыл на сегодняшней дате и в самом конце страницы – где еще оставалось свободное место – каллиграфическим почерком вписал и сразу вычеркнул как исполненное: "Медленно и со вкусом утопить в крови мятеж, чтобы было о чем вспомнить".