- Нет, Осе, - тяжко вздохнула девушка. - Просто, я всему виной: он звал меня плясать - я отказала… Велели мне его остерегаться. А я привыкла подчиняться старшим. Я их люблю, они души во мне не чают.
- Он грубым был?
- Грозился выпить кровь, пугал, что тролль… И было так похоже…
- Видать, с расстройства в сказку провалился, - усмехнулась Осе. - Когда он там, сам черт ему не брат… Стирай следы - ты более глазаста, а там и ливень смоет их совсем.
Сольвейг принялась растирать следы ногами. Осе топталась рядом без особого толка, но все подчищая за девушкой. И говорила без умолку, обрадовавшись благодарной слушательнице. О сыне она могла говорить сутками.
- А вы найти его и не хотели? - вдруг спросила Сольвейг.
- Найти б хотела, - хитро улыбнулась женщина. - Обнаружить - нет.
- Он далеко, - сказала Сольвейг. - Здесь можно не стараться. Следы же эти вовсе не его.
- Как ты догадалась?
- Они гораздо меньше, чем его…
- Ты молодец - глазаста и умна, но не о том я… Как догадалась, что он далеко?
- Я рядом с ним, - потупила глаза Сольвейг, слегка покраснев.
Осе остановилась и внимательно присмотрелась к девушке.
- Я думала у нас вершины на ветру, - покачала она головой. - Однако и в твоей головке он гуляет… Ты с ним или со мной?
- С обоими, - прошептала Сольвейг, прекрасно понимая, что этого не может быть.
Весна скользнула. Лето пролетело. Осенним воем ветер заболел. И солнце покидало душу Сольвейг, блуждал холодной моросью туман…
Услышав это лирическое отступление, я как бы очнулся, то есть снова увидел перед собой циркача-рассказчика, ничуть не похожего на тролля (можно подумать, что я когда-то видел настоящих троллей!) и понял, что предполагается авторская ремарка.
Заметив мой вопросительный взгляд, он напомнил:
- Я о пунктире вас предупредил… Хотя пунктир - основа всякой драмы, и вам не привыкать скакать сознаньем по картинам пьесы… Вы помните, что Пера не нашли?
- Еще бы! Помню… - подтвердил я без сомненья. - И время он неплохо проводил, прогнавши Ингрид, в коллективном сексе с пастушками тремя… Порхал, как шмель с цветочка на цветок. Себе в усладу и цветам на радость… Пас с ними скот и хищников гонял, потом сдирая с них привычно шкуры. Подружкам на одежды отдавал.
- Все так, - кивнул согласно мне Фенрир. - Все так… Забыться он хотел, поскольку в свете солнца видел Сольвейг. Да и Луна частенько рисовала ее то в профиль, то анфас на глади озера и ветром оживляла… От трепета его сжимало дух… И, грех приняв на душу, мечтал о Сольвейг, а ласкал пастушек.
- Да, верю, - согласился я. - Это так похоже на людей: душой - с одними, но с другими - телом. Душа - в мечтах, в нужде все время плоть.
- Но это правды часть… Не главная притом, - вздохнул Фен.
- Что ж главное?
- Она была с ним рядом…
- Душою?
- Да… Но что душа без тела? Без крыльев птица? Иль полет без птицы?
- Не верю! Набожна, чиста, совсем невинна… За то ее и полюбил Пер Гюнт, что на других нисколько не похожа, - возмутился я.
- Фантазия не грязь, а орган чувства, которое, увы, не всем доступно, - поморщился он моей бестолковости. - Кто треплет плоть о камни низкой страсти, кто в солнце душу щедро превратил да издали тепло и свет дарует.
- Она к нему стремилась! - кивнул я. - Мне понятно.
- А я твержу - она была с ним рядом! - талдычил Фен. - Она сама о том мне говорила.
- Откуда ж с нею ты знаком? - удивился я.
- Что ж, далее внимай, - кивнул он, прикрыв глаза и откинувшись в кресле.
Из церкви вышла толпа и принялась рассасываться в разных направлениях - каждый метил на свою тропу.
- Мама, я догоню, - сказала Сольвейг. - Хочу с Ингрид поговорить.
- Подруга, что ли? - откликнулась мать.
- Может ею стать, - ответила девушка.
- Но ты недолго, дома много дел, - проворчав, разрешила мать.
Сольвейг дождалась, пока родители отойдут, а Ингрид приблизится, и окликнула:
- Ингрид.
- Что тебе? - недовольно буркнула та, но от семьи отстала.
- Поговорить хотела, - тихо ответила Сольвейг.
- Ты со мной? - удивилась Ингрид. - О чем нам говорить?
- О нем… - еле слышно прошептала Сольвейг.
- О нё-ом?! - дикой кошкой зашипела Ингрид, моментально поняв, о ком речь. - Чтоб Тор его Молниром поразил!.. А Один чтоб на дереве повесил!.. Чтоб жарил черт его на вертеле! Чтоб тролли его в тьму навек упёрли!..
- Уперли… - тихо сообщила Сольвейг.
- Что?! - осеклась Ингрид. - Ты о чем?
- Уперли тролли Пера в тьму…
- Он умер? - испугавшись, спросила сдавленным шепотом Ингрид.
- Нет еще… Пока во тьме душа его блуждает. И змей Ёргирмунд путь ей искривляет.
- А тело?!
- Во тьме пещеры стонет на камнях.
- Откуда знаешь? - больно схватила ее за руку Ингрид.
- Я чувствую…
- Ты?.. Чувствуешь?.. - Ингрид разочарованно оттолкнула Сольвейг. - Мне голову морочишь! Да ты, как Пер, на голову больна!.. Что это я?.. С тобой сойдешь с ума… Мои проклятья Бог, видать, услышал - воздал ему!.. И я была готова… с обрыва вниз дурною головой: была б умна - не верила б ему.
- Нет, Бог не мстит, он милостив и добр… Не головой ты верила - надеждой, - тихо возразила Сольвейг. - Ведь он не крал тебя - помог бежать…
- Помог, - прохрипела зло Ингрид. - Я не звала его. Он сам пришел.
- Его послал жених твой, дуралей, упрашивал, сулил вола за помощь, - рассказала Сольвейг. - Я слышала.
- Безмозглый идиот, нашел кого просить… Уж лучше б волка в пастухи позвал… - еще пуще озлилась Ингрид.
- Но он пришел, и родилась надежда… - напомнила Сольвейг.
- Да, родилась! - угрюмо подтвердила бывшая невеста. - Я думала - за мной пришел он, как из сказки избавитель. Ведь жил он в сказках, пил лишь наяву да кулаки чесал о ребра пьяниц, таких как он.
- И я бы так могла… наверное, - откликнулась Сольвейг.
- Ты? Не смеши! - зло усмехнулась Ингрид. - Молитвенник тебе заместо сердца! И катехизис вместо вольных чувств!.. Будь проклята! Ведь ты его сгубила…
- Сгубила я, - вздохнув, согласилась Сольвейг, - но он спасал тебя! Хоть я была тобой…
- Да замолчи ты, дура! На мне теперь позор, а ты, как божий свет, чиста для всех, светла, и даже тени нет! Я позже поняла, что он украл тебя… Был очень огорчен, ошибку обнаружив… Ночь выветрила хмель, похмелье было горьким…
- Ты - телом с ним была, а я - душой, - вздохнула Сольвейг.
- И кто из нас грешней?!
- Пред Богом - я, - потупила взор Сольвейг. - А ты - пред прочим миром. Мы - сестры по любви…
- Мы - сестры во грехе! - хмыкнула Ингрид. - Ты мрак не осветляй!
- Любовь не грех, а в нас дыханье божье… Она не тьма, а свет, поскольку Бог - любовь, - возразила Сольвейг, посмотрев в глаза Ингрид.
- Блаженная… Твоя любовь во лжи, моя была для взоров всех открытой… Стыдишься ты любви, я за любовь убита, - горько ответила ей Ингрид.
- А ты права, сестра моя, прости. Я до конца должна твой путь пройти…
Сольвейг повернулась и быстро пошла за родителями и Хильдой.
Сделав несколько шагов, обернулась и сказала Ингрид:
- Молиться мы должны, чтоб он вернулся в свет. Когда в нас нет любви, и нас, по сути, нет…
Сольвейг в теплом меховом костюме поднимается на лыжах по заснеженному склону в гору. Из снега торчат верхушки елей и голые ветви лиственных деревьев. Солнечно. Изо рта девушки вырываются облачка горячего дыхания.
- Замерзну иль найду, - бормочет она под нос. - Назад дороги нет. Я проклята отцом. И мать ушла в обиде. Сестренка только вслед махнула мне рукой и плакала навзрыд, как будто хоронила… Да так оно и есть - я умерла для них… Но Бог меня простит, и мать его поймет. Кто в жизни знал любовь, влюбленных не осудит. А кто любви не знал, тот с радостью казнит… Ух… Но как же высоко забрался мой жених! Кто звал меня и днем, и ночью беспрерывно. Я слышала твой зов, он жил в мечтах моих… Я знаю путь к тебе - во снах его видала. Замерзну иль найду… С тобой теперь мой дом. Я знаю - ты для нас его с надеждой строил.
Она огибает очередную вершину, потому что по скалам на лыжах не забраться, и видит на следующем склоне деревянную избушку, крепко стоящую на каменном фундаменте. Над входом прибиты оленьи рога. Пер, стоя спиной к ней, прибивает к дверям засов.
- Нашла, - выдыхает Сольвейг и тихонько радостно взвизгивает. - Й-их!.. И только разогрелась, добры ко мне и ветер, и мороз… Но сумерки уже, я вовремя успела…
Отталкивается и быстро съезжает со своего склона, взлетая на склон, где пристроилась избушка.
- Бог в помощь, Пер, тебе! - крикнула она в возбуждении полета. - Беглянку не прогонишь?.. Ты звал меня, твой зов услышав, я пришла.
- Наверно, это сон! - уронил он топор из рук. - Не заблудилась часом давнишняя мечта средь этих снежных гор? Ты ль это, Сольвейг, иль тролли шутки шутят?
- Нет, это я, мой Пер, - ответила она. - Мне вовсе не до шуток. Теперь твоя навек.
- А как же твой отец?
- Теперь ты мне опора и защита, нет у меня уже ни дома, ни семьи, я отреклась от них, чтоб вечно быть с тобой, - потупив глаза, призналась Сольвейг.
- Ужель мечта сбылась? - сделал он неуверенный шаг к ней. - Меня ты не боишься?
- Все знаю о тебе, исчез совсем мой страх, - улыбнулась она слабо. - Я глупая была… Теперь глупа стократно. Я здесь, перед тобой - мне нет пути обратно…
- Услышал молитвы, наверное, Бог… Неужто всю жизнь провести здесь готова? Мой дом отобрали, я сам - вне закона: как выйду из леса, прикончат тотчас.
- Я выбрала жизнь, и иной мне не надо, - решительно ответила Сольвейг.
- Входи же в наш дом! Будь хозяйкой отныне, - пригласил девушку Пер. - Хотя королевских палат ты достойна.
- С тобой и в избушке мне будет привольно!
Она сняла лыжи и поднялась на крыльцо, стряхивая с ног снег. Прислонила лыжи к стене.
- О, как ты прекрасна, ожившая сказка, - прошептал, залюбовавшись ею Пер Гюнт. - Ужель для тебя моя грубая ласка? Неужто коснуться посмею тебя? Любовь вдохновенна, страсть тела - груба… Неужто посмею тебя уподобить всем прежним остывшим любовным надгробьям?..
- О чем ты там шепчешь? - спросила она.
- Любуюсь тобой, ты с мороза свежа, как утренний свет над вершинами Довре… - восторженно ответил Пер. - Иди же в наш дом и согрейся с дороги. Я дров принесу, чтобы ты не продрогла.
- Но я не замерзла!
- Нет, ночью мороз морозит на этих вершинах всерьез, - поднял топор Пер. - Уж я постараюсь, чтоб мы не замерзли.
- Ты только недолго, - попросила Сольвейг.
- На крыльях лечу! - ответил он и углубился в лес.
Сольвейг вошла в избушку, притворив за собой двери. Вечернее солнце светило прямо в маленькое оконце, освещая скромное внутреннее убранство: грубая, сколоченная из жердей мебель - стол, скамья, деревянная лежанка, покрытая звериными шкурами, выложенная из камней печь, в которой теплились угли, рядом высилась небольшая поленница.
"Хватило бы на ночь", - подумала она. Впрочем, откуда ей знать?
В комнате было несколько дверей, она заглянула во все. Одна вела в хлев. Пустой. Пока. Только по стенам были развешаны замороженные туши зверей. Еды надолго хватит. Другая - в кладовую, увешанную меховой одеждой и просто шкурами. В стене хлева угадывалась дверь в отхожее место.
С улицы послышался стук топора. Сольвейг улыбнулась, осознав, что, наконец, дома. Села на лежанку, та приятно пружинила жердями и была мягка - шкур охотник не жалел. Кажется, даже задремала в тепле. Через некоторое время послышался шум сбрасываемых на крыльцо дров. Сольвейг выскочила.
- Ты пришел?
- Нет, принесу остальное и все, - пообещал он.
- Позволь я помогу! - попросила она. - Теперь на двоих мы поделим заботы…
- Дровишки таскать - это дело мое, - покачал головой Пер. - Я сейчас… Иди, ты замерзнешь.
И Сольвейг вернулась в дом. Опять на лежанку с улыбкой присела и в сладкую дрему легко улетела.
Открыла глаза. В доме стало темно. Сольвейг испуганно вскочила. Где же Пер?!
Выскочила на крыльцо. Не прибавилось дров. Конечно, она бы тогда не проспала.
На улице было светлее, чем в доме, но тени были совсем длинны, а свет иссякал.
- Пер! - закричала она с крыльца. - Пе-ер!
Никто не отозвался.
Она заскочила в дом, натянула на себя обратно теплую куртку и обувку, схватила ружье, висевшее на стене, надела патронташ. Вышла, взяла лыжи и, спустившись с крыльца, закрепила лыжи на ногах. Пошла по следу. Поваленный неподалеку ствол, был очищен от веток и разрублен на поленья. Хватило бы не только на ночь, а на неделю. Пера рядом не было.
- Пер! - закричала она опять.
Медведь? Медведи спят зимой… Шатун голодный?.. Или волки?.. Иль снова тролли?.. Боже сохрани!..
- Пер!..
На ее крик из глубины леса вышло зеленое мохнатое существо, похожее на женщину, рядом с ней прыгал столь же зеленый живой комочек. Ребенок. Когда-то в детстве Сольвейг видела обезьянку, моряки показывали, но эти существа не были похожи на обезьян. Ни взрослое, ни ребенок. Они ловко и даже грациозно перепрыгивали с камня на камень, минуя снег, и быстро приближались к Сольвейг.
"И за мной пришли…" - подумала она.
- Ну, здравствуй, светлый сон его души, - певуче произнесла Зеленая Женщина.
- Здорова будь, Зеленая Сестра, - ответила Сольвейг, узнав женщину. - И сыну твоему расти здоровым… Не думала, что встретимся мы въявь. Ты Пера увела?
- Ушел он сам, - усмехнулась Зеленая женщина. - И сына не признал… Я голый, говорил, и не зеленый. Совсем он не похож… Я вне закона, на меня охота, поймают - и убьют… Отец я никакой… Ты как-нибудь сама…
- Ты Пера сын? - присела на корточки перед ребенком Сольвейг.
- Меня он не признал, но чую - он отец, - по-взрослому ответил мальчик.
Сольвейг погладила его по голове и, вздохнув, поднялась.
- Насчет охоты он тебе не врал, - сказала она Зеленой Женщине. - Тем более что я к нему сбежала. Теперь народ озлобится вдвойне… Хоть на вершины эти не ходок тот, кто в долине к земледелью склонен. Но злоба крылья даст.
- Да знаю я, - махнула мохнатой рукой Женщина. - И отвела б беду, когда б он человеком оставался, а не скрывался в сказке, словно ёж за иглами фантазий и отмазок.
- А ты сама не сказка? - спросила Сольвейг.
- Нет, я тролль, - ответила Зеленая Женщина.
- Да, знаю - ты троллина принцесса, - кивнула Сольвейг. - И я тобой была, когда с тобой был Пер.
Зеленая женщина внимательно на нее посмотрела и пришла к выводу:
- Похоже, Солнышко, что троллям ты родня… Так чувствовать не могут человечки.
- Мы - дети Бога, вы - исчадья ада! - неуверенно воскликнула Сольвейг.
- Вот только этих глупостей не надо! - уверенно пресекла ее троллица. - Пред богом все равны, а он один на всех, кто верует в него. А прочим он не нужен… Неужто, мною став, ты опускалась в ад?
- Нет, - тихо ответила Сольвейг, - он меня любил, а это так прекрасно…
- Вот и меня не суй в свой ад напрасно!
- Не буду, ты прости.
- Меж нами что за счеты! - усмехнулась Зеленая Женщина.
- Но, все же, где мой Пер? - вернулась к главной теме Сольвейг.
- Увы, не твой, а наш, - вздохнула троллица. - Да и не наш, а свой… Принадлежат себе вовек такие Перы… Лишь ветерок подул - поднялся, улетел… Теперь ищи-свищи - навряд ли досвистишься.
- Но я ж к нему пришла!..
- И я явилась тоже… Страшна ты чистотой, а я не вышла рожей… Ты - женщина-мечта, мечте нельзя сбываться… Он, убежав, тебя от смерти уберег. И будет вновь мечтать безудержно о встрече.
- Ну, что ж, я подожду, зажгу в окошке свечи, чтоб отыскал он путь, когда пойдет домой, - кивнула Сольвейг. - Так, значит, ты его себе вернуть хотела?
- Да нет, отдать сынка, чтоб повзрослел немного… Не сын, а Пер. Но дура, как и ты - не для него дорога.
- Неужто с сыном ты легко бы так рассталась? - удивилась Сольвейг.
- Не знают тролли истинной разлуки: нас связывают чувства, а не руки, - таинственно улыбнувшись, ответила троллица. - Мы рядом с ним всегда, как с Пером ты бываешь временами.
Сольвейг опять присела перед ребенком.
- И, правда, Пера сын… Его глаза, улыбка… И взгляд из-под бровей, мечтательный и зыбкий… Над озером туман, и свет луны в тумане… Оставь сыночка мне! Мы будем вместе ждать…
- А ты в своем уме?
- Наверное, а в чьем же? - пожала плечами Сольвейг, захваченная, как ей показалось, спасительной идеей. - Ведь Пер любил меня, тебя лаская в страсти. Я в духе тоже мать ребеночку отчасти…
- Что ж, в этом что-то есть, - задумалась троллица. - Зачат от человека, он должен от людей в душе дождаться света… Свет троллей негасим, его мы не оставим… А ты ему открой свои людские тайны. Он нас соединит… А может быть погубит, поскольку он Фенрир…
- Волчонок крепкозубый, - ласково улыбнулась Сольвейг.
- Останешься ты с ней? - спросила троллица сына.
- А почему бы нет? - пожал он плечиками. - Жизнь новая забавна. Тем более, с тобой мы рядом непрестанно.
- По силам ли тебе воспитывать ребенка? - поинтересовалась деловым тоном троллица.
- Я думаю - смогу, ведь подняла сестренку, - ответила Сольвейг, понимая, что поднимать вместе с родителями и одной - разные вещи. Но надо было жить чем-то, кроме надежды.
- Ну, что ж, бери его, - решилась мать-троллица. - А я вас не оставлю, за сыном прослежу и сохраню от бед. Пока, сыночек, мой!
- Привет дедуле, мама! - легкомысленно расстался с матерью тролленок и ухватился за руку Сольвейг. - Ну, пошли! Папашу не догонишь… Вполне он жив-здоров, мечтает Крёзом стать и нас озолотить…
Сольвейг взяла ребенка на руки и заскользила по снегу к избушке. Уже почти совсем стемнело и изрядно похолодало. Действительно, пора было скрываться в тепле дома…
- Фенрир, сын Локи, - наконец-то дошло до меня.
Он улыбнулся, увидев, что до меня дошло.
- И вы пытаетесь донести эту правду до людей? - скептически спросил я.
- Правду, но не эту, - отрицательно покрутил он каменной гривой, и я только сейчас подумал, что она сильно напоминает волчью шерсть. Хотя специалистом по волчьей шерсти я тоже не был. Я считался специалистом только в театральных постановках и то сегодня я в этом начал сомневаться - в чем я сейчас участвую? В спектакле, в цирковом фокусе-покусе или в контакте с "зелеными человечками". Хотя уменьшительный суффикс здесь явно неуместен - Фенрир был, по крайней мере, на голову выше меня.
- А какую же тогда?
- Пожалуй, ее нельзя произносить вслух, - серьезно сказал он. - Она может стать правдой, только если вдруг сама обнаружится в душе, в душах ваших… Да и в наших тоже.
- И вы ждете, когда она сама обнаружится? - усмехнулся я. - Тогда конец света раньше наступит.
- Не раньше, а именно в этот момент, - поправил меня якобы тролль. - Но я, смею заметить, не просто жду, а работаю, приближая…
- Этими инсценировками?
- Это не инсценировки, а весьма адекватные демонстрации, - поморщился он.
- Ну, предположим, - кивнул я, ничего не поняв. - Но чем вас Ибсен не устроил? Очень даже талантливо представил ситуацию, символически, поэтически, драматически…