Прежде, чем он успел додумать мысль, Стефания достала несколько мелких купюр и прижала их чашкой.
Заплатила она только за себя.
- А откуда у тебя деньги? - спросил Данилюк.
- У тебя тоже есть, пошарь в карманах, - бросила чертовка.
- Хм. А откуда они у меня? - спросил Данилюк, действительно доставая купюры.
- По должности положено.
- Они настоящие?
- Нет. Просто наведение. Существуют, пока кому-нибудь принадлежат. Станут ничейными - исчезнут.
- Как это - ничейными?
- Ну если их в банк положат, например.
- В банке деньги не ничейные.
- Но конкретным людям они же не принадлежат. Этого достаточно.
Данилюк задумчиво отсчитал нужную сумму. Он все равно не очень понимал, как это работает.
- А зачем нам вообще деньги? - спросил он. - Командировочные, что ли? Так нам питаться-то не нужно. Гостиница тоже не нужна. Дорожных расходов нет.
- Ну что ты привязался? - поморщилась Стефания. - Зачем-зачем… Чтоб было! Сам посуди - понадобится мне, скажем, душу у кого-нибудь купить, а денежек-то и нет!
Данилюк вздрогнул. Не совсем уверенный, что правильно все понял, он осторожно переспросил:
- Купить… душу?.. И часто… ты их покупаешь?
- Случается иногда, - хихикнула Стефания. - У меня даже инструкция на этот счет специальная. Ты, кстати, свою продать не хочешь?
- А у меня кроме души что-то вообще есть? - скептично спросил Данилюк.
- Нету! - весело ответила чертовка. - Да ты не обращай внимания, это я так, по долгу службы.
- По долгу службы, - бесстрастно произнес Данилюк.
- Да ладно, ладно, чего ты в самом деле? Нужна мне твоя душа триста лет. Сейчас у нас этим всерьез никто и не занимается - так, иногда, по случаю… Да, в общем-то, их и раньше-то редко покупали.
- Почему?
- А смысла нет. Вы нам и так поставляете больше, чем мы можем переварить. А в Аду и так уже ступить негде. Так что покупаем мы только что-нибудь совсем уж особенное.
Договаривали они уже на ходу. Время пролетело незаметно, а клиент ждать не будет. Данилюк хорошо помнил, каким потерянным был первые дни по эту сторону, и не хотел подвергать тому же других.
Последний адрес в списке отличался от остальных. Не жилой дом, не квартира, а культурное заведение. Театр драмы.
Не каждый может похвастаться тем, что умер в театре.
Время было обеденное, а спектакль начинался только в шесть, так что народ вокруг не толокся. С любопытством прочтя афишу, Данилюк привычно шагнул сквозь запертую дверь… и не смог пройти. Довольно ощутимо напоролся на дверную ручку.
- Не понял, - удивленно моргнул он. - Это что?
- Медь же, - ткнула пальцем Стефания.
- Ну я вижу, что медь. И что?
- Медь не пропускает полуматериальных существ.
- Правда?.. Я раньше как-то не замечал.
- Так ты раньше был обычным призраком. Они совсем бесплотные, им медь побоку. А теперь ты воплощенный дух.
Данилюк все еще недоверчиво попытался просунуть палец в ручку. Действительно, ничего не получалось. Она казалась не то чтобы твердой… просто не пропускала.
- Век живи - век учись, - задумчиво сказал Данилюк, шагая в обход.
Внутри театр оказался… как театр. Такая присущая театрам пыльная величавость - все вычурное, старинное, слегка важничающее. Высокие потолки, балконы с лепниной, тяжелый красный занавес. На стене портреты актеров, за стеклом дремлет сонная кассирша.
Клиента они нашли в гримерной. Лет шестидесяти на вид, он сидел перед зеркалом и сверлил взглядом свое отражение. Судя по стоящей рядом бутылке и витающему в воздухе запаху, на грудь клиент принял уже изрядно.
По всей видимости, работал он именно здесь, в театре драмы. И явно не уборщиком - вокруг зеркала висело несколько потрепанных фотографий, изображающих его же, но более молодого. В основном на сцене, в разных костюмах.
- Актер, хе, - осклабилась Стефания. - Люблю работать с богемой.
Ждать пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как актер грузно поднялся со стула, сделал два шага и… упал. Упал лицом вниз, как подрубленное дерево.
Судя по тому, что его призрак так и остался стоять, умер он еще на ногах.
Около минуты актер таращился на свое тело. Потом его плечи опустились, в глазах отразилась тоска. Он безнадежно посмотрел на Данилюка со Стефанией и спросил:
- Все, да? Конец?
- Не то чтобы совсем окончательный конец, но… да, это конец вашей земной жизни, - подтвердил Данилюк. - Так, значит, вы у нас Гнилосыр Геннадий Артемович…
- Гнилосыр?! - резко повернулась Стефания.
- Просто Гена, - устало попросил актер. - Пожалуйста.
- Хм… а что-то я на афише такой фамилии не заметил, - сказал Данилюк. - Я, конечно, особо не вчитывался, но думаю, обратил бы внимание…
- Гнилосыр - это по паспорту, - тихо сказал актер. - Творческий псевдоним - Бестужев.
- Полезай под ноготь, декабрист хренов, - велела Стефания. - Упаковка.
Выйдя из театра, Данилюк со Стефанией уселись в кабриолет. Данилюк уже поднял его в воздух, когда вдруг запиликал смартфон. Из кармана Стефании тоже донесся какой-то сигнал.
- А, чтоб тебя, - поморщилась она. - Еще один.
- Еще один? - переспросил Данилюк, читая сообщение.
Действительно, им увеличили разнарядку на дополнительную единицу. Мол, в Уфе только что случился непредвиденный летальный исход, вы ближе всех, так что прихватите и его заодно.
- Вечно они еще хвост приделывают, - проворчала Стефания. - Ладно, полетели… куда там лететь? Далеко, близко?
- Рядом, - сверился с навигатором Данилюк. - Буквально на соседней улице.
Пока добирались, Стефания не переставала ворчать. Она сказала, что с преждевременными смертями разнарядка вообще часто приходит с опозданием. Это у предыдущих клиентов тела почти износились, вот их смерть и можно было предсказать с точностью до пары часов.
- А если кому-то вдруг нож в бочину засадили - как тут заранее угадать? - закончила Стефания.
Ножа в бочину их пятому клиенту не засадили. Он погиб так же, как Данилюк - в ДТП.
Только куда более кровавом. Машина врезалась в фонарный столб, да с такой силой, что едва не развалилась надвое. Водитель погиб мгновенно, пассажир сзади сильно пострадал, но выжил.
Именно за водителем Данилюк со Стефанией и явились. Его тело превратилось в кровавое месиво, а призрак лежал возле машины, истошно завывая. Орал и орал, орал и орал… пока Стефания не залепила ему оплеуху.
- Заткнись! - рявкнула она. - Вставай, урод!
- Я ног не чувствую! - провыл водитель. - Ног не чувствую!..
- Потому что у тебя их нет!
- Что?! Как это нет?!
- Ты сдох, придурок! - выпалила водителю в лицо чертовка.
- Я?! Я… я что?.. Что?!
- И еще одна классная новость - ты теперь отправишься в Ад!
- Что-о-о?!
- Пожалуйста, успокойтесь, - оттеснил чертовку Данилюк. - Да, у нас для вас неприятные новости - вы попали в автомобильную аварию и скончались. Мы здесь для того, чтобы проводить вас в загробный мир.
- Ка-ка-ка-ка-как это я-я-я-я у-у…
- Да заткнись ты! - прорычала Стефания, отвешивая вторую пощечину.
- Вам все объяснят в месте назначения, - терпеливо сказал Данилюк.
- Но я не хочу в ад! - выпучил глаза водитель. - Не хочу в аааад!..
- Мы проводим вас не в Ад, а в пункт распределения, - объяснил Данилюк. - А уже там решат, куда вас лучше направить.
- Но это будет Ад, - заверила Стефания.
Глава 29
В каждом загробном мире есть свой распределитель, но выглядит он везде по-разному. Где-то проводят длительное собеседование, где-то взвешивают душу на весах, где-то заставляют проходить полосу препятствий. Впрочем, суть везде одна и та же - умерший держит ответ за то, что делал в жизни земной.
В иудейско-христианском загробном мире таких распределителей два. Первый Данилюк уже видел и даже пытался пройти - на Небесах, у святого Петра. Однако есть и другой - совершенно противоположный.
Предварительное распределение проводится еще заочно. Если дух по результату колеблется между Чистилищем и Раем, его окончательную судьбу решает святой Петр. Если же между Чистилищем и Адом - вот здесь, на заседании оперативной адской тройки.
Данилюк и Стефания сдали своих клиентов приставам, но уходить не уходили. Им полагалось присутствовать и, возможно, дать свидетельские показания. Так что они тихо сидели в уголке, на стульчиках для зрителей.
А доставленные грешники устроились на скамье подсудимых. Все пятеро дрожали и нервничали, не отрывая взглядов от судей на трибуне. Те еще не начали заседание - изучали пока что бумаги, перебирали досье, негромко переговаривались.
Адская тройка логичным образом состояла из трех демонов. Во главе сидел дьявол пятого ранга - заседатель. Очень жирный, со свинячьим рылом и бульдожьими щеками. На дрожащего грешника он не смотрел вовсе - безучастно таращился мимо него, мерно двигая челюстями.
По бокам восседали два демона третьего ранга - регистраторы. Справа - дьяволица в очках, похожая на чопорную библиотекаршу, слева - совсем молодой, вертлявый чертик с толстой папкой. Дьяволица монотонно перечисляла грехи таксиста, чертик все записывал и подсчитывал.
Присутствовал также сторонний наблюдатель - некий бесцветный дух, лицо которого расплывалось в тумане. Кажется, Данилюк встречал похожих типов в Загробье, но поручиться не мог.
- Я так понимаю, у вас таких троек много? - негромко спросил у Стефании Данилюк.
- Море разливанное, - ответила та. - Это в Раю сплошь бездельники, а у нас каждый черт при деле, никто не отлынивает.
- Трудяги, - хмыкнул Данилюк. - А заседания долго длятся?
- Как повезет. Но я бы на твоем месте воспользовалась моментом и вздремнула.
Данилюк и в самом деле чувствовал странную сонливость. Атмосфера в зале заседаний царила просто одуряющая. Густой воздух можно было резать ножом, под потолком противно жужжала муха, а в окна лился красноватый свет.
Первым перед судом предстал погибший в автокатастрофе. Елизаров Леонид Максимович, тридцати двух лет, русский, работал таксистом. Его вызвали на середину и стали рассматривать, как рассматривают блох под микроскопом.
Всю жизнь бедолаги, все существование от колыбели до могилы сейчас выставили на общее обозрение и безжалостно потрошили. Причем с абсолютным равнодушием - тройка явно плевать хотела и на него, и на все его поступки. Его многочисленные грехи и куда менее многочисленные добродетели для них были просто строчками в ведомости, цифрами в формулярах.
- Заповедь "не укради" нарушена в общем счете двадцать девять раз, - бубнила дьяволица. - В возрасте восьми лет украл у брата конфету "Кара-Кум". В девять лет украл авторучку у соседа по парте. В тринадцать лет украл очки для подводного плавания из шкафчика в раздевалке. С двенадцати до семнадцати лет в общем счете семнадцать раз крал деньги из отцовского кошелька, на общую сумму в шесть тысяч двести пятьдесят рублей. С двадцати четырех до тридцати одного года в общем счете девять раз крал вещи у пассажиров…
- А что, детские кражи тоже считаются? - шепнул Стефании Данилюк.
- По сниженному тарифу. Но все равно идут в зачет.
- В седьмом, восьмом и девятом классах средней школы неоднократно издевался над одноклассником, Герасимом Алядиковым… - продолжала перечислять дьяволица.
- Гы, это над Мумой, что ли?! - истерично хохотнул таксист. - Гы-гы!
- Да, над Алядиковым Герасимом Борисовичем по прозвищу "Му-му", - подтвердила дьяволица. - Двадцать пять раз оскорблял словесно, девятнадцать - толкал, шесть - отнимал личные вещи, дважды - запирал в школьной раздевалке, один - облил водой…
- Да ладно, это ж Мума, его все шпыняли! - осклабился таксист. - Да он и не против был, мы ж играли так!
- Герасим Алядиков был против и неоднократно просил вас не делать того, что вы делали.
- Да ладно, ну, е-мое, ну как же, это ж…
Заседатель издал невнятный звук и повел когтистым пальцем. Рот таксиста резко закрылся, а губы как будто склеились. Он в ужасе затрясся, а заседатель медленно кивнул дьяволице. Та перевернула страницу и продолжила перечислять грехи подсудимого.
Данилюк невольно поежился, представив себя на месте этого таксиста. Повезло ему, что попал не сюда, а к доброму отцу Нафанаилу. Конечно, он ни над кем не издевался, а воровал только конфеты из холодильника, но здесь явно припоминали каждую мелочь, Вон, вспомнили даже кошку, которую таксист несколько раз тянул за хвост.
- В общем счете двенадцать раз грязно домогался женщин, - бубнила дьяволица. - Из них дважды - делал попытку изнасилования, но оба раза отступался, получив отпор. Будучи взрослым, четырежды бил женщин и один раз - мужчину, но этот случай можно не учитывать, поскольку в итоге оказался избит сам. Отнял шапку у бездомного и кинул ее в лужу. Видел, как грабят человека, и ничего не сделал. Бессчетное множество раз путал "-тся" и "-ться".
Таксист замычал, тщетно пытаясь расклеить губы. Дьяволица посмотрела на него поверх очков и продолжила:
- Пассажиров всегда возил самым длинным маршрутом. Заламывал цены настолько, насколько это было возможно. Подкручивал счетчик в свою пользу. Триста пятьдесят четыре раза целенаправленно нарушал правила дорожного движения. Двадцать девять раз злонамеренно обрызгивал прохожих на улице. Из них восемнадцать - легко, семь - средне, четыре - сильно. Один раз злонамеренно сбил человека на невысокой скорости.
- Да какого еще человека?! - заорал таксист, вернув наконец дар речи. - Это стопхамовец был! Их сам бог велел сбивать!
Дьяволица нахмурилась и принялась перешептываться с чертиком. Порывшись в каких-то бумагах, она сухо сказала:
- У вас неверные сведения. Бог такого не велел.
- Может, это в последнем циркуляре было? - неуверенно предположил чертик. - Я его еще не читал.
- Уточним. Если было - зачтем как исполнение божьей воли.
Заседатель издал гуркочущий звук и кивнул дьяволице, приказывая продолжать. Та взяла другой лист и забубнила:
- Также из праведных поступков. Дважды поделился с братом мороженым и один раз - шоколадкой. Один раз по собственной инициативе вымыл посуду и не похвастался. Четырежды подавал милостыню нищим, в общем счете на сумму восемнадцать рублей сорок две копейки…
Заседание тянулось долго и было ужасно нудным. Черти не торопились. Скрупулезно разбирали каждый чих, каждый шаг подсудимого. И дела его были явно плохи - серьезных-то преступлений он не совершал, но мелких гадостей и подлостей наделал целую гору.
В то же время хорошего от него мир видел ой как немного…
Наконец бесконечное перечисление подошло к концу. Заседатель плямкнул жирными губами, закатил глаза и медленно прогудел:
- Зла сотворил… на семьдесят шесть лет ада. Добра сотворил… на пять лет снисхождения. Страданий перенес… на три года снисхождения. Итого… шестьдесят восемь лет и один месяц…
- Чо так много-то?! - истошно взвыл таксист.
- …с отбыванием в Третьем Круге с правом через двадцать четыре года перейти во Второй. Нет ли возражений?
Бесцветный дух в углу чуть заметно мотнул головой.
- А если бы добра было больше, чем зла? - шепнул Данилюк Стефании.
- Тогда бы отправили наверх.
- В Рай?
- Щас, разбежался. К вам, в Чистилище. Проверять на грехи помыслов.
- О как… а страдания тут при чем?
- Ну если ты при жизни уже страдал как-нибудь - от болезней там или еще от чего, то это тоже в зачет идет, - объяснила Стефания.
- То есть если я простудился - это наказание свыше, что ли?
- Если ты простудился - это потому что без шапки зимой ходил. Но в зачет идет.
Пока они шептались, заседатель закончил назначать наказание таксисту и вызвал следующую подсудимую. Волынцеву Екатерину Ефимовну, семидесяти одного года, русскую, железнодорожную проводницу на пенсии. Снова потянулось монотонное зачитывание скверных и добрых поступков, но закончилось оно быстрее, чем у таксиста. Проводница оказалась бабкой несимпатичной, мелких грехов сотворила изрядно - брала взятки, подворовывала, тиранила мужа, обижала дочь… но итог был все же менее плачевен.
- Зла сотворила… на сорок шесть лет ада, - прогудел наконец заседатель. - Добра сотворила… на шестнадцать лет снисхождения. Страданий перенесла… на десять лет снисхождения. Итого… двадцать лет и три месяца с отбыванием во Втором Круге и правом через девять лет перейти в Первый. Нет ли возражений?
- Есть, есть!.. - завопила проводница, бросаясь к трибуне. - Гражданин судья, как же так?! За что же?! Я же покаялась!
- Кому? - уставил на нее чугунный взгляд заседатель.
- Батюшке! Перед смертью! Вот, вот, они свидетели! - ткнула проводница пальцем в Данилюка и Стефанию. - Вот эти двое - были там, все видели!
- Она прошла обряд соборования, - подтвердила Стефания.
- Да, у нас есть об этом запись, - подтвердила и дьяволица. - Вот здесь, в самом конце.
- Понятно, понятно… - сложил ручищи на груди заседатель. - Раскаялась ли она в своих грехах?
- Сказала, что раскаялась.
- Раскаялась ли на самом деле?
- Нет.
- В таком случае еще и грех лицемерия, - довольно сказал заседатель. - Еще три года сверху.
От воплей обманутой в ожиданиях бабки заложило уши. Приставы подхватили ее под руки и поволокли прочь. Следующие девять лет ей предстояло провести в адском поезде - на боковой полке возле туалета.
- Надо же как, - проводил ее взглядом Данилюк. - А я слышал, что покаяние у христиан все… э-э… списывает.
- Ну да, как же, - фыркнула Стефания. - Это была бы [цензура] брешь в системе. Сам прикинь.
- То есть это вообще не работает?
- Ну… у нее - нет. У нее это был просто способ самооправдаться.
- В смысле?
- Ну в смысле… Люди же ведь на самом деле не любят чувствовать себя подлецами. Неприятно это. Стыдно как-то. Есть, конечно, такие, у кого совесть атрофирована начисто, но это клинические случаи. А большинству таки не нравится, когда на душе висит что-нибудь эдакое. А как от этого груза избавиться?
- Ну… не совершать подлостей? - предположил Данилюк. - А если все-таки совершил - попытаться как-то исправить?
- Это проще всего. Но люди не ходят простыми путями. Поэтому они предпочитают творить всякое говно, а потом как-нибудь усыплять совесть. Придумывать себе оправдания, аргументы в свою пользу… удивишься, какую иногда сложную философию выстраивают, чтобы просто оправдать собственную гнильцу. Ну а некоторые предпочитают как-нибудь откупаться. Мол, говно-то я сделал, но я вот сейчас свечку поставлю, храму денежку пожертвую - и вроде как все, снова чистенький.
- Но это не работает… - повторил Данилюк.
- Работает, но не так, как некоторые это представляют, - уточнила Стефания. - Раскаяние не отменяет грех, а только смягчает его. Списывает часть наказания. И только в том случае, если раскаялся искренне. Не из страха перед Адом, а искренне пожалел о том, что натворил. Осознал, что это было неправильно. А если просто типа извинился - тебе еще и сверху добавят, чтоб не пытался [цензура] систему. У нас тут таких хитрожопых не любят.