Астральная нить по-прежнему вела в сторону лагеря, так что инквизитор был уверен, что парень пока в безопасности, и, по крайней мере, его не послали в самоубийственную атаку. Ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжать наблюдать за зрелищем битвы. А она складывалось довольно интересно, так как навстречу бургундам двинулась пехота повстанцев, с флангов прикрываемая раубриттерами. На этот раз атака была подготовлена гораздо лучше. Мятежники шли, а не бежали, и несли перед собой снопы сена, предназначенные для защиты их от огня аркебуз и арбалетных болтов. Казалось также, что им удаётся поддерживать относительный порядок внутри отрядов.
Бургунды, выровняв строй и заслонившись щитами, бегом двинулись на врагов с выставленными копьями. Крестьянская армия ударила в имперскую словно морская волна, бьющая о скалистый берег. И как волна разбивается о скалы, так и они разбились о щиты и пали под ударами копий. Но мятежников было так много, что они одной своей массой остановили бургундов. Началась страшная в своей кровавой простоте драка. Копье против вил, щит против топора, броня против кузнечного молота. Сражающиеся сбились в столь плотную толпу, что им даже не хватало места, чтобы размахнуться. Они кололи, рубили, били кулаками, кусали, пинали...
И тогда произошло нечто, чего, честно говоря, Ловефелл ожидал с самого начала. Раубриттеры, вместо того, чтобы окружить имперскую пехоту или ринуться на закрытых щитами арбалетчиков, попросту ударили на сражающихся крестьян, разрывая их ряды, сея смерть и панику. Не прошло даже времени, за которое можно было прочитать "Радуйся, Мария", как мятежники показали тыл. Началась резня, в которой наибольшую роль играли раубриттеры, безжалостно избивающие своих недавних союзников. Что ж, именно за этот поступок им, вероятно, было обещано прощение всех грехов и императорская милость. Они были бы полностью лишены разума, если бы не воспользовались столь выгодным предложением. Но Ловефеллу было чем заняться, кроме как размышлять о судьбах раубриттеров. Ибо вот, наконец, и показалась императорская кавалерия. В тылах лагеря, то есть именно там, где её никто не ожидал. "Надо было читать дневники Цезаря", - подумал инквизитор и пришпорил коня. Вручая свою жизнь Господу, он помчался в сторону лагеря, где напор рыцарей только что проломил сделанные из возов баррикады.
* * *
Мальчик лежал в углу, ошеломлённый падением и задыхающийся, с волосами, слепленными потом и пылью. Его сшибла с ног одна из имперских гончих, мощный чёрный пёс с зубами, похожими на кинжалы. Из горла зверя доносился глухой рокот, с сизых губ капала слюна.
"Не успею", – подумал Ловефелл, обхватывая пальцами рукоять ножа. – "Как Бог свят, не успею".
Ибо он и в самом деле не мог и мечтать о том, что опередить в атаке гончую, которую специально выдрессировали для драки и погони. Прежде чем он успеет метнуть нож, зверь порвёт парня на куски.
– Хороший пёсик, – дрожащим голосом произнёс черноволосый, и Ловефелл почти болезненно почувствовал, сколь многих усилий стоило парню разжать сведённые челюсти. – Не бойся, пёсик.
Инквизитор услышал эти слова и чуть не рассмеялся, настолько они казались не соответствовавшими ситуации. Парень всё время лежал без движения, и гончая в какой-то момент закрыла рот и чихнула. Она отвернулась от своей жертвы и вдруг увидела какого-то мужчину, выкарабкивающегося из ближайшего лога. Пёс прыгнул в его сторону, бросился на спину. Потом Ловефелл слышал лишь крик, полный боли и ужаса, и яростный рёв гончей, звучащий, будто он доносился из пасти демона. Он пришпорил коня и, нагнувшись, потянул черноволосого за шиворот.
– Повезло тебе, мошенник, – сказал он. – Как Бог свят, у тебя больше удачи, чем ума.
Парень встал на ноги, прислонился к конскому боку и почувствовал себя увереннее, находясь рядом с Ловефеллом и его жеребцом.
– Влезай! – Приказал инквизитор.
Он схватил парня за руку и посадил перед собой на седло. Пришпорил коня и галопом пустился в сторону леса. К сожалению, из-за продолжающегося сражения он не мог проехать в сторону императорских войск, поэтому приходилось направиться туда же, куда убегали остатки мятежников. И самым главным было достичь безопасной чащи.
– Откуда вы взялись, господин? Если бы не вы...
Ловефелл не собирался ему всё объяснять, особенно сейчас, когда он был занят бегством.
– Благодари Бога, а не меня, – сказал он только. – Это Его воля тебя спасла.
Как ни посмотри, это было правдой. Инквизитор считал себя лишь полезным инструментом в руках Господа, и смыслом всей его жизни было исполнять роль этого полезного инструмента как можно дольше и с наибольшим успехом.
Наконец они достигли первых деревьев, а затем нырнули в лесную чащу. Ловефелл знал, что должен остановиться и дать хоть немного отдохнуть коню. Их ещё ожидало опасное путешествие, в котором скорость будет большим преимуществом, а скакун уже тяжело дышал, западая боками, и был весь в мыле. Так что инквизитор нашёл место, где они могли укрыться среди ветвей молодых густо растущих елей. Он спрыгнул с седла, потянулся за попоной и вытер животное насколько смог.
– Я перед вами в долгу, – заявил черноволосый приглушенным голосом, – и я его выплачу. Эта собака... вы видели эту собаку? Она мне... улыбнулась.
Ловефелл не думал, чтобы имперская гончая улыбалась кому бы то ни было, а, скорее, считал, что от атаки её удержала лишь неподвижность парня и тихий, успокаивающий тон. Он припомнил слова "не бойся, пёсик", и на этот раз действительно разразился смехом.
– Думайте, что хотите, господин. – Черноволосого, видимо, уязвило, что инквизитор так легкомысленно относится к теме. – Но я могу пообещать одно: пусть Бог меня покарает, если я умышленно ради злой забавы обижу животное или дам вредить ему другим.
Инквизитор хлопнул его по плечу.
– Один из отцов Церкви учил, что это наши меньшие братья, – сказал он. – Так что ты правильно поступишь, следуя его примеру.
Он ослабил коню подпруги и наклонился, чтобы проверить, нет ли у животного на ногах каких-нибудь повреждений, и не воткнулось ли чего ему в копыта. Ибо если бы скакун начал хромать именно сейчас... Потом он задумался, что делать дальше, и в конце концов решил, что лучше всего направиться лесами на север, обогнуть холм, и таким образом выйти на тракт, ведущий к замку Юнглинстер. Эта дорога займёт немало времени, тем более что жеребец должен был нести двух человек вместо одного, но это было, наверное, самое безопасное решение.
– Ты видел что-нибудь? – Спросил он у парня. – Я имею в виду битву...
– Как увидели конных, все начали убегать. И я вместе с ними, – пояснил он.
– Вот это навоевались, – рассмеялся Ловефелл.
В общем, настроение у него улучшилось, потому как он не только нашёл черноволосого, но ещё и все знаки на земле и на небе указывали на то, что императорское наступление закончилась сокрушительной победой. Крестьянство было рассеяно, и теперь битва должна была напоминать даже не травлю медведя, а охоту с гончими на зайцев. "Интересно, схватили ли Хакенкройца", – подумал инквизитор. – "И интересно, какое прекрасное зрелище измыслят по случаю его казни".
Ловефелл решил, что они подождут в кустах до темноты, во-первых, чтобы прокатилась самая опасная волна погони, во-вторых, чтобы скрыться под покровом темноты. Ибо инквизитор не боялся ночи и того, что потеряет дорогу в темноте, заблудится в лесу, застрянет в каком-нибудь овраге или забредёт в болото. По милости Божьей, он мог довольно хорошо видеть даже в ночное время без света звёзд или луны. Использование этой способности стоило ему немалых усилий, а на следующий день начинались проблемы со зрением, и он видел всё немного расплывчато, как сквозь завесу тумана. Но в данном случае стоило заплатить эту цену.
* * *
Ремесленник из Юнглинстера вшил императорские письма обратно между слоями кожи в голенище сапога Ловефелла. Но проклятые мятежники, однако, их нашли. Всё из-за командовавшего ими мужчины с выбритой на черепе тонзурой. У него не только было, видимо, больше ума, чем у всех его товарищей вместе взятых, но и вдобавок он с самого начала отнёсся к инквизитору подозрительно. Теперь его подозрения подтвердились в полной мере.
– Вы только поглядите, – воскликнул он почти радостно, когда уже просмотрел документы. – Письма от самого императора! Завидный улов нам попался, приятели.
– Как это? – Стоявший рядом бандит с волчьим лицом и сросшимися бровями прищурил узкие тупые глазки.
– Это значит, что он шпион благородных господ, – пояснил вожак.
– Как это? – снова спросил бандит. – Если это письма самого императора, а император, говорят, на нашей стороне...?
– Император на нашей стороне, – повторил его слова монах с глумливой интонацией. – А кто тебе только что по голове проехался, разве не конница сиятельного императора?
– Так император предатель? – Пытался разобраться здоровяк.
– Предатель, предатель. – Командир улыбнулся одними губами. – А если император предатель, то и этот тоже предатель. Послан, чтобы бедных людей, таких, как мы, поотправлять под топор палачу. А что мы делаем с предателями, товарищи?
– Режем! – Выкрикнул волколицый бандит и подбросил в руке топор.
– Нет, нет, нет! – Замахал руками монах. – С такими нужно обойтись медленно и аккуратно. Кожи содрать, кишки наружу вытянуть, яйца отрезать, глаза выдавить. А потом отпустить его, пусть идёт куда хочет, пусть людям покажется...
"Так значит, меня ждёт мученическая смерть", - подумал Арнольд Ловефелл, и по его телу пробежала внутренняя дрожь. Слишком много он видел пыток и слишком часто сам приказывал мучить других, чтобы он понимал, что уже скоро будет ожидать смерти как избавления.
Краем глаза он посмотрел в сторону черноволосого, но тот, казалось, не обращал на него никакого внимания. Он сидел возле раскалённой золы и копался в ней палкой в поисках репы. Впрочем, что мог поделать этот подросток против четырёх вооружённых громил? Даже если он и вправду был обучен бою на палках, то всё равно уступал силой этим головорезам, закалённым, наверное, во множестве драк. Кроме того, вопрос заключался в том, что даже если бы он мог, то захотел ли бы он спасти жизнь почти незнакомого дворянина. Он, правда, был обязан ему своей, но Ловефелл уже давно отучился наивно рассчитывать на благодарность окружающих.
– Он не с ними, – сказал черноволосый, его речь звучала странно шероховато, и теперь он говорил уже с явным акцентом мозельских простаков. – Он вёз письма от Хакенкройца. Я сам их видел...
– А как ты узнал, что это письма от Хакенкройца? Может, ты читать умеешь, а? – Монах повернул в его сторону ожесточённое лицо.
– Его сиятельство командующий, что был с гербом, так сказали... И отправили его, а меня приставили, чтобы ему служил, как следует, – пояснил парень без страха, с легковерной самоуверенностью, характерной для находящихся в собственном праве простаков.
– Что-то и ты мне подозрителен, браток, – проворчал монах, но Ловефелл понял, что вожак бандитов начинает колебаться.
Он подошёл и вытащил тряпку изо рта инквизитора.
– А ты что скажешь? – Спросил он.
– Это подложные документы, – ответил Ловефелл. – Люди Хакенкройца дали мне их, чтобы я смог перейти на императорскую сторону и разузнать, где стоят войска, а потом вернуться с вестями.
– Но ты не вернулся, – парировал главарь.
– Ну, не успел, – признал инквизитор. – Однако, так или иначе, приказ у меня ясный, и мне надо возвращаться к Хакенкройцу.
– Странную ты выбрал себе дорогу, чтобы вернуться. – Монах всё это время внимательно наблюдал за инквизитором.
– Найдите лучше, и я пойду с вами, – ответил Ловефелл. – И подумай, что императорские письма могут вам спасти жизнь, если вдруг что случится.
– Письма и я могу показать.
– Там написано "благородный дворянин", а по тебе, при всем уважении, видно, что ты священник или монах.
– Ну, видно, – заржал волколицый здоровяк. – Сам собственного настоятеля дровяной пилой пополам распилил.
Монах улыбнулся, будто вспоминая нечто приятное.
– Я ещё заставил его отречься от Бога и поклясться в служении сатане, чтобы эта сволочь из-под моей пилы попала прямо в дьявольские котлы, на вечную муку и погибель.
– А я настоятельницу Винтранга собственным членом на алтаре трахнул, – похвастался силач.
– Так и я её тоже трахал, – вмешался ещё один из бандитов, с лицом, отмеченным следами от оспы. – И получше тебя.
– Собак тебе трахать, а не настоятельницу! – Гаркнул здоровяк. – Я так её обработал, что...
– Молчать! – Крикнул монах. – Обоим вам собак и коз трахать, содомиты проклятые.
Должно быть, он пользовался большим уважением в шайке, поскольку все они и в самом деле замолчали, и никто даже не смел протестовать. Он, между тем поковырялся некоторое время щепкой в зубах, два раза смачно сплюнул на землю, и было видно, что он размышляет.
– Если ты распорешь второе голенище, то увидишь письма, о которых говорил парень, – посоветовал ему инквизитор.
Монах на этот раз осмотрел документы гораздо внимательнее. Даже поскрёб лист в паре мест грязным ногтем. Его товарищи наблюдали за этой процедурой с явным уважением.
– Вроде, подпись есть. И печать есть... День нам так и так нужно переждать здесь, – сказал он в конце концов. – А вечером я решу, что с вами делать, благородные дворяне, – последние два слова он произнёс с явной насмешкой.
Ловефелл выдохнул бы с облегчением, если бы только это не показалось подозрительным. Ему удалось спасти шкуру, по крайней мере, до захода солнца, а до этого времени многое может случиться. "Пока сердце бьётся в груди, дотоле есть надежда", – подумал он.
Монах приказал подчинённым затоптать пепел, чтобы их присутствии не выдавала даже узкая полоска дыма. Потом все расселись под деревьями, а инквизитора привязали к стволу. Рябой стащил с ног Ловефелла сапоги и надел их вместо собственных, порванных и дырявых.
– Жмут, – пожаловался он и посмотрел на Ловефелла с враждебностью, будто тот нанёс ему какую-то намеренную обиду.
– Перестанут, – пообещал инквизитор.
Во время обыска у Ловефелла забрали всё. Кошелёк с монетами, меч, кинжал, даже кожаный ремень. Один из бандитов, лысый, как колено, старик стянул с него кольчугу и заглянул в мешочек с шерскеном.
– Что за чертовщина? – Проворчал он.
Взял в пальцы щепотку порошка, понюхал.
– Воняет, как дерьмо, – буркнул он.
"Будто ты лучше пахнешь", – мысленно скривился инквизитор.
Мятежник больше не интересовался мешочком и отбросил его в сторону, в траву. К сожалению, очень далеко от того места, где сидел Ловефелл. Но зато очень близко от черноволосого парня, который небрежным движением потянулся за мешочком. Открыл его, поднял с земли кусочек коры и на эту кору высыпал щепотку зелья. Понюхал, держа, однако, достаточно далеко от лица, чтобы пыль случайно не попала ему в ноздри.
"Ты знаешь, что это такое", – подумал с внезапным удивлением инквизитор, наблюдая за парнем. – "Откуда ты, Бога ради, знаешь, что это?!"
Ибо шерскен был смесью различных химикатов, напоминающей на ощупь мелко молотый перец. Но действие его было намного опаснее. В малых дозах он мог служить лекарством, в больших вызвал почти мгновенную смерть, сопровождавшуюся расслаблением мышц и потерей дыхания. Брошенный в лицо одаривал жертву мгновенной, хотя и временной, слепотой и вызывал столь сильный зуд, что человек не думал ни о чём другом, как только тереть, тереть и тереть раздражённые глаза. Если он это делал и если втирал шерскен в зрачки, то мог быть уверен, что уже никогда не увидит ничего, кроме тьмы. Однако рецептура этой опасной смеси хранилась в тайне, и за одно её знание обычный человек мог отправиться на костёр, или, по меньшей мере, подвергнуться тщательному допросу. Тем временем, черноволосый, по-видимому, знал, с чем он имеет дело, поскольку вёл себя с мешочком чрезвычайно осторожно. Позже он стянул на ладонь рукав рубашки и отсыпал немного шерскена в горсть. Затем он посмотрел в сторону инквизитора и значительно кивнул.
– Что у тебя там? – Спросил рябой. Парень пожал плечами.
– Это этого, благородного, – буркнул он.
– Порошок какой-то был, – вмешался лысый старик.
– Это, наверное, этот перец, что из-за моря привозят, – похвалился знанием мира и нравов волколицый силач.
Рябой подошёл к парню и заглянул ему через плечо.
– Точно, перец, – сказал он уверенным голосом. – Я хорошо знаю, потому что, как я услышал о том перце, то прокрался в комнату к хозяину и нажрался его, сколько влезло.
– Да иди ты! – Воскликнул старик.
– Было, было! Чуть мне кишки не скрутило, такой адский жар, будто сам дьявол этот их перец готовил, а то и продавал.
– Да иди ты! – Лысый быстро перекрестился и беспокойно озирался вокруг, как если бы дьявол должен был вот-вот выскочить из-за деревьев и накормить его своим адским зельем.
– А благородные господа жрут, что ли, этот перец?
– Знамо дело, жрут! Только не для вкуса... – он понизил голос.
– А для чего?
– Жрут, чтобы узнать о мучениях, какие им черти в аду готовят за то, что нас, бедных, всеми несчастьями морили, – закончил рябой, поднимая руку, словно проповедник.
– Да иди ты!
– Эх, дураки вы, – рассмеялся монах. – Этого перца добавляют лишь щепотку, меньше, чем между пальцами поместится. Его благородные сыплют на мясо, чтобы вкус был лучше.