Волна танцующих вдруг выплеснулась на тротуар, нас всех встряхнуло, как в автобусе. Кто-то стал падать, кто-то засмеялся, кто-то пытался пронести над головой стакан с вином, и оно взлетело вверх, как мокрый фейерверк, а я поймал и удержал за плечи девушку, которую выбросило прямо на нас - на дерево и на меня. Волна тут же отхлынула, а я остался со своим уловом, то есть с Бет.
- Это ты… вы? - спросила она изумленно.
- Лучше "ты", - подсказал я.
Она кивнула.
- Как хорошо, что я тебя нашла! Ты собирался танцевать?
- Нет. Да. Пойдем?
Мы проскользнули в небыстрое круженье пар. Вести Бет - все равно что танцевать с солнечным зайчиком. Мы продолжали говорить, почти не замечая своих движений, Я спросил:
- Ты действительно искала меня?
- Да. Не нашла и испугалась. Мне показалось, что я тебя больше не увижу.
Сердце у меня дрогнуло. Так сразу? Ну и пусть. Зачем тянуть? Я начал подбираться к сути.
- Я почему-то ждал, что мы встретимся прямо на берегу. Но ты не пришла, и я подумал, что нам не нужно больше расставаться… никогда. Бет, я…
Бет резко сжала мое плечо и так же резко опустила голову.
- Не надо! Ничего не говори.
- Почему?
- Подожди. Просто подожди…
- Какой смысл? Все равно ничего уже не изменится.
- Ну и хорошо, если не изменится.
- Тогда чего нам ждать?
- Я не хочу, чтобы ты потом жалел, - сказала Бет, не поднимая головы. - Не хочу поймать тебя на слове. Лучше ничего пока не говори, что бы ни значили для тебя слова.
- Слово есть слово, оно очень много значит. Я все равно его скажу - сейчас, через два дня, через неделю. Какая разница?
- Но ты… ты ничего сейчас не понимаешь. Нельзя же так - вслепую! У тебя еще есть время, чтобы подумать… Иванушка.
- Не жги мою лягушечью шкурку?
Бет кивнула.
- Скажи, - попросил я, - у меня есть хоть один шанс?
- Да, есть. Все зависит от тебя.
- Что я должен делать?
- Думать.
На этой ноте музыка вдруг кончилась. Мне только и осталось, что легонько поклониться и отвести Бет к деревцу - как будто именно оно опекало на балу мою испуганную даму.
- Я постараюсь действовать осмысленно, - сказал я, пытаясь немного ее успокоить. - И вообще я не авантюрист. Хоть этого ты можешь не бояться.
Бет посмотрела на меня искоса, что-то обдумала и спросила:
- Ваня, сколько тебе лет?
- Двадцать четыре. Это важно?
- Важно. Сначала я подумала, что ты школьник. Тоненький беленький домашний мальчик ("А я-то думал - я большой и сильный", - прокомментировал я "в сторону"). Но ты ведь все решаешь за себя сам?
- Да, и уже не один год. Я взрослый, Бет.
- Я поняла, - кивнула Бет. - А уж танцуешь ты как в прошлом веке, когда все танцевали на балах.
- Ты думаешь, я настолько взрослый? Нет, тех балов я не застал.
- Дело не в возрасте. Ты движешься и держишься, как принц, который путешествует инкогнито.
- Нехорошо смеяться над провинциалом.
- Это ты-то провинциал? Ну, нет! Россия не провинция, и ты для провинциала слишком уверенный. Не напоказ, а в глубине души. Разве не так?
- Наверно, так. Не знаю. Тебе виднее, какой я.
Вокруг нас двигалось, шумело и смеялось множество людей, и я почувствовал, что устал быть среди толпы. Взглянул на темный бельэтаж, подумал вслух:
- Если б мы не стояли под твоими окнами, я мог бы долго провожать тебя домой.
- Ты в самом деле можешь провожать, - вдруг согласилась Бет. - Здесь сейчас никто не живет. Да и вообще тут в некотором роде явочная квартира. Сюда являются все, кому не лень. Проходной двор. Но сейчас некому толпиться: сестра уехала, ребята тоже. Пойдем?
Мы пробрались сквозь толпу и вышли на бульвар, под сень больших деревьев. Свет проникал туда довольно слабо, шум затих, и Бет сказала, продолжая разговор:
- Ты действительно не авантюрист. Почти. Но ты попал в иррациональные обстоятельства. И будет лучше, если ты сам в них разберешься.
- Это правила игры?
- Нет. Но мне кажется, что ты поверишь только себе самому, особенно когда столкнешься с этим иррациональным.
- Почему-то я до сих пор ни с чем таким особенным не сталкивался.
- Сталкивался, просто не обращал внимания.
Далеко впереди показался свет: бульвар упирался в перекресток или уже в набережную. Я остановился.
- Ты устал? - спросила Бет.
- Устал от шума, света и толпы. Мы можем постоять тут три минуты?
- Конечно, можем.
Бет больше не казалась испуганной девочкой. Это был вполне взрослый и вполне уверенный человек, с которым можно было, не дрогнув, обсуждать все, что угодно. Я сказал:
- У меня есть один вопрос, и он мешает мне думать о другом. А нам ведь важно, чтобы я думал?
- Важно, - согласилась Бет.
- Ну, так вот. Правильно ли мне показалось, что ты - ты сама! - не скажешь мне "нет"? Или вопрос не решен?
- Вопрос решен, - ответила Бет твердо. - Ты все правильно понял. Только дело сейчас не в том, что решу "я сама"…
- Нам предстоит встреча с Кащеем?
- Нет, Кащея я уже переиграла. И ты переиграл - когда решил задачу. Встретиться с ним, конечно, можно… Но ты уверен, что готов жить в сказке?
Я осторожно взял ее за плечи и попытался заглянуть в глаза, но было слишком темно.
- Ну конечно, ты бываешь лишь в сказках, - сказал я тихо.
- Я не бываю, я есть, - сказала Бет все так же твердо. - А ты и сам Иванушка…
Дальше все оказалось просто, легко и удивительно по-детски. Вот так бы я, наверно, целовал в макушку свою младшую сестренку - если б она у меня когда-нибудь была. Не буду, впрочем, врать, что дело так и кончилось макушкой.
Над нами, наверху, в кронах деревьев, шумел ветер. А нам какое дело?
- Разбойник ты, Иванушка, - сказала Бет. - Ты же теперь совсем не сможешь думать.
- Смогу. Теперь как раз смогу. А во-вторых, я не разбойник и даже не совсем дурак. Я умею слушаться. Сделаю все, как ты скажешь - раз уж я ничего не понимаю в иррациональных обстоятельствах.
- Тогда… не надо больше так… Все-таки подожди.
- Да, хорошо. Слово даю, что до решения всех проблем буду вести себя, как дипломат на королевском приеме. И думать тоже обещаю.
Положим, от обещания до исполнения могло пройти сколько угодно времени, если бы ветер не переменился. Ровный шум перешел в резкие порывы.
- Дождь будет, - сказала Бет как-то отстраненно.
Вдали как будто громыхнуло. Следующий порыв ветра плеснул в нас холодом и влагой.
- И очень сильный, - сказал я. - Бежим куда-нибудь.
Мы побежали вниз по бульвару, к свету и людям.
На перекрестке, в строгом соответствии с теорией "вседостаточности", стояло несколько машин. Таксист болтал с другим шофером. Увидев Бет, он бросился навстречу, распахнул дверцу машины и просиял всем существом.
- Вот хорошо, - сказала Бет. - Сначала отвезем тебя, потом - меня. Мне дальше.
Но у меня сложился другой план.
- Для тебя безопасно ехать одной в такси? - спросил я.
- Для меня? - она словно удивилась. - Да. Абсолютно.
- Ты уверена?
- Вполне. Не беспокойся об этом.
- Хорошо. Тогда пусть он везет тебя, а я дойду пешком. Здесь близко.
- Сейчас ливень начнется.
- Я успею. Садись.
Бет послушалась. Водитель захлопнул дверцы и уехал, а я, не торопясь, спустился к порту. Дождь накрыл меня на финишной прямой. С меня текли ручьи, по улице неслась река, а в море, вниз, летели водопады. И все это гремело и сверкало.
Войдя в свой домик, я не стал даже щелкать выключателем. Сказалась давняя привычка - в Крыму в грозу никогда не бывает света. Свечка и спички лежали на кухне. Неверный теплый огонек освещал ванную, пока я отмокал в горячей воде. Потом я нашел в шкафу бутылку местного вина (очень хорошего - здесь, кажется, из принципа не делали ничего "так себе" и хуже), сел для профилактики пьянствовать и думать. Раз обещал - куда же денешься?
Дождь шумел усыпляюще, и я чувствовал легкую качку - будто опять сидел на палубе "Дельфина", но голова оставалась довольно-таки ясной. Одна проблема стала очевидной сразу. Россия не провинция - конечно, кто бы спорил. Нет над нами Рима и никакого кесаря. (Об этом можно даже отчасти пожалеть: у римлян сроду не было проблем с порядком, вот уж кто наши антиподы по менталитету.) Так вот, Россия не провинция, но разделить мое столичное житье - по-моему, я этого не стоил. И даже если Бет согласилась бы на такое, я все равно не имел права везти ее в Москву. Я мог только догадываться, какая сила охраняла границы этой страны, но за ее границами мы станем "абсолютно уязвимы", как сказала Бет в первый вечер. Из этого следовало лишь одно реальное решение, и я не был к нему готов. За первой мыслью потянулись и другие… Нет смысла все их пересказывать.
Наконец моя свечка оплыла, а кружка опустела, и я решил, отставив ее в сторону, что думать можно в темноте и лежа. А едва лег, как тотчас заснул и спал по-московски - полдня. К счастью, никто не зашел навестить меня с утра пораньше, не полюбовался на этот натюрморт с бутылкой.
Бет появилась позже, на закате. Взглянула на меня исподлобья, кивнула.
- Ты начал думать.
- Да, я уже вменяемый, со мною можно иметь дело.
С этого началась новая эпоха нашей жизни. Мы часами бродили вдоль моря. То по камням, то по песку, то прямо по воде, из бухты в бухту, а потом обратно. Мы никогда никого не встречали, и я подозревал трюки с пространством, но вел себя, как обещал, дипломатически корректно, без экзальтации. Мы просто разговаривали. Отвечали на вопросы.
Бет первая начала спрашивать и слушала меня так, что я выложил ей всю мою жизнь во множестве деталей. Эффект был поразительный. Сначала жизнь слилась с накатом волн и вкрадчивым шипеньем пены, с нее смыло тяжесть и боль, и осталась почти сказка. Потом мне начало казаться, что Бет всегда находилась со мной. Маленький вдумчивый свидетель, сопереживающий мне шаг за шагом. Я рассказал ей даже про свою почти женитьбу (в общих чертах - по ходу сюжета). Бет выслушала спокойно и сказала:
- Теперь понятно, почему тебя так легко отпустили из Москвы. Вы поссорились?
- Нет. Просто она нашла себе другого парня, который ей больше подходит.
- Значит, прогадала, - кивнула Бет с уверенным и удовлетворенным видом. - Так всегда бывает.
Мои расспросы оказались менее удачны, как и ответы Бет. Из них не складывалось цельной картины. К тому же иногда Бет смотрела на меня, будто просила пощады, и говорила:
- Можно, я расскажу об этом позже?
Я не настаивал. Мне хотелось самому разгадать логику ее ответов и отказов, но ничего не получилось. К примеру, Бет охотно обсудила со мной решение задачи. Я показал свое, она - свое. Мое было короче, и Бет обрадовалась несказанно, даже захлопала в ладоши:
- Вот оно что! А я-то мучилась. Здесь и запнуться негде. Какой ты молодец!
Зато она не любила вспоминать детство, да я и сам вскоре перестал ее об этом спрашивать. В детских воспоминаниях Бет всегда присутствовала ее сестра, Кэт, которая мне, надо сказать, сразу не понравилась. Все началось с того, что я спросил у Бет, почему на нее не оборачиваются в толпе. На мой взгляд, Бет на любом фоне смотрелась, как жар-птица, от которой невозможно отвести глаз.
- Люди хорошие, - сказала Бет. - Они понимают, что я тоже хочу жить. Вот на сестру иногда оборачиваются: она красивее меня. По крайней мере, ярче.
Значит, нахалка, решил я для себя и закрыл тему. Все же Бет между прочим рассказала мне, что они с сестрой даже не помнят своих родителей. Их воспитывали под присмотром опекуна (вроде дедушки, но не родственник), который и сейчас здравствует, но в жизнь сестер больше не вмешивается.
- Мне кажется, в детстве мы только и делали, что учились, - сказала Бет, глядя куда-то в море.
В это легко верилось. Бет знала очень много и знала в совершенстве. Она свободно говорила едва ли не на всех европейских языках. Почему-то я принял это как должное, зато был потрясен, когда она прошлась по моей диссертации. Это вышло как-то само собой.
Однажды Бет застала меня за работой. Я занимался неполезным делом: вычитывал с экрана большой готовый фрагмент. Бет тихо села рядом и смотрела на экран без комментариев. В конце сказала:
- Да, красиво. А можно посмотреть все с самого начала?
- Прямо сейчас?
- Нет. И не с экрана. Давай я лучше распечатаю.
Я дал ей дискету, и через пару дней она принесла мою работу в таком виде, будто над ней трудились три-четыре вредных оппонента.
Мы разложили листы на галерее, прижимая их камушками (одни я собирал, другие ребятишки натащили - вот они и пригодились). Разговор шел куда менее курортный, чем на последней кафедре, где я бодро докладывал о своих успехах. Мне пришлось выложиться, чтобы не выглядеть на фоне Бет уж совсем бледно. Следовало бы, конечно, удивиться: откуда у этой малышки такой отточенный, могучий профессионализм, но было не до того. Я отбивался от нападок и придирок. (Зато позже с любопытством наблюдал, как после этой правки настоящие оппоненты примеривались, собираясь придраться к моей работе, и, ворча, отступали.)
- И все это великолепие тратится на школу? - спросил я.
- Не совсем. Еще я читаю в университете.
Бет назвала два курса, которые я тоже вел (чего я только не вел) - но я их не "читал": читают профессора и доценты, а аспиранты ведут семинары.
- У нас в стране не так уж много математиков, - сказала Бет, будто извиняясь. - Я отдала бы эти курсы, но пока некому.
Кроме истории (моей) и математики мы занимались географией. Без всяких карт, прямо в полевых условиях. Несколько раз Бет брала меня в поездки по стране. Кроме нас, в них участвовали незнакомые мне люди. Моя бы воля, я бы никогда и близко не подошел к этой братии. В любой стране подобные персоны называются "официальные лица". Они объезжали страну с деловыми визитами, а нас с Бет, похоже, прихватывали за компанию. Командовал поездками господин советник. В крайнем случае, я согласился бы сыграть при них роль мальчика из охраны, невидимого и безгласного, но мне и в такой милости отказали. Во-первых, я не заметил никакой охраны. Во-вторых, Бет безжалостно представляла меня как гостя, математика, так сказать, представителя МГУ. Я пробовал отделаться от светского общения, изображая слабое знание языка, но эти инквизиторы перешли на английский, и мне пришлось обсуждать с ними проблемы европейских университетов и еще какой-то вздор.
К счастью, моя персона, как мне показалось, не особенно заинтересовала наших спутников. Меня скоро оставили в покое и не мешали мне смотреть по сторонам, так что я рассмотрел как минимум три интересные вещи.
Во-первых, страна во всех концах благополучно процветала. Это было понятно с первого взгляда на что и на кого угодно. Конечно, думал я, если начальство не ворует, энергия берется без затрат и разрушений и на работу всегда хватает сил и времени… Они еще скромно живут. Точнее, позволяют себе роскошь жить так, как им нравится, не глядя на стандарты соседей.
Эта картина вызвала у меня угрызения совести, хотя я отдавал себе отчет, что дело не в одной задаче.
- И вообще не в задаче, - сказала Бет, встревоженная моим настроением (но уже дома, без "официальных лиц"). - Задача, конечно, твоя: раз уж ты ее решил, можешь делать с ней все, что хочешь. Но своей стране ты этим не поможешь. Зато погибнешь сам, погубишь множество людей, а может быть, действительно, весь мир.
- Вот так примерно я и думал, когда сжигал свои бумажки. А теперь думаю - а вдруг?..
- Нет. Все зависит от самих людей: богатство, бедность, радость… Это не математическая проблема.
- И я не знаю, как ее решить. Не бойся. Я не буду выпускать задачу в большой мир. Врачи нашли фундаментальный принцип: "Не вреди" - как раз на такой случай.
- Да, как раз на такой, - согласилась Бет.
Второе мое наблюдение касалось по-настоящему загадочных вещей. Мы никогда не были в дороге больше часа и никогда не теряли из вида горный Круг, но страна везде оказалась разной. Менялся даже климат. В одних местах это была совсем Молдавия, в других - почти Карелия со мхами, валунами и озерами. В первый раз Бет посоветовала мне захватить в поездку куртку, и впредь напоминаний не потребовалось. Я хорошо усвоил резкий ветер и серенькие тучки, да не в горах, а на равнине, которой место где-нибудь под Вологдой.
Такое безбрежное пространство не могло поместиться не то что на Балканах - во всей Центральной Европе. И уж никак не на пятачке радиусом в сотню километров. Сначала я подумал, что мы движемся в пространственных туннелях, сокращающих расстояния. Потом мне пришло в голову, что страна дискретна: каждая область существует сама по себе, а волшебный Круг каким-то образом связывает их воедино. То и другое было возможно с точки зрения нашей нетрадиционной математики, но находилось за пределами реальной географии. Страна существовала нигде, как я и думал в глубине души с самого начала.
Расспрашивать об этом я не стал. Вообще чем дальше шло мое "расследование", тем меньше я задавал вопросов. Самые серьезные откладывались на некоторое "потом", а незначительные как-то сами объяснялись или отпадали.
Третий ряд наблюдений касался Бет. Почти не разговаривая с ней при посторонних, я с интересом наблюдал систему взаимоотношений в нашем элитарном коллективе, просчитывал иерархию и субординацию и, наконец, пришел к печальным выводам.
Бет была дружелюбна и ласкова со всеми без оттенков. И все слушались ее не то чтобы беспрекословно - охотно, с радостью, бегом. Бет свою власть почти не замечала. На ее взгляд, по-видимому, все шло так, как и следовало. Конечно, я и сам с радостью позволил бы ей вить из себя веревки всех сортов, но это другой сюжет. И, кстати, на мою свободу и независимость Бет не посягала, а как раз наоборот. Я оставался подчеркнуто свободным - самым свободным человеком в ее окружении. Собственно, это можно сформулировать иначе: я не был ее подданным.
Глава 7
ОБЪЯСНЕНИЯ
Июль кончился неожиданно и быстро. В один прекрасный день я пригляделся к дате на часах и охнул. Если бы не верный будильник, я бы проспал и август, и сентябрь, и двадцать лет в придачу. Я сказал Бет, что мне пора звонить в Москву. К тому времени я уже понимал, что ни с какого Главпочтамта сам в "большой мир" не дозвонюсь. Бет моя затея не понравилась.
- Ты собираешься уехать? - спросила она, помолчав.
- Я обещал, что позвоню в конце июля. Иначе ребята станут меня разыскивать.
- Ну да, конечно. Пойдем в порт. Оттуда можно позвонить куда угодно.
Мы явились в главное здание порта - вполне современный офис. В тихой прохладной аппаратной у меня взяли номер приятеля, сидевшего в Москве на связи, и через две минуты я с ним уже говорил. Голос звучал близко и громко. Бет слышала весь наш разговор (я сам просил ее послушать - ради ее душевного покоя).
- Иван! Здорово! Ты куда пропал?
- На море загораю.
- Молодец, правильно делаешь.
- Ну, как народ? Собирается идти?
- Ты что, с луны свалился? Билеты теперь знаешь, сколько стоят? Дальше Клинско-Дмитровской гряды нам просто не уйти. И ты, кстати, подумай, как будешь выбираться.
- Как-нибудь выберусь. Я же один. Так, значит, что, отбой?