Да пораньше, чтобы не проспать её пробуждения. Как только она к вам выйдет, вместе с ней отправитесь на прогулку. Коли прикажет чего - исполняйте. После прогулки свет-королевишна обучается приличным манерам, истории государств великих и цорсельскому языку, для лучшего обхождения с послами. Вам на тех уроках положено быть, и если королевишна чего пожелает - тут же ей услужать. Если вас о чем спросят учителя - так не чиниться, а сей же час отвечать, и притом без ошибок, чтобы королевишне за вас зазорно не было. Все уяснили?
- Да! - С трепетом в голосе пискнула Арания.
Я кивнула.
- А после обеда у королевишны обычно уроки танцевальные. - Важно сказала госпожа Любава. - На них наша свет-Зорянушка не хороводы деревенские вышагивает, а заграничные пляски танцует.
С церемониями, где каждый шаг со значением. Чтоб, значит, нигде и ни в чем державу не позорить. Только вы танцевать не лезьте, больше смотрите. Потом, может, и попробуете. А пока ни шагов, ни поклонов не знаете - стойте в сторонке, королевишну, как притомится, платком обмахивайте.
- Как скажете, госпожа Любава. - Покладисто согласилась я. Арания смолчала - ей, похоже, отказ от танцев был не по нутру.
- Завтра к утру чтоб были в покоях королевишны на третьем поверхе. Я к вам поутру чернавку пришлю, проведет на первый раз.
- Госпожа Любава павой повернулась к двери. Задержалась у порога, сказала скучающе: - да, и черной работой руки белые не утруждайте, вам это не по чину. Я прикажу, чтоб сей же час прислали девку, порядок тут навести. А вы ждите благолепно, одежды не пачкайте…
- Видишь? - Жарко сказала Арания, едва дверь за Любавой закрылась. - Полюбились мы ей, точно тебе говорю! И девку нам пришлет, и мастерицу. Эх, вот бы ещё понравиться самой королевишне! И танцы заграничные вместе с ней выучить…
Меня точно иголкой в грудь кольнули. Морислану сегодня схоронили, то есть сожгли по норвинскому обычаю. Ладно я, которая её не знала - но сестрица?
Видать, что-то у меня на лице отразилось, потому что Арания дернулась и глянула недовольно.
- Ты что рожу корчишь? Страшно ведь…
- Госпожа Арания… ты матушку сегодня только схоронила, а уже о танцах думаешь. Не рано?
Она устыдилась. Даже глаза опустила. Потом вскинула голову, глянула надменно, свысока.
- Матушка померла, а мне дальше жить. Я и легед за её убийцу достойный назначила, и прощальную трапезу с её телом разделила, все как положено. Не всякая дочь отдаст свое приданное так легко, как я. Что ж такого, если я теперь стараюсь свою жизнь устроить?
И о нужном думаю? Вот преуспею в танцах, так все увидят, какая я разумная, к наукам способная. Глядишь, и жених мне найдется получше, сын какого-нибудь графы. Что в том дурного?
Матушкина душа на небе такому лишь порадуется. И вообще у норвинов не положено долго горевать…
Я вздохнула. Она была права. Мертвым умирать, живым жить. Мне ли, травнице, об этом не знать.
Арания молча уселась на кровать, обиженно поджав губы - мол, не буду с тобой больше говорить. Тут прибежала худая чернявая девица с ведром в одной руке и свежими покрывалами в другой. А потом привезли сундуки и я принялась разбирать свои припасы - корзину в дороге, видать, тряхнуло. Приворотное зелье все вылилось, испачкав травы в свертках. Ещё и эта напасть…
Молчала Арания недолго. Двое дворцовых прислужников занесли последний сундук - сестрино богатство заняло добрых полгорницы, лишь у печки осталась тропка к выходу. Едва дверь за мужиками закрылась, Арания кинулась к сундукам. Спешно откинула одну крышку, вторую, закопалась внутрь.
Потом со стуком захлопнула сундуки, повернулась ко мне.
- Слышь, Триш. А пойдем прогуляемся по кремлю? Чего сиднем-то сидеть? Оглядимся, на красоты здешние полюбуемся.
Я бросила на пол последнюю испорченную ветку из припаса. Некоторые травы из потерянных были мне не к спеху. А вот стебли априхи, хрящиху и беличьи ушки нужно собрать заново. И не мешкая - скоро Свадьбосев, потом сила травок начнет слабеть.
Хотя в априхе тоже большой нужды нет, подумала я. От больного зуба в одночасье не помирают, случись что, будет время найти травку на стороне.
А вот хрящиха и беличьи ушки, которые чистят живот от отравы, дело другое. Помня страхи Арании и смерть Морисланы - здесь, в королевском дворце, без них лучше не жить. Сыскать бы ещё семицвет с живолистом, которые кровь останавливают, силы раненому дают. Мало ли что. Правда, живолист травка редкая, драгоценная, даже в Неверовке я её не нашла.
По всему выходило, что нужно идти в лес. Знать бы ещё, в какой стороне тут ближайший лесок и поле.
- Ну? - Арания встала передо мной. Даже ногой топнула, осердясь. - Идем мы или нет? Что за невежество дремучее! Что за наглость простонародная! Я с тобой своими платьями делюсь, в родственницы тебя зачисляю, не глядя на безродство. В люди вывожу - а ты нос от меня воротишь!
Я и впрямь, едва она ко мне подступилась, глянула в сторону окна. Задумалась - до леса далеко, а здесь, в кремле, целые рощи. Вдруг да найду травы рядышком, не выходя за ограду?
А потом расслышала слова Арании и дернулась, как от подзатыльника. Даже в животе все сжалось от обиды. Платьями она делилась! Да у меня свое выходное в узле припрятано! И господские платья там же уложены, все три, что дала Морислана по уговору с бабкой, и то, что пожаловала для пира.
Именно воспоминание о Морислане мой гнев и утихомирило.
Что поделаешь с девкой, коли такая норовистая выросла? И всех людей делит на две части - тех, кто кланяется ей, и тех, кому должна кланяться сама? Других-то людей для Арании нет, на свете не выросло, судя по говору да по повадкам. Лет девке немало, шестнадцать-семнадцать, так что переделывать её поздно.
А Морислана перед смертью просила приглядеть за любимой доченькой. И глупой Аранию назвала. А с дурехи какой спрос?
- Ладно. - Я выдохнула, заглушая злость. - Сейчас приберу тут малёха и все, можно идти.
Я запихнула испорченные травы в печную топку. Потом туда же сунула сестрины волосы, что утром увязала в свой плат. Вечером лишь свечку поднести, и все заполыхает. Арания в мои дела не вмешивалась, топталась у порога, так ей не терпелось.
По дороге к лестнице нам попались навстречу две бабы - обе в господских платьях, со шнурами на боках. Одной уж лет сорок, другая чуть постарше меня, двадцати с лишним годков. Едва завидев нас, бабы застыли, выпучив глаза, как на диковину.
Особенно на меня.
- Подобру вам, госпожи хорошие. - Прощебетала Арания.
- Подобру. - Поддержала я сестрицу.
- И вам подобру, коль не шутите. - Сказала старшая. А молодая прыснула.
Пока я раздумывала, не отвесить ли поклон той бабе, что постарше, почтить старость и то, что от смешков при виде меня удержалась, Арания дернула за рукав. Вцепилась в руку, больно ущипнув сквозь ткань.
И потащила на лестницу. Спустившись до четвертого поверха, зашипела:
- Ты что замерла? Как гвоздями приколоченная?
Я пожала плечами.
- Да вот думала, может, поклон.
- Думала она! - Арания глянула торжествующе. - Это же жильцовские женки, неужто не понятно?
- Не боись, догадалась. - Хмуро ответила я.
- Вот завтра встречу госпожу Любаву, так спрошу, как их привечать. - Арания озабоченно сморщила лоб. - А пока так мыслю - у здешних жильцов ни своего дома, ни земельного надела нет. Стало быть, они худородные. Уж всяко ниже моего отца. А мы у самой королевишны в услужении, так что наше место высокое. Опять же король-батюшка к нам благоволит. Тс-с, тише.
Хлопнула одна из дверей, на лестницу вышел парень. Серое полукафтанье, шитое серебром, на поясе длинный меч с тонким окончанием - жилец. Сказал задорно:
- Подобру вам, красны девицы. Смотрю, стоите. притомились на ступеньках али головка закружилась? Так я провожу, плечом подопру, с меня не убудет. А хотите, так и на руках снесу, не переломаюсь.
Глядел он на нас двоих, ни одну не выделял. И от моего лица глаз не отводил, уж не знаю почему. Меня от его взгляда как горячей водой окатило. Пока Арания стояла столбом, я поспешно кивнула, ответила:
- И тебе подобру, добрый молодец.
Не красавец, даже страшненький - а как по мне, так в самый раз.
В плечах сажень косая, над бровями и вокруг рта морщинки - видать, часто улыбается. Нос до того курносый, что ноздри ветер ловят, глаза друг от друга отстоят далеко, голубые, озорные. Бровей почти не видно, до того выгорели, короткий волос спелым ржаным колосом отливает.
Арания снова дернула меня за руку и поволокла вниз. Молча, с надутыми губами. Лишь когда дошли до выхода, разродилась жарким шепотом:
- Ох и дуреха. истинно - деревенщина! Позору захотела? Не слышала, что госпожа Любава сказала - с жильцами ни слова, ни полсловечка? Под беду меня подвести хочешь? Ладно свою жизнь загубишь - но ведь и меня ославишь!
Я вздохнула, но смолчала. Мне самой муж, который меня из-за приданого возьмет, без надобности. Скорей бы уж Арании жениха нашли, что ли - хоть сбуду с рук сестрицу-обузу. И снова начну с людьми здоровкаться без страха.
А если найду того, кто проклятье наслал, так и вовсе хорошо будет. Попасть бы после этого на глаза курносому.
Арания дернула меня за руку и поволокла вперед, обрывая мечты. Девичьи, глупые, не ко времени. Ох ты, Мать-Кириметь, кормилица. О том ли мне сейчас думать надо?
Прислужник, встретившийся на выходе, почтительно уступил дорогу. Двое жильцов, что стерегли распахнутые дворцовые двери, бросили вслед:
- Вон та ничего, в синем.
Арания от похвалы только брезгливо сморщилась.
Шагов на пятьдесят от выхода землю укрывал камень. Мы обошли громаду королевского дворца со стороны реки. В тридцати шагах начинался обрыв, до него все замощено камнем - ни травинки, ни кустика.
А снизу подпирала обрыв кремлевская стена, обнимала крутизну могучей опояской. Клыками в волчьей пасти вздымались над обрывом крыши башен. Видать, когда-то это был крутой яр над рекой, потом подножье обнесли каменной стеной, а на верхушке построили дворец.
Вид отсюда открывался знатный. Дольжа неспешно катила свои воды с севера на юг, рассекая весь видимый глазу мир широкой лентой. Чистоград лежал, как угощенье на блюде. Я бы век тут стояла, но Арания не позволила - передернула плечами, захныкала, что дует и потащила дальше.
По ту сторону дворца сразу за каменным измостьем шли сады и рощи. Палаты верчей выставляли из них только верхние поверхи, увенчанные теремами. Некоторые деревья и кусты, что тут росли, я не знала. Одно хорошо - травы под ними зеленели те же, что и в шатрокском лесу.
Дорогу выбирала Арания. Мы спустились к воротам кремля, поглазели, как заезжает внутрь ограды колымага - не расписная, как у Морисланы, а резная, в золоте, сидевшая на колесах перевернутой луковицей. Потом прогулялись вдоль высоченной ограды, глядя на павлинов. У одной из дорожек в загоне расхаживали чудные пестрые птицы с красными соплями под клювом. Увидев нас, пеструхи злобно заклекотали, две даже взъерошились, надулись.
- А это заморские куры. Громадные, не чета нашим! - С уважением сказала Арания. - Из-за морей, говорят, привозят. Такое не только простой люд - даже верчи не всегда едят. Королевская птица.
- Оно и видно, по нраву-то. - Ответила я.
Арания прыснула.
Хрящиху я углядела у храма Киримети, стоявшего посреди рощи древних берез. Спешно шагнула в сторону, сорвала траву и уже собиралась завернуть её в тряпицу, запасенную в рукаве. Но Арания вдруг ухватила меня за руку:
- Ты что?
Я ей ту ветку показала, объяснила раздельно, как дитю малому:
- Хрящиха. Листик жуёшь, в нужник бежишь. При отраве самое то!
Она опять сморщилась, как печеное яблоко.
- Мы у королевишны в услужении. Понимаешь? Если кто увидит, как ты травку рвешь, а свет-королевишна Зоряна потом на боль пожалуется, на кого подумают?
- А если у тебя что заболит? - Я глянула в упор. - Или после того, как в услужницы попала, ты отравы уже не боишься?
Сестрица дрогнула, но взгляда не отвела.
- Изыщем возможность тебя в лес отвести, обещаю. Но в кремле травы рвать боязно, вдруг донесут. А король-батюшка может и не понять. Пошли-ка лучше съестного раздобудем. Время уж к вечеру, а мы ещё не обедали. Не знай как у тебя, а у меня живот с голодухи сводит.
У меня самой в животе бурчало. Я кивнула, соглашаясь. И с показной покорностью разжала пальцы. Но едва Арания развернулась, вновь подхватила хрящиху и сунула её в рукав.
Однако у госпожи сестрицы словно глаза на спине выросли. Пропела, зараза, ледяным голосом, до ужаса похожим на голос Морисланы:
- Брось. Я все вижу.
Вот и пришлось хрящиху оставить.
У дворца Арания остановила первого прислужника, попавшегося навстречу, объявила ему надменным голосом:
- Мы новые услужницы свет-королевишны Зоряны. Скажи-ка мне, любезный.
Лицо у прислужника, молодого парня в белой рубахе, стало хитро-настороженным.
- Мне с сестрой в обед даже сухой корки не принесли, с голоду умирать оставили. Хочу знать, чье имя назвать королю-батюшке, когда он спросит, не утесняют ли нас? Кто тут отвечает за людей королевишны?
Прислужник отбил поясной поклон.
- Не изволь беспокоиться, госпожа моя! Сейчас главной поварихе все обскажу, она сей же час пришлет снеди в вашу горницу.
- Я имя спросила. - Арания напружинила спину. - Чтобы меня держали в черном теле, как крестьянку какую безродную.
- Все исправим, милостивица! - Парень снова махнул поклон. - Все лучшее принесем, свежее, отборное, с пылу с жара, как для самой королевишны! Уж не гневайся!
- Как для свет-королевишны не надо. - Отказалась Арания. - Не по чину мне так величаться, равняться с первой красой королевства нашего, свет-Зорянушкой. Хлеб пусть положат только белый. И мед чтобы в сотах был, не старый.
Спать мы легли, налопавшись от пуза. Не знаю, как Арания, а я едва дышала. Может, поэтому мне и приснился дурной сон. Как будто смотрят на меня ошалелые голубые глаза, незнамо чьи. И там, в черном зеркальце распахнутого зрачка, дергается корявая тень. А рядом визжит кто-то, нечеловечьим голосом, долго, без выдоха и вдоха.
Я пыталась рвануться, уйти от тех глаз, но руки и ноги были скованы. Потом наконец проснулась, резко, как с горки спрыгнула. Села на кровати и утерла пот.
За окном занималось утро.
Спать я больше не ложилась - того и гляди, придут, чтобы отвести нас к королевишне. Умылась из медного рукомоя, подвешенного за печкой, над ведром. Спешно причесалась и облачилась в одно из платьев, подаренных Морисланой.
На этот раз со шнуровкой я справилась сама, сумев-таки дотянуться до правого бока усохшей левой. Правда, для того пришлось изогнуться червяком. Права была Мирона - от безделья любая немочь только прирастает, а от дела хоть каплей, да убывает.
Покончив с одеянием, я пошла будить Аранию. Та проснулась не сразу, уселась на койке, позевывая. Сказала:
- Слышь, Триша. я тут подумала. Буду тебя в родственницах держать, как и прежде. Платьями поделюсь. У меня их много, ещё и матушкины остались. Опять же цорсельский наряд тебе справлю, не хуже, чем у меня, слово даю. Только ты, слышь-ка - ты мне за это благодарна будь.
Я вздохнула. Не сестра у меня, а дите малое. Как прислугу уму-разуму учить - так госпожа великая, ни дать ни взять. А как за собой присмотреть, так любая девка из деревни рукастее, чем она.
- Причесать тебя, что ль? - Небрежно сказала я. - Ну, садись вон на тот сундук.
Арания тут же приказала, словно только этого и ждала:
- Гребень возьми серебряный, матушкин. Он в том сундучке у стенки спрятан. И притиранья тоже там возьми. Да смотри не разбей.
Я в ответ свела брови. Арания, что-то бормоча о неблагодарных деревенщинах и посконных душонках, полезла по крышкам сундуков к стене.
Причесывала я хуже, чем Алюня или Вельша. Волос у Арании так и не пошел искрой, как бывало раньше. Припомнив, что делала Вельша, когда готовила меня к пиру, я сказала:
- Надо бы пиво достать. С медом, волосы натирать.
- Сегодня же вечером добуду. - Пообещала Арания.
У меня было ещё одно пожелание, поважнее пива с медом:
- А не хочешь раззузнать, как там Рогор с Сокугом? И девки наши? Ты ж их у Ирдрааров почитай что бросила. Как кутят малых.
- Вот ещё. - Арания вскинула голову. - Не до них мне теперь. И вообще. Ирдраары мне не чужие. Девок кормить они не захотят, но на улицу тоже не выгонят. Думаю, всех трех спешно отправят в Неверовку. А Рогор с Сокугом хотели искать убийцу моей матери. Вот пусть и ищут, тут я им не помеха. И не нянька.
- Нехорошо так. - Назидательно сказала я. - Ладно мужики, но ведь девок ты без денег оставила, верно? Как они доедут? Ни куска хлеба по дороге им не купить, ни за ночлег не заплатить. Да ещё и одни. Как бы кто не обидел.
Арания надулась, как мышь на крупу.
- Они по дороге все о Свадьбосеве чистоградском болтали. Хоть и втихомолку, да я слышала. Небось и сбережения с собой захватили. На ленты да прочее. Вот пусть их и тратят. А что до обид - да кому они нужны?
У меня от злости аж левую больную руку судорогой свело. И зубы сжались.
- Сюда они не сами приехали - твоя мать привезла! Хочешь госпожой быть? Так будь ею! И ответ за своих людей держи. Морислана бы так не поступила.
Арания, по-прежнему сидя на сундуке, повела плечом. Равнодушно так.
- Я не могу отвечать за всех, кто служил моей матери. Я одна, а их вон сколько.
- Морислана тебя видит из чертогов Трарин! - Пригрозила я последним, что у меня оставалась. - Ей такое не понравится! Сама знаешь, те, которые на небе, к богам близко сидят. Вот пожалуется она своей луногрудой богине Трарин, а та и оставит тебя без жениха.
Арания вскочила.
- Довольно! Не смей угрожать мне карой Трарин, ты, нищенка!
Мы постояли некоторое время, меряясь взглядами.
- Чесать тебя больше не буду. - Зло пообещала я. - И от ядов беречь перестану.
- Если тебе эти девки так дороги, то узнаю. - Сдалась Арания. - Но больше не смей на меня кричать. И требовать не смей.
Она пошла одеваться, а я отправилась любоваться Дольжей в окошке.
Глава тринадцатая. Орешек знаний тверд
Девка в расшитом сарафане пришла, когда солнце стояло уже высоко. Повела она нас по другой лестнице, спрятанной за дверью в самом конце прохода, неподалеку от нашей горницы.
Здесь ступени оказались уже и круче тех, что были на главной лестнице посередь дворца.
Стены в покоях королевишны закрывали занавеси из голубого полотна. Ждать пришлось долго, и мы с Аранией даже вздремнули на лавке. Наконец двери растворились.
Вот теперь я рассмотрела королевишну Зоряну вблизи. Невысокая и бледная, гляделась она какой-то рыхлой и непропеченной - хоть и толстой не была. Подбородок торчал вперед куриной гузкой, кожа под глазами висела мешками, лицо одутловатое, а грудь, прижатая тугой душегреей, над краем ткани собралась складками, как пустое вымя у коровы. Даже темно-синие глаза, влажно блестевшие, её не оживляли. Белесые волосы скручены жгутом, обвиты бусами рябинового цвета и уложены вокруг головы.
А на носу клюквой - прыщ. От отворотного?