Арания перегнулась, приникла к уху королевишны. Зашептала жарко, так что я едва расслышала:
- Мне о том гадании, великий принцесс, старая ворожея рассказала. Я и сама его пробовала. Вышло, что вскорости хорошего жениха найду. Или перед Зимнепроводами, или потом.
Я только головой покрутила. До чего же ушлая девка - такую и в ступу ложь, а пестиком все одно не вобъешь, вывернется.
- А что для того надо? - Пробубнила королевишна.
- Решето частое, ржаное зерно с самого верха сусека, блюдо серебряное. - Зачастила Арания. - Ну и помощницу бы позвать, которая все про это гадание знает, считать умеет.
- Да враки все это, чай. - Сказала Зоряна. Но голос у неё уже поменялся, и слышно было, что королевишне загорелось попробовать.
- Может, и враки, великий принцесс. - Задорно прощебетала Арания. - За что купила, за то и продаю, как узнала, так и говорю.
А только перед самым Свадьбосевом судьбу свою девичью узнать - самое то. В это время, говорят, сама богиня Кириметь по земле бродит, зерно, что в борозду легло, освящает.
- Ну-ну. - Ответила принцесс. Выпрямилась, отняла руку у Арании, зашагала живей.
По голосу было понятно, что выждет немного для порядка и призовет для гадания. Не сегодня, так завтра.
Дан Рейсор в тот день был злее, чем обычно. Хотя и раньше неласков был, но сегодня прямо зверем смотрел. То ли съел чего, то ли встал не с той ноги. Урок был о том, как император цорсельский садится за свою вечернюю трапезу.
- Перффый за стол садится феликий осоп император. Перед ним стафят перфое блюдо, и он его ф-фкушает. Потом, если император благофолит, он делать снак, и за стол садиться его супруг, мать и дети. Затем император пробует фторое блюдо. Если он делать снак, за стол садиться феликий герцоги Цорселя. После третьего блюда император может соблагофолить, и за стол садиться прочие.
Я внутри похихикала, понятно. Что за ужин такой - сам сел в середке, лопает блюдо за блюдом, а прочие на него глядят, как собаки знака ждут, чтобы к миске подсесть. И не только чужие, но и родимая мать, женка и дети. Коли так, лучше и вовсе никого не звать. Ешь в однёху, чего заставлять других слюни глотать.
- Это делаться для тофо. - Возвысил дан Рейсор голос. - Чтопы никто из благородный не есть фперед император. И чтопы помнить, что сфой еда они фкушать только по милости феликий осоп император.
И вдруг шагнул ко мне, шлепнул ладонью по столу.
- Пофторить! Быстро!
Не на ту нарвался. Мне Мирона ещё длиннее речи закатывала, а потом требовала повторить. А дурости, которые устраивает "феликий осоп император", гораздо забавнее, чем цвет, жилка и лист у калюжницы. Вот там - скукота. А ведь помимо цвета, жилки и листа, ещё нужно было запомнить, куда идет лист свежий, лист сушеный, лист вареный, пареный и толченный, куда стебель, куда корень, а куда цвет. Да ещё где растет, в какое время из земли росток дает, да когда цветет. Вот уж где ум сломаешь, пока запомнишь.
А тут что - один феликий осоп император и три его блюда.
Я ему и протараторила, только чисто, на тутешском. Он скривился.
- Глюпый дефка! Ты есть гоф-форить без должный почтений! Когда ты гофорить о феликий осоп император, тфой голос должен дрожать! Он есть сфет!
Арания уже пихала меня под столом. Язык чесался брякнуть, что мне и того света довольно, который от солнца идет. А что до императора, так даже если он весь сияет, от лба до зада, сюда евонный свет все равно не долетит - больно далеко его Зайт отсюда.
Но Арания так билась под столом, ровно её судороги сводили. И у Зоряны опять губа отвисла.
- Прости меня, дан Рейсор! - Я вложила в голос дрожь, чтобы раскаяние изобразить. - Буду стараться, обещаю!
Он зло глянул и отошел. Снова зашагал вдоль стола, вколачивая пятки в половицы с такой силой, словно гвозди ими вбивал. Опять начал рассказывать об императоре. Как он рот полощет после каждого блюда, и что всем положено делать, если он вдруг в ладоши хлопнет.
Единственная радость случилась в конце дня. После того, как дан Флювель, откланявшись после танцев, ушел, королевишна Зоряна повернулась в нашу сторону. Приказала усталым голосом:
- Как тебя там. Арания, что ли? Сходи освежись и возвращайся ко мне. Перемолвится с тобой хочу.
- Да, великий принцесс! - Сестра перегнулась в поклоне так, что едва лбом в коленки не врезалась.
Я поклонилась поскромней. Мы вышли, а на лестнице Арания вдруг зашипела:
- Ой, что делать-то! И к принцесс нельзя не пойти, и день сегодня такой.
- Какой? - Удивилась я.
- Так сегодня же вечером Рогор ждать будет! За кремлевскими воротами, с новостями!
Я застыла на полушаге. А ведь и впрямь, сегодня как раз третий день. После встречи с Глердой письмо с весточкой от Рогора вылетело у меня из головы. Напрочь.
- Выход один. - Прошипела Арания. - Ты выйдешь к воротам вместо меня. Скажешь Рогору, что я у самой королевишны Зоряны сижу, отлучиться никак не могу. Он столько лет в услужении у моей матушки был, так что поймет. Все, что он скажет, выслушаешь, и мне слово в слово передашь. Поняла?
- А если он уже того? Нашел виновного? - Спросила я.
- Даже если нашел, сегодня он его тебе не покажет. - Она задумалась, глянула на ступеньку под ногой. - Не под кремлевскими же воротами того убивца кончать! Скажи, пусть все приготовит и день назначит, а я у королевишны отпрошусь. Понимать должен, что я тоже на службе, а из дворца так просто не уйдешь. День пусть выберет или перед самым Свадьбосевом, или после.
- Ну раз так. - С сомнением сказала я. - Схожу. Только после Свадьбосева королевишна уедет в летний дворец, в село под Чистоградом.
- А ты откуда знаешь? - Арания глянула на меня с ревностью во взгляде. Губы стянулись в нитку.
Я пожала плечами.
- Вчера в бане жильцовские женки об этом болтали. А я стирала да слушала.
У Арании лицо помягчело.
- Ладно, тогда молодец. Вот можешь же пригодиться, когда хочешь, Тришка! Скажи Рогору, пусть назначит день перед Свадьбосевом. Я перед великой принцесс ужом вывернусь, но умолю её отпустить меня на денек. Айда в горницу.
В горенке сестра не задержалась. Перекусила с подноса, что уже стоял на крайнем сундуке, и убежала. Мне тоже пора было идти - сначала в покои Граденя, а потом на встречу с Рогором.
Перед выходом я на всякий случай расчесала волосы, натерла их пивом и распушила, полузакрыв ими лицо. Все по совету той жильцовской женки, Улеи. Красавицей от того не стала, конечно, но уродство свое чуток прикрыла. Да и волос у меня богатый, не хуже, чем у матушки, есть чем покрасоваться.
На четвертом поверхе никого не было. Я привалилась к стеночке, постояла. Когда снизу загремели шаги, изготовилась. Внутри все переворачивалось, когда думала, что вот сейчас зайду в горницу, где скончался мой отец - а с ним вместе сам королевич. Одна радость, оба померли мгновенно, как сказала Глерда. Не мучились. А может, кто-то из них истаял, как Аксея?
По лестнице поднималась чернавка. Я выждала, пока она поднимется до четвертого поверха, и взялась за медную ручку.
Вот только девка и головы в мою сторону не повернула. Шла себе убираться в чьей-то горнице, волокла ведро с водой на пятый поверх. И ничего не спросила, даже не глянула на меня.
Я все-таки переступила порог, зашла внутрь. Все двери в покоях погибшего Граденя стояли нараспашку. От входа виднелась вереница горниц, богато убранных, без пыли и паутины.
Дело было такое, что требовалось все обдумать. Глерда велела показаться у двери покойника три раза - но считается ли тот раз, когда меня видели, но не заметили? И даже не спросили, кто я, зачем в чужие горницы лезу?
Я снова выскочила в проход. Может, кто-то из жильцовских женок пройдет по лестнице? Те уж точно спросят.
Однако время шло, а никто не появлялся. Проскочила ещё одна прислужница, уже с подносом. Я снова зашла. Но и тут на меня не глянули.
А меж тем у кремлевских ворот уже должен был поджидать свою хозяйку Рогор. Норвин, конечно, мужик упрямый, он и до полуночи там проторчит - но у меня-то времени много не было.
И я решила взять дело в свои руки. Главное ведь что? Чтоб меня увидели у двери Граденя, да спросили, кто я и зачем лезу в чужие горницы. Так что я пошла вниз по лестнице.
Толстые стены дворца хранили прохладу, но снаружи оказалось жарко. Вечерело, однако от камней перед входом все ещё тянуло зноем, как от голышей в парной. Двустворчатые двери я прошла медленно, с жильцами поздоровалась степенно. Улыбаться им не стала, не рискнула. Вышла и зашагала по дорожке к службам.
Думалось мне так - если жильцы и впрямь считают меня завидной невестой, кто-нибудь из них заговорит. Может, даже увяжется следом. С жильцовскими женками я на такое не надеялась, у них свои дела.
О курносом со вчерашнего дня я старалась не думать. Вот отыщут ведьмы с моей помощью того убивца, вернут мне красу - тогда и пройдусь павой. Может, даже тут пройдусь, по кремлю, у него под носом. Если меня, преобразившуюся, внутрь пустят. И пусть он тогда на меня поглядит-полюбуется.
Хотя, окоротила я себя, после преображения он на меня и не глянет. Если нынче у него в глазах, как на меня посмотрит, приданое мелькает - потом я ему буду без надобности. Ведь приданное король Досвет обещал страшной девке по имени Триша, а той, если будет милостива Кириметь-заступница, в один день не станет. Она исчезнет, а вместо неё появится другая.
Кругляш, где жильцы тренировались, я обошла по дальней дорожке. Сердце у меня все-таки затрепыхалось, когда заметила там курносого. И тот меня увидел - подбежал, охальник, к ограде, споро перемахнул, опершись одной рукой на жердину.
Удаль молодецкую передо мной выказывал. У, морда наглая, глаза бесстыжие! И рубаха у него все тело от пота облепила, взгляд так и тянется.
Ещё двое жильцов к ограде подошли, выкрикнули:
- Подобру!
Я им степенно ответила:
- И вам поздорову, господа хорошие.
Курносый тем временем встал на дорожку в двух шагах передо мной. Почти её перегородил - самую малость оставил, только чтобы протиснуться. Глянул задорно.
- Подобру тебе, девица. По делу спешишь?
Другие жильцы от оградки отошли. Мне, наверно, следовало огорчиться, да не получилось. Значит, судьба такая, вздохнула я про себя. Сказала, склонив лицо - вроде как из скромности, а на деле, чтобы занавесить лицо кудрями:
- Воздухом подышать вышла. Да жарко больно, сейчас во дворец вернусь.
И хоть не велела себе даже думать о нем, а сердце затумкало пуще прежнего. Предложит проводить или нет?
Предложил.
- Проводить тебя, девица? Вдруг сомлеешь по дороге.
Я, как Арания меня учила, глаза в дорожку воткнула, чтобы скромность свою выказать. Выдохнула полной грудью, и так, без воздуха, почти что просипела:
- Проводи, добрый человек. Голова чегой-то кружиться, боюсь на пятый поверх одна взбираться, ещё сомлею по дороге.
- Подожди тут. - Велел он. И снова перемахнул через ограду.
Я застыла, не поднимая глаз. Внутри у меня то ли смех нарождался, то ли злоба, то ли ещё что. Вот ведь наглец! И имени моего не знает, а уже приказы отдает.
От толпы жильцов, собравшихся на кругляше, донеся дружный гогот. Я поежилась, несмотря на жару. Ох, убьет меня Арания, как узнает.
Вернулся курносый быстро. Снова красиво перемахнул через жердочку, подошел, натягивая на ходу серый полукафтан в серебряном позументе.
- Не гневись, за одежкой бегал. Не хотел при тебе в нижней сорочице ходить, скромность твою тревожить.
Я едва не засмеялась в голос. Да знал бы он, скольких голых мужиков я повидала! Скольким раны зашивала, и на ногах, и на поясе. Только на заду да на причинном месте Мирона мне не позволяла раны шить, говорила, ты ещё девка, тебе ещё рано.
Я поплыла по дорожке, обмахиваясь ладонью. Пусть не забывает, что иду с ним только потому, что сомлеть боюсь.
- А как тебя зовут, девица? - спросил курносый, неспешно шагая у меня за плечом.
- Госпожа Триша. - Прописклявила я, пытаясь изобразить голос Арании, каким та беседовала с великой принцесс.
- А я Ерша.
- Подобру тебе, господин Ерша.
- Да не господин я. - Отмахнулся он. - Особливо для тебя. А ты, госпожа Триша, будешь из новых королевишных услужниц?
Ведь все знает, а сам балаган передо мной разыгрывает, сердито подумала я. Сказала, снова ломая голос под Аранию:
- Из них.
- Ну и как тебе тут живется, во дворце-то? - Не унимался курносый. - Не обижает кто? Если что, ты только скажи, я враз.
Хотелось мне сказать, что мало кто из мужиков меня обидеть решиться, но разумнее было промолчать - и я промолчала.
- Свадьбосев скоро. - Снова закинул удочку курносый. - Тут, в кремле, гулянье будет, ведьмы силу показывать выйдут, пришедшему народу чарку от короля-батюшки нальют, угощенье поставят. Толпа соберется! В прошлом году в давке у ворот аж двоих потоптали. Я, конечно, караул нести буду, но к вечеру освобожусь. Могу проводить.
- Благодарствуем. - Сказала я. На этот раз своим голосом - он все равно так дрожал, что притворяться сомлевшей не было нужды.
- Я на Свадьбосев буду с сестрицей Аранией.
- Так я вас обеих провожу. - Радостным голосом предложил Ерша.
У меня аж стук сердечный прервался. Значит, и впрямь о сестрице больше думает, как я и предполагала.
- Арания чужих не любит. - Отбрехалась я.
Так мы и шли. Ерша меня спрашивал, кто я да откуда, кто мои мать с отцом. Я отвечала так, как велела когда-то отвечать Морислана - что отца моего звали Иргъёр Ирдраар, что он погиб на границе, и давно. А мать, мол, была тутешкой, и скончалась сразу вслед за отцом. Сама же я росла у бабки в дальнем селе.
За разговорами мы дошли до лестницы. Там Ерша примолк. На четвертом поверхе я встала. Курносый, шедший чуть позади, тут же спросил:
- Притомилась? Дай руку, поддержу.
Я вместо ответа спросила:
- А не скажешь, в каких покоях прежде жил королевич Градень?
Жилец встал рядом, глянул изумленно. Неуверенно ткнул рукой в крайнюю дверь.
- Там. А зачем тебе?
Тут только я осознала, насколько глупым было все то, что сделала. И что затеяла все ради одного - курносого повидать. Не туда меня вели ноги, ох, не туда!
Однако жилец ждал ответа. Я промямлила:
- Тетушка моя, Морислана Ирдраар, рассказывала о бедном королевиче, что скончался тут, во дворце. Хочу его памяти поклонится.
Ерша вроде как побледнел. С чего бы?
- Не дело юной девице по горницам покойника шастать.
- Тетушка, - со значением сказала я, - много о Градене рассказывала. Жалела его очень. Он ведь совсем юным умер. Спасибо, что показал его дверь, господин Ерша. А теперь ступай. Голова у меня больше не кружится, так что дальше сама дойду. Поздорову тебе.
Я шагнула к двери, спиной ощущая, как курносый сверлит меня взглядом. Аж кожу меж лопаток стянуло.
Порог я перешагнула, дверь за собой прикрыла. Приникла ухом к двери. На лестнице стояла тишина. Что ж, так и стоит?
Ладно, решила я. Прогуляюсь пока по покоям.
В горницах Граденя стены не закрывало полотно, как у Зоряны. Большая часть покоев была выбелена и расписана. Я бродила, дивясь на чудных зверей, скачущих по стенам. Туры, вепри и медведи вели хороводы, кое-где за ними скакали охотники - не простого вида, на конях в дорогой сбруе. Одну горницу расписали дроздами, сидящими на ветках, да так умело, что каждое перышко в оперении виднелось на особицу.
Там, где не было росписей, камень прикрывали ковры. В предпоследней горнице я увидела кровать - и сразу вспомнила рассказ Глерды о том, что здесь случилось. На покрывале из громадной, белой клокастой шкуры, снятой с неизвестного зверя, лежала ветвь. Прямо поперек кровати. Большая, березовая, со свежей, чуть привядшей листвой.
Я вздохнула. Березовые ветви приносят на могилы родные, чтобы священное дерево осеняло прах близких так же, как осеняет святой оберег живых. Ветку, ясное дело, принесли сюда ради Граденя - но она заодно стала и приношением моему отцу. Я наклонилась, погладила черешок, прошептала:
- Батюшка. пусть Кириметь-кормилица не оставит тебя своей милостью в Наднебесье. И тебя тоже, королевич Градень.
Не знаю, сколько я простояла, глядя на кровать. Потом повернулась и увидела игрушки, расставленные на сундуке у стены. Деревянные раскрашенные ратники на конях и пехом, птицы, медведи с топориками, лошадки. Сколько ж лет было Граденю? Зоряна, к примеру, чуть старше меня. Если мне двадцать весен, то ей двадцать три или больше. Понятно, что Градень старше сестры по годам. Но вот на сколько старше?
В груди что-то ворохнулось, и глаза стали заплывать слезой. Я сделала несколько шагов, встала у кровати, большой, как у взрослого мужика. Огляделась. Может, как раз на этом месте стояла моя матушка в ту ночь. А рядом с ней - мой батюшка.
Тут от входа что-то заскрипело. Я хлюпнула носом, рывком утерла слезы ладонью - и рванулась назад.
Приоткрыв дверь, в покои заглядывал Ерша, тревожно морща лоб и вскинув светлые, выгоревшие до белизны брови.
- Госпожа Триша? Ты как, жива?
- Да чо со мной станется? - Я отодвинула его здоровой рукой, сама вышла, дверку за собой плотно прикрыла. - А ты что тут стоишь, господин Ерша? Ступай давай, я до своего пятого поверха и сама доберусь.
Он все встревожено моргал. Тут растворилась дверь, что вела в покои Досвета. На пороге возник жилец, крупный мужик с коротко стриженной бородкой.
- Ерша Нетужевич? А я думаю, что за шум, что за разговоры под дверью у короля-батюшки? - Он быстро перевел взгляд на меня, бросил: - Подобру тебе, девица. А что тут.
- Мимо шли. - Поспешно ответил Ерша.
Но мне-то другое требовалось. Я и рубанула:
- А я в покои убиенного королевича заходила. Чтобы память его почтить. Поздорову вам, господа хорошие.
И рванула по лестнице вверх, оставляя мужиков одних.
В горницу свою я не зашла. Вместо этого прошагала весь пятый поверх, и по малой лестнице, что пряталась в конце прохода, спустилась вниз. Дверку, через которую можно было выйти, охраняли двое жильцов. Но ни один из них не был Ершей, так что я выскочила, не опуская глаз и не чувствуя стеснения в груди. Спешно прошагала по мелким дорожкам и вышла напрямую к кремлевским воротам.
Солнце лишь самую малость не дотягивало до окоёма. Запоздала я со своими делами, лишь бы Рогор не ушел.
Выскальзывая из ворот, что были втиснуты в простенок между двумя башнями, я глянула на жильцов, стоявших у громадных створок. Потом промерила взглядом одну из башен, островерхую, с оторочкой из стрельчатых зубцов по краю крыши. Охраняют ли ведьмы те ворота вместе с жильцами? И где запрятаны сторожевые горницы, о которых говорила Глерда?
За воротами лежала большая площадь, окруженная высокими каменными палатами - у каждого дома крыльцо шло до второго поверха. И с тремя святыми березами на краю. Землю, на которой росли деревья, окружало кольцо камней. На нижних ветвях полоскались густо увязанные шелковые ленты. Щедро горожане испрашивали милости у Киримети, не жалились. У нас-то в Шатроке к святому дереву одни лоскуты привязывали.
Народу на площади оказалось немного. В двух местах на сходах торговали калачами. Мальчишки-разносчики то вразнобой, то хором надсадно кричали: