* * *
- А вот я еще слыхал, - напряженным шепотом продолжал свою бесконечную историю урядник Седых, - что был такой город, в котором никто не жил, окромя нечисти…
- Да ну! - выдохнул с полуоткрытым ртом зеленый еще казачок Кропотов, круглыми глазами уставившись на рассказчика. - Нешто бывает такое?
- Никшни, Васютка! - одернул парня седоусый урядник Саблин. - Дай послушать, что человек гуторит.
- Может быть, и не бывает… - Седых степенно открыл свой самодельный портсигар с "фабричными" (он любил пофорсить перед товарищами) и прикурил папироску от головешки. - Но люди бают, что было такое…
- И главное, вот какое дело, - продолжил он, затянувшись ароматным дымком. - Днем это был город как город: жители, купцы, городовые… Даже градоначальник был свой. Все честь честью. Но вот ночью…
- А в какой губернии это было? - снова не утерпел юный казак.
- Молчи ты, растрафа! - отвесил звонкий подзатыльник непоседе Саблин. - Не будешь слушать - в караул у меня пойдешь без всякой очереди! Давай, Петрович, продолжай, не томи…
- А Бог его знает, в какой губернии, - продолжил урядник. - Может, даже и не в губернии, а, скажем, за границей. В Хвранции, к примеру, або в Гишпании… Да хотя бы здесь, в Германии! Не в этом суть, а в том, что днем все горожане были люди как люди, а ночью…
- А что ночью? - на этот раз не выдержал урядник Зыков, которому уже никаким подзатыльником рот не заткнешь, - сам кого хочешь свернет в бараний рог.
- В том-то и дело. Ночью все там нечистью оборачивались. Купцы - упырями, горожане - домовыми, лешими да бесами всякими… А самым главным у них был градоначальник. Он вообще каким-то чудовищем становился. Зубищи - во! - отмерял пальцами добрый вершок урядник. - Когти - во! А глаза…
- Так не было же у него глаз, - тонко улыбнулся вольноопределяющийся Сивцов, приданный команде Груднева в качестве телефониста, но волей обстоятельств оставшийся без работы.
Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.
- Как не было? - опешил Седых.
- Да ведь он все время повторял: "Поднимите мне веки!"
- Ну, это… - смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. - Может…
- Смотрите! - отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.
Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.
- Чего тебе там приблазнилось? - напустился на оробевшего парня Саблин. - Вон сколько людей переполошил, орясина!
- Да он голову наклонил и нахмурился… - слабо оправдывался казак.
- Кто нахмурился?
- Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.
- Ну ты учудил! - вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. - Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.
- Пусть лучше топает Гайдукова сменить, - кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую "козью ножку". - Чтобы дурь всякая в башку не лезла.
- Ничего удивительного, - вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. - В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…
- Правду гуторит человек, - заступились за товарища казаки. - Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не такое чудилось. Пусть дрыхнет идет. Не журись, малец!..
* * *
Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.
"Что там случилось? - сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. - Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…"
На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.
- Что произошло?
Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.
"Василий Кропотов, предвоенный призыв…" - автоматически отметил Груднев.
- Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…
- Отпустите его, - распорядился офицер. - Что тебе привиделось, Кропотов?
- Памятник… ожил… - едва смог выдавить казачок.
- Не слушайте вы его - городит невесть что! - снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. - Спросонья почудилось…
Офицер поднял глаза на статую, освещенную ярко пылающим костром, и без труда разглядел пулевую выбоину на каменной скуле.
- Метко стреляешь, - похвалил он Кропотова. - Молодец. Едва не в глаз угодил супостату.
Окружающие казаки, поняв, что грозы не будет, ответили дружным смехом.
- А он вообще молодцом, - расцвел Саблин. - Дельный казак будет!
- Не сомневаюсь, - серьезно кивнул командир.
- А кому это памятник, вашбродь? - спросил кто-то из толпы. - Робята бают, вроде кайзер ихний?
- Нет, - покачал головой Алексей. - Это канцлер Отто Бисмарк, объединитель Германской Империи…
- Значит, один хрен…
* * *
Выспаться подъесаулу все равно не удалось.
На рассвете на взмыленном коне прискакал казак с приказом срочно покинуть город, так как в его сторону выдвигается немецкая пехотная дивизия из 17-го корпуса генерала Франсуа.
Сотня Груднева приказ выполнила, взорвав напоследок станционную водокачку, чтобы вражеские паровозы нельзя было заправлять водой, и запалив полупустой железнодорожный пакгауз.
Уходили с тяжелым сердцем, поскольку на поверке не досчитались одного из казаков - того самого юного Василия Кропотова, учинившего ночью переполох. По словам товарищей, он под утро отошел куда-то, вроде как по малой нужде, а потом в суматохе сборов его не хватились. Поиски в близлежащих дворах ничего не дали - парнишка словно растворился в воздухе, а на серьезное прочесывание паутины узких извилистых улочек не было времени. Скрепя сердце Алексей повел сотню прочь.
Казак Кропотов, так и не успевший понюхать пороху, стал первой его потерей в начинающейся войне. А сколько еще было впереди…
Несколько часов спустя в Тейфелькирхен размеренным прусским шагом вступила колонна солдат в запыленных серо-зеленых мундирах и тяжелых рогатых касках, а улицы города, еще недавно пустынные, непостижимым образом ожили. Обыватели выбегали на улицы, радуясь войскам кайзера, словно пребывали под игом "ненавистных русских варваров" по меньшей мере год.
Майору Фридриху фон Зульце сообщили, что в одном из двориков близ городского магистрата обнаружен труп русского солдата, вероятно, забытый впопыхах отступающими.
Немецкий офицер стоял над юношей в защитной гимнастерке и темно-синих широких штанах с красными лампасами, заправленными в начищенные до блеска сапоги. Он разглядывал молодое скуластое лицо, залитое мертвенной бледностью настолько, что казалось вылепленным из воска.
Ни на теле, ни на одежде не обнаружили никаких повреждений, хотя труп был полностью обескровлен. Но самым удивительным казалось удивительное спокойствие, запечатлевшееся на лице молодого русского. Ни страха, ни застывшей гримасы яростной схватки… Майор фон Зульце на своем веку повидал немало смертей, но такую видел впервые. Конечно, следовало бы начать расследование, но, как говорят французы, a la guerre, come a la guerre…
- Предайте земле этого солдата, как подобает павшему в бою, - распорядился он, поворачиваясь, чтобы уйти. - А оружие и документы его передайте в штаб корпуса, чтобы безутешные родители когда-нибудь, когда закончится эта война, могли узнать о судьбе своего сына.
Война, которую позже окрестят Первой мировой, только начиналась, и противники, еще не успевшие озлобиться до остервенения, пока были способны на рыцарские поступки. Пока…
6
Краснобалтск, Калининградская область, 200… год.
- Ничем вам не могу помочь, уважаемый, - заведующий городским архивом виновато развел руками. - Рад бы, да не могу. Ничего из документов немецкого периода у нас не сохранилось. Все вывезено в Москву, в Центральный военный архив.
- А почему в военный? - Евгению, признаться, было все равно, в военный архив вывезены документы или, скажем, географический, но разочарование было так велико, что он не очень следил за словами.
Женя понял, что попытка ознакомиться с подробностями жизни и деятельности фон Виллендорфа, так сказать, из первых рук обречена на провал, едва выяснил, что городской архив располагается в одной из немногих в городе пятиэтажных "хрущоб", теснящихся на самой окраине, за изрядно перестроенным замком, в который так и не смог попасть, рядом с некогда непроходимой топью. Чистоплотные и здравомыслящие немцы избегали селиться по соседству с комарами и гадюками, но обживавшиеся на новом месте на широкую ногу русские считали иначе. Да и "мелиорация и химизация" семидесятых подвернулись как никогда кстати. Осушить болота до конца, превратив лягушачье царство в вожделенную "золотую ниву", так и не удалось, но границы трясины отодвинулись изрядно, освободив место для тесноватого микрорайона, смотрящегося на фоне старинных зданий как яркая синтетическая заплата на музейном мундире.
- Оккупационные власти постарались, да-да… Да и посленемецких бумаг, если можно так выразиться, - продолжал оправдываться интеллигентного вида очкарик-заведующий, беспрестанно поправляя мощный оптический прибор, водруженный на нос, - негусто… В шестьдесят седьмом проводили чистку и все, относящееся к периоду до начала шестидесятых, ликвидировали. Частью вывезли, частью сожгли… А что вы хотели? - вскричал он внезапно, хотя Князев даже не пытался ему возражать. - Борьба с последствиями "культа личности", понимаете ли…
Архивариус оборвал себя на полуслове и, сдернув с носа очки, принялся их яростно надраивать несвежим носовым платком, выуженным из кармана. Молодой ученый понял, что пришла пора откланяться.
- А что вас конкретно интересовало? - внезапно оборвал свое увлекательное занятие владелец груд докладов о социалистическом соревновании между районами, ветхих пирамид статистических отчетов и развалов прочего бумажного мусора, в эпоху тотального отсутствия дефицита не годного даже в макулатуру. - Я немецкую эпоху имею в виду…
- Хотел поискать что-нибудь о Юргене фон Виллендорфе, - печально вздохнул Князев. - Вам это имя что-нибудь говорит?
- Юрген фон Виллендорф?! Конечно! Такой замечательный был человек! Да это же наш выдающийся земляк!.. Я, конечно, приехал сюда лишь в семидесятых, - несколько смущенно поправился архивист. - Но здесь Великого Скульптора помнит каждый камень на мостовой!..
- Как оказалось - не каждый, - не удержался от колкости Евгений, только что безуспешно посетивший городскую библиотеку, где заведующая, "девушка за сорок", только выпучила глаза на странного посетителя, задающего малопонятные вопросы.
- Да полно вам… Все равно вы обратились не по адресу, - перебил его очкарик. - В городском архиве Тейфелькирхена на январь сорок пятого, когда город был занят частями Красной армии, сохранились лишь бумаги городского магистрата. В лучшем случае, даже если бы вам повезло, вы отыскали бы в нем лишь запись о рождении скульптора, его конфирмации, бракосочетании или смерти. Когда это городских чиновников интересовало что-либо другое? Все сколько-нибудь важные бумаги покойного хранились у его наследников…
Архивариус внезапно замолчал, воровато оглянулся, словно его мог кто-нибудь подслушивать, и, схватив Женю за рукав, зашептал ему прямо в ухо, обдавая несвежим дыханием не очень здорового пожилого человека:
- Ходят слухи, что все касающееся фон Виллендорфа было изъято гестапо в конце войны, когда только начинал строиться завод. И его наследники - тоже…
- А кто это говорит? - заволновался Князев, нутром почуяв тоненькую ниточку, протянувшуюся к нему через годы.
- Все говорят… - туманно ответил очкарик, снова оглядываясь, - но я могу вам сообщить, где найти по крайней мере одного из тех, кто знает точно…
* * *
- А кто вы, собственно, такая? - вахтер стоял неприступно, словно скала. - Документы свои покажите!
- Я журналист… Вот… - неловко совала неуступчивому стражу заводских ворот свою редакционную книжечку Вера. - По заданию редакции… Чтобы очерк написать о вашем предприятии…
- Без разрешения директора не имею права! - Такому вахтеру склад с ядерными боеголовками охранять бы, а не заштатный литейный заводишко.
- А как мне с ним связаться?
- Нет его. На следующей неделе только будут. В понедельник обратитесь в бюро пропусков, - кивок в сторону запертой на висячий замок клетушки. - Тогда и пропущу. А пока - попрошу очистить помещение! Попрошу! Шляются тут всякие!.. Прямо косяком прут, право дело!..
Странное дело: даже краешек крупной купюры, мелькнувший в руках девушки, не оказал обычного в таких случаях воздействия, наоборот, лишь добавил неумолимому "стражу врат" рвения. Вера вылетела за дверь, даже не обратив внимания на последние слова рассерженного старика…
Она стояла у проходной и чувствовала, как на глазах закипают слезы. Это был как раз тот нечастый случай, когда юная журналистка чувствовала полное свое бессилие. Ждать целых пять дней! Немыслимо!
"А что, если поискать щель в заборе? Может быть, где-нибудь подальше от этой конуры с Цербером".
Территория завода раскинулась на удивление широко для предприятия подобного профиля. Можно подумать, неведомые строители надеялись, что интерес к специфической продукции будет поистине безграничен. А что? Как знать: может быть, после торжества коммунизма, когда памятники вождю украсили бы площади Парижа, Нью-Йорка и Сиднея, а также других, менее значимых населенных пунктов Земли, планировалось распространить "единственно верное учение" на другие планеты Солнечной системы?..
Увы: несмотря на то что прогулка вокруг забора, сооруженного из стандартных бетонных плит с однообразным геометрическим узором, длилась уже более получаса, никаких брешей, пригодных для того, чтобы протиснуть внутрь стройное девичье тело, пышными формами не отличавшееся, не предвиделось. А о том, чтобы взобраться без посторонней помощи на без малого трехметровую высоту да еще преодолеть устрашающего вида колючую спираль, вьющуюся по краю и сверкающую прямо-таки бритвенными лезвиями шипов, и думать было страшно.
"Что они, - в отчаянии думала девушка, выглядывая хотя бы деревце, растущее возле забора, - осаду держать внутри собирались? Или тогда уже до цвет-мета охотников хватало?"
Помощь пришла внезапно и оттуда, откуда Вера ее и не ждала…
- Извините, мадам, - раздался хорошо поставленный баритон из-за чуть приспущенного затемненного стекла роскошного автомобиля, неслышно притормозившего прямо за Вериной спиной. - Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?..
* * *
"Легко сказать - на заводе! - думал Евгений, придирчиво изучая гребень ограды на предмет бреши в колючем заграждении, весьма напоминающем знаменитую "спираль Бруно", только старую и ржавую. - А как проникнуть на территорию-то?"
Молодой ученый и не подозревал, что на противоположной стороне - правда, в другом направлении - заводскую ограду огибает его соседка, незаконченный портрет которой как-то невзначай перекочевал в его записную книжку, лежащую в нагрудном кармане. И надо же такому случиться - как раз напротив сердца! Просто мистика какая-то… Но все обвинения в том, что девушка ему определенно нравится, Женя отверг бы сразу и не раздумывая.
Начал свой марш Князев несколько раньше Веры, поэтому быстрее и миновал "лицевую", так сказать, бетонную сторону ограды, углубившись в жиденькую рощицу, окаймлявшую старый, оставшийся еще от немцев, кирпичный забор.
Вот тут-то и шевельнулась в его сердце надежда.
Неизвестно: то ли неведомые фортификаторы, примерно укрепившие обращенные к городу рубежи родного предприятия, считали, что с тылу к "Красному литейщику" никто не подберется (почти повсеместный просчет всех на свете специалистов подобного профиля), то ли понадеялись на основательность прежних хозяев… А может быть, просто руки не дошли, но и ограда с этой стороны была пониже, и колючка поверху отнюдь не сверкала игольной остроты шипами, как на "фасаде"… Да что там не сверкала! Местами, насквозь проржавев, она напоминала неряшливые рыжие шнурки со множеством узлов или вообще отсутствовала. А если учесть выщербленные, поросшие мхом кирпичи, выглядевшие даже не на шестьдесят лет, а на все двести…
Евгений остановился перед узкой вертикальной трещиной, рассекавшей старинную кладку от земли до самого верха, и нерешительно тронул пальцем трухлявый кирпич, едва держащийся в гнезде по-прежнему каменно-твердого раствора (не на яичных ли белках замешивали?). Тот словно этого и ждал всю свою долгую жизнь - осыпался в траву бурой крошкой, освободив аккуратную выемку в полуметре от земли. Будто нарочно под носок кроссовки…
Честно говоря, Женя не лазал по заборам с детских лет… Да и в том нежном возрасте подобное времяпровождение он не жаловал, предпочитая подростковым экстремальным забавам чтение толстых книг, баталии между собственноручно вылепленными пластилиновыми армиями и перекладывание из кляссера в кляссер пестрых почтовых марок. Но ростом и силой Бог его все-таки не обидел.
Воровато оглянувшись, Князев поставил ногу на импровизированную ступеньку и слегка нажал, ожидая, что хилый кирпич не выдержит и от восхождения можно будет с легким сердцем отказаться. Но кладка, только что проявившая непростительную слабость, в целом держалась на совесть, и новоявленный альпинист, вздохнув, перенес на нее вес всего тела. А рука уже сама собой нашарила очень удобный выступ…