Отец Ходыня посмотрел на обломки табуретки, кивнул головой, сел на край лежанки.
– Да, мой мальчик. Сегодня вы столкнулись с оборотной стороной волшебства. Увы, но боги распорядились так, что наложение любого заклятья рождает в волшебнике агрессивность. Говорят, это отзвук ненависти Перуна к Семарглу. Пока мы изучали заклинания первого порядка, рождаемая в отроках агрессивность была мала. Но ведь у вас портилось настроение, не так ли?
Свет угрюмо кивнул.
– Сегодня мы перешли к заклинаниям второго порядка. А когда поднимемся еще на порядок – скажем, займемся левитацией, – станет еще тяжелее. За все в жизни, мой мальчик, приходится платить. Конечно, вы научитесь владеть собой, но если практикующего волшебника надолго лишить разрядки, рано или поздно у него произойдет нервный срыв. Вот поэтому вы с завтрашнего дня начнете заниматься фехтованием.
– Фехтованием? – удивился Свет. – Зачем? Ведь мы же не ратники.
– Как показывает практика, боевые единоборства дают прекрасную разрядку агрессивности. Начнете вы с фехтования, потом станете изучать рукопашный бой, потом корейскую борьбу. Когда повзрослеете, сами решите, чем вам заниматься дальше. Другого выхода агрессивности нет, и вы обречены заниматься боевыми видами единоборств до самой старости. Или пока не перестанете быть волшебниками. Мы все проходим через это. Чем гараже у волшебника Талант, тем больше рождается в нем агрессивности. – Отец Ходыня поднялся с лежанки. – А сегодня лично вы для разрядки почините табуретку. Соберите обломки и отправляйтесь в столярную мастерскую. Там сейчас отец Гремислав. Он вас научит. Это же будет наказанием за нарушение Правил поведения отрока-волшебника.
Так Свет и поступил.
А когда стал взрослым, выбрал для себя занятия фехтованием, хоть это и стоило дороже, чем другие виды единоборств. Нравилось ему орудовать шпагой, нравилось наносить тренерам уколы, нравилось ощущать, как после боя рождается в душе умиротворенность и снова появляется желание колдовать. А главное, этот вид боевых искусств был широко распространен среди чародеев.
И он продолжал заниматься фехтованием даже после того, как обнаружил, что существует еще один, совершенно неожиданный метод гасить в себе неизмеримо разросшуюся агрессивность, метод, для применения которого не требуется ни партнер, ни тренер.
21. Ныне: век 76, лето 2, червень.
Утром в шестерницу Репне пришлось встать в обычное время: из-за наплыва паломников дни отдыха на этой седмице были отменены.
Спать хотелось нещадно. А кроме того, лежала на душе полная безысходность – словно вечер завершился вчера грандиозной попойкой, во время которой потребляли исключительно дешевую водку. И, чтобы привести себя в порядок, пришлось вылить на макушку целое ведро холодной воды.
Сон опосля этого улетел, как деньги в кабаке. Но ощущение совершеннейшей безысходности улетать не желало – видно, такая монета в кабаке жизни спросом не пользовалась. С безысходностью надо было свыкаться, и, совершая привычные утренние дела, Репня стал раздумывать над тем, что натворил. Конечно, с занятием этим он опоздал почти на полсуток – думать надо было вчера, но что сделано – то сделано. Значит, Мокошь иного ему не оставила.
В конце концов, тому, что он пронесся по вечернему городу, ничего не замечая вокруг себя, удивляться не приходится – все мысли его были там, в проклятом особняке Света Смороды, чтоб Велес взял и его самого, и эту сучку! Он вспомнил "гостеприимство" чародеевой узницы и содрогнулся.
Как она могла, как посмела обойтись с ним столь неподобающим образом! Ну не нравится вам мужчина, так скажите об этом. Зачем же сразу за колдовство хвататься? Эдак, сударыня, и до Ночи недалеко. Если бы каждый волшебник обрушивал на всякого не нравящегося ему человека колдовскую дубину, мир бы давно рухнул. Ваше счастье, сударыня, что вы находитесь в этаком подвешенном состоянии! Ваше счастье, что не отвечаете перед законом за свои действия – во всяком случае, обычным порядком! Будь вы практикующей словенской колдуньей, я тут же подал бы на вас жалобу, и быть бы вам на заседании Контрольной комиссии. А там бы мы еще посмотрели, довелось ли вам бы колдовать впредь!.. Впрочем, об этом же он думал и вчера. Мысли были, в общем-то, те же самые, словно его разум ходил по замкнутому кругу.
Репня помотал головой и попытался вспомнить все дальнейшее.
* * *
Он сумел взять себя в руки лишь возле ворот своего дома. С недоумением оглянулся, словно не понимая, как здесь очутился. Сел на стоящую около дома скамеечку, перевел дух и только тут обратил внимание на то, что в правом кулаке зажат какой-то предмет. Разжал персты – на ладони лежала маленькая голубая пуговичка. Удивленно посмотрел на нее, зачем-то понюхал.
Да ведь это же ее пуговица, этой сучки с замашками Ночной колдуньи! Как он умудрился завладеть этим голубым камушком? Не иначе, когда срывал с этой сучки кофточку… Ну и пусть поищет!
Он размахнулся, намереваясь забросить пуговицу подальше. И тут его осенило, как он может сучке отомстить.
Раздумывал он недолго. Конечно, если сучка – очень сильная колдунья, ничего не получится. Но ведь попытка – не пытка!..
И, воровато оглянувшись, он положил пуговицу в карман кафтана. Посидел немного, размышляя. Потом поднялся к себе и, взяв все имеющиеся наличные деньги, снова вышел наружу.
На улице уже темнело, и он поймал извозчика. Конечно, лучше всего стоило бы пойти пешком, но тогда назад удастся вернуться чуть ли не под утро – ведь старая карга живет на Чудовской. Это возле порта, почти на краю города.
Об этой женщине ему под большим секретом рассказал по пьяной лавочке кто-то из приятелей. Он даже не помнил точно, кто это был, – так они все тогда нарезались. Впрочем, и хорошо, что не помнил: много будете знать – скоро состаритесь! Главное, весь тот пьяный угар не помешал ему запомнить адрес. Видно, так распорядилась Мокошь, знала, что придет время, когда адрес сей понадобится до зарезу…
Он принял все меры, чтобы его путь нельзя было потом проследить. Перед извозчиком прикинулся разыскивающим нужный ему дом с помощью зрительной памяти. Назвал параллельную Чудовской улицу, потом, подавая команды, куда поворачивать, и усиленно делая вид, будто с трудом вспоминает давнишние пьяные плутания, проехал мимо цели своего путешествия, снова выбрался на параллельную улицу. И лишь тут, дождавшись, когда сзади не окажется других извозчиков, вылез из трибуны и дальше пошел пешком.
Обогнул квартал, остановился перед нужным домом.
Конечно, он собирался сейчас воспользоваться Ночным колдовством. Но закон не запрещает пользоваться делами Ночи – закон запрещает их практиковать. Ведь он, Репня, лишь платит деньги за работу, а на чем основана эта работа, его совершенно не касается.
И с чистой совестью он позвонил в двери.
Старая карга оказалась совсем не старой и вовсе не каргой – лет пятидесяти на вид, в черном балахоне, черноглазая и чернобровая, с покрашенными в голубой цвет веками. Репню даже хотимчик взял, но сейчас это было совершенно бессмысленно. Впрочем, хотимчик жил недолго – черные глаза пронзили Репню, едва он, перешагнув через порог, прикрыл за собой дверь. А через секунду он и думать забыл о хотимчике, потому что хозяйка спросила:
– Кто вам дал адрес?
Ее не интересовало, кого он ищет и что ему здесь надо, и Репня понял, что черные глаза пронзили его в прямом смысле. Она прекрасно поняла, кого он ищет и что ему надо. Да, колдунья с такой квалификацией вполне могла ему помочь.
– Я не помню.
Конечно, она поняла, что он не лжет. Ибо, по-прежнему зорко глядя ему в глаза, сказала:
– Жаль! Я бы нашла способ наказать болтуна.
Она проводила его в светлицу. Впрочем, это помещение скорее надо было бы назвать темницей: задрапированные черной тканью стены, пара горящих свечей на столе и полное отсутствие окон. Глазу не на чем было остановиться. Кроме пламени свечей.
Хозяйка усадила Репню в кресло, стоящее перед столом, и спросила, прожигая его взглядом:
– Так что вас привело ко мне?
Репня успокоился: все-таки мысли она читать не умела.
– Мне надо, чтобы вы…
И тут ему пришло в голову совершенно другое решение. Менее преступное. Но гораздо более мстительное. И которое осуществимо наверняка, потому что прямого вреда этой сучке не принесет.
– Мне бы хотелось, чтобы вы обратились к Огненному Змею. Сколько это будет стоить?
Она ответила. Такая сумма у него с собой имелась. Впрочем, не окажись ее, он раздобыл бы деньги и вернулся сюда. Пусть бы даже в долги пришлось залезть.
– Согласен.
– Вы принесли с собой прядь волос с головы той, кого хотели бы присушить?
– Нет. Но у меня есть пуговица от ее кофточки. – Репня достал из кармана голубой камушек.
Ведьма осторожно взяла пуговицу, стремительными движениями побросала ее с ладони на ладонь. Словно тлеющий уголек…
– Годится! Но будет стоить немного дороже. На двадцать полтин.
– Согласен.
Ведьма достала из стола круглое ручное зеркальце, подала Репне:
– Смотрите сюда и представляйте себе лицо той, чье сердце вы хотите приворожить. Глаз не закрывайте.
Ведьма сжала в шуйце голубую пуговицу, бросила в пламя одной из свечек щепотку какого-то порошка. По светлице поплыл приторно-сладкий запах. Словно франкскими духами попрыскали…
– Она уже спит, – сказала ведьма. – Это хорошо. Иначе пришлось бы подождать.
Репня смотрел на собственную физиономию в зеркале и усиленно пытался представить себе лицо Веры. Черты ее уплывали из памяти, искажались, прыгали, расползались, аки снег под солнцем в цветне, но Репня ловил их за хвост, держал крепкой хваткой и загонял обратно – в память, в зеркало, в жизнь…
Уж теперь-то он отыграется – за все, что она с ним сделала, отыграется. Она будет ползать перед ним на коленях, она будет умолять его хоть разочек взглянуть на нее, ну один-разъединственный, ведь она любит его, любит больше жизни, любит так, как никто никогда никого не любил, и как вы можете так терзать мое сердце, любовь моя, простите меня за то, что я тогда оттолкнула вас, но теперь я без вас попросту жить не могу… И все в таком же духе. А он посмотрит на нее свысока и отвернется. И лишь когда она дойдет до полусумасшествия, он снизойдет до нее. Но взяв ее тело, тут же забудет о ней. И пусть она мается до самой своей смерти!..
Плыл по светлице сладкий аромат, потрескивали чуть слышно свечи, бормотала неразборчиво ведьма, взмахивая черными рукавами, аки ворона крыльями. Пялился в зеркало Репня. Мгновение шло за мгновением, но ничего не происходило.
Вдруг поверхность зеркала словно покрылась рябью, отражение Репни разбилось на кусочки, и кусочки эти закружились, завертелись, заметались туда-сюда. А потом снова устремились друг к другу, сложились в мозаику, сцепились… Но это была уже не физиономия Репни – из зеркала на него смотрела Вера.
Удивленно взлетели кверху ее брови, расширились глаза, превратился в букву "О" изящный ротик.
И тут воздух в светлице словно загустел, налился тяжелым страхом. Взвыла истошно ведьма, ослепительно вспыхнули свечи. И погасли. Но при свете этой вспышки Репня успел заметить, как раскололось в руках зеркало. Он едва успел нагнуть голову, чтобы защитить лицо от осколков. И потерял сознание.
* * *
Пришел он в себя довольно быстро. Так ему, во всяком случае, показалось.
Вокруг царил мрак. Репня повел перед собой руками, наткнулся на стол. Встал с кресла, осторожно шагнул вокруг стола. И тут же, споткнувшись о лежащее на полу тело, отшатнулся. Но по-настоящему испугаться не успел: ведьма вдруг застонала.
Исполать Сварожичам! – обрадовался Репня. Жива!..
– Кто тут? – раздался хриплый голос.
– Это я. – Репня шагнул вперед, на ощупь помог ведьме подняться. – Что случилось?
Ведьма не ответила. Она легонько оттолкнула Репню и принялась возиться в темноте. Наконец вспыхнула спичка, осветила стол, треснувшее зеркало, расплывшиеся на месте свечей два круглых стеариновых пятна с обугленными останками фитилей. Спичка обожгла ведьме персты, и та помянула недобрым словом Велеса. Потом опять повозилась в темноте, зажгла новую свечу.
– Что все-таки случилось? – спросил Репня.
Ведьма смотрела на него долго, с сомнением, словно решала, говорить или не говорить. Наконец опустила глаза и сказала:
– Случилось то, что вы должны оставить надежду приворожить эту женщину. Я этим делом заниматься не буду. Можете мне не платить.
– Что вас так напугало? Или она оказалась волшебницей более сильной, чем вы?
Колдунья возмущенно фыркнула, но Репня почувствовал, что недалек от истины. И спросил:
– А может, вы возьметесь навести на нее порчу? Я бы мог заплатить и за такое колдовство.
Ведьма вновь вскинула на него глаза. В них плескался откровенный испуг. Но было и еще что-то. Касающееся Репни. И это что-то вошло в него. Одеревенели мышцы на конечностях, похолодела кожа на голове, судорогой свело грудь – он еле-еле мог вздохнуть. Ведьма приблизилась, положила ему на лоб холодную ладонь и сказала:
– Сейчас вы уйдете отсюда. И забудете об всем, что здесь происходило.
Она вновь неразборчиво забормотала. Блестящие черные глаза вторглись в душу Репни, разрезали на ломти его память и принялись тасовать ломти, как карты. Репня не сопротивлялся – сил сопротивляться не было. Он лишь подумал о том, что бы он с нею сделал, попади она ему в руки. И если бы у нее на секундочку отняли Талант.
Ведьма вдруг вздрогнула. Черные глаза скрылись под голубыми покрывалами век. Ледяная ладонь упала с его лба.
– Уходите! Забудьте!
И Репня ушел.
* * *
Он удивился, с какой легкостью ему удалось все это вспомнить. Если бы так же легко удалось вчера найти в районе порта извозчика!.. А то вернулся домой лишь около часа ночи.
Да, по-видимому, Талант ведьмы оказался не настолько сильным, чтобы заставить его забыть о случившемся. Или это лишенный Таланта Репня оказался не настолько слабым, чтобы беспрекословно подчиниться ее воздействию?..
Откуда же ощущение безысходности? Ошибка-то, разумеется, совершена. Не стоило опосля случившегося в доме Смороды рассчитывать на способности Ночной ведьмы. И ездить к ней не стоило. Надо было лечь спать – утро вечера мудренее. Неужели ведьма прочла его воспоминания? Да нет, это же невозможно! Максимум, на что она была способна, – почувствовать, что клиентом было когда-то совершено преступление. И все!.. Она даже не сумела бы понять, было ли преступление раскрыто или убийца остался безнаказанным. Но надо себе признаться: осторожность он потерял. И из-за кого? Из-за какой-то сучки, будь она хоть трижды волшебница и хоть сто раз вторая мать Ясна!.. Отправить бы ее туда, куда он отправил мать Ясну, да жаль, не получится…
Кто же она такая, коли ведьма ее эдак испугалась? И она ведь, сучка, зеркало расколотила!.. О Свароже! Да ведь нет же в мире колдуний такой квалификации, чтобы почувствовали, когда к ним взгляд Огненного Змея притягивают. Чародей бы – и то не всякий прощупал столь слабую связь. А может, Сморода все время следит за ментальной обстановкой вокруг своей гостьи? Может, это он связь перехватил?.. Да нет, я же ее в зеркале видел перед тем, как оно треснуло, ее и никого другого! Уж всяко женщину я от мужчины отличу! Находясь в любом состоянии…
Продолжая обдумывать ситуацию, он приготовил на газовой плитке нехитрый холостяцкий завтрак и сел за стол. Но сколько он ее ни обдумывал, ситуация от этого лучше не становилась. Эта сучка, похоже, сама присушила его сердце. Ведь в нормальном состоянии он бы ни за что не пошел на такую глупость, какую совершил вчера. Да еще дважды. И вторая глупость, похоже, оказалась более серьезной. Ночная ведьма явно в нем что-то почувствовала. И потому ради собственной безопасности ее надо нейтрализовать. Во что бы то ни стало!
Приняв это решение, он успокоился. Исчезло ощущение безысходности. И лишь далеко-далеко, в самой глубине души, затаилось предчувствие того, что происходящее добром не кончится. Но предчувствиям Репня не верил с тех пор, как мать Ясна лишила его Таланта. Никогда еще предчувствия не сбывались. Лишь мешали жить да работать. И потому он изгнал предчувствие прочь, вымыл посуду и отправился на площадь Первого Поклона – прощупывать очередную партию не имеющих медицинских справок кандидатов в паломники. А еще лучше – кандидаток в паломницы!
* * *
Утро шестерницы оказалось для Света очень тяжелым. Едва продрав глаза, он сразу понял, что главной задачей сейчас является борьба с духом Перуна. В противном случае, он будет попросту нетрудоспособен. Похоже, после вчерашней тренировки и последовавшего затем открытия нового заклинания – простите, Семаргл, что его пришлось открыть в столь неподобающий момент! – не помогла и трехчасовая работа с пером и бумагой. Во всяком случае раздражительности она до конца не убрала. И как хорошо, что сегодня предстоит отправиться в фехтовальное поприще!..
Разумеется, вчера можно было бы отказаться от очередной тренировки. С его-то квалификацией вреда не будет никакого…
Свет поморщился. С моей-то квалификацией вреда не будет! Именно так думали многие чародеи. Отказаться от очередной тренировки. Потом перейти вообще на одну тренировку в седмицу. При моей квалификации вполне достаточно. Меньше тренировок – меньше раздражительности – проще жизнь. Логическая цепочка элементарна! Вот только вскоре, как правило, начинаем замечать, что заклинания, еще полгода назад не вызывавшие у нас никаких проблем, вдруг начинают срабатывать с задержкой. Или вовсе перестают получаться. Тут чародей прозревает и увеличивает количество тренировок. Но оказывается, что восстановить форму гораздо труднее, чем поддерживать ее.
Мысли эти были для Света не новы. Зато, при всей их банальности, помогали настраиваться на предстоящий день. Особенно, в такие моменты, как сейчас – когда дух Перуна попросту беснуется в душе. Своего рода способ аутогенной тренировки…
Однако сегодняшний уровень агрессивности взволновал Света. Конечно, вчера был очень напряженный день. Магически напряженный. Требующий определенной траты энергии осмотр кареты убитого академика, затем усиленная тренировка. А потом еще и заклятье корня Репни… Все вроде бы понятно, но что-то Света беспокоило еще.
Он знал цену этому своему беспокойству. И потому закрыл глаза, вытянул вдоль тела руки, расслабился. Вспомнил свое душевное состояние перед самым отходом ко сну, настроился. Тревога помогла. Разум его раздвоился легко и просто: часть вошла в приснившийся сон, а другая часть анализировала содержание извлекаемых из подсознания фантазий. И сразу нарвалась на объяснение сегодняшнего самочувствия.
Все мгновенно стало ясно, но дисциплина – одно из главных качеств волшебника, и потому Свет проанализировал сновидения до самого утра. А потом вернулся к самому началу ночи.