– Так ведь расследование нам втроем проводить надо, – уже в спину ему отчаянно выкрикнул Сангре. – Я ж говорю, она у нас главный эксперт-криминалист.
Гедимин даже не повернувшись, раздраженно бросил на ходу:
– Забудь!
И, судя по тону, стало ясно, что дальнейшие уговоры ни к чему хорошему не приведут, лучше и не пытаться.
Оставшись один, Петр вздохнул, с минуту постоял, тупо глядя на дверь, захлопнувшуюся за литовским князем, очнувшись, вздохнул и плюхнулся на мягкую постель. Закинув руки за голову, он уставился в потолок, сортируя в уме новости сегодняшнего дня.
Получалось не ахти. Даже хорошие – воспользовался, оказывается, Кирилла Силыч его советом и настолько проникся уважением к Сангре, что выпросил его и Улана у Гедимина – меркли перед плохими. Ведь они все равно никуда не поедут, ибо Изабелла остается здесь, Улан без нее никуда, а он сам, разумеется, ни за какие коврижки не бросит друга. Следовательно, придется объясняться с Кириллой Силычем, поясняя, почему они не смогут отправиться вместе с ним в Тверь, что симпатий к ним со стороны боярина явно не прибавит.
Ну и цена, предложенная монахом литовскому князю за выдачу Изабеллы. Это не просто плохая новость – отвратительная, ибо плата настолько велика, что Гедимина можно считать чуть ли не союзником фра Пруденте. Следовательно, помышлять о побеге, предложенном Уланом, нечего и думать.
"И отдать заемное обязательство Овадьи проку не будет, – тоскливо размышлял он. – Все равно ей придется ехать вместе с ними в Гамбург, а после получения денег или переоформления долгового обязательства на другое имя, то есть когда они перестанут в ней нуждаться, испанку повяжут на следующий же день. Значит, попытка подразнить монаха подлинником ни к чему не приведет. Или… Подразнить-то можно по разному. А кроме того, они не знают… Погоди, погоди, но если так, то…"
Петр, как ужаленный, соскочил с постели. Мелькнувшая в голове идея сама по себе была на удивление проста, но открывала столь великолепный выход, что он даже удивился, как она раньше не пришла в его голову. Он заметался по комнате, лихорадочно прикидывая варианты. Из раздумий его вывел голос вошедшего в комнату друга.
– На бочонок не натолкнись, а то разольешь, – чуть заплетающимся языком посоветовал он, стоя в дверном проеме.
– Ты как тут оказался? – притормозив, осведомился Петр.
– Сколько ж можно гулять, – мрачно огрызнулся Улан. – Я и выпить с твоим боярином успел, и закусить, и потолковать кое о чем. Ты, кстати, случайно не за этим меня к нему посылал?
– Зачем за этим?
– Ну-у, чтобы он меня уговорил поехать с ними в Тверь.
– Да я еще вчера с ним обо всем договорился, причем вначале насчет Изабеллы, а уж потом за нас, – выпалил Сангре. – А тебе не говорил, потому что человечка от него ждал – ему ведь вначале надо было у Гедимина всех троих отпросить, а уж потом мне сообщить, что все в порядке – так мы с ним условились. Ну а что получилось из его просьбы, ты и сам понял.
– Верю, – кивнул Улан. – Тогда, думаю, ты не сильно расстроишься, если я сообщу, что я отказался завтра уезжать?
– Завтра, – задумчиво протянул Петр. – И Гедимин даст ответ монаху завтра. Мда-а, правильно ты отказался. И впрямь нам не успеть.
– А-а… какой ответ он даст фра Пруденте? Или ты все-таки уговорил князя?! – оживился Улан, впившись глазами в лицо друга.
Сангре покачал головой.
– И не пытался. Понимаешь, когда он назвал цену, обещанную в уплату за Изабеллу, я сразу понял, что дергаться бесполезно.
– А почему ты не сказал, что мы можем заплатить больше?! – почти закричал Улан.
– Изабелла, если помнишь, заявила, что не даст ни копейки, а у нас с тобой всего пара сотен гривен на руках, – напомнил Петр. – И потом речь шла не о деньгах, а о самой Литве, быть ей или не быть.
Глаза Улана потухли, лицо посерело.
– Значит, некий капитан Питер Блад обманул меня, сказав, что еще не вечер? – с упреком произнес он. – А ты понимаешь, что они с нею… – он не договорил, махнув рукой. В глазах стояли слезы.
– Ты погоди, погоди. Лучше припомни, я тебя за все время хоть раз надул? Молчишь? То-то и оно.
– У тебя есть еще что-то в резерве? – оживился Буланов.
– У меня всегда есть что-то в резерве, – чуточку покривил душой Петр. – Но теперь мы, как сказал один маленький рыжеволосый пацан, после того, как завалили его старшего братана-шахида, пойдем другим путем. И таки он пошел и таки дошел. А что может сотворить обычный гопник из Симбирска, всегда в состоянии повторить порядочный одессит, у которого осталось кое-что здесь, – он постучал себе пальцем по лбу. – Но пока ничего рассказывать не стану, ибо не знаю, получится ли. Однако могу обнадежить: скорее да, чем нет. Впрочем, можно проверить, – и на столе вновь появилась карточная колода. – Давай, подсними и вытаскивай для меня.
Улан, ни слова говоря, толкнул от себя большую часть колоды и, после недолгого колебания вытянув одну из карт, продемонстрировал ее Петру. Тот уставился на нее во все глаза.
– Ух ты-ы!
– Судя по твоему восторгу…, – начал Улан.
– Все великолепно! – подхватил Сангре. – Этого предсказания мне и не хватало для полного комфорта. Преодоление всех препятствий и удовлетворенное честолюбие. Учитывая, что удовлетворить его в состоянии лишь успешно проведенный матч-реванш, придется Камзолу Жилетовичу расплатиться за свое жульство по полной программе. Ла викториа о ла муэрте, что на языке бесшабашных басков означает победа или смерть. Завтра в литовском безоблачном небе встретятся два истребителя и пойдут навстречу друг другу в лобовую атаку.
– Которая неизвестно чем закончится.
– Как это неизвестно?! – возмутился Петр. – Русские не отворачивают, – и он азартно потер в ладоши, предвкушая грядущую встречу с инквизитором.
Глава 18. Командовать парадом буду я
Дел Сангре наметил уйму и занялся ими с самого утра. Но поначалу следовало попрощаться с покидавшими гостеприимные Троки тверичами. Те были довольны. Всё получилось как надо, и каждый предвкушал и скорую радостную встречу со своими близкими, и благодарность от Михаила Ярославича.
Завидя Петра, Кирилла Силыч поначалу недовольно нахмурился, припомнив вчерашний разговор с его побратимом и отказ поехать вместе с ними. Однако за прошедшую ночь горечь слегка развеялась, а благодарность за чертовски удачный совет самого Сангре осталась неизменной. Потому он снизошел, сам подошел к позавчерашнему собутыльнику, заграбастав его на прощание в свои медвежьи объятия, но на сей раз с легким злорадством стиснул что есть мочи. Петр крякнул, охнул, ощущая, как трещат или вот-вот затрещат его ребра, но выдержал стоически, брыкаться не стал.
– Жаль, жаль, что вы с побратимом с нами не едете, – прогудел боярин, с видимой неохотой разжимая железное кольцо своих рук.
Облегченно вздохнув, Сангре виновато развел руками:
– Прости, боярин, забыл предупредить, что мы без лекарки никуда. Веришь, если б кунигас и ее отпустил, мы б с превеликой радостью с тобой укатили, но… А побратима моего ты вчера неправильно понял. Мы не совсем отказываемся, просто вместе с вами не успеваем выехать. Зато чуть попозже…
– Чуть не выйдет, – перебил его боярин. – От силы две-три седмицы[32], и реки вскроются. Разве вплавь. А после ледохода вы моему князю навряд ли потребуетесь.
Петр нахмурился и вопросительно уставился на Кириллу Силыча, ожидая продолжения, но тот хоть и понял, чего ждет его собеседник, однако отвечать не захотел, буркнув:
– Ежели поехали бы, непременно поведал, а праздное любопытство тешить тебе ни к чему. Жаль, жаль, – протянул он. – Мыслю, князь бы тебя вместе с дружком твоим, коль управились бы, с головы до ног златом осыпал.
– Мы постараемся успеть до ледохода, – пообещал Петр.
– А не обманываешь? – недоверчиво уставился на него боярин.
– Ей богу, – поклялся Сангре.
Боярина словесная клятва не устроила и он, подозвав своего священника, заставил его извлечь из торбы икону. Повторив обещание сделать все от них зависяшее, чтобы успеть, Петр поцеловал образ богородицы.
– Ну, гляди, коль солжешь. Не предо мной виноват будешь – пред божьей матерью, – строго погрозил ему пальцем Кирилла Силыч и распорядился: – Акакий, убирай обратно.
Священник вновь раскрыл свою торбу, и Петр увидел в ней помимо пары икон два каких-то фолианта. Ему моментально загорелось прихватить один из них, самый толстый, на предстоящую встречу с фра Пруденте. Поначалу священник и слушать его не захотел, хотя Сангре предлагал заплатить пять гривен, затем десять и наконец дошел до двадцати. Ответ во всех случаях был одинаковый: нет. Но помог стоящий рядом Кирилла Силыч.
– Дай-ка, – твердо сказал он Акакию и, протянув огромный том Петру, напомнил: – Но чтоб самолично в Тверь привез. А гривен не надобно. За святость рублями не платят.
Следующим на очереди у Сангре был Гедимин. Просьбу перенести на завтра официальный ответ галицко-волынским послам, включая монаха, равно как и подписание договоров о мире, кунигас воспринял с недоумением и согласился ее выполнить лишь после долгих уговоров. Вторую просьбу: дать возможность переговорить сегодня с фра Пруденте, кунигас поначалу и вовсе отверг, подозревая, что Петр замыслил нечто нехорошее. Однако настойчивость победила, и Гедимин нехотя согласился, но предупредил, что если с головы монаха упадет хоть один волос, последствия будут ужасными как для Петра, так и для его побратима.
– Да ни боже мой! – торопливо заверил князя Сангре. – Ни один волосок. Я даже могу по примеру Христа поплевать своей живительной слюной на его поганую тонзурную лысину, чтоб волосы у него и там проросли. Пускай в дикобраза превратится, гад ползучий, не жалко.
– Плевать тоже не надо, – отверг Гедимин его благие побуждения и осведомился: – А о чем хочешь говорить?
– Попробую воззвать к его человеколюбию, – очень серьезно ответил Петр. – Все ж таки духовное лицо, божий человек, сан имеет. Вот и хочу зачесть ему кое-что из Библии, дабы пробудить в нем милосердие, гуманизм и эту, как ее, заразу проклятущую, толерантность. Я и подготовиться успел, – и, подтверждая свои слова, он провел рукой по многочисленным закладкам.
На самом деле он их засовывал в книгу как попало, собираясь процитировать одну-единственную, уж очень хорошо подходила она к сегодняшнему дню. Зато выглядели закладки весьма убедительно, да и сам Петр с потрепанной книгой в руках смотрелся внушительно. Полное впечатление, что он собрался то ли на лекцию, то ли на какой-то научный диспут.
Гедимин уважительно покосился на толстенный том, но не преминул заметить:
– Напрасна твоя затея. Сдается, что этот монах и человеколюбие… – он недоверчиво усмехнулся.
– А я попытаюсь, – заупрямился Сангре. – И в нашей святой книге о том сказано: "Когда господу угодны пути человека, он и врагов его примиряет с ним". Авось получится. К тому же я прихвачу с собой его товарища, честно выполняя одно из его требований. Думаю, их радостная встреча смягчит его заскорузлое сердце и он смилостивится над несчастной женщиной, коя, как ты прекрасно знаешь, повинна лишь в излишних знаниях.
Заручившись согласием Гедимина, Петр вернулся в комнату, где его ждали Улан и Изабелла с оригиналом долгового обязательства и двумя копиями – одной на латыни, как и подлинник, а второй на русском. Внимательно перечитав последнюю, Сангре попросил испанку показать, где в подлиннике указано ее имя. Та ткнула пальцем. Тогда Петр протянул ей обратно копию на латыни и попросил переписать заново, внеся одно-единственное изменение: имени испанки быть не должно. Пускай остается по прежнему на предъявителя.
– Но в подлиннике сказано… – растерянно развела руками Изабелла, но Улан, уже начавший догадываться, что именно задумал друг, накрыл ее ладонь своей и успокаивающе улыбнувшись испанке, мягко произнес:
– Он знает, что делает.
– Точно, – подтвердил Петр. – Правда, не уверен, получится ли, – и пока Изабелла занималась переписыванием документа, принялся экспериментировать с подлинником: аккуратно сложил его вдвое и начал демонстрировать невидимому собеседнику. Угомонился он лишь после того, как испанка подала ему заново написанный текст.
– А знаешь, Уланчик, – заметил Сангре другу, – возможно, мне удастся заполучить с инквизиторов еще и наш выкуп. Разумеется, настоящими гривнами, чтоб начать набивать страховую подушку золотым пухом, дабы не больно было падать в случае внезапно наступившей старости. Ну и порох прикупить заодно. Хотя… – он помрачнел и махнул рукой, – что о нем говорить, когда мы не ведаем, есть ли он вообще в Европе и даже не знаем его названия.
– Это ты не знаешь, – поправил его Улан, – а мне оно известно.
– То есть как?! – опешил Сангре.
Плюхнувшись на лавку, он ошалело уставился на невозмутимо стоящего перед ним друга. Некоторое время Улан с наслаждением разглядывал вытянувшееся от удивления лицо Петра, но, смилостивившись, пояснил, указав в сторону скромно помалкивавшей Изабеллы:
– Ее работа. Случайно вышло. Мы с нею о Роджере Бэконе беседовали. Ну-у, том самом монахе, смастерившем злосчастную дудку. Она рассказывала об его универсальных талантах и в качестве примера процитировала кое-что из его трудов, привезенных ей Чарльзом из Англии. Так вот в одном из них, оказывается, имеется целая глава, посвященная пороху. По-английски он звучит как поудер, то есть порошок. А, кроме того, узнав, насколько он для нас важен, донья Изабелла назвала, как он звучит на испанском и немецком.
– И ты молчал?! – обрел, наконец, Петр дар речи.
– Да я узнал совсем недавно, всего три дня назад.
– Прелестная донья, – повернулся Сангре к Изабелле. – Ваша небесная красота уступает лишь светочу вашего ума, потрясающему своим сиянием даже меня – старого солдата, не знающего слов любви. Я в неописуемом восторге! – он оборвал себя и озадаченно произнес. – Стоп! Так ведь это все меняет. Я имею ввиду мой предстоящий разговор, поскольку если Бэкон писал о порохе, а было оно аж лет сорок назад, то, как я понимаю, нынче он давным-давно изготовлен, верно? И тогда дело за малым. Осталось попросить этого козла в рясе привезти нам сам порох.
– Думаешь, согласится? – усомнился Улан.
– Никогда, – отрезала Изабелла.
– Таки смотря как будем уговаривать, – загадочно ухмыльнулся Сангре.
– Будем? – переспросил Улан.
– Я оговорился, – торопливо поправился Сангре. – На предстоящую встречу я тебя не возьму.
– Не знаю, но по-моему, в качестве переводчика лучше быть мне, чем Яцко, – недовольно проворчал Улан. – Когда речь идет о таких суммах, лишние уши слишком опасны.
– Лучше, – согласился Петр, – и про лишние уши правильно – опасны, но переводчик мне вообще не понадобится. Монах на испанском шпрехает за милую душу, а я за время общения с Боней тоже изрядно освежил свои познания. Это так, на крайняк. А учитывая, что он с Гедимином наедине чирикал, получается, мужик и с русским вась-вась. Касаемо же всего остального… Знаешь, учитывая добрый нрав и незлобивый характер этого Перца, поиски компромисса и без твоего присутствия будут проходить в крайне тяжелой и нервной обстановке. Придется торговаться до последней стрелы, копья, меча и драной онучи.
– Я же не собираюсь тебе мешать! – возмутился Улан.
– Не собираешься, согласен, но… можешь.
– Каким образом?!
– Понимаешь, дружище, – поморщился посерьезневший Сангре, – тональность моей пламенной речи перед этим лапсердаком, особенно когда я стану говорить непосредственно за донью Изабеллу, придется тебе категорически не по душе. И настолько не по душе, что ты можешь не сдержаться, выдать свои трепетные чувства к ней, а стоит им их почуять – и хана моему блефу. Эти инквизиторы, конечно же, подонки и сволочи, прямо хоть в украинскую нацгвардию записывай, но в отличие от этих тупорылых садистов, мозги у них работают дай бог каждому. Профессиональные следаки, собаку съели на допросах, и вычисляют влет: достаточно одного слова, даже интонации или дрогнувшего на миг голоса. И твое подлинное отношение к кое-кому просчитают на раз, – и он выразительно скользнул взглядом в сторону Изабеллы. – Посему извини, старина, но ты лишний.
Тот сердито поджал губы, но, признавая правоту друга, ничего не сказал в ответ и, помедлив, нехотя кивнул в знак согласия. Но его кивка Сангре уже не видел, погрузившись в напряженное раздумье. Некоторое время он оставался сидеть на лавке, потирая переносицу, но спустя минуту, не выдержав, вскочил и принялся расхаживать по комнате, с каждой минутой ускоряя скорость и бормоча себе под нос что-то невнятное.
Улан, решив не мешать другу, взяв Изабеллу за руку, аккуратно повел донью вдоль стены к выходу, ухитрившись бесшумно закрыть за собой дверь. Впрочем, даже если бы она и хлопнула, глубоко погруженный в свои мысли Сангре скорее всего не услышал бы этого.
– Пожалуй, придется не только сменить тактику и стратегию разговора, – бормотал он на ходу. – Ну да, куда лучше, если мы сам базар расчленим на две части – так оно надежнее, и вначале займемся исключительно получением выкупа…
Однако постепенно шаги Петра становились все медленнее, ибо в целом он уже представлял, что за чем должно следовать на предстоящих переговорах. Сангре остановился и посмотрел на окно. Как подметил Улан, в солнечный день можно было преспокойно определить время суток исходя из положения светила. Сейчас лучи били наискосок, упираясь в стену, где находилась постель Петра. Это означало, что до их встречи с монахом осталось совсем немного времени, а ведь предстояло еще раз проинструктировать фра Луиса.
В сопровождении Локиса с Вилкасом он отправился в узилище, где держали Эспиносу. При виде Сангре монах вздрогнул и инстинктивно отпрянул назад, вжимаясь что есть мочи в темный угол. В памяти его моментально всплыло то, что происходило здесь же два дня назад.
…Поведение Эспиносы в последние дни все больше и больше не нравилось Петру. Едва тот узнал о прибытии фра Пруденте, как стал явно наглеть, чуя непременное скорое освобождение. Он даже на напоминания, что компромат на него может в случае чего попасть прямым ходом в Авиньон, реагировал неправильно. В смысле лишь изображал испуг, но нахальный взгляд выдавал его истинные мысли. Получалось, эффект от жареной "человечины" выдохся.
От идеи сделать из него двойного агента Сангре давно отказался – нереально, да и зачем? Но шаткой была даже надежда на то, что он, попав в объятия своего Перца, не примется вредить Петру с Уланом еще здесь, пытаясь отомстить за пережитые страхи и унижения. Вывод напрашивался один: требовалось сломать его так, чтоб позвоночник хрустнул. Тогда даже находясь чёрт знает где, при малейшем напоминании о былом, о прожитом, дядя будет стучать на всех и вся – куда там дятлу, но, главное, не станет пакостить здесь. Увы, но как это осуществить, Петр не представлял, хотя непривычно долго ломал голову.