Подсказка пришла от Изабеллы в ходе разговора о религии. С некоторых пор, успев осторожно прощупать друг друга, они поняли, что оба изрядно равнодушны к ней. Он – оттого что в детстве его воспитывал дед, а позже отец – оба атеисты, а она… Тут сложнее. Скорее всего, сказалась скептическая натура, привычка сомневаться во всем, что нельзя увидеть, услышать, потрогать. Да и общение с людьми иных вер тоже принесло свои плоды. Сыграло свою роль и чтение Библии. Прав был Эспиноса, обвиняя святую книгу в том, что она – мать всех ересей. Вот и Изабелла никакой пользы от ее чтения не получила, ибо ответов в ней она не нашла, зато вопросов прибавилось.
– Ты спрашиваешь, почему люди верят во многие нелепости, – задумчиво повторила испанка. – Мне кажется, главная причина в том, что они не хотят умирать навсегда. Ну а следующая жизнь – и это действительно звучит логично – должна стать расплатой или оплатой (в зависимости от поведения человека) за предыдущую.
– Но ведь вечные наказания совершенно не соответствуют степени тяжести преступления.
– Это с одной стороны, – не согласилась Изабелла. – А с другой, учитывая, что наказывать станет бог, кара и должна быть неописуемой и запредельно ужасной. А что может быть страшнее, чем утрата небес и вечные муки ада?
И словно иголочка кольнула Сангре. С минуту он сидел, нахмурившись, а затем задумчиво протянул:
– Вечные муки, говоришь… А что, мудро, мудро. И опять же фамилия моя красноречивая, а Эспиноса, как испанец, прекрасно знает, что она переводится как "кровь"…
– Кабальеро заговорил о чем-то своем?
– Да нет, это я так, – отмахнулся он, оценивающе посмотрел на Изабеллу, покачал головой, перевел взгляд на Нерингу, разочарованно поморщился, и уставился на Загаду…
А на следующий вечер, привлеченный тихим плачем, раздававшимся из соседней подклети, инквизитор подкрался к широкой щели между бревнами и увидел молодую девушку. Кто она и в чем провинилась, фра Луиса не интересовало и, быстро продрогнув, он поплелся обратно к своим шкурам. Но через некоторое время плач усилился и более того, перерос в истошные крики и рыдания, перемежаемые низким утробным рычанием.
Эспиносу разобрало любопытство. Он вновь ринулся к щели и застыл, наблюдая страшную картину. Дон Педро, припав к горлу девушки, смачно причмокивая, высасывал из нее кровь. Та поначалу истошно кричала, но с каждой секундой ее крики становились все слабее, постепенно сменяясь слабыми стонами. Наконец она затихла.
Внезапно вампир насторожился и, оторвавшись от горла жертвы, с подозрением понюхал воздух и его зловещий взгляд впился в щель. Почуял! Монах торопливо отшатнулся от стены, но было поздно, ибо через несколько секунд инквизитор услышал, как проворачивается ключ в замке двери его подклети.
Вид вошедшего к Эспиносе Петра, благодаря косметическим трудам Изабеллы, был страшен: темные, почти черные круги под глазами, на губах свежая кровь, отчетливо видневшаяся и на выпиравших вперед зловещих клыках, и на подбородке. Пальцы рук заканчивались длинными уродливыми когтями.
– Ты все видел, – мрачно констатировал он, пристально глядя на перепуганно вжавшегося в дальний угол подклети монаха.
– Vade, Satana[33] – взвизгнул фра Луис, выставляя перед собой крест, ходивший ходуном в трясущейся монашеской руке. – Ne me spiritus malus! Maledictionem![34]
Увы, но распятие не пугало вампира, продолжавшего медленно приближаться к нему.
– Теперь тебе известно, отчего я представлюсь как дон Сангре, и ты знаешь мою страшную тайну… – констатировал Петр.
Видя, что ничего не действует, инквизитор, по-прежнему старательно размахивая крестом, истошно завопил:
– In nomine patris et filii et spiritus sancti…[35]
– Амэн, – с кривой ухмылкой на лице, не сулящей ничего доброго собеседнику, подытожил Сангре. – Глупец. Мне как очень старому вампиру, помнящему разрушение Рима и пляски диких гуннов на обломках Колизея, давно не страшен ни чеснок, ни свет солнца, а крест я последние сто лет сам ношу на груди. Правда, неосвященный, но никто этого не знает. И молитв твоих я не боюсь. Дабы они подействовали, надо не просто верить в их силу, но еще и иметь куда меньше грехов, чем у тебя. К тому же все они придуманы людьми, а истинная молитва, всегда слышимая всевышним, одна: "Бог, воздай мне по заслугам". Но вы, людишки, боитесь ее произнести.
Он пренебрежительно махнул рукой и, весело засмеявшись, осторожно погрозил пальцем с длинным крючковатым когтем. Осторожно, поскольку опасался, что коготь может отвалиться, но клей держал надежно.
Судя по тому, что Эспиноса мгновенно осекся, прекратив читать молитву, он явно поверил Сангре. Да и рука его с зажатым в ладони крестом беспомощно опустилась.
– Но я никогда никому не сказать… – стал поспешно уверять монах, в подтверждение истинности своих слов клянясь всеми святыми.
Петр терпеливо выслушал его, якобы пребывая в раздумье. Наконец он произнес:
– Обычно я не верю его лживым слугам. Твое счастье, что сейчас я… сыт. Ладно, пока поживи… Но если ты осмелишься встать на моем пути, то…
– Я знаю, смерть, – проблеял монах.
– И ты, стало быть, в рай. Не-ет, – мрачно ухмыльнулся Сангре. – Дьявол накажет меня за нового мученика. Лучше я сделаю тебя одним из… наших, вон, как… ее, – кивнул он на стену, отделяющую узилище монаха от соседней подклети.
Инквизитор вытаращил глаза от ужаса, хотел вновь поклясться, пообещать, что угодно, а если не поможет, то упасть в ноги, выпрашивая милость, но не успел.
– Не бойся, – усмехнулся Петр. – Пока мне выгоднее, чтоб ты оставался обычным человеком, ибо когда я сделаю тебя таким же, как я, век твой окажется недолог, быстро распознают. Но помни условие: неукоснительное послушание, иначе… – он поморщился от неприятного запаха, исходившего от монаха, и, чуточку отклонившись от своей мрачной роли, ворчливо заметил: – А наказать тебя за излишнее любопытство, экзорцист вонючий, придется…
Он вышел, но тут же в соседней подклети скрипнула дверь. Не удержавшись, фра Луис вновь заглянул в щель и увидел, как Петр, бесцеремонно подняв на руки бездыханную жертву, понес ее куда-то, очевидно вознамерившись спрятать тело.
А спустя полчаса за инквизитором пришли те самые палачи-людоеды, столь смачно пожиравшие человеческое мясо. Бесцеремонно ухватив монаха под руки, они куда-то поволокли его. Фра Луис, заподозрив недоброе, брыкался, сопротивлялся, взывал к милосердию, но людоеды были неумолимы, молча притащив его… Нет, даже не в пыточную. Судя по густому удушливому пару, смешанному с дымом, это было неким преддверием ада. Во всяком случае, таким это помещение показалось Эспиносе. Правда, ничего отрезать у него не стали, да и человечиной не кормили, но прутьями отхлестали в несколько заходов будь здоров, причем лупили в четыре руки и целыми пучками.
Когда они наконец оставили его в покое и даже, пару раз окатив холодной водой, позволили переодеться, полузадохнувшийся и нещадно избитый фра Луис сам не поверил, что ухитрился выжить. Удивительно, но рубцов от побоев у него на теле почему-то не осталось. Наверное, из-за того что палачи, торопясь выполнить приказ, схватили, что попало, и прутья на его счастье оказались с листьями. Как ни удивительно, инквизитору и спалось потом превосходно, но последнее – по всей видимости, дар божий за то, что он стойко перенес очередные тяжкие муки.
Правда, ужасы на этом не закончились, поскольку на следующую ночь в подклеть, где находился Эспиноса, принялась ломиться та самая служанка. Вид ее был ужасен. Бескровное лицо, кровавые губы, огромные когти… Поначалу она сладострастно шептала монаху сквозь щель в двери, чтобы он ее пригласил к себе, обещая несказанное наслаждение. Утомившись и поняв, что звать ее никто не собирается, она в лютой злобе принялась неистово драть когтями дверь. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но внезапно подле подклети послышался голос Петра. Был он строгим и властным, и, повинуясь ему, она ушла.
– Она случайно тебя не укусила? – холодно спросил у инквизитора через дверь Сангре и, услышав заверение Эспиносы, что он цел и невредим, равнодушно констатировал: – Повезло тебе, вовремя я подошел. И запомни: я не просто жизнь тебе спас. Я тебя от ада избавил. На время, конечно. Цени, собака!
…Загада души не чаяла в Изабелле и ради ее спасения была готова на все, вплоть до того, чтобы на самом деле подставить горло под клыки настоящего вампира. Потому она была бесконечно рада, что не подвела свою госпожу и сумела изобразить все то, что от нее требовал господин кабальеро. А о том, что она сработала очень хорошо, свидетельствовала похвала доньи и… подарок дона Педро – красивые бусы с коричневато-желтыми янтарными шариками. Надо же, как раз под цвет ее карих глаз. Правда, фразу, сказанную при этом господином де Сангре – "Это тебе от самого Фелинни из Канн за лучшую женскую роль второго плана" – она, признаться, не поняла. Зато его красноречивый жест – приложенный к губам указательный палец – был ясен без слов, а уж что-что, но помалкивать она умела.
…Теперь же при взгляде на Эспиносу у Петра мелькнула мысль, что он переборщил с театрализованными представлениями. Желая добиться от инквизитора полного безоговорочного послушания, он, кажется, перегнул палку: больно запуганный у монаха вид. Да и руки трясутся так, что сжимаемый в них крест напоминает отбойный молоток. Как пособие студентам-медикам в роли пациента, страдающего болезнью Паркинсона, он, конечно, неоценим, а вот в качестве тайного помощника в предстоящих переговорах…
Петр поморщился. Однако деваться некуда, что сделано, то сделано, и он, опустившись перед фра Луисом на корточки, обаятельно улыбнулся и, вложив в свой голос как можно больше теплоты, приступил к пояснениям.
– Значится так, – проворковал он, зайдя, как водится, издалека. – За эти дни ты успел наговорить аж на две вышки и гореть тебе на языческом костре с носками крестоносцев во рту, что само по себе сравнимо с газовой камерой. Теперь тебе осталось надеяться лишь на снисхождение пролетарского суда, мудрого, но несговорчивого. Но вначале поимей ввиду, что если ты не пожелаешь задуматься о своей наполовину загубленной жизни, то о ней задумаюсь я, но сомневаюсь, что мои думы придутся тебе по нраву.
Фра Луис недоумевающе хлопал глазами, силясь понять. Подметив это, Сангре спохватился, что надо было взять с собой Улана, но возвращаться за ним не стал. Покопавшись в своих запасах испанских слов, он начал деловито и четко объяснять, что ему нужно от инквизитора в ближайшие пару часов. Время от времени он для лучшего запоминания инквизитором его слов с шумом втягивал в себя воздух или задумчиво трогал пальцем клык. Тот обреченно вздрагивал и в очередной раз согласно кивал, давая понять, что выполнит все что угодно.
Глава 19. Матч-реванш
Комната, выделенная литовским князем для свидания Петра с фра Пруденте, была достаточно большой, но главное, согласно просьбе Сангре, в ней имелся камин. Нет, в здоровенных покоях Гедимина хватало и печей, но для вящего эффекта требовался открытый огонь.
Сам кунигас, едва завидев вошедшего Петра, молча поднялся со своего стула с высоким подголовником и, пожелав, чтобы обе стороны сумели договориться, пошел к выходу. Сангре, продолжавший стоять у порога, отвесил уходящему учтивый поклон, выждал, когда за ним закроется дверь и, ринувшись к настороженно уставившемуся на него фра Пруденте, радостно завопил на ходу:
– Аллах тебе, как говорится, акбар, гражданин инквизитор! А вот и я!
Стремительно подскочив к монаху и схватив его за руку, он принялся старательно трясти ее, смакуя каждый миг начавшегося матча-реванша и чуть ли с умилением взирая на монаха.
– Ну как житуха, братан? Всё ништяк и полным пучком? Тогда шалом, падла!
От неожиданности фра Пруденте поначалу опешил, но довольно-таки быстро придя в себя, с усилием выдернул из крепких рук Сангре свою ладонь и холодно осведомился:
– Я не понимать, откуда такой радость и зачем нужен наш встреча?
Петр, просияв от радости, поскольку переходить на испанский не требовалось (авось главное поймёт, а больше и ни к чему – тональность почует, а она куда важнее), злорадно протянул:
– Ага, как прижмет, вы все вмиг русинскую мову осваиваете, – и он многозначительно пообещал. – Ничего, ничего. То ли еще будет, когда мы вас на газовую иглу посадим.
– Пытка найн! Я есть посол! – возмутился монах, неверно интерпретировав последнюю фразу Сангре.
– Ну и ладно, – великодушно согласился тот. – Хрен с вами, сидите в ледяных квартирах и пейте холодный чай. Тогда, богобоязненный ты мой, вернемся к нашим баранам и откровенно поговорим за жизнь во всех ее многогранных аспектах, ракурсах, фикусах, кактусах и фокусах. Кстати, последний я тебе обязуюсь показать не далее как ныне, но чуток погодя, – соловьем заливался Петр, будучи не в силах остановиться.
– Для начала я хотеть знать, с кем говорить, – сухо перебил его инквизитор.
– Не веришь, стало быть, что я благородный кабальеро дон Педро де ла Бленд-а-Мед? – пригорюнился Сангре.
– Нет.
– И что моя родословная тянется из глубины темных веков и овеяна подвигами первого рыцаря королевства вестготов Колгейта, равно как и богатыря Маклинза по прозвищу Лесной бальзам.
– Нет.
– Ну и правильно, – невозмутимо согласился Петр. – Приятно поговорить с умным человеком, поскольку я и сам не очень-то во все это верю. С тем же успехом я мог бы назваться матерью Терезой, да и не столь важно, как меня кличут. Зато ты знаешь, что я из себя представляю и сколь велики мои разносторонние дарования, а это главное.
– Но я хотеть и имя, – настойчиво повторил инквизитор. – Как разговаривать без имя?
– Дозволяю называть меня Бес, гражданин брамин.
– Как?! – вытаращил тот глаза.
– Бес по прозвищу Церемонный, – уточнил Петр. – Можешь слитно, мне не жалко. Извини, но своего подлинного имени я назвать тебе не могу, а побалакать с тобой так хочется, что аж кулаки чешутся, потому как изобидел ты меня страшно.
– О гривна из свинец я вовсе не желать говорить, – живо смекнул монах, к чему клонит его собеседник. – Князь Гедимин сказать, что ты вернуть из плен фра Луис, иначе я не прийти вовсе.
– Ну-у, за гривны тебе потолковать со мной все равно придется, и притом не раз, – возразил Сангре, продолжая вкрадчиво улыбаться, – а касаемо твоего коллеги… – он, не оборачиваясь, трижды хлопнул в ладоши, рявкнув: – Введите гражданина Люсьена-заде Бюль-Бюль оглы. Алле! – и его рука устремилась в сторону открывающейся двери.
На пороге появились Локис и Вилкас, аккуратно поддерживающие под руки фра Луиса. Сам он идти мог с трудом, поскольку находился в полуобморочном состоянии, окончательно перестав понимать, чего ему ждать в ближайшем будущем. Вроде бы дон Педро сказал, что отпустит его, но тогда почему охранники-людоеды столь подозрительно себя ведут, корчат такие страшные рожи и угрожающе поглядывают на него, словно собираются… съесть, а то и того хуже. Увы, инквизитор не знал, что литвины просто-напросто выполняют задание Петра, велевшего им вести себя с фра Луисом… поласковее. Потому они и старались ему… улыбаться. Выходило же…
Глядя, как Локис с Вилкасом чуть ли не волочат Эспиносу, Сангре поморщился, еще раз пожалев о переборе с мерами устрашения, но как ни в чем не бывало с прежней лучезарной улыбкой обратился к фра Пруденте.
– Как видишь, мы свое слово, в отличие от вас, шлимазлов забубенных, всегда держим, – с гордостью похвастался он. – Любой каприз за ваши гроши. Между прочим, таким чистеньким, отмытым и отутюженным он, как мне кажется, не был даже во времена своего раннего детства. Сам его рясу накрахмаленную пощупай, если не веришь – ни одного микроба. А позавчера они по ней целыми стаями бродили. И здоровенные такие, как мамонты.
Инквизитор нахмурился, глядя на уныло-бледное лицо коллеги, поддерживаемого под руки дюжими литвинами.
– Я зрю, его пытать, – сурово поджал он губы и обратился к фра Луису на каком-то иноземном языке. Очевидно спрашивал, пытали ли его, но испуганно вздрогнувший Эспиноса весьма энергично замотал головой, жалобно косясь на Сангре.
– Видишь? – возликовал Петр. – Он сам подтверждает, что его никто не пытал. Берегли засранца, как зеницу ока, чтоб ни один седой волос не упал с его дегеративной задницы! Да ты садись, Люсьен, чего там, будь как дома, – он властно махнул рукой и литвины усадили бывшего пленника на лавку подле его напарника. – И хотя я так и не внял твоим рассказам за жуткую бьёз хексе Изабеллу, – продолжал он, – но ничего страшного. Ты же сделал все что мог, уговаривая меня, верно?
Фра Луис старательно закивал, в точности, как было велено Петром еще в подклети. Мол, когда буду к тебе обращаться, сразу начнёшь поддакивать, иначе… И он многозначительно потрогал пальцем свой клык, плотоядно облизнувшись при этом. И теперь бедный Эспиноса, до сих пор находившийся под впечатлением того, как чуть не стал вампиром, был готов согласиться с любой фразой Петра.
– Ну а теперь давай поворкуем с тобой за жизнь, почтенный шейх, – обратился Сангре к фра Пруденте и вновь многообещающе улыбнулся.
Тот насторожился. Улыбка собеседника выглядела вроде бы ласковой, но на ум отчего-то пришло сравнение с голодным львом, с такой же радостью скалящим зубы при виде беззащитной жертвы. Инквизитор покосился в сторону фра Луиса, но затравленный вид перепуганного коллеги не добавил оптимизма.
– Я не… – начал он, но Петр с силой шарахнул пухлым томом по столу.
– Цыц, – грозно оборвал он монаха. – Командовать парадом буду я, ибо ежели я доверю базар тебе, ты начнёшь размазывать белую кашу по чистому столу и это таки никогда не закончится. Итак, чукавый мой, шо мы имеем? – Он раскрыл том на нужной закладке и прочел: – День сей господа бога вседержителя, день отмщения, да отмстит врагом своим и пожрет я меч господень! О как! Слыхал?! Лучше не придумаешь. Это в качестве эпиграфа. Ну а далее по-простому, по-бразильски. Итак, я имею до тебя крайне выгодное для нас предложение.
– Ты много говорить, но я не понимать, – перебил фра Пруденте.
– Счас, зараза, или как там у вас по латыни, инфекция ходячая, ты за все поймешь. Так вот вынужден тебя огорчить, – угрожающим тоном протянул Петр. – Учинив откровенное швырялово партнеров, ты наступил на хвост самой грозной организации в мире. За сравнение с нею даже Саурон – щенок облезлый. Слыхал про "Витязей из Хрен-Каиды"?! – Инквизитор покачал головой. – У-у-у, дядя, да ты везунчик. Но ныне твое счастье кончилось, ибо ты пересек путь, помеченный нами, и считай, что теперь вам объявлен джихад, ибо я, как представитель сего могущественного ордена, не намерен оставлять безнаказанным твое подленькое надувалово.
Фра Пруденте озадаченно уставился на Петра, затем на фра Луиса, торопливо закивавшего и на всякий случай добавившего:
– Он говорит правда.
– Но я о такой орден никогда не слышать, – осторожно заметил фра Пруденте.
– Разумеется, поскольку он, в отличие от вашего слоновьего топтания в посудной лавке, следов за собой не оставляет, – хмыкнул Сангре. – Да и базируется не здесь, в глухомани-тмутаракани, а далеко в Мордере, где угрюмо клубит дымами Огненная гора. А коль терзают сомнения, припомни рассказ выкупленного вами Вальтера о том, как мы лихо расправились с твоими босяками-тевтонами подле святилища.
– Так ты из Аламута? Из уцелевших ассасинов? – осенило монаха.
Пришла очередь недоуменно хмурить брови Петру.